. Но это уже совсем другая история.
Французский левый историк Альбер Матьез, а вслед за ним и Тарле прямо проводили параллели между якобинцами и большевиками. Эта позиция проистекала из увлечения образом Робеспьера, характерного для 20-х годов и сформировавшего, очевидно, и взгляды Манфреда, усматривавшего в якобинской власти соединение диктатуры сверху и демократии снизу. Ревуненков отстаивает гипотезу о буржуазности якобинства, о том, что авангардом народа были «бешеные» (Жак Ру) и эбертисты. Анализируя Конституцию 1793 года, делает акцент на том, что она закрепляла порядки, охранявшие частную собственность, наемный труд. При оценке якобинского террора автор обращает внимание, что террор автоматически обращается не только против контрреволюционеров, но и против равнодушных. Террор имел антинародную направленность, по подсчетам автора, 60% казненных были рабочие, крестьяне, ремесленники и слуги.
Французская революция как научная тема, видимо, вообще была чрезвычайно соблазнительна, но небезопасна в СССР, поскольку заставляла проводить постоянные параллели с русской. Образы «термидора», «18 брюмера» периодически всплывали на страницах партийной литературы. Уже Ленин, не открещиваясь от якобинцев как предшественников большевизма, стремился отмежеваться от якобинского террора, однако в последние годы опасался возможного переворота, то есть термидора. Пугая партийную верхушку угрозой термидора, триумвират Сталина-Каменева-Зиновьева уничтожил Троцкого как политического противника. А последний сам писал о «преданной революции», о правом уклоне как о термидоре.
В перестроечную эпоху, начало которой практически совпало с двухсотлетием начала революции, подход к французской революции кардинально переменился. Образы Коммуны, Комитета общественного спасения, террора остались, но в якобинской диктатуре стали видеть призрак грядущего тоталитарного государства. Ревуненков оказался чужд «уклонов», и тридцать лет спустя после дискуссии он не отступил от выдвинутой гипотезы. Его фундаментальный труд кажется не столько подведением итогов работы историка, сколько еще одной попыткой применения марксистского подхода к истории, его проверкой на долговечность, работоспособность.
И еще книга выглядит памятником лучшим советским историкам, которые никогда не снимали красного фригийского колпака Свободы.
Заключение
Именно в событиях Великой Французской революции большевики чаще всего искали ответы на российские проблемы. Придя к власти, они заимствовали даже лексикон французских революционеров той поры, — к примеру, слова: «комиссар», «ревтрибунал», «враги народа», «продотряд»; пели ту же «Марсельезу»… все потому, что большевики понимали: Россия должна пройти чистилище радикальной буржуазно-демократической революции. Значит, им надо быть такими же решительными и смелыми, как в свое время якобинцы во Франции. И они, подобно якобинцам, самым радикальным образом расправились с абсолютизмом и феодальными пережитками.
Правда, русская революция пошла еще дальше — она полностью расправилась с дореволюционным буржуазным классом. Социальный состав якобинских диктаторов весьма похож на состав большевистских вождей. Это, в первую очередь, слои революционной интеллигенции, которые сами воспринимали себя как истинную элиту — знающую, как надо, но подвергающуюся дискриминации. Поэтому их отношение к «простым людям» неизбежно оказывалось двойственным: психологически отделяя себя от «народа», эти элитаристы одновременно унижались перед ним и глубоко презирали его. Такая ориентация может считаться какой угодно, но только не социалистической, и любая социалистическая и коммунистическая риторика по сравнению с этим фактом полностью отходит на задний план.
В городах утвердился капитализм, но подавляющее большинство населения жило в деревне, а российский рынок оставался слишком узким для того, чтобы капиталистические отношения широко распространились. Страна существовала как бы в двух различных мирах. Большинство людей находилось в «докапиталистических» условиях. Известный ученый-аграрник Чаянов, изучавший аграрные отношения в русской деревне, обратил внимание на следующую особенность: хотя большая часть крестьян уже не практиковала чисто натуральное хозяйство и продавала свои продукты на рынке, капиталистического накопления чаще всего не происходило. Подавляющее большинство крестьян тратило все вырученные деньги на еду или промышленные товары, что характерно для «докапиталистических» отношений. Этому соответствовали и структуры крестьянской общины. Начала индустриализации, взращенные царским правительством, натолкнулись на жесткие исторические рамки, а поражения России в Первой мировой войне со всей ясностью продемонстрировали экономическую и инфраструктурную слабость страны. Иными словами, со стратегической точки зрения, все попытки «догнать» конкурентов провалились. Царизм не мог превратить Россию в военного и индустриального капиталистического гиганта.
Квалифицированные рабочие-ремесленники хотели сами управлять своими предприятиями и контролировать их; они не желали, чтобы капитализм и его специфическое разделение труда разрушило их квалификацию. Неквалифицированные рабочие трудились в городах только потому, что не имели возможностей для жизни в деревне, обычно они предпочли бы вернуться на село. Общинные крестьяне стремились освободиться от государства, капитализма, помещиков и кулаков; они хотели обменивать свои продукты на продукты городской промышленности, причем им было безразлично, примет ли такой обмен денежную форму, или нет. Все эти стремления и чаяния предполагали форму, в которой мировая социальная революция должна была выступить в России. Речь могла идти лишь о соединении пролетарской рабочей революции в городе и революции общинных крестьян в деревне. Оба элемента могли бы затем взаимодействовать через посредство свободной ассоциации, федерации и взаимопомощи, сотрудничать между собой и координировать свои социально-экономические действия на либертарно-социалистической основе.
Однако подобное развитие событий совершенно не соответствовало интересам буржуазии, интеллектуальной элиты и социал-демократии, включая большевиков. Эти силы не хотели допустить, чтобы революция в России вышла за индустриально-капиталистические рамки. Она должна была, с их точки зрения, решить прежде всего задачи дальнейшей индустриальной модернизации России, то есть открыть путь развитию капиталистической формы производительных сил.
Именно это является коренным отличием большевиков от якобинцев: придя к власти якобинцы не разрушили экономического и индустриального развития страны, большевике же разрушили «зачатки» перехода от общинного строя к капиталистическому, которое в это время наблюдалось в России.
Блюш Ф. Людовик XIV. М., 1998
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV—XVIII вв.: В 3 т. / Вступ. Ст. и ред. Ю. Н. Афанасьева. Т.
1. М., 1986.
Великая Французская революция и Россия / Под ред. А. В. Адо, В. Г. Сироткина. М., 1989. 550 с.
Виноградов К. Б. Мировая политика 60−80 гг. XIX в.: события и люди. Л., 1991.
История Нового времени: 1600 — 1799 годы. Под ред. А. В. Чудинова, П. Ю. Уварова, Д. Ю. Бовыкина. М., 2007. 384 с.
Новиков С.В., Маныкин А. С., Дмитриева О. В. Всеобщая история: Справочник студента. М.: Слово-АСТ, 2000.
О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. М.: Наука, 1995. 465 с.
От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния: Модернизация Зап. Европы с XV в. до 1980;х гг.: Учеб. пособие для студентов /
Г. А. Дидерикс, И. Т. Линдблад, Д. И. Ноордам и др., Лейденский ун-т (Нидерланды) и Ист. фак. МГУ им. М. В. Ломоносова.
— М., 1998. — 428 с.
Ревуненков В. Г. Очерки по истории Великой французской революции. Л., 1989.
Тоталитаризм в Европе XX в. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996. 264 с.
Тюрго А. Р. Избранные экономические произведения. М., 1961. 198 с.
Хрестоматия по всеобщей истории. М., 1991.
Хрестоматия по всеобщей истории государства и права / Под ред. З. М. Черниловского. 2-е изд. М., Можайск, 1994. 412 с.
Сайт, посвященный Французской революции XVIII века (тексты источников и научных исследований)
http://liberte.da.ru/
Тоталитаризм в Европе XX в. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996. 264 с. — с. 184
Цит. по Тюрго А. Р. Избранные экономические произведения. М., 1961. 198 с.
Тюрго А. Р. Избранные экономические произведения. М., 1961. 198 с.
Тюрго А. Р. Избранные экономические произведения. М., 1961. 198 с.
О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. М.: Наука, 1995. 465 с. — с. 194
От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния: Модернизация Зап. Европы с XV в. до 1980;х гг.: Учеб. пособие для студентов / Г. А. Дидерикс, И. Т. Линдблад, Д. И. Ноордам и др., Лейденский ун-т (Нидерланды) и Ист. фак. МГУ им.
М.В. Ломоносова. — М., 1998. — 428 с. — с. 173−180
Цит. по Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV—XVIII вв.: В 3 т.
/ Вступ. Ст. и ред.
Ю.Н.Афанасьева. Т.
1. М., 1986. — Т. 2, с. 205
Тоталитаризм в Европе XX в. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996. 264 с.
Цит. по Хрестоматия по всеобщей истории. М., 1991. — с. 394−397
