Повседневная жизнь Испании 14 века

." (73,С.96)

Критическая оценка духовенства не сводится к констатации того, что оно особенно падко на деньги. Антиклерикальная сатира пронизывает всю «Книгу благой любви». Особенно известен эпизод, повествующий о том, как архипресвитер по поручению кардинала Хиля Альборноса привез клирикам из Талаверы папское послание, в котором осуждается распущенность священнослужителей: «…под страхом проклятья предписано папским глаголом —им ныне и присно сношенья пресечь с женским полом (7,С.298)

Как замечает с усмешкой Хуан Руис, «от новости этой весь клир заходил ходуном» (7,С.298). Священники из Талаверы согласно выразили свое возмущение «вмешательством» в их дела и заявили, что отнюдь не намерены отказаться от «сладостных забав». А старший среди них, декан местного собора, даже богохульственно перевирая библейский псалом, произносит «Да опростаемся, ибо это сладостно» (7,С.299).

Впрочем, в данном случае поэт отчасти, быть может, и сочувствует клирикам Талаверы («в слезах начал архипресвитер свой скорбный рассказ» (7,С.298), ведь и он сам отнюдь не считает прегрешением любовные утехи, коли эта любовь благая. Нет обличительной страсти и в описании нравов монахинь, явно склонных к плотскому греху. Это описание, вложенное в уста сводни Урраки (строфы 1332—1342), предшествует эпизоду любви архипресвитера и Гаросы, контрастируя с ним.

Гораздо более резко обличает автор судебные порядки в стране. Этому, в частности, посвящен рассказ «о тяжбе между волком и лисицей, каковую рассматривал дон Обезьян, судья города Бухия». Этот «пример», который, по-видимому в отличие от большинства других «примеров» в книге, является плодом творческой фантазии самого автора, — один из самых ярких образцов характерной для «Книги благой любви» пародийности. Здесь пародийность развертывается одновременно на двух уровнях: с одной стороны, речи истца (волка) и ответчицы (лисы), адвокатов (волкодава и борзой) и самого судьи остроумно и точно пародируют мнимо ученые речи служителей правосудия, стремящихся в словоблудии потопить истину. Но это лишь поверхностный слой; глубинный же смысл всего аполога — в пародировании господствующей в стране системы правосудия, в обличении судебного произвола, при котором прав всегда тот, кто пошире откроет судье свой кошель.

Искры обличительной сатиры то и дело мелькают на страницах книги. Поэтому, если что и делает книгу Хуана Руиса истинной «человеческой комедией» XIV в., так это многообразие типов, в ней изображенных. На страницах книги появляются не десятки — сотни персонажей, представляющих чуть ли не все слои испанского общества, от нищих слепцов и мавританских танцовщиц до царственных особ (эти последние, правда, появляются только в баснях). Одни из них представлены крупным планом, другие описаны лишь бегло, но почти все они врезаются в память, настолько выразительны их характеристики!

Хуан Руис «обладал удивительным даром портретиста» (5, С.146). Ему, по мнению Плавскина, принадлежит первый в истории испанской литературы словесный автопортрет (6, С.338). Возможно, впрочем, что этот как бы типовой портрет веселого священнослужителя не слишком соответствовал реальному облику автора. Очень интересен психологический и «профессиональный» портрет старой сводни доньи Урраки, прозванной Тротаконвентос («Побегушка по монастырям»).

Знакомство читателя с доньей Урракой (это имя смысловое и означает букв, «сорока», фигурально — «болтунья») происходит не сразу. Сперва дон Амур в своей речи рисует образ как бы идеальной посредницы в любви (строфы 437 и сл.), затем уже сам герой (в обличий дона Арбузиля де Бахчиньо), вспомнив о совете бога любви, выбирает себе в помощницы сводню Урраку, и мы можем сопоставить ее реальные качества с идеалом, набросанным доном Амуром, и с восторженной характеристикой, которую ей дает герой: «Амур дал совет: выбрать сводню. Была не была! Искать стал, и снова судьба мне на помощь пришла: такую нашел, что во сне лишь присниться могла, из самых больших мастериц своего ремесла». (7,С.129).

Впоследствии донья Уррака предстает в самых разных ситуациях; абстрактный тип «образцовой» сводни наполняется жизненным содержанием; характер героини оказывается сложным, неоднозначным, человечным. Ее профессиональные качества подвергаются испытанию не один раз, и в этих испытаниях обнаруживаются ее тонкий, хотя и не лишенный лукавства, природный ум, умение проникнуть в психологию собеседника и действовать в соответствии с ней, безошибочное чутье и самообладание, позволяющие каждый раз выбрать самую надежную стратегию для реализации поставленной цели.

Например, можно вспомнить как донья Уррака ведет разговоры с разными женщинами, приглянувшимися ее клиенту. Есть у нее, конечно, приемы общие, выработанные годами деятельности на избранном поприще: она знает, в частности, что серьезный разговор лучше начинать с шутки, и умело пользуется этим приемом. Но гораздо интереснее следить, как меняются ее поведение и речь в зависимости от того, кто находится перед ней. Так, разговаривая с юной вдовой, она убеждает ее, что и в тяжбах, и в спорах, и в других житейских обстоятельствах «нам первый помощник — мужчина» (7, С.135); она ловко играет на ее недовольстве материнскими запретами; столь же хитроумно пробуждает в ней женское любопытство. Совсем по-иному ведет она дело с монашенкой Гаросой: Уррака оказывается достойной соперницей в словесной дуэли, словами и примерами убеждает монахиню в праве на любовь, набрасывает льстивый и к тому же привлекательный именно для юной монастырки портрет своего подопечного и, наконец, добивается ее согласия на свидание.

Конечно же, ремесло доньи Урраки — не из самых почтенных, и, вероятно, не раз она использовала свой опыт и хитроумие во вред строгим правилам общественной морали. Но в своих отношениях с архипресвитером она очень скоро понимает, что истинная цель его любовных домогательств не сводится к вульгарным плотским утехам, и действует так, как если бы и ее целью стала благая любовь. Соответственно меняется и отношение к ней ее клиента: поначалу она для него лишь средство осуществления задуманного им любовного приключения, и он даже не может скрыть своего презрительного отношения к сводне (за что она тотчас же заставляет его поплатиться), постепенно между ними возникают дружеская фамильярность и взаимная симпатия, и когда она просит отныне и впредь прозывать ее «благою любовью», архипресвитеру не приходится совершать над собой насилие, чтобы согласиться на это, а смерть доньи Урраки пробуждает в нем искреннее чувство глубокой печали, вызывает его инвективу против смерти й вдохновляет на создание искренней и скорбной эпитафии в память о сводне (1576—1578).

Образ доньи Урраки — едва ли не самый яркий в галерее персонажей «Книги благой любви» — один из первых прототипов знаменитой Селестины, героини одноименного романа-драмы Фернандо де Рохаса.

Под стать сводне появляющийся в одном из последних эпизодов слуга героя Фурон. (хорек), который был бы великолепным помощником своего господина, если бы не четырнадцать недостатков, которыми он обладал: лживость, драчливость, нечистоплотность, глупость, лень и прочие свойства в том же роде. Первое поручение, которое дает ему архипресвитер после смерти Урраки, он, правда, проваливает, но кто знает — на что мог оказаться способным этот пройдоха, если бы за первым поручением последовали и другие?

В обрисовке этого персонажа, как и многих других в «Книге благой любви», обращает на себя внимание особое умение Хуана Руиса находить разнообразные средства для характеристики даже второстепенных героев, и в этом — одно из самых убедительных свидетельств писательского мастерства.

Интересным представляется в книге описание праздников, о которых автор говорит: «…Без музыки не обойтись, если праздник в разгаре: визгливость прощал добрый люд мавританской гитаре, пузатая лютня подыгрывала с нею в паре, была и гитара латинская тоже в ударе». (7,С.217). В этом эпизоде можно найти подробнейшее описание средневековых музыкальных инструментов: «Скрипучий рабель», «звук виуэлы», «пение роты», «Там малая пела псалтирь, арфа с ней в унисон, их звучным бряцанием поддерживал псалтерион»; виола, гармониум, тамбурин, «рожки, и рога, и длиннющие трубы», трещётки и бубны, «Свистели цевницы — сдружившиеся камышинки, пищалки и дудки, сработанные по старинке, раздутые от самомненья гудели волынки; хуглары заполнили пустоши, площади, рынки"(7,С.217)

В празднике принимают участие все: «Встречальные шествия вдоль по дорогам пылят; весь клир здесь представлен, и высший, и низший разряд; и служки, и благословляющий паству прелат; участвует в шествии даже бордонский аббат…» (7,С.217)

В эпизоде с горянками можно проследить как питались простые крестьяне в изучаемое время: «деревенская лепешка, кролик и баранья ножка, жирных куропаток пара, доброго винишка фляга, две печеные форели, масло, сыр» (7,С.173) — то есть крестьянский ужин не скуден. Горянки в книге крайне практичны — при каждой встрече каждая из них желает что-то получить от несчастного клирика: «Подари -ка мне, голубчик, лентой волоса пунцовой и чепец купи мне в рубчик — желтый цвет и цвет лиловый, — праздничный купи тулупчик, а на будни нужен новый с капюшоном плащ холщевый» (7,С.179)

Итак, роман Хуан Руиса был зеркалом, отражавшим жизнь испанского общества в XIY веке, и он был выражением Испании. В книге можно найти много специфических подробностей из жизни Испании той поры: от подробностей католического богослужебного ритуала до описания средневековых музыкальных инструментов.

Заключение

Таким образом, подводя итоги, следует подчеркнуть, что книга Хуана Руиса является неоценимым источником по истории Испании XIY в.

Поступки и поведение, образующие повседневную жизнь каждого индивида или каждой группы людей, неотделимы не только от социальных структур, к которым они принадлежат, но и от концепций и идеалов, которые представляют собой отличительный признак эпохи.

«Книга благой любви» Хуана Руиса позволяет читателю окунуться в мир средневековой Испании, и хотя автор практически не касается важных для Испании того времени реконкисте, и ни слова не говорится, о тком явлении, как феодальная рознь и войны, характерные для Испании XIY в. в целом, для произведения Хуана Руиса характернее юмористическое изображение повседневной жизни испанского города. Трудно найти другой памятник литературы этого века, который бы с такой поразительной точностью и красочностью описал самые разные стороны будничного и повседневного бытия этой эпохи. Одежда, нравы, чём не примечательные уличные сценки, будни и праздники — все это получает место на страницах «Книги благой любви», создавая впечатление самой жизни, ее мгновений, остановленных и сохраненных на века благодаря мастерству автора.

Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. — М., 1965.

Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. — М., 1984.

Дефурно М. Повседневная жизнь Испании золотого века/ пер с фр. Т.Михайловой. — М.: Мол. гвардия, 2004.

История средних веков: В 2 т. Т. 1: Учебник / Под ред. С. П. Карпова. — 4-е издание. —

М: Изд-во Моск. ун-та; Изд-во «Высшая школа», 2003. — 640 с.

Плавскин З.И.

Литература

Испании IX — XV веков. — М., 1986.

Плавскин З. И. Испанский гуманист XIY столетия // Руис Х. Книга благой любви: послеслов. — Л.: Наука, 1991.

Руис Хуан. Книга благой любви / пер. М. А. Донский; послесл. З. И. Плавскин. — Л.: Наука, 1991.

Рюкуа А. Средневековая Испания. — М.: Вече, 2006

Смирнов А.А. «Книга благой любви» Хуана Руиса // Смирнов А. А. Из истории западноевропейской литературы.

М.- Л., 1965.

Смирнов А. А. Средневековая литература Испании.

Л., 1969.