Франц Брентано о любви и ненависти

Тогда реинкарнация перестала бы рассматриваться как творение сызнова. Уже в этом пункте Аристотелевское представление о реинкарнации находится в противоречии с этим учением о новом творении. И это весьма примечательно (и этот момент в Аристотелевском учении привлекает особенное внимание Брентано), что Аристотель не находит для жизни духа после смерти никакого иного воззрения, как только то, что дух пребывает в слишком теоретическом жизненном положении. Ибо всякому деянию, о котором может говорить Аристотель, должны быть предпосланы физический мир и физическая телесность. Дух имеет (в особенности вечный божественный дух) только созерцательную деятельность. Так что на Аристотелевской почве за специфически духовные узы не может быть принято не что иное, как только рассмотрение жизни от рождения до смерти. В смысле Аристотеля душа должна взирать на одну эту жизнь и всякий последующий прогресс строить на одной этой жизни. Итак, мы имеем дух, который после смерти без конца оглядывается на эту единственную жизнь (на Земле). То он созерцает свои недостатки и достоинства, то видит образцовую жизнь другого, то имеет перед собой жизнь, протекающую в одних заблуждениях и прегрешениях, — и на этом строит он свое дальнейшее развитие в духовном мире.

Так должен вести себя дух после смерти, согласно Аристотелю. Теперь спросим себя: как представляется подобное духоучение непредвзятому мышлению? Прежде всего, у Аристотеля выступает мысль о том, что земная жизнь — это не просто скитания в горькой доли, нет — земная жизнь у него исполнена глубокого смысла и значения. Конечно, многое у него остается неопределенным в отношении последующего развития души. Но одно у Аристотеля выражено со всей определенностью, а именно, что эта единственная земная жизнь имеет впоследствии огромное значение для человека.

Если Бог дал возникнуть Духочеловеку, обойдясь при этом без его инкарнации, то Он мог также сотворить дух таким образом, чтобы он имел возможность последующего развития. В смысле Аристотеля он имел возможность последующего развития. Но в смысле Аристотеля это не было бы совершенным развитием. Здесь с достаточной ясностью поступает то, что Аристотель придавал особенное значение физической инкарнации человека как цели Божества. Согласно Аристотелю, целью Божества является не только создание духа как такового, но такое создание, чтобы для своего развития дух необходимо нуждался в облачении в земное тело.

В основу Духочеловека в тот момент, когда Божество его создает, закладывается цель прийти к земному телу. Нельзя помыслить себе сотворенного Богом человекодуха без того, чтобы он не требовал для себя инкарнации в человеческое тело. Затем дух оглядывается на физическое бытие и находит жизнь человека на физическом плане несовершенной. Итак, чего должен требовать человеческий дух в своем развоплощенном состоянии при всматривании вниз, в физическое бытие, в смысле Аристотеля? Он все-таки испытывает тяготение к новому физическому воплощению. Он должен иметь это стремление, так как иначе он уклонится от своей цели: ибо, поскольку для своего совершенствования дух нуждается в инкарнации, он должен также иметь желание и способность проделать ее еще раз — иначе он не достигнет цели.

Отсюда Аристотель заключает о невозможности говорить о единственной целесообразности инкарнации, если она не является совершенной, то есть не является совершенной ступенью развития духа. Рассмотрите однажды эту удивительную концепцию божественного порядка. Мы имеем сотворение человеческого духа, который нисходит в физическое тело и затем покидает его после смерти, но, если думать последовательно в Аристотелевском смысле, он только переходит по ту сторону с сильным стремлением к воплощению и не имеет возможности воплотиться. Так что душа, поскольку Аристотель не принимает (идеи) перевоплощения, осуждена жить в томлении по новому воплощению. Учение Аристотеля (логически) требует перевоплощения, но не дает его. Мы увидим, что и с другой точки зрения Аристотель опять-таки не может прийти к перевоплощению!

Мы имеем здесь перед собой такое духоучение, которое является самым проницательным наряду с духовнонаучным учением и которое действительно даже в наши дни — например, у Брентано: непредвзятое мышление учит, что дух, которого создал Бог и направил в физический мир, этот дух наделен желанием воплотиться. Итак, мы видим, что отсветы Аристотелевского учения, пробивая своды тысячелетий, оказывают большое влияние и на научной почве. И для нас, очевидно, что необходимо подняться над Аристотелем, если хотят создать научное обоснование реинкарнации. По отношению к духоучению мы находимся на переломе: только посредством духовной науки становится возможным подняться над Аристотелем, если создавать научное обоснование перевоплощения. Однако это научное обоснование еще никогда не создавалось до нашей эпохи. Так что по отношению у духоучению мы в принципе находимся на поворотном пункте, от которого с помощью духовной науки и ее исследований мы можем истинным, основополагающим образом превзойти Аристотеля и дать научное обоснование реинкарнации.

Брентано дает незаконченное в своей сущности учение о духе. Это важно — увидеть, что столь проницательный человек, как Брентано, по отношению к духоучению должен остановиться рядом с Аристотелем, а по отношению к учению о душе он застревает, так как упускает дух. Мы увидим общие корни этого в том, что и с точки зрения современной науки также невозможно прийти к непротиворечивому мировоззрению, если отклонить духовнонаучное исследование. Только посредством духовной науки можно прийти к удовлетворительному непротиворечивому мировоззрению.

Заключение

Таким образом, исходным пунктом философии Брентано является проведение резкой границы между физическим и психическим феноменами. Родовым признаком, общим для всех психических феноменов, является, по мнению учёного, их интенциональность.

Выступив в эпоху популярности лозунга «назад к Канту!», Брентано обратился к докантовской философии, прежде всего — к схоластически интерпретированному Аристотелю, но с учётом достижений немецкого классического идеализма. Этот сложный синтез положил начало изменениям в трактовке предмета философии.

Логическая концепция и работы Брентано в области критики языка нашли продолжение в современном эмпиризме, особенно в аналитической философии. Значительным было влияние Брентано и на развитие психологии (например, вюрцбургской школы).

Классификация психических феноменов проводится Брентано соответственно их интенциональной природе, т. е. по способу полагания объекта. Существует три несводимых друг к другу класса: акты представления, лежащие в основе всех других; акты суждения, в которых нечто признается или отвергается (суждения — это не комбинация представлений), и акты любви и ненависти и интересов (чувство и воля). Из этой классификации вырастает этическое учение Брентано, основанное на аналогии между третьим и вторым классами: в отличие от представлений они обнаруживают противоположность верного и неверного, истинного и ложного. Акт предпочтения истинного в сфере чувств и воли — источник нравственного сознания.

В поздний период Брентано уточняет, что наша психическая деятельность направлена на вещи (тела и «духи»), которые берутся в качестве объектов различным образом. Только вещи обладают существованием в собственном смысле, их высшее родовое понятие — реальность. То, что взято в качестве объекта, существует лишь в несобственном смысле: например, телесность, а не индивидуальное тело, любовь, а не любящий, бесконечное пространство, а не пространственность, универсалии, а не индивиды, которые мыслят общее.

Еще один момент дескриптивной психологии Ф. Брентано, на который хотелось бы обратить внимание, это — собственно сам акт, в котором становятся доступны психические феномены, а именно: внутреннее восприятие. Внутренне восприятие, согласно Брентано, есть рефлексивный акт, который сопровождает каждый психический феномен. В отличие от самонаблюдения или интроспекции, применяемых в эксперементальной психологии, внутреннее восприятие является не отдельным специфическим актом, направленным на наблюдаемый психический феномен, а неотъемлемой частью каждого психического феномена. Данность психических феноменов во внутреннем восприятии является признаком их очевидности и определенности, так как во внутреннем сознании они даны непосредственно, в отличие от физических феноменов, данных опосредованно. Кроме того, в реальности физических феноменов мы можем сомневаться, чего нельзя сказать о феноменах психических.

Возможно, именно очевидность психических феноменов, описываемая Ф. Брентано, стала источником вдохновения для Э. Гуссерля в его поисках аподиктического знания, хотя идею тождества очевидности и внутреннего опыта Э. Гуссерль подверг решительной критике.

100 великих психологов. — М.: Вече, 2004 г., 432 стр.

Анашвили В. В. Брентано // Новая филос. энц., том 1. — М., 2000 г.

Марциновская Т. Д. История психологии. — М., 2004 г.

Степанов С. С. Психология в лицах. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001 г., 384 стр.

Франц Брентано. О любви и ненависти. — СПб, 2000 г.

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. -Издательство: Алетейя, 2000 г., 202 стр.

Шпигельберг Г. Феноменологическое движение. — М., 2002 г., 680 стр.

Марциновская Т. Д. История психологии. — М., 2004 г., стр. 111

Степанов С. С. Психология в лицах. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001 г., стр. 136−137

Шпигельберг Г. Феноменологическое движение. — М., 2002 г., стр. 265

100 великих психологов. — М.: Вече, 2004 г., стр. 187−189

Анашвили В. В. Брентано // Новая филос. энц., том 1. — М., 2000 г., стр. 462

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 35−36

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 38

Франц Брентано. О любви и ненависти. — СПб, 2000 г., стр. 122−125

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 87

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 93−94

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 121−123

Франц Брентано. О происхождении нравственного познания. — Издательство: Алетейя, 2000 г., стр. 126