Историософия А. Хомякова. 
Оппозиция иранизма и кушитства — архетип бытия

В «Записках о Всемирной истории» русский мыслитель предпринял грандиозную попытку охватить мысленным взором всю историю человечества с самых древних времен и на огромном географическом пространстве. По грандиозности поставленной задачи хомяковский труд находится в одном ряду с «Постижением истории» А. Тойнби или с трудами Л. Гумилева по истории Евразии. С автором теории пассионарности А. Хомякова роднит также пристальный интерес к народам и племенам, т. е. к этнографической стороне истории. Однако, разрабатывая концептуальную основу познания истории, А. Хомяков принимает за отправной пункт то, что представляется ему наиболее фундаментальным в духовной жизни человека и человечества — особенности религиозности.

Религиозность, или совокупность верований, понимается мыслителем предельно широко. Вера в широком смысле есть неотъемлемый компонент духовной жизни человека. Она лежит глубже того, что на современном языке называется идеологией или мировоззрением. Особенности веры, по А. Хомякову, заключают в себе тайну бытия личности или народа, определяют глубинное содержание жизни, мотивы и характер деятельности. Вера является концентрированным выражением духа жизни народа. Неверующих народов нет, как нет неверующих людей. Атеизм рассматривается А. Хомяковым как один из видов вероисповедания — «нигилизм, в котором не видим ничего, кроме измененного пантеизма«‘. Именно поэтому из трех возможных делений человечества — по племенам, по государствам и по верованиям, — наибольшее значение мыслитель придает последнему. «Первый и глав-^[1]

ный предмет, — пишет А. Хомяков, — на который должно обратиться внимание исторического критика, есть народная вера. Выньте христианство из истории Европы и буддизм из Азии, и вы уже не поймете ничего ни в Европе, ни в Азии… Мера просвещения, характер просвещения и источники его определяются мерою, характером и источником веры. В мифах ее живет предание о стародавних движениях племен, в легендах — самая картина их нравственного и общественного быта, в таинствах — полный мир их умственного развития"^[2]. Нетрудно видеть, что значение веры как фактора, определяющего духовный облик народов, подчеркнутое А. Хомяковым, перекликается с мыслью современного исследователя: «Народ, который трижды в день слышит голос муэдзина, провозглашающего единственность Бога, не может смотреть на мир теми же глазами, что и индуист, который обожествляет жизнь природы в ее бесчисленных формах и смотрит на Вселенную как на проявление игры космических сексуальных сил» ^[3].

Однако предмет исторического исследования отнюдь не состоит в изучении истории отдельных народов изолированно от всеобщей истории. «Не дела лиц, не судьбы народов, но общее дело, судьба и жизнь всего человечества составляют истинный предмет истории»^[4]. Особенностью хомяковской философско-исторической концепции является отсутствие в ней выделения какого-либо особого мирового культурноисторического или цивилизационного центра; тем более ей чужд европоцентризм. Вся писаная, т. е. зафиксированная в письменных источниках, история характеризуется им через понятие синкретизма. Синкретизм — это смешение различных по своему происхождению традиций, религий, народов. Ни один из народов начиная от эпохи письменности тем более современных, не является «одностихийным». Иначе говоря, ни один из народов, доступных историческому изучению, не является чистым ни по крови, ни по традициям и верованиям. В писаной истории мы имеем дело с многосоставными, или синкретическими, верованиями. Синкретическими были уже верования античной Греции и Рима, поскольку строились на более древних элементах, заимствованных от многих народов древнейших цивилизаций Востока.

Происхождение первоначальных верований А. Хомяков отнюдь не связывает с отсталостью, невежеством или поклонением природе. «Предположение о первоначальном служении стихиям совершенно ни на чем не основано и менее всех вероятно»^[5]. Страх перед явлениями природы не мог быть источником веры, поскольку никак не мог породить возвышенного состояния души, что характерно даже для исторически самых первых вероучений. С самого начала в религиозных верованиях содержится нравственный элемент, который ни при каких условиях не выводим из страха или из чисто природных сил. Заметим, что идеи А. Хомякова близки мыслям, впоследствии высказанным Вл. Соловьевым: «Не в виде случайных фетишей и рукодельных идолов, а также и не в виде величественных и грозных явлений природы, а в живом образе родителей впервые воплощается для младенствующего человека идея Божества. Поэтому, вопреки господствующему мнению, с самого начала в религии нравственный элемент имеет хотя и не исключительное, но весьма важное значение»^[6].

Через расшифровку смыслов, заключенных в исторических верованиях народов, автор «Семирамиды» (шутливое название труда А. Хомякова, данное Н. Гоголем) стремится раскрыть внутреннюю подоснову исторических событий или «дух жизни семьи человеческой». Провиденциализм в историософии А. Хомякова выражен менее, чем в концепции П. Чаадаева. Лидер славянофилов делает не столь сильный акцент на провиденциальную цель истории, но говорит о естественной закономерности исторического процесса. Согласно А. Хомякову, несмотря на видимое многообразие и хаос, царящие в истории, в ней есть то, что придает ей внутреннее единство, определяет ее закономерный ход. Это борьба двух идей — идеи свободы и идеи необходимости. Первая олицетворяется иранством («иранизмом»), вторая — «кушитством». «Свобода и необходимость составляют то тайное начало, около которого в разных образах сосредоточиваются все мысли человека»^[7]. Происхождение двух противоположных по внутреннему смыслу верований относится к доисторическому времени. А. Хомяков связывает их с Древним Ираном — иранизм, и древним народом куш в Эфиопии — кушитство. Однако установить и подтвердить реальное существование этих верований в чистом виде невозможно, поскольку письменные источники дают информацию лишь о более позднем времени, когда все религии стали синкретическими. В них установка на свободу или противоположная ей установка на необходимость уже выражены не столь отчетливо. Отсюда следует, что первоначальное существование иранизма и кушитства можно принять лишь в качестве теоретического допущения. Тем не менее в последующие эпохи в рамках любой из значительных религий можно вычленить ту или иную господствующую установку — либо на необходимость, либо — на свободу. Борьба между ними происходит как внутри религиозных течений, так и в рамках отношений между последними. Она и определяет движение мировой истории, составляет ее внутреннюю подоснову.

Вполне очевидно, что концепция А. Хомякова есть своеобразная постановка вопроса о свободе воли, того самого вопроса, который являлся предметом философских дискуссий на протяжении длительного времени. А. Хомяков прямо говорит, что «правило для коренного разделения религий» определяется не чем-либо, а «категориями воли». Значение вопроса о свободе воли определяется тем, что от его решения зависит и решение вопроса об ответственности человека за свои поступки. Своеобразие подхода А. Хомякова определяется рассмотрением этого вопроса на материале двух противоположных религиозных установок. С этих позиций выясняется, что ни одна из установок не существует самостоятельно и изолированно от другой. На протяжении истории им суждено шествовать вместе, находясь в постоянном противоборстве. Человеческий дух во внутреннем борении выбирает то ценности свободы — тогда он обретает решимость принять на себя ответственность за судьбу мира, то ценности необходимости — тогда он поддается соблазну уйти от ответственности. Между двумя установками идейное примирение невозможно, как невозможно оно между определяемыми ими типами поведения. Необходимость никак нельзя превратить в свободу. А. Хомяков с критической иронией относится к формуле «Свобода есть осознанная (познанная) необходимость». Он называет ее «бедной логической уверткой, выведенной упорным трудом германского мышления из логических законов вещественно-умственного мира», т. е. из той же необходимости. В этой формуле нет взаимного перехода, а есть всего-навсего уничтожение свободы, безостаточное сведение ее к необходимости.

Переходы от свободы к необходимости и обратно, согласно А. Хомякову, действительно совершаются, но не за счет уничтожения либо свободы, либо необходимости. В разное время, в разных вероучениях, во внутреннем мире отдельного человека берет верх то одна, то другая установка. Однако сама оппозиционная пара «свобода — необходимость» не исчезает, а всегда существует в структурной связи. Ее следует понимать именно в качестве устойчивой структуры, заключающей в себе два противоположных полюса. Движение между полюсами структуры образует внутреннее напряжение мировой истории и рождает ее движущую силу (также и души человека). Каждый из полюсов, взятый изолированно от другого, — скорее абстракция, чем реальность. Установка исключительно на свободу, как и противоположная — исключительно на необходимость, в реальной истории встречаются не в виде правила, а как редкие исключения. Именно поэтому иранизм и кушитство столь трудно обнаружить в истории в чистом виде. В реальных религиях обнаруживаются элементы как одного, так и другого, при доминировании одной из установок. В точках между двумя крайностями, в которых как раз и располагается громадное большинство исторических религий, движется весь исторический процесс, постоянно находясь в силовом поле притяжения двух противоположностей.

А. Хомяков не скрывает своих симпатий к установке на свободу, т. е. к иранизму. С его точки зрения, в религиозном учении христианства доминирует именно начало свободы. Но начало свободы даже при условии своего самого полного развития не в силах уничтожить начало необходимости. Доминирование последнего мыслитель связывает с пантеистическими религиями: буддизмом, шиваизмом и др. Любопытно внимание А. Хомякова к образно-символической стороне религиозных мифологий. Он подмечает, что в религиях кушитского типа образ змеи выступает положительным символом, в религиях иранства — отрицательным. Кушитство связывает Змею (или Дракона) с мудростью, плодородием, землей, водой, женской или мужской производящей силой и т. п. Иранская мифология враждебна Змее: Геркулес побеждает Гидру, Аполлон — Пифона, Вишну — Дракона и т. д. Кроме того, для обозначения двух установок А. Хомяков использует образы, почерпнутые из древнегреческой мифологии, — Аполлона и Диониса. Кушитство ассоциируется им с Дионисом, — началом стихийным, необузданным, темным; иранство — с Аполлоном — олицетворением торжества света и разума. В этом А. Хомяков предвосхитил немецкого философа Ф. Ницше (ум. в 1900 г.), с легкой руки которого образы Аполлона и Диониса в качестве символов «дневного» и «ночного» начала стали исключительно популярны в литературе и философии XX в.

Использование образов Аполлона и Диониса проливает дополнительный свет на историософские построения А. Хомякова. Оно подтверждает, что автор «Семирамиды» не вкладывает в проведенное им разделение иранства и кушитства того смысла, что в истории якобы идет вечная борьба двух частей человечества. Такое понимание было бы полным искажением идей мыслителя. Речь идет о двух стихиях, о двух предельно общих категориях, о своеобразных «кодах», или архетипах бытия, несводимых один к другому. Они действуют в истории потому, что действуют и противоборствуют в душе человека. Поэтому изучение истории не отделено от познания души. В этом смысле хомяковская идея о познании как самопонимании в подходе к истории проявляется особенно ярко. Подобно тому как у Платона государство выступало увеличенной фотографией души, у А. Хомякова история становится увеличительным зеркалом душевных волнений. Мыслитель раскрывает их основу, заключенную в полярных крайностях, между которыми мысль и воля обречены вечно осуществлять ответственный выбор.

Отправляясь от основополагающей структуры, философ раскрывает целую серию полярных структур или серию оппозиционных пар. Их можно свести в следующую таблицу:

ИРАНСТВО свобода духовность творение личность КУШИТСТВО необходимость вещественность естественное рождение, или эмманация безличность свободный союз людей общинность разумность синтез производительная деятельность.

(прежде всего, земледелие) мир юридический формализм, мощь и всесилие государства рассудочность анализ завоевательное начало (борьба) война Легко заметить, что с практической точки зрения статус ценностей, находящихся в правой колонке (т.е. в рубрике «кушитство»), выше находящихся в левой. Однако с нравственных позиций ценности иранства имеют несомненный приоритет. Так или иначе сюда попадают ценности, имеющие в европейской и русской культуре христианское происхождение. Это ценности христианского гуманизма. Об их смысле, как и о смысле их противоположностей, стоит поговорить особо. Пока же отметим, сколь драматично и даже трагично обнаруживаемое противостояние. Выбор в пользу категорий, связанных с кушитской необходимостью, прост и не требует нравственных усилий. Напротив, все, что связано со свободой, дается нелегко. Оно требует решимости. В кушитстве преобладает механизм, поддающийся формализации; иранство, напротив, — нетехнологично. Оно предполагает не алгоритм, строго предусматривающий определенные операции и их последовательность, а совместную деятельность людей, основанную на согласии и эмоционально-духовной близости. Приведенный перечень наглядно свидетельствует и о том, что иранство перед лицом своей кушитской противоположности полностью беззащитно. Но в беззащитности только одна сторона дела. Особый трагизм положения в том, что ценности рубрики кушитства не могут существовать самостоятельно, вне соответствующих ценностей рубрики иранства — они предполагают последние в качестве обязательной предпосылки. Иначе говоря, ценности кушитства не утрачивают своего смысла, лишь пока не исчезают ценности иранства. Нравственный приоритет последних не отменяет того факта, что в жизненном плане иранство лежит «ниже» кушитства, составляя для последнего необходимый фон.

Впрочем, данный тезис нуждается в обстоятельных разъяснениях. Поясним его отношением двух противоположностей из приведенных перечней: «свободный союз людей» — «мощь и всесилие государства». А. Хомяков многократно повторяет, что все кушитские цивилизации замечательны как сильные государственные образования: Вавилон, Египет, Китай, Древний Рим. Иранство же редко формируется в сильные государства. Господство необходимости находит свое проявление в сильной государственной власти. Иранская же свобода проявляется в естественном союзе людей, в ориентации на свободное общение, на духовность и культуру. Формальному подчинению силе власти и закона здесь противопоставлено то, что А. Хомяков трактует как «дух общинности». Кушитские государства, сильные в военном, а иногда и юридическом отношении, непрочны изнутри из-за отсутствия в них «духа общинности». Цивилизации же иранского типа, напротив, часто не в состоянии создать прочную государственную организацию, поэтому тоже неизбежно разрушаются изнутри или падают под ударами внешних врагов. Классическим примером кушитского государства, погибшего из-за отсутствия духа общинности, был Древний Рим. Античная Греция выступает как противоположный пример непрочности из-за превалирования установки на свободу при неспособности создать сильное государство. Общинный дух, служащий базой для прочной государственности, —? в истории не правило, а исключение. Он реализовался, по А. Хомякову, например, в современной ему Англии. В статьях на английскую тему мыслитель восторженно отзывается об англичанах, бережно оберегающих свои национальные ценности. Именно сохранение духа общинности лежит в основе всех успехов британцев, в том числе служит залогом прочности английского государства. Подобную же перспективу видит мыслитель для России и славянства, однако при условии, если удастся сохранить и укрепить общинный дух, как полагает А. Хомяков, исконно присущий славянским народам.

Однако путь, проторенный Англией и намечаемый славянскими народами, очень труден, поэтому исключителен. Общая тенденция мировой истории такова, что ведет к катастрофе. Это связано со всевозрастающим торжеством кушитства. Последнее обладает рядом преимуществ над иранством в силу большей способности к организации и органически присущей ему агрессивности. Кушитский дух все более и более пропитывает общество. Человек становится бездушной машиной, подчиненной необходимости. Обществу грозит катастрофа отречения от ценностей свободы в пользу того, что входит в ряд кушитской необходимости: вещественности, безличности, формализма, всесилия государства, рассудочности и т. д.

«Любопытно отметить», замечает В. Зеньковский, что А. Хомяков «никогда не касается темы зла»^[8]. Если это и так, то все же следует признать, что ощущение трагизма мировой истории выражено в его философско-исторической концепции вполне отчетливо. А. Хомяков предупреждает об опасности, представляющейся ему реальной и грозной. Разработка «темы зла» в философии важна именно потому, что призвана привлечь внимание людей к источнику возможной опасности. Она избавляет их от благодушия и неумеренного оптимизма. «Тема зла» предполагает свободу и ответственность людей. По существу тем же целям пробуждения чувства ответственности служит хомяковская концепция борьбы иранства и кушитства. Она основана на признании свободы внутреннего самоопределения людей, поэтому взывает к разуму и чувству ответственности. Философ, однако, не только предупреждает, но и стремится найти способ предотвращения катастрофы. В историческом процессе он обнаруживает силы, способные противостоять надвигающейся опасности. Эти силы воплощены прежде всего в христианской церкви.

Появление христианства представляло, с точки зрения А. Хомякова, героическую попытку противостояния мировому кушитству. Однако со временем западная церковь, в лице римского католицизма и протестантизма, утратила способность быть защитницей ценностей иранства. Она сама подпала под влияние кушитства. Подчиненность западной церкви влиянию кушитстской идеологии обнаруживается в самых разных проявлениях и на разных исторических этапах, особенно начиная с разделения церквей (1054 г.). Новоевропейская классическая философия в лице прежде всего философии Г. Гегеля представляется А. Хомякову своеобразным триумфом кушитства внутри западного христианства. Гегелевский «мировой дух» есть олицетворение необходимости. Таким образом, надежды мыслителя обращаются к восточному христианству — православию. Однако сложность состоит в том, что идейное содержание православия не актуализировано. Оно пребывает втуне, плохо известно, недостаточно изучается, мало пропагандируется и используется. Вот почему мыслитель считает своим долгом активно разрабатывать все стороны православной духовной культуры. Этим же заняты все те, кто, как и А. Хомяков, считает себя представителем православно-русской мысли.

• [1] Хомяков /1.С.Соч.:В2т. М., 1994. Т. 1.С.31.
• [2] 2 Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. М., 1994. Т. 1.С. 119.
• [3] Dawson Chr. Progress and Religion. N.Y., 1960. P. 60.
• [4] Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. T. 1. С. 39.
• [5] Тамже. С. 137.
• [6] Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1. С. 174.
• [7] Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 188.
• [8] Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1.4. 1. С. 215.