Поэтическое воображение и научное творчество в исторической эпистемологии (и науках о культуре)

Так как: человек говорит только тогда, когда он соответствует языку. Язык говорит. Его говор говорит для нас сказанным.

Таким образом, у М. Хайдеггера понимание рассматривается как характеристика бытия, без которой оно является неподлинным. Такое понимание служит основой всякого последующего истолкования: и того, что есть, и возможностей.

Интерпретируя М. Хайдеггера, Гадамер отмечал, что бытие само себя понимает через конкретных людей и события — такое бытие есть язык, традиция. По мнению Гадамера, цель работы герменевта состоит в том, чтобы наиболее полно выявить механизмы формирования своего опыта, -предрассудки, — которыми наделяет его традиция. Выявление происходит через практику работы над текстами, через соотнесение их содержания с опытом «современности». Это — диалог, посредством которого рождается новый смысловой этап жизни традиции и самого текста. Хабермас видит герменевтику как рефлексивное средство критики и преодоления традиционной «извращенной коммуникации», приводящей к современному уродливому сознанию.

1.

3. Ж.-П. Сартр о поэтическом воображении В работе «Воображение» Ж.-П. Сартр проводит различие между существованием как вещью и существованием в образе. В самый момент своего появления образы предстают как нечто иное, нежели разновидности наличного присутствия. Обнаружение образа как такового есть непосредственная данность внутреннего чувства.

Ж.-П. Сартр подчеркивает, что одно дело — уловить образ как образ, и совсем другое — задуматься о его природе вообще. Единственным средством построения правильной теории образа было бы дистанцирование от каких бы то ни было предположений, не имеющих непосредственного источника в рефлексивном опыте, поскольку существование в образе — весьма трудно уловимый модус бытия. Чтобы схватить его, надо напрягать ум и, главное, уметь избавляться от почти непреодолимой привычки человека конституировать все модусы существования по типу существования физического.

В качестве примера философ рассматривает чистый лист бумаги, лежащий перед ним на столе. В образе и в реальности этот предмет есть один и тот же бумажный лист в двух различных планах существования. Как только ум человека отвращается от чистого созерцания образа как такового, и человек начинает размышлять о нем, не прибегая к образам, не образуя их, что-то сдвигается, соскальзывает. И от утверждения единства сущности образа и объекта философ переходит к утверждению тождества их существования.

Из того, что образ есть объект, делается вывод, что он и существует как объект. Тем самым формулируется наивная метафизика образа, превращающая его в копию вещи. Причем в такую копию, которая сама существует как вещь. В результате лист бумаги «в образе» наделяется теми же самыми качествами, что и лист бумаги как таковой, «в подлиннике».

Теперь он инертен и более не существует только для сознания, он существует «в себе», возникает и исчезает по собственной прихоти, а не по воле сознания; переставая восприниматься, он не перестает существовать, продолжая вовне сознания вести себя как вещь. Эта метафизика, или, скорее, наивная онтология присуща всем. Тот же самый человек, не обладающий психологической культурой, который только что заявлял нам о своей способности принимать образы непосредственно за образы, теперь добавляет, что он их видит, слышит и т. д. По мнению Ж.-П. Сартра, первое утверждение человека проистекает из спонтанного опыта, а второе — из наивно сконструированной теории. Он не отдает себе отчета в том, что если он видит свои образы, если он их воспринимает как вещи, то он уже не способен отличать образы от объектов, и вместо того, чтобы признать наличие двух планов существования одного и того же бумажного листа, он приходит к конституированию двух листов бумаги, существующих строго параллельно в одном и том же плане.

В качестве иллюстрации «наивного вещизма образов» Ж.-П. Сартр приводит эпикурейскую теорию «подобий», согласно которой вещи непрерывно испускают «призраки-симулякры», которые являются просто оболочками, обладающими всеми качествами объекта — содержанием, формой и т. д. Это в точности объекты. Однажды вылущенные, они существуют в себе совсем как объект-излучатель и могут блуждать в воздушных просторах неопределенное время. Перцепция будет иметь место тогда, когда аппарат восприятия встретит и поглотит одну из таких оболочек.

Чистая и априорная теория превращает образ в вещь. Однако внутренняя интуиция сообщает человеку, что образ не есть вещь. Эти интуитивные данные дают возможность сделать вывод: образ настолько есть вещь, насколько ею является то, образом чего он выступает. Но поскольку это все-таки образ, он наделяется некоей метафизической неполноценностью по сравнению с вещью, которую он представляет. Таким образом, образ — это вещь в минимальной степени. Образ есть в минимальной степени вещь, которая обладает собственным существованием, дается сознанию как какая бы то ни было вещь и поддерживает внешние отношения с той вещью, образом которой он выступает.

Подобную наивную онтологию образа Ж.-П. Сартр обнаруживает как более или менее очевидный постулат у всех психологов, занимавшихся данным вопросом. Все они, или почти все, не замечали отмеченного выше различия между единством сущности и единством существования. И все они строили теорию образа a priori. Когда же они возвращались к опыту, было уже поздно.

Ж.-П. Сартр отмечает огромное число работ, посвященных проблеме воображения, в которых можно обнаружить невероятное разнообразие точек зрения. Позитивная психология сохранила понятие образа в том виде, в каком получила его от философов. Но из трех предложенных ими решений проблемы мысль — образ она не смогла и не сумела выбрать что-либо определенное. По мнению исследователя, иначе и быть не могло, если принимать постулат образа-как-вещи.

Как полагает Ж.-П. Сартр, нужно исходить из факта, что образ есть активный синтез. Активный синтез можно представить как композиционное сочетание возрождающихся чувственных впечатлений. Именно так объясняли фикцию Спиноза и Декарт.

Кентавр же конституировался бы спонтанным синтезом возрождающихся перцепций лошади и человека. Но тогда можно подумать, что запечатленный материал перцепции несовместим с интенциональным модусом образа-фикции. Результатом подобной классификации является радикальное отделение образа-воспоминания от образа-фикции. В случае, когда воспоминанием освещенного театра было представление такой вещи, как «освещенный театр» вместе с воспроизведением перцептивных операций, очевидно, что речь идет о пассивном синтезе.

Но существует множество форм-посредников между образом-воспоминанием и образом-фикцией, поэтому нельзя согласиться с таким радикальным разделением. Или оба эти образа являются пассивными синтезами, или же оба они синтезы активные.

Отмечая заслуги Гуссерля в исследовании образа, Ж.-П. Сартр в то же время указывает, что необходимо задать себе новый и весьма деликатный вопрос о взаимосвязях образа ментального и образа материального — картина, фотография и т. д. Следует также сравнить образное и знаковое сознание, чтобы окончательно избавить психологию от ошибочного и недопустимого превращения образа в знак, а знака — в образ. И, наконец, главное — необходимо исследовать собственную материю ментального образа.

Любой психический факт имеет структуру, он есть синтез и форма. С этим положением согласны все современные психологи. Разумеется, подобное утверждение находится в полном соответствии с данными рефлексии. Однако, по мнению Ж.-П. Сартра, его истоки находятся в априорных идеях: оно согласуется, но не происходит из данностей внутреннего чувства.

В результате усилия психологов были похожи на старания математиков, которые хотели обнаружить континуум с помощью дискретных элементов. Также и психологи хотели обнаружить психический синтез, исходя из элементов, полученных с помощью априорного анализа некоторых логико-метафизических понятий. Одним из этих элементов является образ. По мнению философа, это полный провал синтетической психологии, который пытались смягчить, ослабить, сделать как можно более туманным или прозрачным, лишь бы он не затруднял синтез. Когда же некоторые авторы замечали, что даже в несвойственном ему виде образ с необходимостью должен был разорвать непрерывность психологического потока, они полностью отвергли его как чисто схоластическую сущность.

Но они не видели, что их критика направлялась против определенной концепции образа, а не против него самого. Вся беда в том, что психологи подходили к нему с идеей синтеза, вместо того, чтобы извлечь концепцию синтеза из рефлексии над образом. Они не замечали, что в самом способе постановки проблемы уже присутствует атомистическая концепция образа. Фактически же был нужен прямой и ясный ответ: если образ останется инертным психическим содержанием, то он не совместим с необходимостью синтеза. Он может войти в поток сознания только в том случае, если сам он является синтезом, а не элементом. Нет и не могло быть образов в сознании. Однако образ есть определенный тип сознания, он есть сознание о чем-то.

Заключение

Цель нашей работы состояла в том, чтобы рассмотреть понимание поэтического воображения и научного творчества в работах Гастона Башляра, а также представителей герменевтической традиции. Подведем некоторые выводы.

Для Г. Башляра наука, рациональное познание является способом гуманизации, очеловечивания мира, залогом прогресса. Основу развития науки составляет все большая абстрактность и рационализация ее теоретических конструкций. Основанием для выделения этапов развития научного знания для философа является степень математизации знания.

В традициях герменевтики поэтический текст рассматривается, с одной стороны, как целое, замкнутый художественный мир, а с другой стороны, как часть высшего единства — например, всего творчества поэта. В. Дильтею поэт представляется неким ясновидящим, проникающим в смысл жизни. В поэте происходит процесс трансформации переживания в некую значительную для читателя форму. Достижение этой формы осуществляется различными средствами.

В соответствии с представлениями М. Хайдеггера, в поэзии высказывается поэтическая способность воображения. Сочинением поэт воображает прообразы наших представлений. Язык поэзии — это разнообразное выговаривание. Язык есть выражение, язык говорит. В говорящей поэзии высказывается поэтическая способность воображения. Говор поэзии есть то, что выговаривается поэтом.

Язык поэзии, таким образом, есть разнообразное выговаривание. Язык, таким образом, оказывается выражением. Но это оказавшееся противоречит положению: язык говорит предполагающему, что говор по своей сути не есть выражение.

Наконец, Ж.-П. Сартр, концентрируясь на проблеме воображения, приходит к выводу о провале традиционного психологического понимания образа. По Ж.-П. Сартру образ представляет собой определенный тип сознания, сознание о чем-то.

Литература

Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. М., 2004.

Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

Визгин В. П. Эпистемология Гастона Башляра и история науки. М., 1996.

Вольский А. Герменевтика поэтического текста // Понимание и существование: Сб. докл. Международного научного семинара / Отв. ред. Т. В. Щитцева. Мн., 2000. С. 125−132.

Дильтей В. Сущность философии. М., 2001.

Соколова Л. Ю. Историческая эпистемология во Франции. СПб., 1995.

Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С. 542.

Хайдеггер М. Язык. СПб., 1991.

Сартр Ж.-П. Воображение // «Логос» 1992. № 3.

Воображение как познавательная способность: Сб. науч. статей. М., 2001.

Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С. 1232−1233.

Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

Соколова Л. Ю. Историческая эпистемология во Франции. СПб., 1995. С. 75.

Визгин В. П. Эпистемология Гастона Башляра и история науки. М., 1996.

Вольский А. Герменевтика поэтического текста // Понимание и существование / Отв. ред. Т. В. Щитцева. Мн., 2000. С. 125−132.

Дильтей В. Сущность философии. М., 2001. С. 99.

Дильтей В. Сущность философии. М., 2001. С. 106.

Хайдеггер М. Язык. СПб., 1991.

Хайдеггер М. Язык. СПб., 1991.

Сартр Ж.-П. Воображение // Логос. 1992. № 3.