Экзотические животные, растения и драгоценные камни как символы в русской поэзии 20 века

Брюсову всегда была близка общественно-гражданская тема.

Труд, творческие возможности человека, подчиняющего своей воле силы природы, — один из важнейших мотивов поэзии Брюсова. Для Брюсова характерна поэзия намеков.

художественные (произведения искусства, в особенности монументального).

Особенностью произведения искусства как художественного символа является то, что важнейшей и неотъемлемой составляющей его ценностного значения выступает эстетическое качество. Каково ни было содержание произведения искусства, оно всегда, если это подлинное искусство, одновременно выступает как символ прекрасного, красоты, гармонии.

Часть II. Экзотика в поэзии

Трагическим тенором эпохи назвала А. Ахматова А. Блока.

Свой творческий путь Блок мыслил как непрерывное движение к свету и истине.

В цикл «Страшный мир» включил А. Блок стихи о бессмыслице жизни, «замкнутости», безысходности пути.

«Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века —

Все будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала, И повториться все, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь".

Трагичность жизни усиливается контрастами, нагнетением напряженности, катастрофичности и общей жизни, и частной судьбы человека.

«Закат в крови! Из сердца кровь струится.

Плачь, сердце, плачь.

Покоя нет. Степная кобылица Несется вскачь".

Один из периодов в творчестве О. Э Мандельштама является петербургским (1909−1915 гг.)

В 1913 году вышел из печати сборник О. Э. Мандельштама «Камень», который переиздавался в 1916 и 1923 гг.

Название «Камень» как нельзя более удачно.

Это не только каменная «желтизна правительственных зданий», вид которых с детства мил Мандельштаму, не только каменное кружево европейских соборов и замков, которых так много в книге. Это еще и весомость самого поэтического слова, его торжественность и многозначность:

Здесь, Капитолия и Формула вдали, Средь увядания спокойного природы, Я слышу Августа и на краю земли Державным блоком катящиеся годы.

«С веселым ржанием пасутся табуны…»

(1915 г.)

Впрочем, в стихах раннего Мандельштама много не только камня, но и воздуха:

Ведь купол твой по слову очевидца, Как на цепи, подвешен к небесам.

«Айя-София»

(1912 г.)

Или:

Кружевом камень будь И паутиной стань, Неба пустую грудь Тонкой иглою рань.

«Я ненавижу свет…»

(1912 г.)

Поэт мечтает из тяжелого, но прочного материала (камня, слова) создавать легкие, воздушные, прозрачные конструкции:

На площадь выбежав, свободен Стал колоннады полукруг, —

И распластался храм Господень, Как легкий крестовик-паук.

«На площадь выбежав, свободен…»

(1914 г.)

Или в стихотворении «О свободе небывалой…», 1915 г.:

…Я свободе, как закону, Обручен, и потому Эту легкую корону Никогда я не сниму.

Камень и воздух — две определяющие стихии первой книги Мандельштама. Они слышатся в тяжеловесном шестистопном ямбе и в легких, воздушных коротких строках.

Рифмы Мандельштама точны, стихотворения в большинстве своем лаконичны — не более четырех, реже — пяти строф.

Мандельштаму близка установка на плотность стиха, конкретность деталей:

«Мороженно!» Солнце.

Воздушный бисквит.

Прозрачный стакан с ледяною водою.

И в мир шоколада с румяной зарею, В молочные Альпы мечтанье летит.

««Морожено!» Солнце.

Воздушный бисквит…"

(1914 г.)

А. Пикач отмечал «холод и твердость» стихов Мандельштама, в духе акмеизма — «пафос конкретности» и при этом — «патетичности».

«От Гумилева идет разграничение в „Камне“ более ранних, по-символистки „зыбких“ стихов, и поздних — насыщенных акмеистической вещественностью. И все-таки точнее будет сказать о двух полюсах и поединке в этой книге призрачной эфемерности и „ледяного пафоса“ камня».

Мандельштам много писал о Петербурге.

С детства Осип Эмильевич находился под впечатлением архитектурно-исторического облика Петербурга и этот город неразрывно вошел в самую ткань его стихов («Петербургские строфы», «Адмиралтейство», «Мне холодно. Прозрачная весна…», «В Петрополе прозрачном мы умрем…», «На страшной высоте блуждающий огонь…», «В Петербурге мы сойдемся снова…», «С миром державным я был лишь ребячески связан…», «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…»).

Для Мандельштама характерно ощущение нерасторжимой связи времен, для него культура одновременно и исторична и вневременна, не прикреплена к определенному моменту. Ничто не исчезает бесследно, но возрождается в новых эпохах по-новому.

Так, в «Петербургских строфах» (1913 г.) образ города рождается при совмещении пушкинского Петербурга и Петербурга XX столетия: по прежнему «чудовищна» и «жестока» Российская государственность, по-прежнему невыносима «тоска» Онегина, по-прежнему «клянет судьбу» Евгений из «Медного всадника», а на Сенатской площади чудится блеск солдатских штыков.

А над Невой — посольства полумира, Адмиралтейство, солнце, тишина!

И государства крепкая порфира, Как власяница грубая бедна

Тяжка обуза северного сноба —

Онегина старинная тоска;

На площади Сената — вал сугроба, Дымок костра и холодок штыка…

Летит в туман моторов вереница;

Самолюбивый скромный пешеход —

Чудак Евгений — бедности стыдится, Бензин вдыхает и судьбу клянет!

Интересно стихотворение, написанное еще в 1915 году («Дворцовая площадь»):

Императорский виссон И моторов колесницы, —

В черном омуте столицы Столпник-ангел вознесен.

Только там, где твердь светла, Черно-желтый лоскут злится, Словно в воздухе струится Желчь двуглавого орла.

В стихотворении «Дворцовая площадь» — виссон (дорогая льняная ткань, символ чистоты); столпник — ангел — статуя ангела, увенчивающая Александровскую колонну на Дворцовой площади; черно-желтый лоскут — дворцовый императорский штандарт (черный двуглавый орел на желтом фоне).

Критик С. Рассадин отмечал: «Город сурово прекрасный, но такой не «мой». Как прекрасен, но и отчужденно далек Нотр-Дам. Или Рим.

И вдруг… Нет, нет, конечно, далеко не вдруг, а спустя годы и годы, но все же, если держать в памяти «Петербургские строфы», то до неожиданности резко этот парадный антураж изменит свое гордое назначение".

Брюсов знает, что «в любви душа вскрывается до дна». Ему близки такие личности, как Марк Антоний.

Влюбленный в царицу Клеопатру, Марк Антоний, один из трех римских правителей (триумвиров), не побоялся позора и бросил ради нее свой флот:

«Ты на закатном небосклоне Былых, торжественных времен, Как исполин стоишь, Антоний, Как яркий, незабвенный сон.

Когда вершились судьбы мира Среди вспененных боем струй, —

Венец и пурпур триумвира Ты променял на поцелуй.

Как нимб, Любовь, твое сиянье Над всеми, кто погиб, любя!

Блажен, кто ведал посмеянье, И стыд, и гибель — за тебя!

(«Антоний»)"

О любви-страсти поэт писал часто. Может показаться странным, что этого поэта критики часто упрекали в бесстрастности. Им не нравилось, что даже при описании сокровенных переживаний брюсовский стих остается спокойным, мерным и звонким.

Сам Брюсов гордился умением властвовать над обуревающими душу эмоциями. Он не срывал, что все многообразие жизни волнует его в первую очередь как материал для творчества.

Заключение

В поэзии XX века характерна была особая символичность.

Валерий Брюсов был из числа тех уникальных личностей, кто смог совместить в себе искусство и жизнь, прошлое и будущее, «родное и вселенское».

Поэт открывается нам все новыми гранями своего гения.

Интерес к истории вызвал не только исторические мотивы в поэзии, но и послужил толчком к созданию романов из жизни средневековья. Соотношение в них современного и исторического материала стало предметом изучения историков литературы.

Стремясь постигнуть этого незаурядного человека, надо прежде всего видеть в нем поэта, о стихах которого А. Блок писал: «Книга совсем тянет, жалит, ласкает, обвивает».

У Мандельштама много символики в «Петербургских строфах».

Многие из современников отмечали несовпадение внешнего и внутреннего облика поэта: легкомысленный и суетливый, капризный, как избалованный ребенок — и сосредоточенный в работе над словом, вдумчивый, всесторонне образованный мыслитель.

Поэзия была содержанием и смыслом всей жизни Осипа Мандельштама. Он жил ради нее, забывая обо всем.

О читательском успехе «Камня» писала Анна Ахматова.

«В своих воспоминаниях она приводит эпизод, напрашивающийся на сопоставление с тем фрагментом письма Гоголя к Пушкину, где с гордостью сообщается о хихиканье наборщиков над первой частью «Вечеров на хуторе близ Диканьки»:

«Со свойственной ему прелестной самоиронией Осип любил рассказывать, как старый еврей по фамилии Мансфельд, хозяин типографии, где печатался «Камень», поздравляя его с выходом книги, пожал ему руку и сказал:

«Молодой человек, вы будете писать все лучше и лучше»" .

№ 1. История русской литературы: XX век: Серебряный век. — М.: Прогресс, 1995. — 702 с.

№ 2. Келдыш В. На рубеже художественных эпох. // Вопросы литературы. — 1993.

— № 2. — С. 92−105.

№ 3. Дутли Р. Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография / Пер. с немецкого Константина Азадовского.

— СПб.: Акад. проект, 2005. 432 с.: ил.

№ 4. Лекманов О. Жизнь Осипа Мандельштама. Документальное повествование. -

СПб.: Изд-во журнала Звезда, 2003. — 240 с. — (Русские поэты. Жизнь и судьба).

№ 5. Максимов Д. Русские поэты начала века. — Л.: Сов. писатель, 1986. — 404 с.

№ 6. Мандельштам А. И.

Серебряный век: русские судьбы / Рецензент К. Черников; введ. В. Гуменникова; оформ. худож.

П. Бондаренко. — СПб.: Предприниматель Громов Алексей Александрович. — 320 с. — (Хочу все знать).

№ 7. Мандельштам О. Э. Стихотворения / Сост., вступ.

ст. и коммент. А. Пикача. — СПб.: Респекс, 1997.

— 416 с.

№ 8. Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века: Литературные манифесты и художественные программы: Хрестоматия / Рецензент Е. Тарле. — М.: Изд-во Высшая школа, 1988. — 366 с.: ил.

№ 9. Рассадин С. Очень простой Мандельштам. — М.: Изд-во Книжный сад, 1994. — 156 с.

№ 10. Русская поэзия XX века: Антология. — М.: Сов. Россия, 1991. — 576 с.

№ 11. Тагер Е. Избранные работы о литературе. — М.: Сов. писатель, 1988. — 506 с.

Гордович К. Д. История отечественной литературы XX века. — 2-е изд., испр. и доп. — СПб.: Спец

Лит, 2000. — С. 116.

Там же. С. 116.

Мандельштам О. Э. Стихотворения / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Пикача.

— СПб.: Респекс, 1997. — С. 91.

Указ. соч. С. 55.

Там же. С. 47.

Там же. С. 73.

Там же. С. 88.

Там же. С. 75.

Там же. С. 396−397.

Там же. С. 58.

Там же. С. 87.

Рассадин С. Очень простой Мандельштам. — М.: Изд-во Книжный сад, 1994. — С. 21.

Мандельштам А. И. Серебряный век: русские судьбы / Рецензент К. Черников; введ. В. Гуменникова; оформ. худож.

П. Бондаренко. — СПб.: Предприниматель Громов Алексей Александрович. -

С. 76.

Лекманов О. Жизнь Осипа Мандельштама. Документальное повествование. — СПб.: Изд-во журнала Звезда, 2003. — С. 52.