А. Я. Гуревич «культура и общество средневековой европы глазами современников»

Но проповедник убежден в том, что наибольшие возможности для вторжения в жизнь людей дьявольского начала открывает именно сексуальная сфера, и поэтому никакие предостережения и поучения касательно недозволенных связей между полами не могут быть излишни, тем более что «борения плоти — компонент вселенской борьбы между силами добра и силами зла» [284] и эта проблема, таким образом, приобретает моральный и мировоззренческий хаарктер.

Характерной чертой «примеров» является практически полное отсутствие интереса к ребенку и отношениям «взрослый — ребенок» вообще и «родители — дети» в частности. Гуревич считает это проявлением изначальной устремленности проповеди на разоблачение грехов и призыв к благочестию. Аналогичным образом эти отношения не находят отражения и в социальном аспекте — аспекте соотношения поколений в рамках общества.

3.2 Социальные оппозиции Анализируя «примеры», автор отмечает, что использующая их «проповедь была одним из главнейших и наиболее эффективных средств формирования общественного мнения. Она представляла собой одновременно и орудие воздействия на поведение людей и свидетельство установок, складывавшихся в обществе, настроений определенной социальной среды» [184]. Характеризуя особенности этих свидетельств, Гуревич оговаривает, что социальная критика носила моральный характер в силу целей, которые преследовала проповедь и отражала в основном оценку общества с точки зрения «каталога грехов» и в ракурсе искоренения человеческих пороков и спасения души.

Среди нашедших проявление в «примерах» оппозиций одной из наиболее часто встречающихся является оппозиция «благородства» и «низости». Основанием отнесения к тому или иному полюсу, однако, является не столько происхождение, сколько поведение людей, в первую очередь — уровень его благочестивости.

Еще одна оппозиция — «antiqui» и «moderni» — характеризует оценку духовенством состояния дел в среде самого духовенства, проводя различие между апостолами и основателями Церкви и современными священнослужителями, многие из которых отошли от первоначальных устоев.

Особое же внимание обращается в «примерах» противопоставлению «своих» и «чужих», функционирующему в различных ракурсах. В частности, «примеры» являют образец враждебности и репрессивности по отношению к еретикам и иноверцам. В то же время, «насколько удается проследить по нашим памятникам, степень этой враждебности к разным категориям неверных была неодинаковой. В частности, взгляд на мусульман — не столь однозначно негативный, как на еретиков».

Связано это с тем, что «мусульмане — представители иной религии, с ними воюют, враждуют, но их воззрения не обсуждаются на проповеди, и вообще эти отношения не сводятся к одной только вражде. Сарацина можно даже обратить в свою веру, с ним возможны и миролюбивые отношения» [292]. Еретики же «таятся в недрах самого христианского общества» и «воздействуют на умы верующих, вводя их в дьявольский соблазн». Соответственно, проповедь уделяет им немало внимания: «Нужно показать ошибочность еретической доктрины и на конкретных, наглядных и впечатляющих примерах продемонстрировать ее сатанинскую природу» [293].

Отдельно в рамках противопоставления своих и чужих выделяется такая категория чужих, как иудеи, которые трактуются часто как некоторый промежуточный вариант. Отношение к иудеям характеризуется двойственностью. С одной стороны, отношение к ним не такое враждебное, ведь они часто переходят в истинную веру. В то же время, в силу того, что ростовщики в основном были иудеями, а отношение к ростовщикам, проявляющееся в том числе в «примерах», было очень негативным, эта негативность распространялась на иудеев в целом. В оценке иудеев и их положения в картине мира средневекового человека пересекаются, таким образом, социальная и религиозная установки.

В итоге же к теме иудеев обращаются «преимущественно с целью продемонстрировать могущество христианства и его торжество над иудаизмом», хотя «фронтальной вражды между обеими религиями и религиозными общинами здесь не намечается, и эта позиция отражает действительное положение евреев в западноевропейском обществе того периода как группы, которая внушала подозрения, а по временам подвергалась и преследованиям, но вместе с тем была обычно терпима» [301].

Таковы основные оппозиции, выделяемые Гуревичем в средневековом сознании на основании анализа «примеров» как элемента культуры и литературного жанра.

Заключение

Изложив основные выделенные им на основании анализа «примеров» и некоторых произведения изобразительного искусства оппозиций, свойственных средневековому сознанию и восприятию мира, Гуревич заключает, что его первоначальное предположение в целом подтвердилось: «примеры» могут служить в качестве источников для изучения мировоззрения самосознания и мировоззрения средневекового человека.

В то же время, он оговаривает, что в силу того, что «пример» — не самоцель, а «средство для внушения нравоучительного вывода» и в нем «единичное, анекдот, поразительный случай подводится под общее и фактическое подчинено символическому», а «индивидуальное в человеке, который фигурирует в „примере“, подчинено типическому», при исследовании отражения в «примерах» каких-либо аспектов человеческой личности нужно иметь в виду, что речь будет идти не о конкретной индивидуальности, а «об общих контурах личности, о тех возможностях ее проявления, которые данная культура и общество ей предоставляли, о рамках, в которых личность в ту эпоху могла себя обнаруживать» [333].

В соответствии с этим в «примерах» нашли проявление такие черты средневекового мировоззрения, как парадоксальность, противоположность, амбивалентность, которые применяются по отношению к восприятию и мира, и общества, и самого человека как части мира и общества. В частности, речь идет о противопоставлении и, в то же время, о совмещении потуи посюстороннего мира, о смешивании природных и социальных характеристик, о сближении спиритуального и невещественного с телесно-чувственным. В эти «рамки» укладывался как мир со всеми его составляющими, так и пространство и время человеческой жизни, а также то, что должно последовать за нею.

Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников: Exempla XIII в. — М.: Искусство, 1989. — 368 с.