Законотворчество в период царствования Николая 1

Оно состояло из товарища министра народного просвещения, министров внутренних и иностранных дел, управляющего III отделением С. Е. Императорского Величества Канцелярии, президентов Академий наук и художеств, представителей духовного ведомства, попечителя Петербургского учебного округа;

• местные цензурные комитеты под председательством попечителей учебных округов организовывались в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе, Риге, Вильно и Тифлисе. Отдельные цензоры назначались в Казани, Дерпте, Ревеле;

• для рассмотрения привозимой из-за границы печатной продукции учреждалось новое организационное звено в аппарате цензуры Комитет цензуры иностранной (КЦИ).

Созданная по уставу 1828 г. структура цензурного аппарата стала основой на последующие годы.

В этом же году была регламентирована деятельность духовной цензуры: 22 апреля, после многих лет волокиты со стороны церковных иерархов, был утвержден императором устав духовной цензуры, действовавший впоследствии много лет. Основные функции цензуры выполнял сам Святейший Синод. При всей централизации церковной жизни и издательского дела церкви, сосредоточенного еще по указу Петра III в Московской синодальной типографии, Святейший Синод при всем желании не мог собственной цензурою охватить всю духовную печатную продукцию. В те годы сложившаяся практика тормозила печатное дело православия, не давала возможность контролировать проповеди, да и выпускаемые на местах издания, поэтому еще в 1808 г. митрополит

Платон выдвинул право духовных академий на самостоятельную цензуру. Оно было занесено в проект устава духовно-учебных заведений, и затем выработано положение о цензурных комитетах при духовных академиях. Были организованы цензурные комитеты в 1809 г. при Петербургской Духовной академии, в 1814 г. — при Московской.

В 1844—1855 гг. в духовную цензуру было представлено 6904 произведения, ею допущено к печати 4380, т. е. чуть меньше одной трети всех рассмотренных цензурой сочинений не получили ее одобрения.

Не меньшей «эффективностью» работы отличалась и светская цензура в николаевскую эпоху. Казалось бы, Россия в 1828 г. получила вполне прогрессивный по тем временам цензурный устав. Но, как это обычно бывает в законодательной практике, он быстро с помощью самого императора Николая I стал обрастать дополнениями, поправками, новыми узаконениями, соответствующими требованию определенного момента времени, правителя или его бюрократии. Устав 1828 г.

стали приспосабливать к текущим потребностям власти и власть имущих. Уже в 1830 г. профессор Петербургского университета и цензор А. В. Никитенко записал в своем дневнике: «Цензурный устав совсем ниспровержен». И он был недалек от истины.

Поле журналистики, как уже отмечалось, постепенно вырабатывает собственные законы, но никогда не достигает абсолютной свободы от законов внешних. Напротив, оно весьма зависимо, и персональная ответственность журналистов не годится на роль основополагающего критерия в оценке реальных возможностей издания. Хотя П. Бурдье имел в виду современную прессу, но сказанное им вполне относится к истории печати: «Ставя проблему в терминах ответственности и возлагая ее на журналистов, из находящихся в виду агентов делают козлов отпущения, в то время как анализ в терминах поля означает переход от непосредственно воспринимаемых агентов (являющихся, согласно метафоре Платона, марионетками, у которых необходимо найти нити) к рассмотрению структуры поля журналистики и механизмов, действующих в нем».

Во-первых, постепенно расширялся круг ведомств и учреждений, имевших право на цензуру, а этим расширялась возможность цензурного произвола. Рядом повелений императора Николая I 30−40-х годов разным ведомствам и учреждениям: Министерствам Двора, Финансов, Военному, Внутренних дел, II и III отделениям С. Е. Императорского Величества Канцелярии, Военно-топографическому депо, шефу жандармов, Почтовому департаменту, Вольно-Экономическому обществу, Комиссии построения Исаакиевского собора, Кавказскому комитету, Главному попечительству детских приютов, Управлению государственного Коннозаводства и т. д. — было предоставлено право просматривать и одобрять к печати книги, журнальные и газетные статьи, которые касались их интересов. Как замечает историк С. В. Рождественский, «одна только чистая поэзия и беллетристика подлежали ведению цензурных комитетов, все же прочее сверх их отдавалось на просмотр того или другого ведомства».

А.В. Никитенко несколько позже в своем дневнике производил такие подсчеты: «Итак, вот сколько у нас ныне цензур: общая при Министерстве народного просвещения, Главное управление цензуры, верховный негласный комитет, духовная цензура, военная, цензура при Министерстве иностранных дел, театральная при Министерстве императорского двора, газетная при почтовом департаменте, цензура при III отделении Собст. Е. В. Канцелярии и новая педагогическая (в 1850 г. был учрежден цензурный комитет для рассмотрения учебных книг и пособий. — Г.Ж.). Итого, десять цензурных ведомств. Если сосчитать всех лиц, занимающихся цензурою, их окажется больше, чем книг, печатаемых в течение года. Я ошибся: больше. Еще цензура по части сочинений юридических при II отделении Собственной канцелярии и цензура иностранных книг — всего 12».

Кроме того, говоря о цензуре начала 30-х годов, надо иметь в виду воздействие на внутреннюю политику России международных событий: во Франции произошла Июльская революция 1830 г., развернулась бельгийская война за независимость, происходили народные волнения в Европе. Уже 4 августа 1830 г. Николай I существенно ограничил и без того дозированный диапазон политической и международной информации в прессе.

Император повелел, «чтобы во все издаваемые в России журналы и газеты заимствованы были известия о Франции токмо из одной прусской газеты, выходящей под заглавием «Preussische Staats Zeitung» и чтобы статьи из сей газеты, которые должны быть помещаемы во французском журнале «Journal de St-Petersbourg», были представляемы князю X.А. Ливену, генерал-адъютанту, «на предварительное просмотрение».

1825−1855 гг. — период царствования Николая I, для которого было характерно усиление консервативно-охранительных начал во внутренней политике; это был курс на стабилизацию внутриполитических отношений после восстания декабристов в сочетании с усовершенствованием государственного аппарата и законодательства Российской империи.

Значительно активизировалась деятельность графа А.X. Бенкендорфа, нередко дававшего указания по цензуре, выходившие за рамки цензурного устава 1828 г., что на первых порах вызывало некоторое возмущение и даже противодействие министра народного просвещения князя К. А. Ливена. Так, в январе 1831 г. III отделение сообщило ему повеление императора о прямой ответственности сочинителей и издателей за каждую опубликованную статью. Князь К. А. Ливен усмотрел в этом нарушение § 47 Цензурного устава и представил свое мнение в докладе Николаю I. Для решения вопроса был создан особый комитет, который через некоторое время пришел к выводу, что новое правило никак не нарушает устав. В этом же году Главное управление цензуры распорядилось, чтобы цензоры вели секретный журнал имен авторов статей.

Тенденция роста числа ведомств, обладающих цензурными Функциями в условиях развития николаевского бюрократического режима, была постоянной. Каждое ведомство ревностно следило за публикациями, содержавшими любую информацию о нем, и, нередко при этом проявляя самодурство, требовало их на просмотр. 7 декабря 1833 г. светлейший князь А. И. Чернышев, военный министр в 1832—1852 гг., добился высочайшего повеления о том, «чтобы о современных военных событиях помещаемы были в журналах лишь официальные реляции». И тем не менее он также требовал предварительного представления к нему всех статей, помещаемых в российской прессе о современных военных событиях. Затем, в 1834 г., военное ведомство запретило «Санкт-Петербургским ведомостям», «Сыну Отечества», «Северной пчеле» печатать выписки из высочайших приказов о производстве и назначении генералов. Привилегию в этом имела только одна газета — «Русский инвалид».

В этом же году граф А.X. Бенкендорф инициировал повеление императора о том, чтобы чиновники отдавали свои литературные произведения и переводы в газеты и журналы только после предварительного разрешения своего начальства. Наконец, в 1845 г. министры добились права быть цензорами всего касающегося деятельности их ведомств.

Таким образом, помимо организованной к середине XIX столетия сети цензурных комитетов, в стране сложилась еще одна — из ведомственных учреждений и организаций, обладающих цензурными полномочиями, которую недреманно контролировала высшая ее инстанция — III отделение С. Е. Императорского Величества Канцелярии во главе с деятельным и бдительным министром внутренних дел, шефом жандармов графом А.X. Бенкендорфом.

Заключение

По едкому выражению разочаровавшегося в Николае I Фёдора Тютчева, «у него был фасад великого человека». Его внушительная, представительная внешность, суровость и повелительность, громкий голос, уверенные манеры и, возможно, театральный талант снискали ему популярность, но преимущественно у придворных, а не у интеллектуалов.

Николай всю жизнь играл роль Императора всея Руси. Везде. Как говорил де Кюстин: ищешь человека — находишь императора. (Хотя, заметим, многочисленные свидетельства утверждают, что в кругу семьи Николай позволял себе расслабиться и стать мужем, отцом и дедом. Но и это был «император на отдыхе» .)

На авансцене Империи всё выглядело помпезно. Современники отмечали невообразимые по пышности балы и другие официальные мероприятия. Но за кулисами ситуация выглядела значительно менее приглядной. Дефицит бюджета постоянно рос. В 1849 г. он превышал 29 млн рублей, а уже на следующий год — 38 млн (при общем бюджете 200 млн с небольшим).

Историк С. М. Соловьёв, современник событий, вспоминал: «Фрунтовики воссели во всех правительственных местах, и с ними воцарилось невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью общественной и государственной жизни. Всё делалось напоказ для того, чтобы державный приехал, взглянул и в сказал: „Хорошо! Всё в порядке!“ Отсюда всё потянулось на показ, во внешность, и внутреннее развитие остановилось…»

При этом сам Николай I не был обыкновенным «показушником». Он был, скорее, фигурой драматической. Он самым искренним образом продолжал убедительно играть роль одинокого, жертвенного императора, обременённого властью и миссией и неукоснительно выполняющего свой долг: «Странная моя судьба; мне говорят, что я — один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что всё — то есть всё, что позволительно, — должно бы быть для меня возможным, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На деле, однако, именно для меня справедливо обратное.

А если меня спросят о причине моей аномалии, есть только один ответ — долг! Да, это не пустое слово, для того, кто с юности приучен принимать его так, как я. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, всё должно умолкнуть пред этим одним чувством и уступить ему, пока не исчезнешь в могиле. Таков мой лозунг. Он жестокий; признаюсь, мне под ним мучительнее, чем можно выразить, но я создан, чтобы мучиться". Добавим: и мучить других.

Любовь ко всему секретному в России давно известна. Как и замечание мадам де Сталь, что в России всё тайна, но ничего не секрет. Пожалуй, в самом начале своего правления император Николай I действительно пытался решить в первую очередь крестьянский вопрос и всерьёз думал об отмене в той или иной форме крепостного права. Даже сам факт создания сверху Секретного комитета расценивается в России как признак серьёзного намерения. В то же время и как символ ненадёжности — практические шаги всегда требуют гласности.

Шли годы, и казалось, что реформы вот-вот начнутся, но сначала отвлекло и напугало восстание в Польше, потом пошло сравнительно спокойное десятилетие, когда «фасад» выглядел вполне пристойно. Поэтому считалось, что пока всё спокойно, с реформами можно и погодить. Николай тоже ждал. Потом вошёл в новую роль — вынужденное отступление, уступку бюрократии он стал считать собственной волей. Тем более, что самодержавный инстинкт подсказывал: при либеральных реформах «угроза справа» действительно существует, а если же прижимать всех и вся (в том числе высших бюрократов), монарх и империя рискуют меньше. После революций в Европе в 1848 г. Николай окончательно сделал выбор: своё самодержавное спокойствие и закручивание гаек.

Всё же следует заметить, что император вынужден был смягчить положение крестьян и наиболее одиозные, жестокие проявления крепостничества. Так, в 1828 г. было ограничено право помещиков ссылать крестьян в Сибирь по своему усмотрению, с 1833 г.

запрещалось продавать крестьян с публичного торга с раздроблением семей, а в 1847 г. крестьяне получили право выкупа на свободу при продаже имения с публичных торгов (позднее это право фактически было отменено). Подсчитано, что таких указов, в той или иной степени облегчающих жизнь крестьян, за время правления Николая I было издано не менее сотни. Другое дело — и в этом ключ для понимания сути или трагедии николаевского режима — за нарушение прав крестьянства ответственности практически никто не нёс, ибо крестьянин пожаловаться на помещика не мог — опять же по закону. Так что получалось, как всегда: царь-батюшка всё что надо сделал, но вот помещики своевольничают. А пожаловаться некому: царь далеко, Бог высоко. Но сам Николай Павлович мог спать спокойно — он распорядился как надо: всех своих подданных облагодетельствовал: крестьянам дал права, а помещикам — возможность их нарушать.

Николай не скрывал своего предубеждения против Запада, откуда шла всякая крамола, считая Россию «Третьим Римом», оплотом истиной христианской веры, форпостом порядка и стабильности. В частности, в 1831 г. убеждение, что западное воспитание подрывает основы русской жизни и что с этим надо бороться, приобрело по желанию Николая законодательные очертания. Записка, внесённая им в Госсовет, называлась так: «О некоторых правилах для воспитания русских молодых людей и о запрещении воспитывать их за границей». Бралась даже подписка с родителей, что те не будут обучать детей за границей, а также при выдаче заграничных паспортов. В 1835 г. самодержец потребовал ограничить пребывание дворян за границей 5 годами, а в 1851-м сократил его до 2 лет.

Но после революций 1848 г. царь окончательно разочаровался в Европе и испугался её уже по-настоящему. Первой реакцией монарха было — «искоренить всю крамолу», даже намёки на неё у себя. Последовал жесточайший разгром петрашёвцев. Была приостановлена деятельность комитета по крестьянской реформе.

Ужесточились цензура и внутренний порядок, усилилась охранная деятельность. Даже намёк на желательное послабление привёл к отставке могущественного министра просвещения графа Уварова (к которому, кстати, в Московском университете относились с уважением и благодарностью), и на его место был назначен откровенно ретроградный Шихматов, которого ещё со времён Пушкина прозвали Шахматов. Наступило последнее мрачное семилетие правления Николая I. Всё было не просто подморожено, а основательно заморожено.

Литература

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1957. Т. 9. С. 161−162.

Жирков Г. В. История цензуры в России XIX—XX вв.еков. М., 2001. С. 64.

Кодан С. В. Юридическая политика Российского государства в 1800—1850-е гг.: деятели, идеи, институты. — Екатеринбург, УрАГС, 2005. 324 с Лисовский Н. М. Периодическая печать в России, 1703−1903. С. 19.

Никуличев Ю. В. Воцаренное слово: Екатерина II и литература ее времени // Вопр. литературы. 2000. № 1. С. 142.

Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.; СПб., 1995. С. 35.

Материалы, собранные особою комиссиею, высочайше утвержденной 2 ноября 1869 года для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати. СПб., 1870. Т. 1. С. 59.

Социоанализ Пьера Бурдье. С. 110 — 130.

История, газета, 14.

07.2006

media.utmn.ru

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

Никуличев Ю. В. Воцаренное слово: Екатерина II и литература ее времени // Вопр. литературы. 2000. № 1. С. 142., Социоанализ Пьера Бурдье. С. 110.

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

Лисовский Н. М. Периодическая печать в России, 1703−1903. С. 19.

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.; СПб., 1995. С. 35.

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1957. Т. 9. С. 161−162.

Жирков Г. В. История цензуры в России XIX—XX вв.еков. М., 2001. С. 64

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

media.utmn.ru

Материалы, собранные особою комиссиею, высочайше утвержденной 2 ноября 1869 года для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати. СПб., 1870. Т. 1. С. 59.

media.utmn.ru

media.utmn.ru

Социоанализ Пьера Бурдье. С. 129−130

media.utmn.ru

С.В. Кодан. Юридическая политика Российского государства в 1800—1850-е гг.: деятели, идеи, институты. — Екатеринбург, УрАГС, 2005. 324 с.

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006

История, газета, 14.

07.2006