Научные революции

Для нее он такое же тело среди прочих, рассматриваемых в механических, динамических, электромагнитных, тепловых и тому подобных параметрах. Наоборот, биология как наука о живых системах имеет своим предметом живое тело. Среди различных систематизированных и классифицированных организмов находится место и для человека, определяемого как homo sapiens. Конечно, возникает вопрос о месте человека не только в ряду живых существ, но и в космосе в целом, который во многом зависит от дискуссий между биологией и другими науками, например, физикой и химией.

Биология конституируется в качестве позитивной дисциплины, удовлетворяющей критериям строгой научности. Люди изучаются с точки зрения их происхождения, биологической эволюции, географического и климатического ареала обитания, распространения популяции в пространстве и времени, функционирования организма, наследственности и изменчивости, экологии и физиологии, особенностей поведения и так далее. Биологи не видят принципиального отличия человека от других животных. Несмотря на то что между млекопитающими и членистоногими, лошадьми и обезьянами тоже есть существенные различия, биология рассматривает животный мир как подчиняющийся одинаковым законам жизни. Многие биологи не видят оснований для выделения даже особой биологии человека, и тем более философской антропологии [2, стр.

115].

Любая концепция человека исходит из наличия в нем природного и разумного. С этим связано различие дисциплин, изучающих человека. Разумная сторона исследуется философией и другими гуманитарными дисциплинами, а животная — биологией, медициной и другими науками. Целостный образ человека складывается как сумма этих познаний. Но две стороны человеческой природы расцениваются далеко не как равные. Согласно философии разума, только он является определяющим в человеке, ибо подчиняет страсти души и контролирует телесное поведение. Биология, наоборот, объявляет главной другую половину, считает человека высшим животным, разум которого генетически или функционально зависит от природы.

Несмотря на кажущееся принципиальное различие, биология и философия пользуются при оценке человека одним и тем же масштабом, в качестве которого выступает разум. Если философия объявляет его высшим началом, а человека — венцом творения, то биология не считает интеллект чем-то надприродным и рассматривает человека в ряду живых организмов, помещая его на самый верх лестницы живых организмов. Точно так же теология предполагает то, что следует объяснить: полагая, что человек создан по образу и подобию Бога, она допускает, что он достиг человеческого состояния.

Феномен человека раскрывается также этнологией, психологией, социологией, медициной, религией и даже теорией музыки, то есть всеми науками, изучающими формы и закономерности человеческой деятельности, а также ее продукты и смысл. В них можно найти точку опоры для преодоления вышесказанного парадокса. Его источник в том, что как человек, так и человекообразные обезьяны изучаются с точки зрения одних и тех же биологических критериев, и именно это приводит к редукционизму, или к дуализму. Остается либо биологизировать человека, либо антропоморфизировать природу. Не случайно призраки антропоморфизма не менее устойчивы, чем тени редукционизма. Они, вообще говоря, взаимно предполагают и дополняют друг друга: человек определяется на фоне животного, а животное — человеческого. Ясно, что критиковать нужно не саму сравнительную анатомию или этнологию, а философскую программу, которая хочет построить философскую антропологию на биологической основе.

Человек стал предметом изучения около восьми сотен наук, которые и составляют основу знаний о человеке. Очевидно, что при этом количество перешло в качество, и комплексная наука о человеке сегодня не похожа ни на одну из существовавших ранее дисциплин, даже таких фундаментальных, какой была физика в XVIII столетии. Встреча самых различных по своим методологическим приемам дисциплин в изучении человека поднимает актуальные вопросы о специфике естественнонаучного и социального-гуманитарного знания, а также о совмещении альтернативных подходов, существующих даже внутри одной науки. Р. С. Карпинская отмечает: «Когда употребляются понятия „биология человека“, „генетика человека“, „физиология человека“ и так далее, то их правомерность оправдана лишь тем, что указывается „адрес“ применения общебиологического, генетического, физиологического и так далее знания. Само по себе изменение „адреса“ не может автоматически изменить качество знания, полученного на других живых объектах. Необходимо его переосмысление, определенная трансформация, и в этом плане можно говорить об условности указанных наименований». Беспокойство, связанное с применением к человеку методологически и даже мировоззренчески исключающих друг друга знаний, имеет самые разные причины.

С одной стороны, речь идет о соединении точных и неточных знаний. Очевидно, в ряде случаев попытки уточнить и даже выразить в количественной форме гуманитарные знания могу привести к их профанации. С другой стороны, получившие математическое оформление некоторые биологические и психические параметры объективируются и оказываются вне критики.

Назрела острая необходимость пересмотра жестких методологических различий, поиска новых форм взаимодействия наук, считающихся несоединимыми по причине методологических и мировоззренческих различий. Возможно, это и есть поле приложения философской антропологии как философско-методологической дисциплины. Ведь отказ от «вечного», абсолютного, сущностного в человеке делает ее существование чрезвычайно проблематичным. Философская антропология после «смерти человека» может сохраниться, если откажется от своих прежних универсалистских амбиций, если переориентируется на поиск форм сотрудничества между различными, в том числе и философскими, подходами к изучению человека.

С философской точки зрения существует большой разрыв между открытиями палеонтологии и их истолкованиями. Фактов много, но все они уложены в крайне убогие или фантастические схемы. Поэтому даже хайдеггеровское определение человека как просвета бытия кажется более смелым и плодотворным, чем устаревшие естественнонаучные подходы. Становление человека можно и нужно понимать не только как процесс совершенствования его нейрофизиологии, но и как создание, собирание бытия вокруг себя. Именно сегодня, когда расшифровка генетического кода показала, сколь ничтожно различие человека и животного, вновь актуален вопрос о своеобразии человеческого. Проблема в том, что нельзя отрицать ни соседства, ни пропасти, отделяющей нас от животных. Человек ощущает свою близость богам, противопоставляя себя животным [4, стр.

29].

Открытость человека миру — это не открытие Бога в Иисусе Христе. Поэтому философия дистанцируется от теологической трактовки человека. Религиозно-антропологическое объяснение его происхождения столь же уязвимо, как и естественнонаучное, ибо в нем скрыто предполагается, что Бог, сотворивший Адама по своему подобию, сам в определенной стадии своего развития был человеком. Это вызвано тем, что человек оказался настолько превознесенным, что иначе, чем через резонанс с тем, кого по традиции называют Богом, невозможно вывести его происхождения. Результат, приписываемый божественному протектору, по сути, сам должен быть объяснен на основе механизма, благодаря которому произошла деанимация животного и открылась возможность открыть мир.

Человек — это не животное и не объект, но он как бы живет в них. Важное значение онтологической антропологии состоит в том, что она прояснила различие между миром и окружающей средой. Слово «окружение» содержит указание на круг, в который попадает живое существо, и который должен раскрыть или разорвать человек. Открытость миру — сущностная особенность человека, признаваемая и биологами.

Окружающая среда означает зависимость живого существа от природы, это своеобразная клетка, в которой оно пребывает; осуществляя бесперебойный обмен веществ, оно сохраняет и воспроизводит свой вид. Онтологической особенностью homo sapiens является экстатичность, отношение к природе не как к «клетке», а как к открытой системе. Благодаря этому образуются мир и самость, которая может формироваться самостоятельно. Теория эволюции пытается вывести происхождение человека из линии развития животного.

Но это бесперспективно. Место человека в мире определяется принципиально иначе, чем место животного в окружающей среде. Отсюда «место» должно быть раскрыто не в физических, а в метафизических параметрах. Положение человека не ограничивается заданными условиями, оно определяется не границами, а горизонтом.

Заключение

Под закономерностями развития науки понимаются устойчивые тенденции, проступающие в ее развитии, или существенные связи, прослеживаемые между этапами, стадиями и фазами этого развития. Здесь недаром использовано не слово «законы», а более мягкое и расплывчатое — «закономерности». В отличие от законов естественных наук, которые по идее должны выражать всеобщие и необходимые связи между явлениями, закономерности развития науки относительны и условны. Законы естественных наук, впрочем, тоже не абсолютны: каждый закон справедлив в своей ограниченной области явлений. Всеобщность и необходимость законов науки следует понимать в количественном, а не в качественном смысле: каждый закон с необходимостью прослеживается между всеми явлениями, относящимися к области действия данного закона, например, законы Ньютона с необходимостью действуют в области стабильных макроскопических тел. Закономерности же развития науки существуют в виде возможностей, потенций. В одних ситуациях более рельефно проступает одна закономерность, в других — другая. Эти ситуации, однако, разграничиваются при философских схематизациях знания. Ведь каждая закономерность развития науки проявляется при некоторой схематизации знания, а ситуации, в которых эта закономерность рельефно обнаруживается, выявляет также схематизация: это исторические события, поддающиеся данной схематизации и ее подтверждающие.

Сказанное можно выразить, воспользовавшись образом Декартовой системы координат. Каждая закономерность развития науки может быть сопоставлена с осью координат (если закономерностей более чем две, то придется иметь дело с трехмерным или даже многомерным пространством). При таком подходе развитие науки «проектируется» на оси координат. Причем одни фрагменты развития науки будут лучше описаны при проектировании на ось х, а другие — на ось у или же z. Просто что-то в первых фрагментах останется неразличенным при проектировании на оси у и z. В целом же развитие науки будет описано с достаточной полнотой, если будут использованы все имеющиеся в виду оси координат.

Как законы естествознания, так и закономерности развития науки строятся путем осмысления и обобщения эмпирических данных. Только в случае закономерностей развития науки эмпирические данные весьма специфические. Это данные истории науки: данные о статьях, публиковавшихся в разное время в научных журналах, о научных книгах, о содержащихся в статьях и книгах идеях, биографии людей науки и «биографии» научных учреждений. Эмпирические данные истории науки разнообразны. Однако, как и факты истории вообще (не только истории науки), они страдают слабой воспроизводимостью. В естествознании используют, как правило, воспроизводимые эмпирические данные: если мы выясняем, скажем, взаимосвязь силы с ускорением, мы можем сотни раз (в принципе бесконечное число раз) в одних и тех же условиях задать одну и ту же величину действующей силы и померить возникающее ускорение тела. По-иному обстоит дело в истории науки.

Ее данные, как и исторические события вообще, уникальны. Один раз родился Ньютон, один раз он завершил «Математические начала натуральной философии». Чтобы установить закономерности развития науки, надо добиться квазивоспроизводимости: надо помыслить не воспроизведение одного и того же события, а сходных, подобных событий в истории науки. Точнее, надо выделить сходные связки событий, в которых одно событие сходным образом следует за другим. Ясно, что такое выделение предполагает критерий сходства. Поэтому закономерности развития науки, фиксирующие сходные связки событий, более произвольны, чем законы естественных наук.

Они в большей мере зависят от философской интерпретации, которая и дает критерии сходства.

Одной из закономерностей развития науки, будет закономерность аккумуляции знания. Эта закономерность возникла путем обобщения фактов, касающихся плавного приращения знания, фактов, демонстрирующих, что среди научных концепций могут быть выделены предшествующие и последующие, причем последующие аккумулируют то знание, которое содержалось в предшествующих. Так, например, мы можем указать на «законы природы» Декарта как предвосхищающие «аксиомы движения», сформулированные Ньютоном (ныне называемые законами Ньютона), подчеркнув при этом, что в законах Ньютона по сравнению с законами Декарта имеется новое знание, а именно — знание о силе как причине движения, аккумулировавшее тот опыт, который был ранее обобщен И. Кеплером, Р. Гуком, некоторыми другими учеными XVII столетия. Чтобы показать общность аккумуляции знания в ходе развития науки, недостаточно, конечно, сослаться на приращений знания по линии «Декарт-Ньютон». Надо сослаться и на другие линии, сопоставив «связку» Декарт-Ньютон со «связкой», скажем, А. Л. Лавуазье — Дж. Дальтон (Лавуазье сформулировал кислородную теорию горения и установил закон сохранения веса веществ, Дальтон же подвел под эти положения, присоединив к ним данные о кратных отношениях элементов в химических соединениях, фундамент атомной теории).

Ниже, однако, будет указана и другая закономерность развития науки: конкуренция научно-исследовательских программ. Интересно, что и эта закономерность может быть подтверждена сопоставлением «законов природы» Декарта с «аксиомами движения» Ньютона. Только теперь придется делать акцент не на приращение знания от Декарта к Ньютону, а на конфликтности концепций данных мыслителей. Декарт придерживался геометро-кинематической программы механического объяснения явлений природы. Строго следуя этой программе, невозможно рассматривать в качестве объясняющего фактора приложенные силы, которые употреблял в своих «Математических началах…» Ньютон.

При таком подходе «связку» Декарт-Ньютон уже придется сопоставлять не со «связкой» Лавуазье-Дальтон, а со «связкой», скажем, Н. Бор-Луи де Бройль при их подходе к строению атома. Н. Бор, грубо говоря, развивал корпускулярную программу изучения строения атома, а Луи де Бройль — волновую.

Законы естественных наук обладают функцией предсказания. Это важная функция: если закон не предсказывает, с ним что-то не так: либо мы проникли в ту область, где закон не действует, либо просто закон установлен неправильно. Закономерности развития науки тоже могут быть использованы для предсказания будущих событий. Ввиду относительного и условного характера этих закономерностей эти предсказания будут сугубо предположительными. Если предсказание, выполненное на базе некоей закономерности, не подтверждается, то это еще не ведет к ее «отставке». Достаточно, чтобы с помощью этой закономерности мы могли как-то разобраться в ситуации сегодняшнего дня, отделить главное от неглавного, провести классификацию факторов, влияющих на эту ситуацию, соотнести ее с другими сходными ситуациями.

Список литературы

Горелов А. А. Концепция современного естествознания. — М., 2004.

Данилов В.С., Кожевникова Н. Н. Основные концепции современного естествознания. Учеб. пособие для вузов. — М.: Аспект Пресс, 2001.

Ивушкина Е.Б., Режебак Е. Я. Философия и история науки. — СПб., 2006.

Карпинская Р. С. Природа биологии и философия биологии. // Природа биологического познания. — М.: Наука, 1991.

Найдыш В. М. Концепция современного естествознания. Учебник. — М.: Альфа-М, 2007.

Рузавин Г. И. Концепция современного естествознания. — М.: Культура и спорт. ЮНИТИ, 1997.