Проблемы взаимосвязи восприятия государственных символов и общественного сознания

Начало осознания связи символьной политики и конституционализации национальных интересов относится к раннему периоду Нового времени. Становление государственного суверенитета требовало замены или реконструкции королевских символов в соответствии с суверенитетом народа (нации) и определением места народов в международных отношениях. Народы реализовывали идею нации-государства или империи, что требовало выражения национальных интересов в символах и правовых принципах. Символотворчество в процессе конституционализации национальных интересов сопутствовало усилению значения идеологии, включению мифа в политику и право, становлению «больших нарративов» и национальной юрисдикции на территории. Интерес элит к использованию символов в конструировании национально-государственной идентичности и правосубъектности проявился уже в Реформации и Контрреформации [3]. Революции в Нидерландах, Англии, Франции, освободительная война в Северной Америке, войны Наполеона и против Наполеона — все это ускоряло формирование государствнаций и империй. Коллективное самоутверждение народов в отношениях с «чужими» воспринималось как некий коллективистский вид свободы («национальной свободы») [8, с.

215] - ценность, воплощающаяся в национальных (имперских) символах. А это в значительной степени зависело от взаимодействия внешнеполитических («внешних») и внутриполитических («внутренних») факторов. Причем «вес» этих факторов был разным. Одни государства утверждали национальные интересы в основном через внешнюю политику: включение в военные союзы (Австрия, Англия, Франция, Россия, Пруссия), освоение новых территорий (Испания, Португалия, Англия, Россия, США). Во Франции поражение во франко-прусской войне, аннексия Эльзаса и Лотарингии способствовали глубокому анализу национальной идеи и доктрины нации [3, с. 33].

Некоторые государства стремились к изоляционизму, делая приоритетом внутреннюю политику (Швейцария, США). И. Г. Фихте в работе о замкнутом торговом государстве обосновывает символы немецкого национализма. В Италии национальные интересы полнее всего выражались в освобождении страны, что зависело от ее объединения, потому Гарибальди и король Виктор-Эммануил стали национальными символами. В США определяющую роль в конституционализации национальных интересов сыграл символ границы (фронтира). Образы «героя границы» (охотника, мигранта, ковбоя) как символы сопровождали освоение новых земель и экспансию на соседние государства. Это имело политико-правовое оправдание. При становлении США обострялись внутренние противоречия между демократией, оживлявшей плюрализм и конфликт «большинство — меньшинство», с одной стороны, а с другой — единством нации, Конституцией федеративной республики. Символы расширяющейся территории помогали разрешать противоречие [12, с.

138]. В разные периоды изоляционизм США причудливо сочетался с американским национализмом и унилатерализмом, атлантистской гегемонией и мессианизмом [14, с. 5−6]. В России доминировала «внешний» фактор национальных интересов (военные союзы, оборонительные и освободительные войны, присоединение территорий). Справедливые войны сплачивали народ, становились символом национального освобождения (на Балканах еще чтят памятники российским воинам).

Но доминанта «внешнего» фактора приводила к обострению внутренних противоречий, кризисам, революциям. Кавказские войны оставили после себя символы (памятники полководцев), до сих пор воспринимающиеся населением неоднозначно, что осложняет сохранение целостности государства и конституционного порядка. Русско-японская война способствовала началу революции 1905;1907 гг.; последняя сопровождалась конституционализацией парламентаризма и политических партий. Первая мировая вылилась в Февральскую и Октябрьскую революции, гражданскую войну. Шло постепенное стирание раздела между «внешним» и «внутренним» аспектами национальных интересов, чему способствовали декларации ООН, Хельсинкское соглашение 1975 г., затем преобразования в СССР, Восточной Европе. Под воздействием универсальных символов (демократии, прав человека, прав народов, открытости) обозначилось острое противоречие национально-государственной идентичности с региональными и этнократическими контридентичностями. Выяснилось, что символ Красное знамя Победы вызывает[6] неприязнь в республиках Прибалтики, Западной Украине.

В Грузии была поднята на щит Конституция 1921 г. «Открытость миру» усилила плюрализм профессиональных, региональных, этнонациональных интересов, вступивших в конфликт с формированием общей воли в Конституциях. В[6] глобализации взаимопроникновение «внешнего» и «внутреннего» факторов достигло нового качества:[6] реконструиру.

тся государственный суверенитет и международные отношения, появляются зачатки космополитического права, ставящего символы прав человека и народов выше, чем суверенитет государств и невмешательство во внутренние дела. Отражением такой реконструкции стало содержание части 4[6] статьи 15 Конституции РФ 1993 г., а также ряд резолюций Генеральной Ассамблеи ООН и Совета Безопасности[6] ООН. Как взаимодействуют универсальные и национальные символы в конституционализации национальных интересов? Анализ внешней и внутренней политики свидетельствует о том, что это зависит от усиления (ослабления) корреляции национальных интересов и национальной безопасности под воздействием экспансии универсальных символов. В эпоху «холодной войны» национальные интересы связывались с символами «внешней» национальной безопасности, ставшими сердцевиной государственных идеологий, движений за мир, что отразилось, например, в советских Конституциях. Серьезным шагом к усилению влияния универсальных символов стали итоги Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки, 1975 г.). Активизировались правозащитники в социалистических странах, например Хельсинкские группы. Трудность их рецепции вытекает также из нарушения диалектики общего и особенного, что небезобидно для национальных интересов.

«…Философские идеи, которые питают рассуждения о правах человека, на практике исходят из такого образа человеческой натуры, который якобы является общим для всех людей, независимо от поверхностной разницы в возрасте, поле, расе, верованиях, условиях жизни и т. д., т. е. из сущностного равенства, свободного от пространственно-временных акциденций… общему здесь приписывается не просто надкулкгурный, но естественный, сущностный статус» [ 14, с.12]. Конституция России 1993 г. и символьная политика в 1990;е гг. в значительной степени заимствовали универсальные символы в ущерб национальногосударственным.

Поэтому права человека в Конституции РФ слабо коррелировались с принципами-ограничителями, важными для конституционализации национальных интересов. А таких ограничителей немало, например, в Конституциях Италии («безусловные обязанности политической, экономической и социальной солидарности», «добрые нравы», «обязанности, установленные законом в общих интересах», «гражданский долг», «обязанность верности Республике»; «частная хозяйственная инициатива. не может развиваться в противоречии с общественной пользой или ущербом для безопасности, свободы, человеческого достоинства»), Германии («конституционный порядок», «права других лиц», «нравственный закон»), Японии («злоупотребление свободами и правами», «постоянная ответственность за использование их в интересах общего благосостояния»). В России же заимствование привело к сильному расхождению юридического и политического значений Конституции РФ, затруднило выработку новой символьной системы. Односторонние ориентации на символы прав народов способствовали появлению элементов гербов, норм конституций отдельных субъектов РФ, разрушающих идентификационную целостность России, нарушающих баланс изменчивости и преемственности в символьной системе. Выстраивание символьного обеспечения государства осложнялась идеологическими «разрывами» общественного сознания 1917 и 1991 гг., некорректной интерпретации исторических событий.

Все это обусловило сильное влияние на россиян идей и символов космополитизма, оттеснявшего цивилизационную и национальногосударственную идентичность. Космополитическая идентификация при внедрении западных универсалий в сочетании с партикулярными интересами способствовала формированию символов, подрывающих конституционализацию национальных интересов. Тем не менее по мере становления статусных символов разных российских территорий, корпораций, физических лиц проявилась значимая потребность в стабильности, а вместе с ней в национальной идее и доминанте позитивных символов, защищающих национальные интересы. Но в конце 1990;х гг. в

России образовался вакуум позитивной символики: не были еще утверждены даже[21] государственные символы (флаг, герб, гимн). 21]Исходя из вышеизложенного цель символьной политики можно определить как формирование символьной системы, способствующей целостности государства и позитивному развитию общества, для чего поддерживаются символы-добродетели, их связь с жизненными сферами, национальной идеей и Конституцией, национальными интересами и безопасностью. России понадобилась политическая воля лидера, непосредственно не связанного в памяти людей с реформами 1990;х гг., что помогло в начале 2000;х гг. сгладить дисбаланс космополитических и национальных символов. В обращении к Федеральному Собранию (2000 г.) В. В. Путин вернул в официальный[21] лексикон понятие «социальная справедливость». Затем, особенно с 2004 г.

(второй срок президентства), начинает[ 21]выстраиваться ряд ценностей консолидирующего характера, которые отмечены Президентом РФ в качестве такого же важного фактора развития государства, как политическая и экономическая стабильность [18]. Дискурс о фундаментальных ценностях приобрел устойчивость и концептуальность. Относительной удачной стала комбинаторика государственных символов в начале 2000;х гг., когда в символьном комплексе соединились имперские, советские и постсоветские символы. Определенную роль в этом направлении играет политико-правовая геральдика, приводящая в порядок визуальный и нормативный «остов» национальной символьной системы.

Специалисты справедливо отмечают, что утверждение государственных символов России, официальных символов субъектов РФ и муниципальных образований знаменует обретение Россией определенного уровня становления государственности, ее идеологического оформления, отражает стратегию политико-культурного курса России, преемственность историко-культурных традиций россиян [5, с. 3]. Заключение

Символьная политика должна способствовать преодолению раскола российского общества на группы с противоположными интересами, территории, конфликтующие с федеральным центром, формированию идеологии, объединяющей политические силы, слои населения на основе фундаментально значимых ценностей. В Посланиях В. В. Путина и Д. А. Медведева к Федеральному Собранию ставилась задача возвышения фундаментальных ценностей, преодоления раскола страны на путях реализации общей цели, реализации политической формулы «демократические ценности, помноженные на национальные интересы». России предстоит достроить и укрепить систему объединяющих общество[21] символов под эгидой национальной идеи. Смысл ее — сбережение автохтонных народов и новых соотечественников на целостной территории России, их телесного и морального здоровья, духовности, агентности (трудоспособности, трудолюбия, профессионализма, предприимчивости и инновационности), необходимых для успешного социального, гуманитарно-правового, научнотехнического, экономического развития. Величие России означает способность обеспечить благосостояние ее народов, процветание великой культуры, национальную безопасность и территориальную целостность. Так, в серьезной защите нуждаются жизнесферные институты, воспроизводящие «народное» символотворчество.

Это защита «карты» России — воссоздание в актуальном сознании ценности мест и территории государства в целом, рационального природопользования, предотвращения пожаров лесов — всего, что останавливает обесценение пространства мест. Это поддержка самой «жизни»: защита семьи, сокращение насильственной преступности, снижение смертности, повышение рождаемости, миграционная политика для равномерного заселения мест. Это защита отечественной истории от фальсификации, а памятников истории и музеев — от разрушения и наступления коммерциализации. Это поддержка труда и предпринимательства — спасение народных промыслов, создание и модернизация рабочих мест, повышение квалификации работников, поддержка профессионалов, помощь малому и среднему бизнесу, борьба с коррупцией, убивающей «на корню» инновации и профессионализм. 6]

Список литературы

Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2011.

286 с. 1]Барышева, Е. В. Репрезентация власти как форма политического конструирования социальной среды / Е.

В. Барышева. // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. Серия Политология. Социально-коммуникативные науки.

— 2011 — № 1. — С. 123−131.Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. М., 2008. 552 с. Говорухин

Г. Э. Символическое конструирование социального пространства осваиваемого региона (социологический анализ): автореф. дис. …д-ра социол. наук. Хабаровск, 2009. 48 с. Государственная программа «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2006;2010 годы» [Электронный ресурс]: утв. Постановлением Правительства Рос. Федерации от 11 июля 2005 г. № 422. URL:

http://base.garant.ru/188 373/Журенков К., Барышева

Е., Епифанова

М. Без базара // Огонек. 2011. № 21. С.

5−6.Капустина З. Я. Гражданственность как ценность российской культуры: автореф. дис. .д-ра культурологии. М., 2008. 51 с. Кармадонов О. А. Эффект отсутствия: культурно-цивилизационная специфика // Вопросы философии. 2008. № 2. С.

29−41.Кувалдин В. Б., Бессмертных А. А., Рогов С. М. Выступления на презентации книги «Отвечая на вызов времени: внешняя политика перестройки» // Горбачевские чтения. М., 2011. 168 с. Пуликова И. В. Отраслевые корпоративные музеи России // Россия и современный мир. 2010. № 3. С. 217−221.Рожански М.

Незаменимые институты. Комиссия Обамы — Медведева и 50 лет американо-российского диалога / Пер. с англ. М., 2010.

150 с. Розов Н. С. Специфика «русской власти», ее ментальные структуры, ритуальные практики и институты // Полис. 2011. № 1. С. 29−41.Туник Г. А. Современная российская геральдика как фактор отражения специфики российского государства: историко-политологический анализ: автореф. дис. … д-ра полит, наук.

М., 2008. 48 с. Шалаева, Н. В. Репрезентация образа советской власти в массовом сознании общества.

1917;1920;е гг. (источниковедческий анализ) / Н. В. Шалаева. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение.

Вопросы теории и практики. Тамбов: Изд-во Грамота. — 2014.

— № 2. Ч. 1. — С.

207−211.Шалаева, Н. В. Становление плана монументальной пропаганды. 1917;1918 гг.

/ Н. В. Шалаева.

// Вестник Челябинского университета. — 2014. — №

6 (59). — С. 18−24Эйзенштадт Ш. Срывы модернизации // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2010.

№ 6 (74). С. 42 — 67. Ядов В. А. Стратегия социологического исследования.

Описание, объяснение, понимание социальной реальности/ В. А. Ядов. — 3-е изд., испр. — Москва: Омега-Л, 2007. — 567 с.