Они начали разрабатывать проблематику «культа личности» до того, как в эту работу включилась масса профессиональных историков, и призваны были служить им образцом гражданственности. Один из «прорабов» той «перестройки» исторической науки Э. Н. Бурджалов на совещании в Ленинграде (19—20 июня 1956 г.), упрекая историков в приверженности старым схемам и в сохранении ими выжидательной позиции, ставил им в пример литераторов, быстро реагирующих на инициативы руководителей КПСС. Он настраивал историков на большую активность и смелость, призывал не бояться ошибок в деле выполнения «общих указаний». Замечания по частным вопросам превращались в установки: «Этот пересмотр (прежних исторических концепций. — B.C.) нельзя делать только руками тех людей, которые над этими темами сидят (! — B.C.). Им трудно отказаться от того, что они писали в течение многих лет.
Поэтому… мы должны помещать «поверхностные статьи» … если мы допустим неспециалиста в наш журнал, не совсем посвященного в частности человека… с меньшим знанием источников… то мы поступим правильно… Нужна известная осмотрительность во всяком деле, но не нужно нас призывать к тому, чтобы запереться в архив на много лет и не заниматься пересмотром""Хрущевская" версия ленинского «Завещания» не оригинальна. Эклектическая по существу своему, она заимствовала из сталинской концепции важнейшие положения и оценки, относящиеся к истории социалистической революции и внутрипартийной борьбы, скорректировав их присущими троцкистской концепции оценками Сталина, его отношений с Лениным, а также политических отношений Ленина и Троцкого в 1921—1922 гг. Официальная советская историография, начиная с доклада Хрущева на XX съезде КПСС (1956) и вплоть до доклада Горбачева о 70-летии Великой Октябрьской социалистической революции (1987), официально придавая Троцкого анафеме, заимствовала без должной критики сообщаемые им факты, принимала его оценки. От своей «крестной» историографической «матери» — троцкистской историографии — «хрущевская» историографическая версия отличается, по сути, двумя главными тезисами. Во-первых, стремлением проигнорировать (именно проигнорировать, а не доказать несостоятельность) главную для Троцкого связь — его и Ленина.
" Хрущевская" версия не поддерживала тезис Троцкого о том, что Ленин видел в нем своего наследника. Во-вторых, она замалчивала (опять же не аргументировала против) утверждение Троцкого, что «Завещание» Ленина (имелось в виду «Письмо к съезду») способствовало не смягчению внутрипартийной борьбы, а наоборот, ее обострению. В-третьих, они различаются оценками содержащихся в «Завещании» предложений, призванных обеспечить развитие революции. В отличие от троцкистской в хрущевской схеме критика Сталина занимала уже более скромное место, входя в «обойму» центральных проблем наряду с вопросами индустриализации, кооперации, культурной революции, партийного и государственного строительства. Тем не менее в политическом отношении она оставалась «ударной темой». Правда, к «Письму к съезду» такая расширительная трактовка не имеет никакого отношения, поскольку в нем вопрос о генсеке стоит в совершенно иной плоскости. Но Хрущева в 1956 г.
в ленинском «Завещании» интересовала лишь его способность обслуживать актуальные политические потребности. Ряд положений (оценка последних статей В. И. Ленина как вершины ленинского творчества) был заимствован Хрущевым у Бухарина, который развил эту тему в докладе, посвященном 5-й годовщине со дня смерти В. И. Ленина (январь 1929 г.)18. Именно от Бухарина идет трактовка «Завещания» как цельного и завершенного комплекса документов, в котором он подвел итог всей своей политической деятельности, а также пришел к переоценке ряда прежних представлений. Все это позволило «хрущевской» историографии акцентировать тезис о политической и личной антисталинской направленности последних ленинских статей и писем в интересах создания идеологической и политической базы для развертывания критики «культа личности Сталина». Основные положения этой историографической версии можно свести к следующему. Ленин перед лицом наступающей болезни решил подытожить свои взгляды по вопросам развития социалистической революции и строительства социализма в СССР. В последних своих письмах и статьях он завершил разработку планов индустриализации, кооперации и культурной революции, дал принципиальные установки по вопросам национально-государственного строительства, совершенствования политической системы диктатуры пролетариата.
Попутно он указал на личные качества ряда руководителей партии, которые могли сыграть отрицательную роль факторов в деле развития революции. Особой критике был подвергнут Сталин, в отношении которого Ленин предложил съезду партии «переместить» его с должности генерального секретаря. От сталинской историографии сохранялась общая интерпретация истории внутрипартийной борьбы в начале 20-х годов. После XX съезда КПСС доступ историков к архивным материалам был облегчен, но оставался выборочным в отношении и проблематики, и круга исследователей, и документов, которые позволяли аргументировать официальную концепцию и не позволяли провести обстоятельный анализ ее. Объективно это способствовало усилению влияния троцкистской историографии на советскую историческую науку. В результате вся советская историография начиная с 1956 г. и до конца
1980;х годов лишь «озвучивала» заданные ей схемы и оценки, тиражировала их, обходясь при этом предельно ограниченным количеством без конца повторяющихся фактов и аргументов. Работы этого времени, написанные как «под копирку», не представляют научной ценности и не дают ничего нового по сравнению со своими прототипами — докладом Хрущева на XX съезде и постановлением ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Кроме того, «хрущевская» историография ленинского «Завещания» была почти абсолютно обезличена. В Ленине с трудом стал угадываться живой человек, политик с присущими ему сильными и слабыми сторонами, страстями, личными симпатиями и антипатиями. Его место прочно занял абстрактный образ гения революции, безошибочно указующего единственно верный путь в неведомое будущее и прорицающего его так, будто оно им уже заранее было предначертано не только в главном, но и в деталях. Характеризуя политическую ситуацию, в которой протекала работа Ленина в последний период его деятельности, «хрущевская» историография тщательно обходила все факты, показывающие нарастание политического противостояния Ленина и Троцкого, глубокого конфликта внутри партийного и государственного руководства, конфликта, порожденного принципиальными разногласиями и осложненного личными отношениями. Между тем без изучения этой борьбы многое невозможно понять в проблемах, связанных с ленинским «Завещанием». Мысли, планы, поступки оказываются в этом случае оторванными от характеров, страстей, взглядов и устремлений их носителей, а следовательно, предельно искаженными. Этот пласт сложных проблем был в науке подменен бесконечным пережевыванием «характеристик» Сталина и сетованиями по поводу того, что XIII съезд не прислушался к совету Ленина.
Выпячивание на первый план личных отношений Ленина и Сталина при забвении принципиальных разногласий и политической борьбы Ленина с Троцким до неузнаваемости искажало картину личных и политических взаимоотношений в руководстве партии. В части, касающейся ленинских «характеристик», все считалось абсолютно ясным. Между тем они порождают множество вопросов, мимо которых проходили шеренги историков, не утруждавшие себя ни критическим подходом, ни аргументацией сформулированных в них положений. В результате последние письма и статьи В. И. Ленина отрывались от политической борьбы, которая велась в это время в руководстве партии.
Но было бы несправедливо ставить это всем историкам в упрек, поскольку в данном вопросе политика держала историю на «коротком поводке» и на «голодном пайке». Будучи компилятивной, эклектичной, «хрущевская» историографическая версия оказалась абсолютно бесплодной в научном плане. Научно «голым» оказался не только «король», научно «голой» (несмотря на массу написанного) оказалась и вся его историографическая «свита» прямых и тайных, вольных и невольных последователей. Исключение составляют работы, посвященные анализу «Завещания» Ленина с точки зрения разработки плана построения социализма в СССР, а также отдельных проблем социалистического строительства. Внутренняя противоречивость и слабая документированность сделали ее уязвимой для критики со стороны троцкистской историографии, которой она в период «перестройки» сдалась без боя. Заключение
Доминирующий аспект историографии 60-х гг. — обращение к региональным «проявлениям» общественных тенденций послевоенных десятилетий. В центре внимания находится деятельность местных «отрядов» КПСС: вклад в реализацию партийных программ; участие в принятии решений; учет местного опыта; степень воздействия на политическую жизнь в целом. Возвращение к эпохе «оттепели», теоретическое осмысление послевоенных десятилетий приобретает важное значение в плане утверждения единства прошлого, настоящего и будущего в познавательном процессе, в анализе современных политических изменений. Разработка историографии социально-экономических и политических перемен — необходимая ступень изучения советских преобразований как особого этапа эволюции советской системы. Огромные массивы «неосвоенной» литературы, многообразие точек зрения, новизна открываемых и вновь привлекаемых источников, нерешенность ряда узловых проблем соответствуют задачам комплексного изучения историографии коммунистической и антикоммунистической теории и практики. Изучение постсталинской России и Советского Союза по «горячим следам» событий официальная историография связывалас задачами разъяснения и оправдания действий партии, лидеров государства, осмысления опыта и уроков. Это породило массу историографических фактов.
Элементы социальной критики в публикациях тех лет создавали предпосылки социальной проблематики, а выявление соотношения объективного — субъективного, возможного — закономерного обнажало (зачастую помимо воли авторов) дефицит системного подхода, застывшие организационные формы, принципы безоглядного хозяйствования, отсутствие научного обоснования, саморегулирующего начала. Политико-идеологическая заданность, ограниченность источниковой базы продолжалиформировать критерии научного анализа, что сказывалось в последующее время. Поступательное движение советской исторической науке 60−80-х гг. отмечено ростом числа публикаций, расширений хронологических и региональных рамок. Выход за пределы четвертой пятилетки, тематический «взрыв» в изучении периода (1946;1958 гг.), появление историографии послевоенной истории, интенсификация научной деятельности — все это свидетельство окачественных изменений в историографии. Новые тенденции в развитии литературы входили в противоречия со старой методологией. Бесперспективными становились «предусмотренные» умолчания, «отказ» от обсуждения острых тем, затемнение закономерностей, дозированность фондов ЦПА И МЛ, агрессия историко-партийного аспекта, хвалебность рецензии и т. д. Единодушие в оценках партийно-правительственных документов, составлявших основу стратегии развития СССР, лишь подчеркивало приметы кризисного состояния. Плюрализм подходов позволил продвинуться вперед в разработке коренных проблем социально-экономического и политического развития страны в 40−60-х гг.
Однако по-прежнему, в числе актуальных остаются проблемы эволюции образа вождя, и его видения изменений социальных и политических процессов. Список использованной литературы
Литература
Асташкин Д. Ю. Образ И. В. Сталина в послевоенной советской пропаганде (на примере Новгородской области) // Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. 2012. Т.
2.№ 69. С. 6−9.Афанасьев Ю Н. Советская историография. М: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1996.
592 с. Доклад Э. Н. Бурджалова о состоянии советской исторической науки в работе журнала «Вопросы истории» (19−20- июня 1956 г., Ленинград) // Вопросы истории. 1989. № 11.Сидорова Л. А. Оттепель в исторической науке: Сов. историография первого послесталин. десятилетия / Рос. акад. наук. Ин-т рос.
истории. — М.-Л.: Памятники ист. мысли, 1977. — 288 с. Бушуев С. К. Русская историография: (Из курса лекций) /М-во высш. и сред.
спец. образования СССР. Науч.
метод. кабинет по заоч. обучению при Моск. гос. ун-те им. М. В. Ломоносова. — Москва: Изд-во Моск. ун-та, 1959
Солдатов В.А. XX съезд КПСС и задачи советской молодежи /О-во по распространению полит.
и науч. знаний РСФСР. Ленингр. отд-ние. — Ленинград: Б.
и., 1957. — 44 с. Плехотин Н. И. Советская военная идеология и ее противоположность военной идеологии империализма (сб. ст.) / Ленингр. Краснознам. воен.
воздуш. инж. акад. им. А. Ф. Можайского. — Ленинград: Б. и., 1958. — 57 с. Политическое завещание В. И. Ленина коммунистическому движению: (Метод.
библиогр. материалы в помощь пропаганде последних речей, писем и статей В.И. Ленина) /М-во культуры РСФСР. Гос. респ. юнош. б-ка РСФСР им. 50-летия ВЛКСМ. -
М.-Л.: Б. и., 1963. С. 57- 61. Яров С. В.
От возрождения к «оттепели»: новгородская земля 1940;1950;х гг. в документах Государственного архива новейшей истории // Новгородская земля в эпоху социальных потрясений: сб. документов. Кн. 4: 1946;1956. СПб., 2009. С.
15.Периодические издания
Новгородская правда. 1953. N o 23 (2085), 1 февраля. Новгородская правда. 1950. N o 33 (1319), 15 февраля. Новгородская правда.
1953. N o 36 (2098), 20 февраля. Новгородская правда. 1955. 91 (2672), 8 мая. Новгородская правда. 1950.
No 92 (1378), 9 мая.
