Региональная идентичность на постсоветском пространстве в контексте государственного становления

Курсовая работа

Региональная идентичность на постсоветском пространстве в контексте государственного становления

региональный сотрудничество идентичность На рубеже третьего тысячелетия проблема идентичности становится одной из важнейших философских проблем. Общества, как и люди, пытаются понять и оценить, какое место они занимают в современном мире, насколько пройденный ими путь является уникальным и неповторимым. Тот факт, что развитие цивилизации в настоящее время переживает кризис, который выражается в дегуманизации общественных связей и отношений, появлении «одномерного человека», признается сегодня практически всеми ведущими социальными философами и культурологами XX века.

«В этой связи проблема сохранения региональной и национальной идентичности занимает все более важное место в научном и общественно-политическом диалоге». Не менее важна эта проблема и для современной Центральной Азии, в которой системный кризис и трансформация прежних идентификационных основ идет параллельно с поиском и выстраиванием новой идентичности. Актуальным представляется выяснение оптимального соотношения процессов глобализации и сохранения национальных традиций, ценностей в формировании государственности. Попытка выявить это оптимальное соотношение для общества Центральной Азии, по моему мнению, имеет не только теоретическое значение, но и практический интерес.

В последние годы культура наций ЦА подверглась информационно-культурной атаке со стороны западных стран. Происходит неэквивалентная аккультурация, приводящая к снижению культурного иммунитета нашего общества, в жизнь проникает все больше наднациональных культурных образцов. В итоге в начале XXI века таджикская нация оказалась отчужденной от ценностей национальной идентичности в масштабах, которые приобретают опасный характер для самих основ национального бытия.

На всем постсоветском пространстве происходят процессы становления и укрепления новых независимых государств. «Сложности и трудности нациестроительства есть во всех бывших союзных республиках. Своя специфика и у стран Центральной Азии, вынужденных балансировать между Европой и Азией, Западом и Востоком, славянами и мусульманами, промышленностью и сельским хозяйством, городским и сельских населением. Все эти характеристики имеют неизбежное влияние на процессы государственного и национального строительства в регионе. Полиэтничность общества в этом регионе, особенности его этносоциальной, этнодемографической и этнополитической структуры вносят свою „лепту“ в современные процессы нациеобразования». Наиболее важным в этой связи является вопрос о том, в какой степени возможно сосуществование идентичностей различных этносов среднеазиатского общества, взаимодействие и сосуществование самосознания народов ЦА. В этом контексте особую актуальность приобретает анализ региональной идентичности в современной ЦА, рассмотрение истории, досоветской и советской идентичности народов ЦА, анализ влияния исторических традиций на современные этнополитические процессы — формирование, легитимацию и воспроизводство идентичности Центрально-азиатского общества. Другой важный вопрос — анализ влияния процессов современного нациестроительства на формирующееся в республике гражданское самосознание, этническую принадлежность и возрождение донациональных тождеств.

Объект исследования — региональная идентичность в Центральной Азии.

Предмет исследования — модели региональной идентичности в Центральной Азии и типологические закономерности их конструирования.

Целью курсовой работы является: изучить региональную идентичность ЦА в контексте формирования государственности.

Для ее достижения в работе были поставлены следующие задачи:

1. Понять сущность региональной идентичности

2. Выяснить влияние национальной идентичности стран ЦА на формирование государственности

3. Анализировать отношения стран ЦА с ведущими странами (с Россией, США, КНР)

1. Регионализация как тенденция современного формирования государственности

Известно, что миф о собственной «богоизбранности» и особой исторической «миссии» рождался у различных народов также в периоды национального унижения как своеобразная психологическая компенсация. Поэтому можно предположить, что и в современной ЦА это — болезненная интеллектуальная реакция на распад «великой державы», на утрату национальных традиций, ее разрыв. Исследователи отмечают, что зачастую потеря традиционной культуры, без обретения новой, является платой за неорганичную «догоняющую» модернизацию.

Ясно, что понятия «региональная» и «национальная идентичность» неразрывно связаны с понятием «историческая традиция». Люди всегда имеют определенное отношение к своему прошлому, поскольку история дает обоснование идентичности. «В мире растущей взаимозависимости нациям необходимо обращаться к мифам и прошлому, чтобы оправдать свое отличие, подтвердить свою коллективную «индивидуальность в каждом поколении через ритуалы, церемонии, политические мифы и символы, искусство и историю», — пишет известный британский исследователь Э. Смит Центральная Азия и сегодня, находится в напряженном поиске ответа на главный вопрос: каково место стран Центральной Азии в динамично меняющемся глобальном мире и что такое региональная идентичность?

Итак, «политика идентичности является ответом на специфический вызов глобализации — усугубление конфликтов между людьми, ощущающими, что они живут в глобальном мире, и людьми локальной культуры. Соотношение глобального и локального начал не может быть описано посредством совмещения или наложения».

Как показывает практика и результаты многочисленных социологических исследований, индивид, не идентифицирующий себя ни с цивилизацией, в рамках которой разворачивается его деятельность, ни с культурой той нации, к которой он принадлежит по факту своего рождения, ни с той точкой географического пространства, которая называется «малой родиной», ни с тем периодом времени, который обозначается как определенная историческая эпоха, оказывается вне системы сложившихся связей и отношений, сформировавшихся в данном социуме в процессе его исторического развития. Он превращается в автономного субъекта, отличительной чертой которого является «отщепенчество» (Г. Федотов).

«Появление значительного числа личностей, утративших представление о своей национально-культурной принадлежности, приводит к дестабилизации общественной системы, резко повышает уровень социальной напряженности», ставит под вопрос способность той или иной страны сохранять свой суверенитет и территориальную целостность, противостоять давлению как извне, так и изнутри, находить необходимые ресурсы и эффективно их использовать в конфликтных ситуациях, которые сплошь и рядом возникают между различными странами, народами и государствами.

Феномен и сущность региональной идентичности

«Необходимость теоретического осмысления феномена региональной идентичности в политической науке особо актуализируется при обращении к российским реалиям, где одним из следствий трансформации политической системы на рубеже 1980;90-х гг. стала регионализация политического пространства, сопровождавшаяся резким ростом регионального самосознания. На уровне научного языка это нашло выражение в появлении таких исследовательских сюжетов как „региональное самосознание“, „региональная мифология“, „региональная идеология“ и собственно сама „региональная идентичность“. С разных сторон и с различных методологических позиций исследователи пытались объяснить усиление региональной идентификации и ее мобилизационный потенциал, который, ' находясь в условиях слабости федеральных властей, взяла на вооружение региональная элита и стала укреплять свои позиции путем продвижения в региональные сообщества разнообразных мифологических текстов, символов и идей».

2. Особенности формирования региональной идентичности в Центральной Азии

Нет ничего более трудного, чем предсказывать судьбу человека среди неожиданных событий и людей с их непостоянными обстоятельствами. Тем более неблагодарным покажется труд человека, предсказывающего судьбу народа и страны в наступающем XXI веке, на пороге которого жизнь Евразийского континента забурлила, как мощный вулкан.

В подобной ситуации можно ясно себе представить чрезвычайную трудность какого-либо предвидения вообще.

Тем не менее, несмотря на сомнительность прогноза, именно благодаря возможности предвидения в строго ограниченных пределах человек и общество обретают уверенность, вступая в будущее. И так происходит на каждом шагу.

Центральная Азия представляет собой относительно небольшой регион и в силу этого во многом зависит от процессов, происходящих за его пределами. Поэтому характер и особенности континентальной жизни определенно влияют на регион, находящуюся в центре Евразии. Находить оптимальные решения для своей устойчивой жизни на перекрестке, где сталкиваются интересы больших мировых образований, — задача, которую следует постоянно решать этого региона.

Каков же сегодня Евразийский континент, от общей ситуации на котором зависит и судьба стран ЦА, каково будущее? Ответ на эти вопросы прояснит и вопросы будущего нашего региона.

Во-первых, континент резко отличается от, назовем условно, Большого Запада тем, что он крайне асимметричен, его регионы и страны очень не похожи друг на друга. Это не Запад, где политические системы и системы ценностей различных стран и народов достаточно близки и даже составляют единое целое во многих отношениях. Вместе с тем и у государств континента также есть много общего, однако, оно несколько иного плана.

Асимметрия евразийских стран унаследована от прошлого. Идеологические системы, которые разделяли и противопоставляли народы и страны, отступили, но еще не канули в прошлое. И сегодня, в период отступления в одних странах идеологически господствующих систем, мы видим наступление других идеологических систем в других частях континента.

Что же можно противопоставить крайней неоднородности стран континента в целях мира и устойчивости? Это глобальный вопрос, имеющий отношение ко всем странам и особенно к нам.

Неоднородность политических систем, идеологические различия евразийских стран — это в XXI веке явление чрезвычайно длительного характера. Последнее выдвигает перед всеми государствами нашего континента, в частности перед странами ЦА, задачи укрепления новой системы международных отношений, основу которых составляет политическая толерантность друг к другу. Постепенно она зарождается уже сегодня, но должна еще охватить всех как единое целое. Это означает, что Китай имеет такое же право на коммунизм, какое имеет Иран на ислам как основу своей государственности, а страны Центральной Азии — на право быть светскими государствами. Каждый народ вправе сам определять свою судьбу, свой исторический выбор без вмешательства извне.

XXI век зарождается в борьбе тенденций и альтернатив, одна из которых направлена на установление мира и устойчивое развитие стран. Альтернатива мира требует от нас неуклонного утверждения гуманистического принципа, согласно которому никто не имеет права насильно навязывать другому свой образ жизни, поведения, мыслей, волю, формы духовности или религию, культуру и язык.

Этот принцип должен в наступающем столетии стать всеобъемлющим и в международных отношениях, и во внутренней жизни народов как выражение стремления к ненасилию, миру и гуманизму. Как идеал он будет всегда привлекать взоры людей на протяжении длительной перспективы, а как реальность — давно зародился в международной и внутренней жизни многих стран.

По сути дела, независимость стран ЦА, утверждение в ее внешней и внутренней жизни вышеназванного принципа ненасилия зависят, прежде всего, от геополитических приоритетов. И здесь мы, снова касаясь будущего Евразийского континента и его внутренних контуров и реалий, выражаем твердую уверенность в том, что в будущем столетии Россия, выдержав все испытания, останется одним из самых значительных мировых центров силы — политической, военной, технологической, экономической и т. д. Она не будет разрушена, даже если ей навяжут новую гонку вооружений. Именно это определяет долгосрочную перспективу региональной безопасности региона, которого с Россией связывают отношения стратегического партнерства и союзничества.

В третье тысячелетие Центральная Азия вступила в ситуации нарастающей неопределенности. Парадоксально, но после десяти лет независимого развития степень неопределенности относительно перспектив всех центральноазиатских стран не ниже, если не выше, чем на рубеже 80−90-х гг. XX в., когда все они начали конституироваться в качестве самостоятельных государств. В первой половине 90-х гг. превалировало мнение, что генеральное направление движения центрально-азиатских стран задано в рамках универсальной для постсоветского пространства системе координат, оси которой образованы переходом от командно-мобилизационной экономики к рынку и утверждением современной политической демократии. Быстро выяснилось, однако, что действительная система координат, в жестких рамках которых развивается постсоветская Центральная Азия, детерминирована такими процессами, как экономическая деградация, обвальное снижение уровня жизни, демонтаж социальной сферы и т. п.

Основой шоковой демодернизации в регионе стали беспрецедентный обвал экономической активности и / или резкое сокращение притока ресурсов извне. «Ретроспективно предельно очевидно, что на протяжении XX в. определенный экономический и социальный прогресс Средней Азии и Казахстана (правда в искаженных и тупиковых формах) стал возможным исключительно благодаря тотально нерыночному характеру советской экономики». В течение десятилетий в регион закачивались ресурсы, что, в конечном счете, и позволило бывшим среднеазиатским республикам и Казахстану выйти на более высокий уровень экономического и социального развития. Переход к рыночной экономике мгновенно остановил ресурсный поток извне. При этом очевидно также, что даже при максимально благоприятном развитии событий ни одно из центральноазиатских государств не сможет в ближайшие годы компенсировать потерю тех преимуществ, которыми они располагали во внерыночной советской системе разделения труда.

«По уровню развития Кыргызстан и Таджикистан опустились в группу беднейших стран мира. За ними следует Узбекистан, и только Казахстан и Туркменистан, скорее всего, закрепятся в нижней части среднего эшелона мирового развития. В Кыргызстане и Таджикистане современная обрабатывающая промышленность практически прекратила свое существование. В Казахстане вклад машиностроения и металлообработки в производство валового внутреннего продукта вряд ли превышает 1−2%. Узбекская обрабатывающая промышленность жизнеспособна лишь в рамках квазисоветской системы хозяйствования. Растущая дистанцированность государств региона друг от друга по уровню развития, типу проводимой экономической политики, способности адаптироваться к императивам глобализации подчеркивает условность рассмотрения Центральной Азии в качестве некоей общности.»

Для интеграции в регионе отсутствуют объективные основания. Со второй половины 90-х гг. все пять стран демонстрируют положительные темпы роста. Однако в Кыргызстане восстановление положительной экономической динамики не придало экономике мощного импульса, а в Таджикистане установившиеся темпы роста недостаточны для того, чтобы выбраться из ямы спада в ближайшие десятилетия. В Узбекистане сокращение производства не было обвальным, как у соседей, а положительные темпы роста восстановлены уже к 1995 г. Однако все эти годы здесь с некоторыми модификациями воспроизводится советская экономическая система, которую в среднесрочной перспективе ожидает неминуемый крах. После переориентации всех сколько-нибудь жизнеспособных центральноазиатских производств на экспортный спрос, экономическая динамика в регионе (до некоторой степени исключением в этом плане является Узбекистан) всецело определяется ситуацией на мировых рынках углеводородного сырья, металлов и хлопка. С учетом критической зависимости малых, открытых, сырьевых экономик от экспорта, все государства региона без исключения беззащитны перед внешними шоками. Дополнительную уязвимость местным экономикам придает растущая зависимость инвестиционного процесса от притока иностранных инвестиций.

К тому же все они, но особенно кыргызская и таджикская, перегружены внешней задолженностью, а «Кыргызстан вдобавок отличается острейшей несбалансированностью текущего счета платежного баланса. Какие-либо серьезные внутренние потенции для развития в самой Центральной Азии отсутствуют. Причем безрадостная макроэкономическая ситуация усугубляется географической замкнутостью региона и его удаленностью от основных развитых центров современного мира».

Определяющее влияние на экономическую динамику всех пяти стран оказывает не специфика и инструментарий проводимой экономической политики, а структурные факторы. Траектория роста, как и его динамика, формируется на стыке глобализации и структурных, и институциональных особенностей местных обществ. При этом глобализации принадлежит решающая роль. Она втягивает постсоветские страны в орбиту своего влияния даже помимо их желания. Она же формирует структуру местных экономик и особенно структуру их взаимодействия с мировой экономикой. В ближайшие годы, при условии сохранения в основных странах региона социально-политической стабильности, а также благоприятной конъюнктуры на мировом рынке нефти, Казахстан, по-видимому, еще больше оторвется от соседей по уровню развития. Произойдет это исключительно благодаря сравнительно богатым запасам нефти, что позволило привлечь в казахскую экономику иностранный капитал. В случае стабилизации и тем более наращивания экспорта природного газа, Туркменистан также быстро и легко станет лидером Центральноазиатского региона по уровню экономического развития.

На другом полюсе — Кыргызстан и Таджикистан. Экономики этих стран практически не востребованы глобализацией. Экономический рост блокирован острейшим дефицитом внутренних сбережений и инвестиций. Пополнив группу экономических маргиналов современного мира, оба государства более успешно — если здесь вообще уместно такое слово — встроились в теневую глобальную экономику. Интеграция в мировой наркорынок, которому в принципе чужды и «национальное государство», и «национальная экономика», дополнительно затрудняет формирование нормальных (конвенциональных) государственных и экономических структур и институтов.

В сложном положении находится Узбекистан. В 90-е гг. эта страна рас-транжирила дефицитные инвестиционные ресурсы, конфискованные преимущественно из аграрного сектора, на неэффективные в экономическом смысле производственные и социальные программы. Над сельским хозяйством, которое само перегружено многочисленными диспропорциями, были дополнительно надстроены неэффективные сектора обрабатывающей промышленности и сферы услуг.

В том случае, если Узбекистан решится на последовательную либерализацию обменного курса, ему предстоит пережить глубокий всеохватывающий производственный спад, сродни тому, через который уже прошли Казахстан и Кыргызстан. В том же случае, если он не пойдет на либерализацию, а такой вариант представляется нам более вероятным, здесь будет продолжен, хотя и в несколько модифицированном виде, прежний тупиковый путь. Такая ситуация будет сохраняться до тех пор, пока аграрный сектор в состоянии отдавать ресурсы другим секторам, сохраняя при этом некоторую воспроизводственную устойчивость. Какой-то период набирающая силу инволюция в узбекском сельском хозяйстве будет развиваться скрытно. Но рано или поздно она трансформируется в мощный социально-экономический шок, который сломает устоявшуюся инерцию. При любом варианте развития событий экономика ресурсно относительно бедного и демографически быстро растущего Узбекистана будет ближе кыргызской и таджикской, чем казахской или туркменской. В целом, несмотря на огромные экономические и социальные издержки, Казахстану успешнее в сравнении с другими центральноазиатскими странами удалось ответить на все три стоящих перед ними главных вызова: консолидация государственности и национальной экономики, рыночная трансформация и глобализация.

«Кыргызстан, который проводил курс на рыночную трансформацию и встраивание в глобальную экономику даже более решительно и последовательно, оказался выброшен на обочину мирового развития. Проблема этой страны не в том, что унаследованная от СССР экономическая структура бесповоротно разрушена — после отказа России от выполнения донорских функций по отношению к другим республикам и массовой миграции нетитульного населения это разрушение было неизбежным. Дело в том, что Кыргызстану, по большому счету, нечего предложить мировому рынку».

Несколько иные проблемы у Узбекистана. Добившись поставленных целей в консолидации государственности и формировании национальной экономики, он не справился, точнее, отгородился от двух других вызовов — рыночной трансформации и глобализации. Если Узбекистан начнет решать эти задачи, он неминуемо окажется в драматическом положении — и рыночная трансформация, и учет императивов глобальной экономики потребуют от него демонтировать практически всю промышленную и значительную часть аграрной и сервисной структуры, которые унаследованы от СССР, а также большинство тех производств, которые созданы в период независимости. При ограниченных природных ресурсах, избыточном относительного экономических возможностей страны населении и географической удаленности и изолированности от мирового рынка внутренняя и внешняя либерализация подтолкнут узбекскую экономику по кыргызскому треку.

Непростая экономическая ситуация в регионе накладывается на интенсивную демографическую динамику. В ближайшие полтора два десятилетия темпы роста населения центральноазиатских стран, за исключением Казахстана, останутся на достаточно высоком уровне Безостановочная работа демографической машины при отсутствии воз-можностей производительного трудоустройства рабочей силы в современном секторе оборачивается деформацией процессов в сфере занятости. Растущая масса рабочих рук все более концентрируется в сельском хозяйстве и городских услугах. Между тем оба сектора, особенно аграрный, и без того перегружены избыточной занятостью еще с 80-х гг. Стоит ли говорить, что во всех экономических секторах, как и в экономике в целом, резко снизилась производительность труда.

Негативное влияние демографического пресса не смогла смягчить даже интенсивная эмиграция. Более того, последняя сама является наглядным индикатором растущего социально-экономического неблагополучия. Экономическая катастрофа привела к резкому обострению социальных проблем. Подавляющая масса населения региона погрузилась в абсолютную бедность. «По очень приблизительным международным оценкам, относящимся к 1996;1997 гг., в бедности прозябает 86% населения Кыргызстана, 62% населения Казахстана, 57% - Туркменистана и 39% - Узбекистана1. Относительно более благополучное положение в двух последних странах объясняется исключительно низким качеством исходной статистики. В Таджикистане в абсолютной бедности пребывает не менее 95% населения». До 1997;1998 гг. бедные и беднейшие слои населения концентрировались преимущественно в сельской местности.

Однако новые серии девальвации национальных валют в 1998;2000 гг. значительно расширили и зону городской бедности. Естественно, что бушующая в регионе социальная катастрофа в открытой ли форме, как в Казахстане, Кыргызстане и Таджикистане, или в латентной, — как в Узбекистане и Туркменистане, не может не оказывать давления на политический процесс. В политическую повестку дня во всех пяти странах, но особенно Таджикистане, Узбекистане и Кыргызстане, вошел политический ислам, спекулирующий на религиозных чувствах верующих. Власти пытаются списать растущую активность «исламских фундаменталистов», или, используя распространенный на постсоветском пространстве жаргон, «ваххабитов», на внешнее влияние. Однако корни растущего мусульманского активизма в катастрофическом обнищании подавляющей массы населения, которое к тому же не имеет шансов улучшить условия своей жизни в ближайшие десятилетия.

Достаточно неоднозначные и чреватые серьезными социально — экономическими срывами в будущем процессы разворачиваются и всфере функционирования политической власти. Под внешним демократическим фасадом в Центральной Азии созданы и продолжают укрепляться режимы личной власти. Даже в Казахстане и Кыргызстане, которые по региональным меркам ближе стандартному пониманию политической демократии, власть безраздельно монополизирована правящими господствующими группами.

Во всех постсоветских странах, и центральноазиатские государства в этом отношении не исключение, так и не удалось добиться разделения власти и собственности. Напротив, в ходе приватизационных кампаний перераспределение собственности и экономических активов произошло в пользу держателей политической власти. Не менее опасной является и тенденция к монополизации правящими группами средств массовой информации, включая электронные.

Конечно, «семейный капитализм» — почти универсальная отличительная черта развивающихся стран. В этом смысле центральноазиатские страны вполне укладываются в «третьемирскую» парадигму развития. Однако из опыта тех же развивающихся стран хорошо известно, что подобные политико-экономические конструкции организации власти и собственности исторически недолговечны, а главное, не способны обеспечить длительность и преемственность исторического процесса. Опыт «кронизма» Маркоса на Филиппинах или более свежий индонезийский пример «семейного капитализма» Сухарто в Индонезии однозначно говорят о том, что подобные политико-экономические режимы пагубно воздействуют на экономический рост и практически безальтернативно приводят экономику к стагнации. Рано или поздно эта стагнация приводит к социально-политическому взрыву. Опасные тенденции набирают силу и в сфере безопасности. Главным вызовом для центральноазиатских стран становится растущая вовлеченность региона в глобальные сети производства и транспортировки наркотиков. Наркоглобализация значительно обгоняет становление конвенциональной экономической структуры и консолидацию государственности, включая госу-дарство как общественный институт. Специализация региона на транспортировке, а в последнее время все более и на производстве наркотиков — феномен не локального или регионального, а глобального порядка. На территории центральноазиатских и сопредельных стран находятся лишь нижние этажи наркоэкономики — производство и транспортировка. Финансовые же потоки, как и рынок сбыта, концентрируются в офшорных зонах мировой банковской системы и главных центрах мировой экономики. Имеются все основания полагать, что вторая декада независимого развития окажется для центральноазиатских стран не менее сложной, чем первая.

Региональное сотрудничество

Центральная Азия изначально представлялась донорами как однородный регион — целостный комплекс в плане экономики и безопасности, с высокой степенью сходств и взаимозависимости между государствами. Если в советский период Казахстан зачастую рассматривался отдельно от своих соседей, то после обретения независимости все пять государств стали восприниматься как нечто единое. Такого взгляда придерживались как правительства-доноры, так и международные организации, СМИ и эксперты-наблюдатели. Решение целого ряда проблем, связанных с торговлей, развитием и социальным взаимодействием видели в социально-экономическом сотрудничестве, подобном тому, которое существует в Евросоюзе. Такая модель тогда казалась вполне логичной, ведь еще недавно эти страны были частью единого геополитического пространства, а новые государственные границы для многих были искусственными. Действительно, региональное сотрудничество в решении вопросов, связанных с водными и энергетическими ресурсами, торговлей и транзитом было бы не только экономически выгодно, но и давало бы существенные преимущества в плане безопасности.

«Среди многосторонних и двусторонних доноров, поощрявших принцип регионального сотрудничества в Центральной Азии, можно назвать Евросоюз, ПРООН, Японию и Азиатский банк развития (АБР). Усилия последнего в плане укрепления сотрудничества в регионе можно назвать наиболее целенаправленными. Банк стал движущей силой Программы по региональному экономическому сотрудничеству в Центральной Азии, в которой задействованы и другие крупные международные финансовые учреждения. АБР активно поддерживает такие организации, как ШОС и ЕврАзЭС. Подход к региональному сотрудничеству Всемирного банка более осторожен: он проводит отдельные программы в разных странах в рамках общей региональной структуры, но не имеет региональной программы как таковой. Россия выступает за сотрудничество в рамках ЕврАзЭС, и вместе с Китаем — в рамках ШОС.» Таким образом, региональное сотрудничество могло бы приносить немалую выгоду и в экономическом развитии, и в плане безопасности. В укрепление сотрудничества в Центральной Азии были вложены немалые международные политические усилия и финансы. Однако, как заметил один из экспертов, «Если под регионализмом понимать активное стремление к укреплению сотрудничества, к интеграции, сближению, координации и общей идентичности, то он не был присущ политическому взаимодействию государств Центральной Азии ни в сфере безопасности, ни в какой-либо другой сфере».

В Центральной Азии скорее имел место обратный процесс. 15 лет независимости превратили страны региона в закрытые политические субъекты, зачастую враждебные к своим соседям. Границы были закрыты, а в случае Узбекистана — еще и заминированы. Транспортная инфраструктура советских времен в немалой степени разрушена. Во избежание транзита через территорию враждебно настроенного соседа стали строиться новые дороги. Налицо тенденция не к интеграции, а к обособлению; ситуация усугубляется соперничеством между этими странами, стремящимися завоевать одни и те же рынки и обратить на себя внимание одних и тех же действующих лиц извне. Социальные и культурные связи советского периода сменились изоляцией, и большинство людей все менее часто выезжает за пределы своего района. Одобряя региональное сотрудничество на словах, на деле Казахстан — наиболее процветающая из стран Центральной Азии — все чаще смотрит на север, в сторону России и Европы. В своих южных соседях Казахстан склонен видеть лишь источник проблем и нестабильности; чем богаче он становится, тем меньше желает связываться с ними. Совершенно очевидно, что ослабление регионального взаимодействия невыгодно для экономики, однако правящие режимы Центральной Азии руководствуются другими соображениями. Политическая власть и безопасность для них превыше всего: о региональном сотрудничестве они станут заводить речь лишь после того, как правящие группы обеспечат себе прочную власть в стране. К своим соседям лидеры центральноазиатских стран склонны относиться с подозрением: «Судя по растущему числу споров и разногласий между государствами Центральной Азии, наибольшую угрозу безопасности и стабильности этого региона несут не Афганистан, Россия или исламистские группировки, а внутри — региональные факторы».

«Учитывая размеры и географическое положение Узбекистана, можно утверждать, что основной преградой на пути к сотрудничеству в нем является именно правящий режим. В отношении соседей руководство страны настроено враждебно — хуже всего Узбекистан относится к Таджикистану. Узбекско-таджикская граница заминирована, транспортная система практически отсутствует, а режим транспортировки энергоресурсов — самый невыгодный для Таджикистана. „Подобное отношение к Таджикистану узбекское правительство объясняет, ссылаясь на готовность последнего приютить на своей территории террористов (в 1990;х гг. у боевиков ИДУ здесь было несколько баз), а также на его нестабильность и причастность к наркоторговле“. С таджикской стороны обида связана с исторической несправедливостью (в советский период Узбекистану отошли древние города Бухара и Самарканд), а также с ролью узбекских сил во время таджикской гражданской войны и текущей узбекской политикой, направленной на изоляцию Таджикистана.» Было множество попыток вовлечь Узбекистан в различные формы регионального сотрудничества, однако успеховони не принесли. Нежелание Узбекистана сотрудничать в рамках таджикско-узбекского проекта по восстановлению линий подачи электричества привело к тому, что АБР сократил свою финансовую помощь. Аналогичное отношение Узбекистан демонстрирует и к проектам, связанным с водными ресурсами. Отсутствие регионального сотрудничества сильнее всего ударяет по Кыргызстану и Таджикистану. Развитие этих стран зависит от их доступа к внешнему миру. При этом Таджикистан находится в особенно сильной изоля-ции: нестабильность в Афганистане, горы на границе с Китаем и враждебный настрой Узбекистана привели к тому, что единственная «открытая» граница осталась с Кыргызстаном. Чтобы помочь Таджикистану избежать долгосрочной зависимости от внешней поддержки, доноры должны направить свои усилия на расширении его доступа к внешнему миру.

Вместе с тем, если региональное сотрудничество ассоциируется у властей с региональной интеграцией, попытки укреплять сотрудничество вряд ли смогут принести нужные плоды. Сам по себе принцип сотрудничества в данном регионе не ценится; однако практическое сотрудничество, не сопряженное с угрозой ограничения суверенитета, в ряде областей возможно и чрезвычайно важно. Его следует поощрять не только в частном секторе и среди гражданского общества, но и по мере возможности в сфере образования. Для решения пограничных проблем в потенциальных «горячих точках» — не только в Ферганской долине, но и на южном участке таджикско-узбекской границы и в других областях — региональное сотрудничество имеет ключевое значение.

Необходимо оно и в работе над проблемами международной безопасности. В краткосрочной и среднесрочной перспективе было бы возможно наладить определенное сотрудничество, которое бы не затрагивало вопросы интеграции и улучшения политических взаимоотношений. Донорам следует предлагать сотрудничество как средство для достижения конкретных целей, а не говорить о нем как о самоцели, поскольку последнее расценивается лидерами центральноазиатских государств как попытка заставить страну, только недавно обретшую независимость, уступить долю столь важного для нее суверенитета.

Заключение

В эпоху глобализации нищета является одной из основных проблем. студент в полной мере понимает, что проблема нищеты широкомасштабна, и решить ее можно сообща, путем привлечения инвестиций в человеческий капитал, вложение ресурсов для поднятия экономической производительности незащищенных слоев населения, увеличения расходов госбюджета и регионального фонда на основе социальных нужд, обеспечения социальной защиты и снижения гендерного неравенства. И конечно, все связано с образованием, с грамотностью населения. Общество ЦА, хотя и считается из по кон веков разумными, они ждут, кто будет над ними диктовать, кто будет решать их проблемы, найдется число малых людей, которые могли бы не со-глашаться с тем, что происходит в стране или в регионе.

К сожалению, мы — молодежь думаем, что страны ЦА, кроме Казахстана медленно развиваются. Может это связано с тем, что в эпоху глобализации условия жизни в регионе не очень-то высокое, по сравнению с другими странами. Поэтому крайне необходимо создать систему, при которой каждое министерство и ведомство организует свою работу таким образом, чтобы каждый день, месяц и год республики шаг за шагом продвигались к поставленным целям. Необходимо, чтобы государственные работники ежедневно видели перед собой стратегические цели и приоритеты и реализовывали их, не отвлекаясь на решение второстепенных и каждодневных задач. Принимаемые законы и решения должны быть в русле национальной стратегии, работа — сконцентрированной и скоординированной.

Национальная идентичность любого народа тесно связанна с их географическим положением, оно влияет на жизнь людей. Какие у них ресурсы, природные и т. д. Другой важнейшей проблемой является, эффективное и рациональное водообеспечение. Потепление климата привело к тому, что за последние годы водность крупнейших рек Центральной Азии и площадь, питающих их ледников на Памире, формирующих около 60% этих рек, значительно сократилась. За последние сорок лет объем воды, впадающий в Аральское море, сократился почти в семь раз. Если такая тенденция будет продолжаться, а синоптики предсказывают это, то в недалеком будущем ожидаются большие по масштабам экологические и, связанные с ними, экономические и социальные катаклизмы. Решение сложных проблем потребуют значительно большей деятельности по налаживанию нормального климата взаимного сотрудничества в нашем регионе.

Но еще надо сохранить неоднозначную национальность всех народов мира, а также народов ЦА. нужно предпринять меры, направленные на расширение сотрудничества и торговли Выводы:

1. «Региональная идентичность» неразрывно связана с понятием «исторической традиции». Люди всегда имеют определенное отношение к своему прошлому, поскольку история дает обоснование идентичности. А политика идентичности является ответом на специфический вызов глобализации — усугубление конфликтов между людьми, ощущающими, что они живут в глобальном мире, и людьми локальной культуры. Соотношение глобального и локального начал не может быть описано посредством совмещения или наложения.

2. Будущее ЦА зависит от стран Евразийского континента. Евразия резко отличается от, назовем условно, Большого Запада тем, что он крайне асимметричен, его регионы и страны очень не похожи друг на друга. Это не Запад, где политические системы и системы ценностей различных стран и народов достаточно близки и даже составляют единое целое во многих отношениях. Вместе с тем и у государств нашего континента также есть много общего, однако, оно несколько иного плана

3. Система национальной и региональной безопасности является механизмом защиты жизненно важных интересов нации, государственных и общественных институтов, интересов личности. Однако политика обеспечения безопасности в отдельных республиках смещена в сторону защиты узкогрупповых интересов, и не направлена на защиту интересов личности.

4. Внешние угрозы менее актуальны, чем внутренние. Наиболее актуальные проблемы сосредоточены в социально-экономической сфере. Накопление внутренних проблем происходит на фоне замкнутости политических систем при отсутствии каналов продвижения общественных интересов. Слабость коммуникационных каналов может спровоцировать эффект «лопнувшего парового котла».

5. Самым серьезным недостатком системы национальной и региональной безопасности является неадекватное восприятие исходящих угроз. Степень исходящих угроз либо намеренно завышается, либо намеренно занижается

6. В то же время не стоит отрицать роль внешнеполитических и геополитических факторов в провоцировании конфликтов в республиках Центральной Азии. Нейтрализация этих факторов давно бы позволила локализовать тлеющие конфликты, однако присутствие интересов других стран осложняет данную задачу. Задача экстремистских организации в Центральной Азии состоит в том, чтобы привести в действие внутренний механизм конфликта.

7. При движении с запада на восток постсоветского пространства видно существенное повышение геополитической неопределенности, имеющие глубокие исторические корни. В Центральной Азии геополитическая неопределенность достигает максимума за счет роста влияния Китая и других стран АТР.

8. Сложность складывающейся системы региональных взаимодействий в ЦА заключается в том, что разные типы ресурсов несимметрично распределены между государствами — внешними игроками. Ключевые политические силы в регионе (по критериям политического влияния и военного присутствия) — Россия и США; к ним начинает приближаться Китай. Ключевые экономические игроки (по параметрам торговли, экономической помощи, инвестиций, ремиссий капитала трудовыми мигрантами) — Россия и ЕС; к ним же начинает приближаться КНР. Ключевые игроки в сфере идеологической и культурно — идентификационной (культурно — цивилизационная, историческая общность, привлекательность модели развития и предлагаемого региону проекта) — Россия, Турция, Иран, к ним постепенно начинают приближаться ЕС и Китай.

9. «Сложившаяся в некоторых централоазиатских странах неопатримониальная политическая система способна поглотить и потратить „нецелевым образом“ очень большие средства внешних спонсоров, направленные на реализацию тех или иных проектов развития». С другой стороны, ЦА как международный регион не способна поддерживать свою стабильность за ситуацию или стремление к «свободе рук» является основной дилеммой российской политики в этой части мира.

9. В силу того, что ряд стран ЦА легко номинально принимает любые интеграционные проекты, не беря на себя реальных обязательств, нельзя считать вступление их в те или иные международные организации признаком успеха политики внешних игроков. Более того, это вступление и выход, зачастую принимает циклический характер.

[1] Сафронов В. В. Потенциал протеста и демократическая перспектива // Журнал социологии и антропологии. 1998. № 4. C. 116−130.

[2] Рахмон.Э. Р. Тысячу лет в одну жизнь // Душанбе — 2004. С. 23−24

[3] Крылов М. П. Региональная идентичность в историческом ядре Европейской России // 2005. С. 4−6

[4] Сафронов В. В. Потенциал протеста и демократическая перспектива // Журнал социологии и антропологии. 1998. № 4. C. 116−130.

[5] См. там же

[6] http://www.dissercat.com/content/regionalnaya-identichnost-v-sovremennoi-rossii-tipologicheskii-analiz?_openstat=cmVmZXJ1bi5jb207bm9kZTthZDE7

[7] Забирова А. Т Формирование, легитимация и воспроизводство идентичности в постсоветском Казахстане // 2003.С. 1−8

[8] Ибраева Г. К. Из опыта поисков национальной идентичности и легитимных структур управления в Кыргызстане // 2007.С. 2−16

[9] Ибраева Г. К. Из опыта поисков национальной идентичности и легитимных структур управления в Кыргызстане // 2007.С. 2−16

[10] Ибраева Г. К. Из опыта поисков национальной идентичности и легитимных структур управления в Кыргызстане // 2007.С. 2−16

[11] Казанцев А. А. Большая игра с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия // Наследие Евразии // Москва 2008

[12] Казанцев А. А. Большая игра с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия // Наследие Евразии // Москва 2008

[13] Казанцев А. А. Большая игра с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия // Наследие Евразии // Москва 2008

[14] Казанцев А. А. Большая игра с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия // Наследие Евразии // Москва 2008