Феномен смысла и социальная реальность в контексте теории Ж. Лакана
Сегодня очевидно, что в основе любого направления синтеза в социальных науках лежит необходимость учитывать как объективные социальные связи и образования, так и субъективность социального действия, субъективность, которая укоренена в антропологию и культурные традиции в большей мере, нежели чем в личностные особенности субъекта. Важнейшей методологической проблемой становится «стыковка» двух… Читать ещё >
Феномен смысла и социальная реальность в контексте теории Ж. Лакана (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Содержание
- Жак-Мари Эмиль Лакан (1901−1981), французский психоаналитик и социальный мыслитель, синтезировал в своей дискурсивной и терапевтическй практике идеи классического психоанализа иктурализма
Прежде чем обратиться к интересующей нас в концепции Лакана теме, направлениям общественной мысли, которые помогли ей сформироваться, и возможным способам исследования ее в социологии, оговоримся, что мы не ставим перед собой цели подробно рассмотреть всю его теорию. Мы затронем лишь те ее положения, которые, на наш взгляд, представляют наибольший интерес с точки зрения социологии, поскольку позволяют раскрыть основания социальности в человеке. Прежде всего, это, конечно, «символический регистр», через посредство которого Лакан определяет самую суть социального и в котором синтезированы такие понятия, как смысл и язык, социальная реальность и проблематика человеческого Я. Сам Лакан считает, что любое гуманитарное знание должно основываться на учении о символе, поскольку лишь апелляция к символу способна непротиворечивым образом описать реальность человеческих отношений.
Скажем коротко о Лакане. Жак Лакан получил степень доктора медицины в Париже и затем занимался изучением психиатрии под началом А. Клода и Г. Клерамболя. Знания, полученные Лаканом в этой области, относились к старой школе психиатрии, которая отнюдь не симпатизировала учению Фрейда и всячески противилась проникновению психоанализа во Францию. Как меткий диагностик-клиницист он добился уважения коллег много раньше, чем к нему пришло широкое признание. В 1951 г. Лакана начал вести семинары, которые были открыты для всех и собирали огромные аудитории.
Семинары Лакана, кроме того, что способствовали формированию не одного поколения аналитиков, более чем что-либо другое позволили вывести психоанализ за пределы узкого круга посвященных, сделать его предметом общественных дебатов и, более того, подчас доминирующей составляющей гуманитарных наук во Франции. О степени признания лакановского учения говорит тот факт, что слушателями и участниками его семинаров были многие известные ученые и философы, в частности, Л. Альтюссер, опиравшийся в своих теоретических построениях на исследования Лакана, К. Леви-Стросс, М. Мерло-Понти. Выпущенные в 1966 г. тексты этих семинаров («Ecrits») принесли Лакану славу и известность, беспрецедентную для психоаналитика. До этого момента он издал лишь одну книгу — на основе своей докторской диссертации (1932 г.), а также несколько статей в профессиональных журналах. В 1964 г. Лакан организовал школу психоанализа (Ecole Freudienne de Paris), успешно действовавшую до 1980 г.
В то же время, Лакан был вовлечен в активное противостояние с единственной инстанцией, имевшей право согласовывать деятельность как отдельных аналитиков, так и соответствующих обществ в разных странах — с Международной психоаналитической ассоциацией (МПА). Учитывая тот факт, что психоанализ не является легализированной наукой и ни одна медицинская ассоциация не может признать себя компетентной в определении его терапевтической ценности, признание со стороны МПА является необходимым и существенным моментом как для аналитического общества, так и для отдельного человека, и исключение из нее — очень серьезная санкция. Лакан из МПА был исключен. В 1964 г. на открытии очередной серии семинаров Лакан, сетуя на свое «отлучение» от МПА, проводит параллель со Спинозой, за ересь исключенным из еврейской общины в 1656 г. И хотя одни действительно рассматривали Лакана как еретика, другие, например, Л. Альтюссер, утверждали, что подобно Спинозе, он стал жертвой борьбы за научную честность. Тематика нашей работы не позволяет рассматривать здесь те положения теории и практики, в которых Лакан так резко разошелся с МПА, что за спорами последовала его изоляция. Скажем только, что этот факт послужил, одной из причин непризнания его учения среди американских психоаналитиков, и сейчас приверженцев его теории в США, где психоанализ очень популярен, можно встретить скорее на философских отделениях университетов, чем среди практикующих аналитиков.
Между тем, теория Лакана оказала огромное влияние на западноевропейскую гуманитарную мысль XX века и сыграла большую роль в заложении основ постструктурализма. Практически вся постструктуралистская мысль развивалась под его интенсивным влиянием, в условиях либо безоговорочного, либо критического восприятия его идей.
С точки зрения Лакана, люди становятся социальными существами лишь с усвоением языка. Именно язык конституирует человека как действующего субъекта. Лакан переосмыслил Фрейда с позиций лингвистического подхода ко всем явлениям культуры, с той позиции лингвистически ориентированного мышления, которая составляет одну из самых характерных черт гуманитарных наук второй половины XX в. Выдвинув идею текстуализации бессознательного, Лакан в значительной мере способствовал формированию нового представления о сознании человека — обоснованию той мысли, что рационально аргументированным дискурсом человеческое сознание не исчерпывается.
Лакан одним из первых выступил с критикой соссюровской модели знака, а также «деструктурировал» структуру личности Фрейда. Лакановская концепция децентрированного субъекта в постструктурализме превратилась в одну из наиболее влиятельных моделей представления о человеке не как об «индивиде», т. е. о целостном, неразделимом субъекте, а как о «дивиде» -фрагментарном, разорванном, смятенном, лишенном целостности человеке Новейшего времени.
У каждого времени свои неврозы, утверждает В. Франкл. Современное представление о субъекте, которому помогла сформироваться лакановская концепция, отнюдь не сводится к констатации тождественности человека самому себе, своему сознанию, но напротив, признает кардинальное и неизбежное несовпадение его социальных, «персональных» и биологических функций и ролевых стереотипов. Это непосредственно связано с «эмансипацией партикулярного», с индивидуализацией сознания современного европейского человека, жизнь которого в гораздо большей степени нагружена душевными переживаниями, чем это было в традиционной культуре. Современный человек автономен, он вынужден сам проводить грани между истиной и ложью, прекрасным и безобразным, моральным и аморальным. Его поведение не регулируется системой ритуалов, табу, инициаций, традиций, четко отделяющих должное от недолжного. Острая тяга к эмоциональному единству как следствие усиления, выдвижения на первый план «Эго», «собственного Я», индивидуальности приводит к экзальтации чувств, экзальтации переживания любви и смерти, которые занимают мысли и желания человека. Любовь, «все более интенсивная и перверсивная», становится кошмаром, навязчивым фантазмом XX века, и это на фоне реальности, где происходит распад семьи и увеличение количества страдающих людей. Процесс эмансипации разума, и, как его часть, эмансипация женщины, переосмысление ее социальной роли порождает серьезные трудности, угрожающие единству. Создаваемая в таком социальном контексте теория Лакана, его концепция символического позволила не только увидеть механизмы игры сознания современного человека, но и задала одно из возможных направлений поиска ответа на вопрос, каким же образом автономные индивиды в современном мире способны обеспечивать совместное существование.
Оценка учения Лакана исследователями противоречива. Так, Ж. Озиа, например, считает, что структуралистская мысль может быть полностью определена трудами Леви-Стросса, тогда как деятельность других французских структуралистов, в том числе и Ж. Лакана, следует рассматривать как своего рода экспансию. С другой стороны, английский исследователь Р. Янг утверждает, что «теоретическими источниками теоретических ссылок постструктурализма лучше всего могут быть работы Фуко, Лакана и Дерриды, которые разными путями довели структурализм до его пределов"1. Крупнейший лингвист Р. Якобсон рассматривает концепцию Лакана как плодотворнейшую ветвь в развитии психоанализа: «Одним из типичных примеров внимания психологов к речевой деятельности и к ее участникам может служить стремление психоаналитиков открыть privata privatissima языка путем попыток вербализации невербализованного, подсознательного опыта, внешнего воплощения внутренней речи- и здесь как для теории психоанализа, так и для практики психотерапии могут оказаться полезными исследования Лакана, касающиеся пересмотра и переосмысления корреляции между signans и signatum в мыслительном и языковом опыте пациента"2.
Можно указать на содержательный параллелизм в концепциях Лакана и Дерриды, Лакана и Альтюссера. Альтюссер, предпринявший попытку «инкорпорировать психоанализ Лакана в исторический материализм»,
1 Young R. Untying the text: A post-structuralist reader. L., 1981. P. 8.
2 Якобсон P. Избранные работы. М., 1985. С. 387. указывает, в частности, что Лакан — единственный до сих пор ученый, давший теории Фрейда толкование, достойное самого Фрейда.
М. Саруп говорит о том, что Лакан дебиологизирует человеческое сознание, утверждая, что биология всегда интерпретируется субъектом, будучи преломленной через язык. «Можно было бы сказать, что, сместив все определения с биолого-анатомического уровня на символический, он (Лакан. -М. Г.) показал, как культура накладывает свой смысл на анатомию"3.
К. Леви-Стросс, рассуждая о соотношении индивидуальной психики и социальной структуры, опирается, в частности, на исследование Лакана об агрессивности в психоанализе, когда говорит о том, что сходит с ума, отчуждается психически здоровый человек, потому что соглашается существовать в мире, определяемом исключительно отношением Я и другого4.
В целом же, лакановская концепция языкового сознания, оформилась в один из самых характерных постулатов Новейшего времени — постулат о текстуальности, повествовательности человеческого сознания — в «одну из самых модных, если не навязчивых фантасциентем современной культурологии"5.
Актуальность. Умножающиеся проблемы современного общества заставляют заново переосмысливать вопрос о фундаментальном смысле и основаниях социального бытия, в связи с чем значительно усилилась гуманитарная составляющая социологического знания. Это означает, что акценты в исследовании социального мира сместились с безличностных социальных структур на человека как субъекта действия, на человека в единстве его биопсихосоциальной природы. В этой связи особый интерес представляет обращение к теории структурного психоанализа Ж. Лакана, к его категории символического регистра, через посредство которой Лакан определяет суть и основу социального.
Смыслополагание, лежащее в основе программ действий социальных субъектов, определяет содержание и способы их активности, результаты
3 Samp М. An introductory guide to post-structuralism and postmodernism. N. Y., 1988. P. 8.
4 Леви-Стросс К. Предисловие к трудам М. Мосса // Мосс М. Социальные функции священного: Избранные произведения. СПб., 2000. С. 415
5 Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия: Эволюция научного мифа. М., 1998. С. 6. которой объективируются в социальной системе. Однако же, если определенная ценностно-смысловая система координат обусловливает интеграцию общества, то большинство характерных для современности общественных патологий имеет своей причиной как раз смысловой вакуум, «тревогу пустоты и утраты смысла» (П. Тиллих). Нравственный кризис, о котором столько сейчас говорится, есть не что иное как ощущение огромным числом людей бессмысленности своей жизни. Состояние «после оргии» (Ж. Бодрийяр), или говоря словами Ж. Лакана, состояние бессмысленного, «не связанного», не способного быть удовлетворенным желания, — это то состояние, на почве которого и развиваются патологии нашего общества: преступность, наркомания, алкоголизм, самоубийства. Охватывая большие социальные организмы, эти проблемы, безусловно, попадают в область компетенции социологии, но социологии, вооруженной, среди прочих, особой методологией и подходами -как правило, «качественными». К таковым можно отнести созданный Ж. Лаканом метод структурного психоанализа, исследующий бессознательные структуры социальных архетипов, на которых основаны смысловые ориентации личности.
Именно потому мы обращаемся в работе к этому методу, что сутью его является отыскание смысла как такового — смысла действия, смысла ситуации и, в конечном итоге, смысла жизни. Использование количественных методов, методов опроса для постижения субъективных человеческих смыслов представляется невозможным, поскольку зачастую приводит к упрощению социальной действительности и созданию в обществе различных мифов.
Аналитический опыт доказывает, что жизнь человека, хочет он того или нет, обязательно подчиняется определенному смыслу, который, хотя и принимает в жизни каждого свои уникальные формы, но всякий раз имеет своим основанием одни и те же правила человеческого общежития, социального взаимодействия. Увидеть и определить эти правила и помогает теория и методология структурного психоанализа. Если специфика социологических воззрений на смысл жизни заключается в признании его связи с социальным поведением человека, в изучении влияния социокультурных факторов на формирование смысложизненных ориентаций, то теория структурного психоанализа делает шаг к ответу на вопрос: а что вообще есть смысл? Она вскрывает глубинные смысловые структуры социальных взаимодействий, формирующие человеческое общество как таковое, и, в том числе, проливает новый свет на природу властных отношений.
На чем зиждется основополагающее для социума отношение господства и подчинения? В чем заключается смысл феномена власти и основная проблема, связанная с занятием властной позиции? Лакановская теория позволяет по-новому подойти к этим вопросам, поскольку выявляет прочную связь самих понятий власти и смысла, понятий, определяющих корень социальности. Эта теория стремится не только проследить их генезис с некоторой нулевой -доисторической, дообщественной — точки, но определить, каковы же общие правила «игры во власть» у современного человека, как они связывают каждого, кто за власть борется, а ведь к власти в социуме стремится любой субъект, будь то на политическом, экономическом, семейном, эротическом или любом другом уровне.
Человек никогда не способен овладеть властью во всей полноте, ибо связан существованием всевластного Другого (категория Закона, «символическая функция»), которому вынужден отвечать и подчиняться. Этот неписанный Закон (ведь ни одно конкретное выражение не является полным его воплощением), его глубинные смысловые структуры открываются субъекту (ребенку) в процессе социализации, в частности, через такие «проводники», как детская игра и сказки. Закон — Другой, смысл — является инстанцией, связывающей и контролирующей человеческое желание, залогом социальности.
Теория субъекта для Лакана является теорией власти и господства, которые нужно отличать от Закона. Именно со стремлением занять принципиально недоступную для человека властную позицию связаны столь распространенные в наше время неврозы. Выход из человеческого общества, чем является по сути как невроз, так и алкоголизм или наркомания, происходит в результате нарушения символического Закона, его смысловых структур.
Изучение этих структур представляется особенно важным ввиду изменения характера социальных связей в российском обществе, происходящего в последние годы. Это касается как производственно-экономической сферы, так и отношений между полами, семейной сферы и других. Оказавшись в новой социально-экономической ситуации, подобно ребенку нащупывая правила игры и стремясь «расписать закон по-новому», субъект лишь вновь и вновь убеждается в невозможности быть господином самому себе, в необходимости подчиняться той системе контроля, которая на бессознательном для индивида уровне цементирует общество. Теория структурного психоанализа позволяет понять характер этой системы и принципы ее действия.
Обращение к методу структурного психоанализа, вскрывающему механизм действия смыслового феномена, не только способствует более полному и глубокому пониманию социальных изменений и причин сопутствующих им проблем, но и намечает практические ориентиры в деятельности по их решению.
Объектом настоящей работы является феномен смысла в контексте той теории, которую развивает Ж. Лакан, — «символическая функция», позволяющая говорить о социальной реальности как таковой. Сразу нужно сказать, что здесь понятия смысл и символ являются синонимичными, поскольку смысловые структуры, определяющие социальность, механизм их действия идентичны стуктуре и механизму языка, который является «символической системой в чистом виде» и «первенствует над всеми другими типами коммуникативного символизма»: символическая (языковая) структура — это структура смысла как такового.
В качестве предмета исследования мы выделили из числа форм и средств, с помощью которых происходит реализация смысла в социуме, главным образом следующие: прежде всего это тема смерти и отсутствия, в которой раскрываются изначальные основания человеческого общежития, и непосредственно связанная с ней проблематика власти и смысла- эта тема находит отражение в столь древних обычаях, как жертвоприношение, ритуальное убийство правителя и др. Далее, это игра и сказка (миф) как символические системы, в которых субъекту (ребенку) впервые открывается феномен смысла и которые, являясь средством социализации, вводят субъекта в систему социального контроля. Кроме того, это остроумие и комическое как яркий пример восстановления нарушенной символической функции, преодоления конфликта. Также мы рассматриваем понятие социальной роли как единицу анализа поведения человека в социуме, позволяющую проследить, как символическая (социальная) функция опосредует индивидуальное человеческое поведение.
Цель данной работы состоит в том, чтобы выявить специфику символического (смысла) как феномена, определяющего социальность.
Основная задача нашего исследования заключается в том, чтобы показать возможный способ применения теоретических разработок структурного психоанализа в социологическом и социально-психологическом исследовании.
Теоретико-методологическая основа работы. Комплексный характер исследования обусловил привлечение значительного числа концепций, послуживших для автора методологическим ориентиром. Это социология Э. Дюркгейма- концепции социальной антропологии- психоаналитическая теория- некоторые положения философии Г. В. Ф. Гегеля и А. Кожева- концепции структурной лингвистики и структурной антропологии- психологические и социально-психологические теории.
Социологическая концепция Э. Дюркгейма непосредственно посвященна тому, что у Лакана выступает как символическая функция, а у Леви-Стросса как необходимость «искать символические корни общества», т. е. проблематике смысла, символической, религиозной по своему содержанию природе общества.
Проблематика лакановского символического регистра, его связь со смертью, отсутствием и властью выявляется исследованиями в области социальной антропологии и прежде всего такими авторами, как Дж. Фрэзер, Э. Тайлор, Дж. Мак-Леннан, В. Робертсон Смит, Л. Леви-Брюль, М. Мосс и др., их анализом феноменов тотемизма, табу, запрета инцеста, обычаев предания смерти правителей и жертвоприношения. В этих явлениях раскрывается суть социального как отношения к запрету, что и обоснует в своей теории Лакан. Особняком в этом ряду стоит работа 3. Фрейда «Тотем и табу» (1912), предлагающая оригинальное решение проблемы социальности, становления человеческого общества.
Можно сказать, что концепция Лакана сформировалась под влиянием, с одной стороны, философских учений М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, Г. В. Ф. Гегеля (а точнее, А. Кожева, давшего свое, специфическое толкование гегелевским текстам), психологической теории А. Валлона, сюрреалистов (А. Бретона, М. Эрнста, С. Дали и др.)6, а с другой, структурной лингвистики Ф. де
6 Об этом см.
Приложение
Соссюра, работ по фонологии Р. Якобсона и структурной антропологии К. Леви-Стросса. Основой же лакановского учения, безусловно, является толкование текстов 3. Фрейда, ибо Лакан постоянно подчеркивает, что выделяет символическую функцию лишь вслед за ним.
Для демонстрации форм, в которых символическая (смысловая) функция проявляет себя наиболее очевидно, мы обратились к теориям, описывающим такие феномены, как социальная роль (Б. Биддл и Е. Томас, Дж. Мид, Г. Блумер и М. Кун, Я. Морено, Р. Линтон, Э. Гоффман, Т. Парсонс, Т. Шибутани, И. Кон, Н. Левитов, В. Ольшанский, К. Романова, А. Кроник, Е. Кроник, Е. Ануфриев и др.), игра (3. Фрейд, Ж. Лакан, И. Хейзинга, Я. Морено, Л. Выготский, Лебедева М., А. Спиваковская, Д. Эльконин и др.), сказка и миф (В. Пропп, Е. Мелетинский, К. Леви-Стросс, А. Греймас, А. Потебня, Я. Голосовкер, Н. Рошияну и др.), юмор (3. Фрейд, В. Пропп, Д. Лихачев, Л. Столович, Л. Карасев, А. Дмитриев, М. Бороденко, Ю. Борев и др.)
Метод. Метод исследования, применявшийся в настоящей работе, можно определить как теоретический анализ социологических, социально-антропологических и социально-психологических теорий. К изучаемым текстам мы применяли метод самого Лакана, т. е. отыскивали в тексте ключевые понятия и описывали сценарий их употребления в дискурсе.
Эмпирической базой исследования служат тексты различных авторов, посвященные разнообразной социальной проблематике, в которой наиболее очевиден механизм действия символической функции: тотемистической организации первобытного общества и характерным для нее обычаям, игре, сказке, социальной роли, юмору и др.
Степень научной разработанности проблемы. Теория Лакана, его концепция символического оказала огромное влияние на западноевропейскую гуманитарную мысль XX века. Она сыграла большую роль в заложении основ постструктурализма. Практически вся постструктуралистская мысль развивалась под его интенсивным влиянием, в условиях либо безоговорочного, либо критического восприятия его идей.
Во Франции концепция Лакана была, да и сейчас остается неослабной и непосредственной константой теоретической мысли — идея о языковом, дискурсивном характере человеческого сознания и его изначальной расщепленности стала одной из базовых идей французского постструктурализма. Значение Лакана для формирования постструктуралистской доктрины тем более очевидно, что критика его теории в трудах постструктуралистов — Ж. Дерриды, М. Фуко, Ж. Делеза, Ф. Гваттари, Лиотара, феминистов — не ослабевает. Нельзя отрицать тот факт, что все они в той или иной мере основываются на его постулатах, исходят из них и практически развивают их. Среди наиболее верных последователей и интерпретаторов Лакана во Франции следует отметить следующих: Ж. Лапланш, Ж. Б. Понталис, С. Леклер, М. Маннони, Д. Ганн и др.
В Англии концепция Лакана была усвоена в форме, сильно опосредованной социологическими теориями Альтюссера, Машере, Грамши и Лукача. Здесь развитие его идей связано с фамилиями К. Белей, Р. Кауард, Э. Истхоупа, К. Батлера, Дж. Эллиса, К. МакКейба, С. Хита и др.
В среде американских ученых, где интерес к Лакану оставался более чем умеренным, можно выделить Ю. Кристеву, М. Сарупа, У. Морриса и др.
В нашей стране концепция Лакана до сих пор, к сожалению, не получила должного развития. Среди отечественных авторов теория Лакана рассматривалась как одно из направлений постструктуралистской мысли в работах Н. Автономовой, Л. Филиппова, И. Ильина, и в сугубо психоаналитическом ее аспекте у К. Налчаджян, В. Сафронова, С. Зимовца.
Научная новизна работы. Среди российских исследователей до сих пор игнорируется возможность использования концепции Лакана для теории и практики социологии и социальной психологии, что, возможно, является следствием парадоксально малой известности и неизученности его теории в нашей стране. В работе представлены некоторые основные понятия лакановского учения в их качестве синтеза различных направлений гуманитарной мысли, и кроме того, показан возможный способ применения метода Лакана в социологии, в частности для анализа различных текстов.
В настоящем исследовании предложен анализ социальной роли, игры, мифа и сказки, комического, а также темы смерти и власти с точки зрения проявления в них смыслового феномена, который у Лакана получил название символического регистра.
Нужно заметить также, что в социологии лакановскую теорию полезно применять не только для анализа текстов, но и использовать его метод при проведении мягких (недирективных) интервью, что может служить предметом отдельного исследования.
Значимость работы. Теоретическая значимость работы состоит в анализе подхода Ж. Лакана к проблеме социальности, в раскрытии социологической перспективы его учения, связанной с проблематикой власти и социального контроля. В работе анализируются характерные для общества бессознательные смысловые структуры, контролирующие индивидуальное поведение человека. Именно в этих бессознательных структурах, и прежде всего в языке (а не в сознательных ментальных построениях и даже не в социальных институтах), социальная реальность себя и обнаруживает.
Работой внесен определенный вклад в социологическое понимание генезиса и структуры социальности, а также феномена власти.
Материал исследования может быть привлечен для разработки и преподавания социологических и психологических дисциплин.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Феномен смысла, определяющий всю структуру человеческих взаимодействий, своим изначальным основанием имеет отношение человека к смерти и запрету. Это отношение лежит в корне социальности. Запрет есть создание имени (Бога, Закона). Социальность имеет «договорную основу», она является соглашением по поводу общего для всех запрета произвола, который угрожает смертью, и невозможности непосредственной реализации желаний вне установленных для этого правил.
2. Позиция господства, власти во всей ее полноте — позиция, имеющая отношение к смерти, — субъекту оказывается недоступной, поскольку человеческое желание всегда связано необходимостью признания Другого, что находит выражение в признании конкретного другого, и это является залогом социальности. Всевластен не субъект, но тот, кто отсутствует -Другой, Бог, символический Закон. Именно он является инстанцией контроля и власти, создающей человеческое общество, власти тем более всесильной, чем менее субъекту о ней известно.
3. Смысл, который находит свою форму в символической (языковой) структуре, всегда оказывается связан с некоторым отсутствием, с «предметом в латентном состоянии», с невозможностью непосредственного действия или присутствия объекта «здесь и теперь». Смысл не объективируется абсолютно и до конца, воплощаясь в большом количестве объектов, ни один из которых не представляет его полностью. Будучи создан противоположностью, отнесенностью к отсутствию, в человеческих взаимодействиях смысл, истина избегает прямого, наглядного, непосредственного воплощения, всегда оставаясь как бы за кадром реальности. Доказательством тому служат, в частности, сказки и мифы, остроумие, но также и непосредственная детская речь, часто вызывающая смущение и замешательство взрослых.
4. Детская игра и сказка (миф), являясь средствами социализации, вводят субъекта (ребенка) в систему социального контроля. Построенная по принципу оппозиции означающих, детская игра является для ребенка дверью в мир символического, первым опытом исполнения социальных ролей и усвоения их символической структуры. Сказка и миф являются символическими (языковыми) системами, организация элементов в которых осуществляется по принципу противопоставленности и непротиворечия, что находит выражение, в частности, в их заведомой ложности. Сказка и миф -сложные логические инструменты, представляющие практически не представимую в сознании истину в виде комбинаций доступных сознанию образов. Фольклор и
литература — народное и индивидуальное творчество -соотносятся так же, как символическое и воображаемое. Являясь результатом народного — не индивидуального — творчества, сказка содержит устойчивые образцы и типы социальных связей: отношение к другому- отношение к запрету- типы мужского и женского поведения и т. д.
5. Социальная роль представляет собой феномен на стыке социального (символического) и воображаемого (индивидуального). Социальная роль является принятием на себя образа другого. Однако, этот образ, или индивидуальное исполнение роли, необходимо опосредуется символическим законом. Символическое, слово диктует для этого образа рамки. Символическая структура роли ограничивает, связывает желание субъекта, поскольку прежде всего обязывает его признать необходимость и ответственность за свои действия, соответствующие данной роли, признать запрещения, которые она налагает. И это не только является залогом формирования здоровых отношений с социумом, но и дает возможность удовлетворения желания, которое, если оно абсолютно свободно и не связано, не может быть удовлетворено вообще. 6. Механизм действия комического является одним из способов воплощения открытой ребенку, но угнетаемой взрослым истины. Юмор постоянно обращает человека к языку ребенка, открытого смыслу, использует саму форму детского языка. Комическое, остроумие, благодаря своей форме противоречия, обходит невозможность или затрудненность прямого произнесения некой истины вслух, демонстрируя особенность речи сообщать основное посредством умолчания. Остроумие позволяет субъекту освободиться от воображаемой (объектной) зависимости, преодолеть чувство субъективной ущемленности, которое вызывает в нем сравнение себя с образом другого, благодаря чему становится возможным преодоление напряжения или ослабление конфликта. Остроумие позволяет вновь определить свое место в отношении другого в рамках символической системы, идентифицировать себя через посредство символического закона.
Апробация работы. Работа была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова в мае 2001 г. Основные положения и
выводы диссертации нашли отражение в научных публикациях автора.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и
приложений. В первой главе «Проблематика символического» рассматривается тема отношения человека к смерти, власти и запрету как изначальной основы социальности и смысла как такового. Путем анализа некоторых социологических и антропологических теорий здесь вводится понятие символической (смысловой) функции, или «функции имени Отца», в том виде, в каком эта функция выступает у Лакана. Во второй главе «Символическое и воображаемое в теория Ж. Лакана» речь идет о тех основных положениях лакановской теории и повлиявших на их формирование направлениях научной мысли, в которых раскрывается структура и механизм символической функции. В третьей главе «Действие символического регистра в социальной жизни» рассматриваются пути и средства реализации смысла в социуме на примере анализа социальной роли как феномена на стыке социального (символического) и индивидуального (воображаемого) — механизма
Какие выводы можно сделать из описания действий юродствующего? Не будем забывать, что юродствующий — человек, берущий на себя смелость открывать то, что должно быть и обычно бывает скрыто, обнажать правду, обличать. Действия его наполнены определенным смыслом и обращены к другому, к толпе, ведь именно на людях он надевает маску безумия, которую слагает с себя, оставшись наедине с собой. Т. е., действия юродствующего социальны. Цель их достигается в смехе, и смех в данном случае есть результат признания противоречия, а именно в противоречии обретает свою форму истина.
Смеховые действия разрушают привычные, обыденные значения. Как мы уже говорили, разрушение этих значений означает разрушение образа, оков объектной связи. Смех дает свободу от образности. Ведь, согласно Лакану, наглядно воплощенная истина — уже не истина, уже догма. И поэтому юродствующий создает образ без-образия, т. е. такую форму, которая смыслу обратна: вызывающему обнажению, в буквальном смысле слова, безобразию, противостоит смысл — самоотречение, жертвенность. Тяготы, безобразие юродствования — это плата за свободу обличать.
Истину не может произнести субъект, отвечающий за свои слова, но лишь дурак, безумец или же ребенок. Именно затем прикидывается умалишенным юродствующий, чтобы быть свободным в смехе, произносить правду без стеснения: он безумец, какой же с него спрос? Смех вызывается противоречием: звучит мудрость — но из уст дурака. Вспомним, что и в сказке самый умный из сказочных героев — Иван-дурак. На юродивого он похож не только своей мудростью, но и тем, что мудрость его прикровенна. В культурологических работах отмечается, что Иван-дурак — это светская параллель юродивого «Христа ради».
И речь, и действия юродствующего очень динамичны, они противостоят неподвижности, статике образа, не позволяют на нем сосредоточиться. Разумеется, не всякое действие разрушает образ. Завороженность красивыми движениями животного или спортивным зрелищем — это завороженность образом. Разрушается же образ действием излишним, неуместным, противоречащим ему, подобно тем песням и движениям, которые противопоставляет благообразности, размеренности, степенности юродствующий.
Суть юродства — в обнажении противоречий, из которых рождается смысл, ибо неслучайно в Древней Руси противоречивость юродства была зафиксирована даже стилистически в ходячем оксюмороне «мудрейшее юродство».
По Лакану истина (Другой) — это то «место» в субъекте, где желание признания встречается с признанием желания. Истина рождается из столкновения двух противоположно направленных тенденций, и она стремится быть высказанной. О самом себе истина редко бывает очевидна, и будучи непризнанной, она находит пути для выражения в сновидениях, симптомах, ошибочных действиях. Однако, если субъект оказывается способным признать о себе нечто — а правда обычно нелицеприятна — то одним из путей ее реализации может стать остроумие. Остроумие, благодаря своей форме противоречия, обходит невозможность или затрудненность прямого произнесения некой истины вслух, демонстрируя удивительную особенность речи сообщать основное посредством умолчания. Оно обращает субъекта к языку ребенка, открытого смыслу.
Остроумие позволяет субъекту освободиться от объектной зависимости, преодолеть чувство ущемленности, которое всякий раз вызывает в нем сравнение себя с образом другого, благодаря чему и становится возможным преодоление напряжения или ослабление конфликта. Разрушая воображаемую связь, остроумие позволяет вновь определить свое место в отношении другого в рамках символической системы и признать собственные права и права другого, т. е., идентифицировать себя через посредство символического закона.
Итак, в настоящей главе мы рассмотрели действие символической функции в социуме. На примере феномена социальной роли было показано, как индивидуальное человеческое поведение опосредуется символическим, социальным законом, необходимостью признания ответственности и прав своих собственных и другого человека и подчинения установленным социумом правилам. Анализ детской игры позволил нам увидеть, как происходит включение субъекта (ребенка) в «измерение истины», усвоение им символического как внешней по отношению к нему структуры. Мы также рассмотрели миф и сказку, которые, будучи символическими, языковыми системами, многое способны сообщить о смысле мира, о законах человеческих отношений, представляя недоступную во всей полноте сознанию истину в виде комбинаций доступных сознанию образов. На примере механизма действия комического мы разобрали возможный способ восстановления нарушенной субъектом символической функции, позволяющий ему признать некую истину о себе и сохранить свою позицию в рамках символического закона.
Именно на символическом уровне определяется то, как будут складываться отношения человека с другим и каким будет образ этого другого, т. е. воображаемый уровень. Символическое, подчеркнем еще раз, оказывает определяющее воздействие на весь мир человеческого существования, причем такое воздействие тем более весомо, чем меньше человек знает о нем, поскольку влияние символического осуществляется до и помимо воли субъекта.
Заключение
.
Подход Ж. Лакана к проблеме смысла и истоков социальности, на наш взгляд, должен быть органически включен в социологический дискурс. Проблема символического находит разное выражение в работах социологов и антропологов, в зависимости от предмета, на котором концентрирует внимание исследователь. Но все они, безусловно, стремятся к одному — к отысканию смысла и законов человеческих взаимодействий, к определению сути и форм социальности. Власть и смерть, смысл и язык, желание и запрет, соотношение индивидуального человеческого Я и социальной структуры, «биологии и культуры» — вся эта проблематика объединена в лакановском понятии символического регистра. Рассматривая вслед за М. Моссом общественную жизнь как «мир символических отношений» и подчиняясь сформулированной К. Леви-Строссом необходимости «искать символические корни общества», мы постарались продемонстрировать, что самые разнообразные социальные феномены являются, по сути, формами проявления одного «символического закона», который Ж. Лаканом определяется как основание социальности в человеке.
Тенденция синтеза в социологической теории, истоки которой восходят к концу 60-х годов, продолжает успешно развиваться и, вероятно, становится господствующей в наше время. Сторонники единой теории соглашаются по поводу различий «структурного» и «деятельностного» взглядов на мир и необходимости преодоления противоречий, возникающих при выборе «холистической» или «индивидуалистической» перспективы. Первый из этих подходов, представленный в структурном функционализме, теории конфликта и теории обмена, предполагает представление об обществе как об объективной реальности, находящейся вне и над индивидами, состоящей из социальных фактов — совокупности императивных правил, организующих действие индивидов, которое по отношению к ним выступает как второстепенное и подчиненное.
Субъективистский взгляд на социальную структуру, воплощенный в теориях символического интеракционизма, феноменологической социологии и этнометодологии, акцентирует не проблему детерминирования поведения людей социальной структурой, а то, как люди в своей деятельности и общении производят, воспроизводят и изменяют социальные структуры, т. е. за основу берется индивидуальное действие и поведение. При этом, однако, иногда утрачивается само представление о социальной структуре, поскольку важнее оказывается процесс, в ходе которого она создается.
Сегодня очевидно, что в основе любого направления синтеза в социальных науках лежит необходимость учитывать как объективные социальные связи и образования, так и субъективность социального действия, субъективность, которая укоренена в антропологию и культурные традиции в большей мере, нежели чем в личностные особенности субъекта. Важнейшей методологической проблемой становится «стыковка» двух в одинаковой мере возможных методологических программ — раскрытие объективно-субъктивных связей на основе рефлексии понимания и построения модели, в которой организующим началом поведения изолированных индивидов выступает единство системы. Наиболее законченным примером системного подхода является теория Т. Парсонса, определяющего общественную систему как взаимосвязь институтов, интегрирующих традиции и роли, необходимые для существования социума. Но эта модель оказывается недостаточной, не улавливающей трудно уловимые механизмы внутренних мотивов поведения. Эти мотивы связаны прежде всего с интерпретацией власти и господства в той или иной общественной системе с помощью ценностей, которые определяют поведение людей и используются для управления. Однако, эти ценности не даны заранее, а синтезируются в самой человеческой жизнедеятельности, которая является процессом отнюдь не теоретическим и по большей части не рациональным, неосознаваемым.
Концепция Ж. Лакана в социальной теории не стоит отдельно как нечто чужеродное в ряду таких подходов, как аналитически-позитивистский, структуралистский, герменевтический и интеракционистский, но дополняет их и способствует поиску путей их синтеза. Лакан стремится к комплексному видению социальной структуры, которое предполагает и исходит из взаимодополнительности и взаимозависимости индивидуальных психических механизмов и социальных структур. Понимание человеческой психологии, с точки зрения Лакана, невозможно вне отнесенности ее к этнологии, истории и законотворчеству. Что представляет собой «миф об Эдипе» как некая условная ключевая точка отсчета в истории (и теории) человеческого общества? Это отнюдь не частная проблема индивида, стремящегося к запретному удовольствию, но глубинная психологическая структура, открывающая субъекту на бессознательном уровне законы структуры социальной. Эдипов комплекс — механизм интернализации социальной структуры, социальных отношений. Миф об Эдипе в лакановской теории оказывается интерпретационной моделью неэксплицируемого, «зашифрованного» в языке и находящего выражение в языковой коммуникации понимания власти и господства, свойственного современному обществу. Речь здесь идет об исследовании социальной реальности, обнаруживающей себя не в сознательных умопостроениях, а в бессознательных ментальных структурах, к которым можно приблизиться, изучая общественные институты, и прежде всего, в языке. Именно на уровне бессознательного мышления располагаются те фундаментальные феномены жизни сознания, которые обусловливают и определяют наиболее общие формы социальной реальности.
Любой психологический феномен в определенном смысле является и социологическим: психологическое отождествимо с социальным, поскольку лишь в социальном, а именно, в языке, оно обретает смысл. Различные моменты индивидуальной человеческой истории, разные способы физического выражения могут получить глобальное значение и стать целым только в форме тотального социального факта, который находит выражение в конкретном опыте некоторого локализованного во времени и пространстве народа и индивидуальном опыте его представителей.
С другой строны, доказательство социального может быть только психологическим. Смысл и функция какого-либо социального института, любой модальности социального — юридической, экономической, религиозной, эстетической и т. д. — не могут быть поняты до конца, если не установлено его влияние на индивидуальное сознание в форме определенного переживания. Т. е., взаимодополнительность психического и социального проистекает из того, что психическое является как простым значащим элементом для обширной символической системы, так и средством верификации некоторой социальной реальности.
Тотальный социальный факт трехмерен: любой социальный аспектсемейный, технический, экономический, юридический, религиозный и др. -воплощается, во-первых, в индивидуальной человеческой истории, и во-вторых, в «антропологии», т. е. системе интерпретации, учитывающей одновременно физический, физиологический, психический и социологический аспекты всех форм человеческого поведния. Поэтому исследование его предполагает совмещение социологического измерения и свойственных ему многочисленных синхронных аспектов с измерением историческим, т. е. диахроническим, и измерением физиопсихологическим. Именно таково, на наш взгляд, направление синтеза, которое задает теория Лакана.
Мы проанализировали понятие символической функции как основу того знания, которое сообщает нам психоанализ о природе человека. Вероятно, самым основным выводом аналитической теории и практики может служить следующее: все человеческое существование проходит через посредничество символа, регистр символического не просто служит общению людей, обмену информацией, но изменяет природу человека как биологического существа, вводя в человеческий мир измерение бытия.
Ключевым понятием в символическом регистре является понятие Закона. Закон, в свою очередь создается существующим в языке иррациональным запретом инцеста — пустой формой, необходимой для налаживания символической коммуникации. Выделяя символическую функцию, Лакан дает ей название «функция Имени Отца».
Именно в отношении к запрету — запрету как таковому — заключен залог полноценного человеческого существования в социуме, залог нормального, плодотворного общения. Человек как социальное существо возможен лишь потому, что он не первый. Родившись, он включается в отношение, которого он не избирал, которое установлено не им и смысл которого — лишение, отсутствие. Лишение, которое необходимо признавать, признавать невозможность, признавать запрет, не пытаясь при этом рационально его осмыслить. Признать невозможность получить то, что хочется, сделать то, что хочется — отнюдь не простая задача для человека. Сложно принять закон, существо которого состоит в отчуждении, лишении, но отчуждение несет уже само восприятие социальной структуры, и отчуждение это касается всего, что называют правами и свободами. В качестве стержня социальной организации отчуждение обусловлено существованием другого. Факт существования другого ограничивает мое действие как субъекта и подчиняет меня необходимости признавать это существование. Только признав другого и его права, я могу начать действовать, проявлять себя как субъект.
Отметим, что понятие «субъект» достаточно многозначнов нашем контексте оно означает следующее: субъект — это тот, кто действует сознательно, т. е. согласно своей воле, и несет ответственность за свои действия. Одно из значений этого слова во французском — подданный. В качестве субъекта человек действительно является подданным — подданным Закона, Другого. Этот Закон, установленный не им, и есть необходимость признания другого. Только после признания другого, которое выражается в символе бездействия, может начаться деятельность. Этот символ бездействия, например, смех или поклон при встрече, является по сути символом отказа от собственной воли, отдачи своей воли другому, признания того, что первыйон, а не я, но этот символ восстанавливает и самого человека в правах субъекта, за счет чего и возможно действие.
Отсутствие действия порождает речь, или, иначе, смысл. Неудавшееся действие, говорит Лакан, — это состоявшаяся речь. Описки, оговорки, «случайные» поступки сразу обращают к регистру смысла. Остроумная шутка как речь возникает тогда, когда не совершается какое-то агрессивное действие. И это опять же есть проявление Другого, регистра смысла, и доказательство того, что этот регистр неизбежно существует в том или ином виде и подчиняет себе все человеческое существование независимо от того, понимает это человек, или нет.
Символическое представляет собой закон — неуловимый, невыразимый, -подчинение которому делает недоступной для субъекта желанную позицию власти и господства. Символическое является инстанцией социального контроля — но при этом предоставляет возможность реализации и удовлетворения желания. Парадокс заключается в том, что лишь будучи связано запретом, лишь будучи реализовано частично и относительно, человеческое желание может быть вообще удовлетворено, а другими словами, оно может быть удовлетворено лишь в рамках символической социальной связи.
Нарушение действия функции имени Отца (символического регистра) приводит к неврозу, ее западание — к психозу. Все страхи и проблемы межличностного общения происходят вследствие непризнания безусловности функции имени Отца, символического закона, непризнания того, что он первичнее воли человека и ему принадлежит вся власть. То, как я определяю себя в символическом, находит выражение в моих непосредственных отношениях с окружающими меня людьми, т. е. в плоскости воображаемого. Иначе говоря, только идентифицировав себя с другим в символическом, т. е. ответив на вопрос: «Кто я?», я могу отвечать на вопрос: «Какой я?», т. е. действовать в соответствии с некоторым образом. Признание, определенность моей позиции в символическом позволяет мне в зеркальном общении с людьми (регистр воображаемого) избегать ссор, неприязни, обиды, ревности, ненависти и устанавливать диалог с другим.
Таким образом, в социальном мире воображаемое необходимо проходит через посредничество символического. Именно символическое, слово диктует свои рамки образу, символическая связь, символический закон определяет то, как субъект идентифицирует себя в социальной области и какой образ приобретает его Эго. Отметим также, что символическое отношение выходит за рамки сознания и зачастую представляется ему абсурдным. Смысл остается всегда как бы за кадром реальности и не может быть предствлен непосредственно «здесь и теперь» в одном конкретном образе. Поэтому включение субъекта в мир символа представляет собой сложный процесс, в котором преобладающее значение имеют неосознаваемые влияния, как мы могли убедиться на примере столь неоходимых детям сказок и мифов.
Все социальное бытие человека является своего рода речью, адресованной некой символической инстанции, различной в представлении разных людей, но одинаковой в ее функции созидания смысла человеческой жизни. Усвоение субъектом измерения истины приводит к необходимому подчинению закону, поскольку символическая система более или менее эквивалентна тому, что принято называть правилом, законом и что аналитическая теория выделяет как функцию имени Отца.
1. Августин Аврелий. Исповедь / Пер. с лат. И. Сергеенко. — М.: Гендальф, 1992.-541 с.
2. Автономова Н. С. Ж. Лакан // Современная западная философия: Словарь / Малохов В. С., Филатов В. П. М., 1991.-е. 148−149.
3. Автономова Н. С. Постструктурализм // Современная западная философия: Словарь / Малохов В. С., Филатов В. П. М., 1991. — с. 243−246.
4. Автономова Н. Психоаналитическая концепция Ж. Лакана // Вопросы философии, 1973. — № 11.-с. 143−151.
5. Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977. — 271 с.
6. Андреева Г. М. Современная социальная психология на Западе: (Теоретические направления) / Г. М. Андреева, Н. Н. Богомолова, Л. А. Петровская. М., МГУ, 1978. — 272 с.
7. Анекдоты литературные. Минск: Литература, 1998. — 351 с.
8. Антология французского сюрреализма: 20-е годы / Сост., вступ. ст., пер. с фр. и коммент. С. А. Шаева, Е. Д. Гальцовой. М.: Гитис, 1994. — 390 с.
9. Арон Р. Этапы развития социологической мысли / Общ. ред и предисл. П. С. Гуревичапер. с фр.А. И. Рычагов, В. А. Скиба. М.: Прогресс, Универс, 1993.-606 с.
10. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Сост., общ ред., вступ. ст. Г. К. Косиковапер. с фр. Г. К. Косикова и др. М.: Прогресс, 1994. — 615 с.
11. Беккер Г. Современная теория священного и светского и ее развитие // Современная социологическая теория в ее преемственности и изменении. -М.: Изд. иностр. лит., 1961.
12. Белла Р. Социология религии // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы / Сокр. перев. с англ. В. В. Воронина, Е. В. Зиньковскогоред. и вступ. ст. Г. В. Осипова. М.: Прогресс, 1972. с. 265 282.
13. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Под ред., вступ. ст. и коммент. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1974. — 444 с.
14. Бергсон А. Смех / Пер. с фр. М.: Искусство, 1992. — 127 с.
15. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры / Пер. с англ. А. В. Ярко, Л. Г. Ионина. СПб. — М.: Университетская книгаACT. -1996. — 399 с.
16. Бессознательное. Его открытие, его проявление: от Фрейда к Лакану / Европейская школа психоанализа. М.: Коллоквиум московского круга, 1992.-96 с.
17. Блонский П. Педология: Кн. для преп. и студ. высш. пед. уч. зав-й. М.: ВЛАДОС. — 1999.-287 с.
18. Бодалев А. А. Личность и общение: Избр. психол. тр. 2 изд., перераб. — М.: Междунар. пед. акад., 1995. — 324 с.
19. Бодалев А. А. Психология межличностного общения / Ряз. высш. шк. -Рязань, 1994.-89 с.
20. Борев Ю. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М.: Искусство, 1970.-268 с.
21. Бороденко М. Два лица Януса-смеха: Учебное пособие. Ростов н/Д, 1995. -86 с.
22. Валлон А. Психическое развитие ребенка / Пер. с фр.- вст. ст. Л. Анцыферова. М.: Просвещение, 1967. — 196 с.
23. Вебер М. Избранное. Образ общества / Пер. с нем. М.: Юрист, 1994. -702с.
24. Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем.- сост., общ. ред. И послесл. Ю. Н. Давыдовапредисл. П. П. Гайденко. М.: Прогресс, 1990. — 804с.
25. Вирмо А., Вирмо О. Мэтры мирового сюрреализма / Пер. с фр. Т. Б. Евдокимовой и др. СПб.: Акад. проект, 1996. — 286 с.
26. Выготский Л. Игра и ее роль в психическом развитии ребенка // Вопросы психологии. 1966. — № 6. — с. 62−76.
27. Гаазе-Рапопорт М. Г. Порождение структур волшебных сказок / М. Г. Гаазе-Рапопорт, Д. А. Поспелов, Е. Т. Семенова. М., 1980. — 20 с.
28. Гегель Г.-В.-Ф. Феноменология духа // Система наук. 4.1. СПб.: Наука, Санкт-Петерб. отд-ние, 1992, — 441 с.
29. Герцен А. Собрание сочинений: В 30 т. / АН СССР. Ин-т миров, литер, им. А. М. Горького. T.XIII. — М.: АН СССР, 1958.
30. Голосовкер Я. Логика мифа / АН СССР, Ин-т Востоковедения. М.: Наука, 1987.-217 с.
31. Громов И. А. Западная теоретическая социология / И. А. Громов, А. Ю. Мацкевич, В. А. Семенов. СПб.: Ольга, 1996. 286 с.
32. Деррида Ж. Эссе об имени / Пер. с фр. Н. А. Шматко. М.: Ин-т эксперим. социологииСПб.: Алетейя, 1998. — 190 с.
33. Дмитриев А. Социология политического юмора: Очерки. М.: РОССПЭН, 1998.-330 с.
34. Дмитриев А. Социология юмора. Очерки / РАН. Отд-е филос., социол., психол. и права. М., 1996. -213 с.
35. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии / Пер. с фр. и послесл. А. Б. Гофмана. М.: Наука, 1991. — 572 с.
36. Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд / Пер. с фр. А. Н. Ильинского. М.: Мысль, 1994. — 399 с.
37. Дюркгейм Э. Социология: Ее предмет, метод, предназначение / Пер. с фр. -М.: Канон, 1995.-349 с.
38. Ершов П. М. Технология актерского искусства // Сочинения: В 3 т. / Рос. Открытый ун-т. М.: ТОО «Горбунок», 1992. Т. 1. -285 с.
39. Зэлдин Т. Все о французах / Пер. с фр. С. Г. Ломидзепослесл. И. М. Бунина. -М.: Прогресс, 1989. -440 с.
40. Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия: Эволюция научного мифа. М.: Intrada, 1998. — 225 с.
41. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.
42. История социологии / Под общ. ред. А. Н. Елсукова и др. Минск: Вышэйшая школа, 1997. — 384 с.
43. История теоретической социологии: Социология XIX века (Профессионализация социально-научного знания): В 3 т. / РАН. Ин-т социологии. Т. 1. — М.: «Издательство Магистр», 1998. — 448 с.
44. История теоретической социологии: В 3 т. / РАН. Ин-т социологии. Т. 2, 3. -М.: Канон, 1998.
45. Карасев Л. Парадокс о смехе // Квинтэссенция: Филос. альманах. М.: Политиздат, 1990, — с. 341−371.
46. Карасев Л. Философия смеха / Рос. гуманит. гос. ун-т. М., 1996. — 221 с.
47. Кожев А.
Введение
в чтение Гегеля / Пер. с фр. // Новое литературное обозрение. 1995. — № 13. — с. 59−77.
48. Кожев А. Тирания и мудрость / Пер. с фр. // Вопросы философии. 1998. -№ 6.-с. 92−120.
49. Козлов Н. Искусство общения в психологии межличностных отношений. -М., 1989.-26 с.
50. Кон И. Ребенок и общество: (Историко-этнографическая перспектива) / АН СССР, Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. М.: Наука, 1988. -269с.
51. Кон И. Социология личности. М.: Политиздат, 1967. — 383 с.
52. Конт О. Дух позитивной философии: (Слово о положительном мышлении). -Спб.: «Вестник знания», 1910.
53. Конт О. Курс позитивной философии. Спб., 1912.
54. Кравченко Е. И. Мужчина и женщина: взгляд сквозь рекламу // Социологические исследования. 1993. — № 2. — с. 117−131.
55. Кравченко Е. И. Творя и познавая себя // Социологические исследования. -1993. -№ 11.-С.58−66.
56. Кравченко Е. И. Эрвин Гоффман. Социология лицедейства / Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова. М., 1997. — 222 с.
57. Кроник А., Кроник Е. В главных ролях Вы, Мы, Он, Ты, Я: Психология значимых отношений. М.: Мысль, 1989. -204 с.
58. Кули Ч. Социальная самость // Американская социологическая мысль: Тексты / Под. Ред. В. И. Добренькова. М.: Московский Университет Бизнеса и Управления, 1996. — С. 314−328.
59. Кули Ч. Первичные группы. // Американская социологическая мысль: Тексты / Под. Ред. В. И. Добренькова. М.: Московский Университет Бизнеса и Управления, 1996. — С. 328−333.
60. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб.: Акад. проект, 1997. — 122 с.
61. Лакан Ж. Значение фаллоса // Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда / Пер. с фр А. К. Черноглазова, М. А. Титовой. -М.: «Русское феноменологическое общество», изд. «Логос», 1997. с. 137 148.
62. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. // Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после.
63. Фрейда / Пер. с фр А. К. Черноглазова, М. А. Титовой. М.: «Русское феноменологическое общество», изд. «Логос», 1997. — с. 54−88.
64. Лакан Ж. Семинары, Книга 1: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/1954) / Пер. с фр. М. А. Титовой, А. К. Черноглазова. М.: Гнозис, Логос, 1998.-432 с.
65. Лакан Ж. Семинары, Книга 2: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/1955) / Пер. с фр. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис, Логос, 1999.-520 с.
66. Лакан Ж. Стадия зеркала и ее роль в формировании функции Я // Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда / Пер. с фр А. К. Черноглазова, М. А. Титовой. М.: «Русское феноменологическое общество», изд. «Логос», 1997. — с. 7−15.
67. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе / Пер. с фр. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис, 1995. — 192 с.
68. Лебедева М. Психологический анализ имитационной игры: Дис. канд. психол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносоваф-т психологии. М., 1980. — 220 л .
69. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Пер. с фр. -М.: Педагогика-Пресс, 1994. 602 с.
70. Леви-Стросс К. Первобытное мышление / Пер. с фр. А. Б. Островского М.: Республика, 1994. — 382 с.
71. Леви-Стросс К. Предисловие к трудам М. Мосса // Мосс М. Социальные функции священного: Избранные произведения / Пер. с фр. под общ. ред. И. В. Утехина. СПб.: Евразия, 2000. — с. 404−434.
72. Леви-Стросс К. Структура мифа // Структурная антропология: (Сб. пер. с фр.) М.: Наука, 1985. — 536 с.
73. Леви-Стросс К. Элементарные структуры родства // Структурная антропология: (Сб. пер. с фр.) М.: Наука, 1985. — 536 с.
74. Леви-Стросс К. Язык и общество // Структурная антропология: (Сб. пер. с фр.) М.: Наука, 1985.-536 с.
75. Левитов Н. Теория ролей в психологии // Вопросы психологии. 1969. — № 6.
76. Лейте Г. Психодрама: Теория и практика: Классическая психодрама Я. Морено / Пер. с нем. М.: Прогресс: Универс, 1994. — 351 с.
77. Лихачев Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука: Ленингр. отделение, 1976. — 200 с.
78. Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука: Ленингр. отделение, 1984. -295 с.
79. Малиновский Б. Магия, наука и религия / Пер. с англ. М., 1998. — 288 с.
80. Малиновский Б. Научная теория культуры / Пер. с англ. М.: ОГИ, 1999. -205 с.
81. Майерс Д. Социальная психология: Учебное пособие / Пер. с англ. СПб.: Питер, 1997. — 684 с.
82. Марков Б. В. Храм и рынок: Человек в пространстве культуры. СПб.: Алетейя, 1999.-304 с.
83. Мелетинский Е. Избранные статьи. Воспоминания / Рос. гос. гуманит. ун-т. -М., 1998.-571 с.
84. Мелетинский Е. Поэтика мифа. М.: Вост. лит.- Шк. «Яз. рус. Культуры», 1995.-406 с.
85. Мид Дж. Аз и Я. // Американская социологическая мысль: Тексты / Под. Ред. В. И. Добренькова. М.: Московский Университет Бизнеса и Управления, 1996. — С. 225−235.
86. Мид Дж. Интернализованные другие и самость// Американская социологическая мысль: Тексты / Под. Ред. В. И. Добренькова. М.: Московский Университет Бизнеса и Управления, 1996. — С. 222−225.
87. Мид Дж. От жеста к символу II Американская социологическая мысль: Тексты / Под. Ред. В. И. Добренькова. М.: Московский Университет Бизнеса и управления, 1996. — С. 213−222.
88. Мид М. Отцовство у человека социальное изобретение // Культура и мир детства. — М., 1967.
89. Михайленко Н. Проблемы дошкольной игры: психолого-педагогический аспект. -М., 1987.
90. Морено Я. Театр спонтанности / Пер. с нем. Красноярск: Фонд ментального здоровья, 1993. — 123 с.
91. Мосс М. Социальные функции священного: Избранные произведения / Пер. с фр. под общ ред. И. В. Утехина. СПб.: Евразия, 2000. — 444 с.
92. Налчаджян К. Критический анализ трактовки личности и бессознательного в психоаналитической концепции Ж. Лакана. Дис. канд. психол. наук / Ереван, гос. пед. ин-т рус. и иностр. яз. им. В. Я. Брюсова. 121 л.- 1989.
93. Парыгин Б. Основы социально-психологической теории. М.: Мысль, 1971. -351 с.
94. Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка / Пер. с фр. М.: ПедагогикаПресс, 1999.-526 с.
95. Потебня А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. — 622 с.
96. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб.: Изд. Санкт-Петерб. ун-та, 1996. — 364 с.
97. Пропп В. Я. Морфология сказки. М.: Наука, 1969. — 166с.
98. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. СПб.: Алетейя, 1997. — 228 с.
99. Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи. М.: Наука, 1976.-326 с.
100. Родыгина Л. Разработка проблемы «принятия роли» в американской социальной психологии // Актуальные проблемы современной психологии. -4.1. -М&bdquo- 1983.
101. Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М.: Наука, 1974. — 216 с.
102. Русские народные сказки: (Из сборника А. Н. Афанасьева). М.: Художественная литература, 1976. — 576 с.
103. Руткевич А. А. Кожев и Л. Штраус: спор о тирании // Вопросы философии. 1998. — № 6.
104. Седов Л. А. Роль социальная // ФЭС. М.: «Советская энциклопедия», 1989.-С.562.
105. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию / Пер. с фр. М.: Прогресс, 1977.
106. Социология религии: классические подходы: Хрестоматия / РАН. ИНИОН. -М&bdquo- 1994.
107. Спиваковская А. Нарушения игровой деятельности. М.: МГУ, 1980. -134 с.
108. Столович J1. Философия. Эстетика. Смех. СПб.- Тарту, 1999. — 383 с.
109. Тайлор Э. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989. — 572 с.
110. Тиллих П. Мужество быть // Избранное. Теология культуры / Пер. с нем. М.: Юристъ, 1995.-479 с.
111. Тиллих П. Теология культуры // Избранное. Теология культуры / Пер. с нем. М.: Юристъ, 1995. — 479 с.
112. Токарев С. А. История зарубежной этнографии. М.: Высш. шк., 1978. -352 с.
113. Филиппов JI. Принципы и противоречия структурного психоанализа Ж. Лакана // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Т.1. -Тбилиси, 1978.
114. Филиппов Л. Структурный психоанализ Ж. Лакана и субъект творчества в структурном литературоведении // Теории, школы, концепции: (критический анализ). Вып. 3. Художественный образ и структура. М., 1975.
115. Франкл В. Доктор и душа / Пер. с англ. А. А. Бореева. СПб.: Ювента, 1997.-285 с.
116. Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия / Пер. с англ. -СПб.: Речь, 2000.-285 с.
117. Франкл В. Человек в поисках смысла / Пер. с англ., нем.- общ. ред. Л. Я. Гозмана, Д. А. Леонтьевавступ. ст. Д. А. Леонтьева. М.: Просвещение, 1990.-366 с.
118. Фрейд 3.
Введение
в психоанализ: Лекции / Пер. с нем. Г. В. Барышниковойавторы очерка о Фрейде Ф. В. Бассин, М. Г. Ярошевский. -М.: Наука, 1995.-456 с.
119. Фрейд 3. Гибель Эдипова комплекса // Психоаналитические этюды / Пер. с нем.- послесл. В. Т. Кондрашенко. Минск: Попурри, 1997. — с. 543−548.
120. Фрейд 3. Массовая психология и анализ человеческого Я // «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем.- предисл. Б. Р. Нанейшвили, Г. Б. Нанейшвили. -Кн. 1. -Тбилиси: Мерани, 1991. с. 71−139.
121. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному // «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем.- предисл. Б. Р. Нанейшвили, Г. Б. Нанейшвили. Кн. 2. — Тбилиси: Мерани, 1991. — с. 175−407.
122. Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности // «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем.- предисл. Б. Р. Нанейшвили, Г. Б. Нанейшвили. -Кн. 2. Тбилиси: Мерани, 1991. — с. 5−175.
123. Фрейд 3. По ту сторону принципа наслаждения // «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем.- предисл. Б. Р. Нанейшвили, Г. Б. Нанейшвили. -Кн. 1. Тбилиси: Мерани, 1991. — с. 139−193.
124. Фрейд 3. Тотем и Табу // «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем.- предисл. Б. Р. Нанейшвили, Г. Б. Нанейшвили. Кн. 1. — Тбилиси: Мерани, 1991, — с. 193−351.
125. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Пер. с англ. М. К. Рыклина. 2 изд. — М.: Политиздат, 1986. — 702 с.
126. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В. П. Визгина, Н. С. Автономовой. СПб.: A-cad, 1994. — 405 с.
127. Фуре В. Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. -Минск: Экономпресс, 2000. 224 с.
128. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня / Пер. с нидерл. и предисл. В. В. Ошиса. М.: Прогресс-Академия, 1992. — 458 с.
129. Хоум Г. Основания критики / Пер. с англ. 3. Е. Александровойвст. ст. И. С. Нарского. М.: Искусство, 1977. — 614 с.
130. Хруль В. Анекдот как форма массовой коммуникации: Дис. канд. филол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносоваф-т журналистики. М., 1993. — 205 л.
131. Чуковский К. От двух до пяти. М.: Гос. изд. дет. литер., 1956. — 288 с.
132. Шерток Л., Соссюр Р. Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда / Пер. с фр. и вст. ст. С. Н. Автономовой. М.: Прогресс, 1991. — 287 с.
133. Шибутани Т. Социальная психология / Сокр. перев. с англ. В. Б. Ольшанскогообщ. ред. и послесл. Г. В. Осипова. М.: Прогресс, 1969. -538с.
134. Эльконин Д. Психология игры, М.: Педагогика, 1978.-301 с.
135. Якобсон Р. Избранные работы / Пер. с англ, фр., нем.- сост. и общ. ред. В. А. Звягинцевапредисл. Вяч. Вс. Иванова. М.: Прогресс, 1985. — 301 с.
136. Althusser L. QHiillpof) FbiudoJul tirty. CUP- №Sl>¦ ~.
137. Althusser L. Freud and Lacan // Lenin and Phylosophy and Other Essays. -L.: New Left Books, 1971 -2.1.9p<
138. Butler Ch. After the wake: An essay on the contemporary avantgarde. -Oxford, 1980 .-/W/p.
139. Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse. Le systeme totemique en Australie. P., Alcan, 1912 // 7-p.
140. Easthope A. British post-structuralism since 1968. L.- N.Y., 1988, —2b5~p.
141. Easthope A. Poetry and fantasy. Cambridge, 1989 ,-2−1 Zp.
142. Hyppolite J. «Phenomenologie» de Hegel et psychanalyse // Figures de la pensee philosophique. P.: PUF, 1971, — VI — p .
143. Kristeva J. Desire in language: A semiotic approach to literature and art. N.-Y" 1980, — 336p.
144. Lacan J. Ecrits: A selection. L.: Tavistock Publications, 9П .-Ъ3.
145. Lacan J. The Four Fundumental Concepts of Psycho-analysis. L., 1998. -2.90.
146. Laplanche J., Pontalis J. The language of psychoanalysis. L.: Vintage, 1980,-5″ .
147. Leclaire S. Demasquer le reel. P., 1971.
148. MacCannell J. Figuring Lacan: Criticism and the cultural unconscious. L., 1986,-/^2/9.
149. Macey D. Thinking with Borrowed Concepts: Althusser and Lacan // Althusser: A Critical Reader. Oxford: Blackwell, 1994.
150. Morris W. The irresistable real: Jacques Lacan and poststructuralism // American criticism in the post-structuralist age. Michigan, 1981 8b p.
151. Roudinesco E. Jacques Lacan & Co: A History of Psychoanalysis in France 1925;1985. L.: Free Assotiation Books, 1990.-fffrp ¦
152. Sarup M. An introductory guide to post-structuralism and postmodernism. -N. Y., 1988. 14-lp,.
153. Young R. Untying the text: A post-structuralist reader. L., 1981.