Древнеиндийский эпос «Махабхарата»: Историко-типологическое исследование

религиозные (индуистские) элементы в мировоззрении Мбх взаимодействуют и как бы ведут друг с другом диалог, образуя уникальное для эпосов устного происхождения многоголосие, своего рода полифонию, подобную той, которая в европейской литературе впервые проявляется в романах нового времени (прежде всего — у Ф.М.Достоевского). Впервые таким образом уточненная типологическая характеристика Мбх ставится в прямую причинно-следственную связь с некоторыми существенными специфическими особенностями древнеиндийской цивилизации.

7. Практическая значимость.

Типологическая реинтерпретация Мбх влечет за собой далеко идущие следствия. Наряду с европейским эталономгомеровским эпосом, образцом классической героики, практически демифологизированным за счет эстетизации мифа, мы получаем в Мбх уникальный образец эпоса, в котором на протяжении всего его развития эпическое действие по-прежнему проецируется на фон мифа и обряда, а архаические представления остаются живыми, сосуществуя и с идеалами классической героики, и с религиозной дидактикой позднего эпоса. В дальнейшем, при сопоставлении Мбх с другими эпическими памятниками неевропейских традиций, вполне может оказаться, что Мбх является своего рода эталоном азиатского пути развития эпосов устного происхождения. Уже сейчас исследователю любого не-европейского эпоса может быть рекомендовано учитывать опыт Мбх и с большей осторожностью относиться к европоцентристским моделям.

Опубликованные комментированные переводы, вкупе с посвященными Мбх исследовательскими работами, могут быть использованы при разработке общих курсов для преподавания литератур Востока, а также сравнительной фольклористики. Результаты исследований по данной теме уже использовались в дисциплин (Восточный религиозно-философская Восточный институт). преподавании индологических факультет СпбГУ, Высшая школа, С.-Петербургский.

8. Апробация работы.

Доклады на темы, связанные с данным исследованием, читались и обсуждались на I и II Всесоюзных конференциях индологов (М., 1970, 1976), на некоторых годичных сессиях ЛО ИВ АН СССР / СПбФ ИВ РАН, а также не многочисленных ежегодных индологических Зографских чтениях с 1980 по 2002 год в СПбФ ИВ РАН. Кроме того, доклады по ключевым вопросам зачитывались и обсуждались также на многих международных индологических форумах: на Всемирных конгрессах санскритологов в Веймаре (1979), Лейдене (1987) и Вене (1990), Советско-индийской конференции «Ранний железный век Средней Азии и Индии» в Ашхабаде (1984), на Международной конференции по санскритологии в Кракове (1993), на Европейских конференциях по проблемам современной Южной Азии в Копенгагене (1996) и Эдинбурге (2000). Можно отметить также доклады на конференциях «Фольклор и этнография» и на Международных чтениях памяти А. Б. Лорда в МАЭ (1993). Самой серьезной проверкой результатов исследования явились обсуждения докладов автора и его участие в рабочих группах (один раз — в качестве сопредседателя) на 1-й, 2-й и 3-й Международных конференциях по санскритскому эпосу и пуранам в Дубровнике (Хорватия- 1997, 1999, 2002). Отклики на работы из обобщаемого докладом цикла см., в частности, по именным указателям в новейших монографиях по индийскому эпосу (Брокингтон, 1998; Хилтебейтель, 2001; Гонзалез-Рейманн, 2002).

Структура доклада.

Представляемый доклад состоит из Введения, четырех глав и Заключения.

В конце 1960;х — начале 1970;х гг. в индологии наметилось научное движение, ставящее целью изучение Мбх на фоне устной мировой эпики и ранних книжных эпопей, в свете теории «устности» и «формульности» М.ПерриА.Лорда. В нашей стране это движение было представлено классической монографией П. А. Гринцера «Древнеиндийский эпос: Генезис и типология» (М., 1974; см. № 14) и ранними статьями автора доклада (№№ 7, 10, 12). При опоре на давнюю и сильную традицию отечественного эпосоведения, в СССР это движение достигло значительных результатов. Известный принцип Rossica non leguntur в данном случае не сработал, благодаря развернутой рецензии-пересказу известного санскритолога Й.В.де Йонга («Новые русские работы о древнеиндийском эпосе», 1977). С тех пор главный тезис этих работ (а также работ таких западных ученых, как Дж. Брокинггон), утверждающий происхождение древнеиндийской эпопеи из устной эпической традиции, является общепризнанным в мировой индологии.

Ставшее всеобщим после появления в 1974 г. работы П. А. Гринцера признание Мбх эпосом устного происхождения лишило смысла длившийся на протяжении более ста лет (и перенесенный в изучение Мбх из «гомеровского вопроса») спор между двумя господствовавшими школами: «аналитиками» и «синтетиками». Несводимость позиций «аналитиков» и «синтетиков» в их полемике обуславливалась тем, что каждое из направлений отталкивалось от реального, достоверно доказанного факта: одни — от исторической гетерогенности, «многослойности» содержания эпопеи (что заставляло аналитиков дробить огромный текст на российская государстве:

БИБЛИОТЕКА разновременные фрагменты в поисках исходного «ядра»), другие — от определённого единства её языка, стиля и композиции (что вынуждало синтетиков реконструировать фигуру если не единого автора всего текста, то по крайней мере составителя и «редактора» свода). Ыа тогдашнем уровне литературоведческих знаний эти два достоверных факта никак не могли быть взаимосогласованы. Признание Мбх текстом устного происхождения сняло это противоречие.

Мбх, как мы теперь можем полагать, с ссрсдины I тыс. до н. э по середину I тыс. н.э. развивалась в устной традиции, сначала в виде отдельных сказаний, а затем, не позднее 3-го-2-го вв. до н.э., приняв форму устного свода (спева) фольклорных сюжетов. Какие-то части этого свода могли, начиная уже с указанного времени, предаваться «контрольной» записи (прежде всего это должно было относиться к включаемым в состав спева текстам из религиозной традиции смрити), а в 4-м-5-м вв. н.э., в период индуистского «Ренессанса» вся Мбх была письменно зафиксирована почти в том виде, в каком дошла до нас. Отдельные интерполяции вносились, по-видимому, и позже. Часть их легко выделяется методами книжной текстологии и исключена из Критического издания. Другие (вероятно, из числа более ранних) остались в Критическом тексте: напр., автору доклада удалось выявить среди плачей книги XI («Стрипарвы», «Книги о женах») рядом с главами-плачами, эпическими по своей формульной технике, образности и содержанию, — главы, представляющие собой имитации эпического плача в стиле искусственной поэзии кавья, с поздними элементами как формы, так и содержания. Автор доклада разработал комплексную методику выявления подобных интерполяций (см. № 34). Однако, такие явно поздние, письменно интерполированные главы являют собой исключения: в целом корпус эпического текста, как свод устных по происхождению сказаний, не может быть поделен на «ранние» и «поздние» фрагменты. Обычно «ранние» и поздние" элементы содержания, архаические и ведийско-индуистские, «эпика» и «дидактика» проявляются рядом, зачастую — в скреплённом логическими и художественными связями нерасторжимом «химическом соединении» (термин виднейшего «унитариста» XIX века Й. Дальмана). Отделить «ранние» элементы от «поздних» трудно еще и потому, что поэт-сказитель на позднем этапе устного бытования мог быть знаком с «искусственной» поэзией и использовать ее приемы, а поэт-книжник мог удачно имитировать устно-поэтичсский стиль. Первостепенной задачей исследователей Мбх является историческая стратификация содержания эпоса — при отказе от доказавших свою несостоятельность «аналитических» попыток членения корпуса эпопеи.

Уже в работе П. А. Гринцера (1974) намечены те следствия, какие влечёт за собой признание устного генезиса Мбх для изучения её культурно-исторического содержания. В российской науке давно уже утверждена мысль о принципиальной «многослойности», «мпогопластности» содержания всякого произведения фольклора. Содержание Мбх П. А. Гринцер также признаёт «многослойным» — но это вовсе не означает, что Мбх в целом представляет собой свод каких-либо разновременных текстов. Для дальнейшего нам здесь очень важна мысль П. А. Гринцера о том, что именно в, силу специфики устнопоэтического стиля «устный памятник, каким был так долго древнеиндийский эпос, несмотря на свою многослойность, всегда оставался целостным» .

Не без трудностей распространяется в среде филологов современное понимание того, чем именно отличается фольклористическое понятие «многослойности содержания» от той картины наложенных друг на друга текстовых «слоев» (или «оболочек» вокруг «ядра»), которая применительно к Мбх занимала воображение «аналитиков». Своеобразие устно-эпического стиля состоит в сбалансированном сочетании двух начал: традиции (мнемоническое) и инновации импровизационное начало). Широко используя традиционные консервативные элементы («опорные слова», «формульные модели», формулы, клише, «темы», сюжетные стереотипы), эпос тем самым сохраняет наследие всех предшествовавших периодов своего существования. С другой стороны, всегда присутствующая в живом устном эпосе импровизационная стихия обуславливает постоянную открытость его новшествам, влияниям современности. Таким образом, эпос в своём содержании несёт отражения всех эпох, па протяжении которых он оставался живым и развивающимся.

Содержательные «слои» в тексте эпического памятника не располагаются на разных «этажах», образуемых текстами разной исторической приуроченности и выстроенных вдоль некой диахронической вертикали, — а как бы спрессованы в один. В. Я. Пропп писал, что «эпос подобен таким слоям земли, в которых имеются отложения различных геологических эпох» (Пропп 1976: 124). Более полным и удобным кажется мне сравнение из области археологии: содержание эпоса подобно так называемому «смешанному культурному слою», в котором (в результате выветривания почвы или иных причин) артефакты, относящиеся к различным, разделённым многими веками историческим периодам, располагаются вперемешку, на одной плоскости. В этом случае невозможно выявить на срезе культурного слоя чёткую археологическую стратиграфию. Тем не менее, археолог может наметить последовательность культурных этапов для данного памятника, подвергнув всю сумму имеющихся артефактов историкотипологической классификации.

Точно так же исследователь эпоса, устного по современной форме бытования или по своему происхождению, лишён возможности чётко отделить в его тексте «ранние» элементы от «поздних». В любом фрагменте подобного текста могут проявляться и ранние, и поздние элементы содержания, поэтому ни один фрагмент не может быть конкретно датирован по этим элементам. Следовательно, для эпоса, вышедшего из устной традиции, стратификация текста, осуществляемая традиционным методом литературоведческой, «книжной» текстологии, невозможна, чем и объясняются неудачи всех попыток такого рода, предпринимавшихся в отношении Мбх «аналитиками». Однако, возможной и необходимой остаётся при этом стратификация содержания эпоса, типологическое определение «отдельных его 'слагаемых', 'пластов', этапов истории, в нём запечатленных» (Путилов 1976: 154). Как археолог относит каждый артефакт (или группу, класс артефактов) из «смешанного слоя» к определенному культурному контексту, руководствуясь схемой исторической типологии форм материальной культуры, точно так же исследователь эпоса должен из всей суммы элементов содержания эпоса типологически выделить отдельные элементы (там, где возможно — системы элементов или фрагменты таких систем), которые органично связаны с определёнными, исторически сменявшими друг друга этапами развития культуры.

Исследователями некоторых других эпических традиций подобные попытки уже предпринимались. Применительно к древнегерманекому эпосу сходную задачу ставил в своей работе «'Эдда' и сага» (1979) А. Я. Гуревич. Примечательно, что и он использовал при этом «археологические» параллели: в связи с «многослойностыо» «Эдды» он намечал проблему «археологии сознания» и намеревался «расчленить эти слои, с тем, чтобы докопаться, если удастся, до наиболее архаического». По отношению к гомеровскому эпосу требование «не хронологического расслоения текста, о. лишь. типологического расслоения его содержания» было выдвинуто в отечественной науке ещё в 1929 г. и что весьма показательно — археологом (Б.Л.Богаевский). Из эпосоведов-славистов к сходной формулировке задачи подошла.

P.C. Липец (1969), занимавшаяся сопоставлением материального мира русских былин с археологическими данными: «В археологии существует стратиграфия, а в былинах её по существу нет. Так называемые слои в русском эпосе, прослеживаемые исторической школой, в действительности не только перемешаны самым причудливым образом, но и содержание их не вполне устойчиво. Исследователю фактически приходится как бы 'отмучивать' этот конгломерат эпох и столетий» .

При попытке историко-типологической стратификации содержания Мбх мы должны будем с самого начала отказаться от буквального понимания завещанного современным индологам аналитической школой деления книг Мбх па «ранние» — «батальные» и «поздние» «дидактические». Нам необходимо, пользуясь этим традиционным делением, всегда сознавать его условность, помнить, что в реальности оно означает лишь одно: что в «батальных» книгах преобладают героические элементы содержания, а в «дидактических» аккумулированы в основном элементы поздние (религиозно-дидактические индуистские) — но при этом в «батальных» книгах можно встретить и явно поздние элементы (напр., концепцию кармы, доктринальные положения,, связанные с культами богов индуистской «триады» и ¦т.п.), тогда как в «дидактических» XII и XIII книгах встречаются сюжеты и представления, достаточно архаичные. Тексты как «батальных», так и «дидактических» книг являются в большинстве своём по генезису устно-поэтическими, а потому не могут быть абсолютно датированы и противопоставлены друг другу в хронологическом плане. Вместо аналитического расчленения текста мы должны заняться историко-тинологическим расслоением его художественной системы и содержания.

Задача историко-типологической стратификации элементов художественной системы и содержания Мбх по существу совпадает с задачей определения типологической характеристики древнеиндийской эпопеи. Обычно исследователь-фольклорист относит изучаемый эпический памятник к тому или иному историческому типу эпической поэзии. Но эпос, существовавший, подобно Мбх, на протяжении тысячелетий, едва ли будет прост по своей типологической характеристике, в ней скорее всего отразится его динамика, движение от одного исторического типа к другому. Таким образом, подобный памятник не просто будет представлять тот или иной «чистый» исторический тип эпической поэзии, но элементы формы и содержания, относящиеся к разным историческим типам, или их следы, могут быть с большой вероятностью обнаружены внутри этого памятника.

После того, как факт устно-поэтического происхождения Мбх был надежно установлен, Мбх в результате перешла из разряда «искусственных эпопей» (таких, напр., как поэмы Вергилия или Мильтона) в иной типологический ряд: эпосов устного происхождения, где она соседствует одновременно с устными, живыми, импровизируемыми устными поэмами, например, кочевников Средней Азии, или с русскими былинами — и с ранними книжными эпосами, также создававшимися на устной основе («Илиада» и «Одиссея», французские chansons de geste, и т. д.). ,.

Внутри этого ряда имеется своя шкала, исторической типологии. Она выработана в российской традиции сравнительного эпосоведения, которая обязана своими немалыми достижениями тому, что развивалась a многонациональной России (и в СССР), где можно было сравнивать эпосы разных народов, относящиеся к разным историческим типам «Эта традиция представлена прежде всего именами А. Н. Веселовского, В. Я. Проппа, В. М. Жирмунского, Е. М. Мелетинского и Б. Н. Путилова. На основании их работ в развитии эпоса всех народов мира можно выделить три основных стадии исторических типа): 1. архаический, 2. классико-героический и 3. поздний эпос.

Архаический" в данном случае отнюдь не синоним «примитивного». Этот вид эпоса обладал своей сложной и своеобразной поэтикой. Распространен он главным образом у народов, сохранивших в значительной мере архаическую культуру, в которой доминирует или играет большую роль мифологический образ мышления. Сюда относятся эпические песни палеоазиатских и некоторых тюркских народов Сибири, некоторые (наиболее древние) русские былины, энос древней Месопотамии, финские «руны» и т. д. Архаический эпос характеризуется тем, что он очень сильно вовлечен в традиционную систему мифов и ритуалов. Герои архаического эпоса, как правило, — божественного происхождения, сыновья или воплощения на земле боговони как бы повторяют на земле, в своих героических деяниях, те действия, которые боги некогда совершили при сотворении мира — повторяют их при начале истории человеческого общества. Так, напр., Гильгамеш, герой шумерского эпоса, в своем путешествии в подземный мир за вечной жизнью воспроизводит (что постоянно подчеркивается эпосом) подземное путешествие Солнца, точнее — бога солнца Шамаша, с которым он тесно связан мифологически. Всякий героический эпос — и архаический в том числе — обобщенно отражает этническую историю, это — главная функция всякого эпоса, с которой он рождается, — но архаический эпос пересоздаёт историческую реальность особым образом: формуя ее по модели мифа и ритуала. Общий взгляд на мир архаического эпоса проникнут оптимизмомфоном эпического действия и его моделью обычно служит оптимистический окрашенный миф первотворения.

Второй исторический тип эпоса — классическая героика. Здесь прямо формулируется цель: воспеть героические деяния древних царей и воителей, события славного национального прошлого. Герои становятся все менее сверхъестественными существами, «полубогами», все более людьми, деяния которых не сводятся теперь к воспроизведению образцовых деяний богов во времена первотворения: героические подвиги приобретают теперь самодовлеющее значение. Герой в классической эпике не выполняет волю богов, а один перед лицом всемогущей судьбы осуществляет свой героический выбор: действовать во исполнение её велений, или же восстать против Судьбы — и погибнуть. Действие эпоса не следует столь строго схеме мифа, как в архаике. Мировоззрение классической героики характеризуется крушением архаических патриархальных ценностей и глубоким пессимизмом и фатализмом, верой во всесилие безличной и непостижимой Судьбы. Мифологический фон эпического действия теперь часто образуется уже не мифом о сотворении мира, а мифом о конце мира, светопреставлении, то есть мифом эсхатологическим. И этот фон несет уже чисто художественную функцию, придавая эпическому действия зловещий колорит. Некоторые традиции зрелой, классической героики вырабатывают своеобразную пессимистическую «философию Судьбы», когда в текст эпоса вводятся поэтические размышления о всемогуществе Рока, о том, как соотносится свободная воля человека и Судьба — то есть в зрелых эпосах может появляться своеобразная «героическая дидактика». Образцами развитого, классического героического эпоса можно считать практически все древние письменные эпосы Европы («Илиада», «Роланд», «Нибелунги», «Беовульф» и т. д.), из устных традицийразвитые эпосы тюркских народов, эпос сербохорватский, русский былинный в большей своей части и мн. др.

Третий исторический тип развития эпоса: поздний эпос. Здесь возможны два варианта: либо перерастание героического эпоса в эпос религиозно-дидактический (напр. христианизированный «Кэдмонов цикл» в англосаксонской эпической поэзии, или русские «духовные стихи»), либо перерастание его в лирико-эпическую поэзию, в эпос романический (рыцарский эпос в Европе, восточные стихотворные «романы» тина «Вис и Рамин», и т. д.). Это перерождение иногда происходит уже в письменной традиции, но может иметь место еще и в период устного бытования эпоса.

Вопрос можно сформулировать так: куда на этой шкале мы поставим Мбх? Иначе говоря, какова историко-типологическая характеристика древнеиндийской эпопеи?

В своей книге о Мбх П. А. Гринцер вполне определенно ответил на этот вопрос. Мбх повествует о событиях славного национального прошлого. Аудитория верила, что ее героиреально существовавшие исторические личности, и функцией эпической поэзии было прославление их «исторических» деяний. Мировоззрение, представленное в так называемых «батальных» книгах эпоса, отмечено крайним пессимизмом, выработана эпосом и своего рода «философия судьбы», учение о дайва, безличном Роке, или о Кала всеуничтожающем, все пожирающем Времени (бросается в глаза резкое противоречие эпического фатализма с более поздней индуистской доктриной кармы). Символическим фоном, придававшим эпической битве трагический колорит, служит мрачный миф о мировой катастрофе (пралае). Всё это, конечно, характеризует Мбх как зрелый, классический героический эпос.

Но в то же время мы знаем, что на каком-то этапе своего развития инд. эпос перешел из уст сказителей-воинов — в уста сказителей-брахманов, жрецов, что и сказалось существенно на его содержании: в Мбх оказались включенными огромные тексты религиозно-дидактического содержания, особенно четко сгруппировавшиеся в наибольших по объёму XII и XIII книгах, которые ученые так и называют «дидактическими книгами». В то же время, дидактический элемент оказывается повсеместно внедренным и в так наз. «батальные» книги — так, напр., в самой сердцевине эпического, батального повествования, в книге б-й мы находим искусно вплетенной в его ткань замечательную религиозномистическую поэму «Бхагавад-гита» — со временем признанную одним из важнейших, базовых текстов индуизма. Учитывая все это, мы должны признать полную правоту П. А. Гринцсра, когда он в своей книге определяет Мбх как классический героический эпос, частично трансформировавшийся уже в эпос поздний, религиозно-дидактический.

Однако собственные занятия Мбх-той на протяжении 35 лет привели докладчика к выводу о том, что это определение нуждается в корректировке. Далее в докладе будет изложено, чем обоснован такой вывод. Историко-типологическому исследованию подверглись такие важнейшие аспекты древнеиндийского эпоса, как специфика эпического историзма в Мбх, отношение эпического действия к ритуалу и мифу, а также типологическая характеристика древнеиндийского эпического мировоззрения.