Диалектика всеобщего, особенного, единичного: реконструкция становления «я» как понятийной формы

Актуальность темы

исследования.

Ситуация утраты доступа к уникальной человеческой личности, к индивидуальному «я», по-разному фиксируется философией Х1Х-ХХ вв. С одной стороны, мы видим стремление утвердить человеческую индивидуальность в противовес стирающему ее безличному абсолюту, что выразилось в работах А. Шопенгауэра, С. Кьеркегора, Ф. Ницше, а позже — М. Хайдеггера, Ж. П. Сартра и др. С другой стороны, в постструктуралистской методологии место человеческого индивида занял «фрагментированный дивид» (Ю.Кристева). Для этих, во многих аспектах противоборствующих, учений классический идеал рациональности предстает, тем не менее, в качестве исходного момента критики.

Европейские реалии Х1Х-ХХ вв. дают, разумеется, все основания для критики разума как основы человеческой деятельности и сущностного отношения человека к миру. Однако вместе с критикой классического идеала рациональности возникают и радикальные концепции, объявляющие «исчезновение человека», «смерть автора» и т. п. Парадоксальность ситуации состоит в том, что как классический идеализм, так и неклассичекий постструктурализм приходят к одному и тому же результату: отрицанию уникальной реальности личности. На первый взгляд, единственным прибежищем человеческого «я» остается экзистенциальная философия. Однако экзистенциалистское решение проблемы соотношения общего и единичного в аспекте человеческой личности вряд ли можно считать окончательным.

В связи с этим необходимо поставить вопрос о тех возможностях классического понимания разума, которые еще не были выявлены. Для этого нужно принять во внимание внутренне присущую разуму самокритику. Это означает усмотреть формирующийся в культуре запрос на новую логику, долженствующую осмыслить эти нераскрытые пока возможности с<�хшпостижения человеческой субъективности, возвращающие человеку авторство его судьбы. Поскольку организация мышления не есть нечто застывшее, то и «теория законов мышления отнюдь не есть какая-то раз навсегда установленная «вечная истина», как это связывает со словом логика филистерская мысль"1. Тогда все стрелы, нацеленные на разум, будут разбивать не его, но прежнее, устаревшее понятие о нём.

Логика, которой, таким образом, надлежит быть способом самоутверждения человеческого «я», обнаруживает себя преемственной той традиции, которая в классической философии известна как диалектика, и ближайшим образом — гегелевская. Но на сегодняшний день состояние методологии, несмотря на многие новации, в отношении гегелевского метода поразительно напоминает времена двухвековой давности: «Этот метод не подвергался критике, он не был опровергнут, никто из противников великого диалектика не смог пробить брешь в гордом здании этого методаон был забыт потому, что гегелевская школа не знала, что с ним делать. Поэтому надо было прежде всего подвергнуть гегелевский метод основательной критике"2.

Для того, чтобы узнать, в чем указанный метод не срабатывает, необходимо, по крайней мере, пустить его в ход. В противном случае критика не только не сможет учесть действительных достижений учения, на преодоление которого она направлена, но рискует вообще не достичь предмета обсуждения в его историческом измерении и потому не обрести уверенности в том, что речь вообще идет об одном и том же предмете.

Напротив, раскрытие понятия «я» методом восхождения от абстрактного к конкретному, в силу имманентности этой методологии самораскрытию предмета, позволяет опознать интересующую нас проблематику даже в тех трудностях и противоречиях, которые выявлены не только и не столько в гегельянском русле философствования, сколько внутри его методологического антипода, который изначально отказывался ставить проблемы отношения человека к миру как логические (имеются в виду прежде всего феноменология и экзистенциализм, а также герменевтика, деконструкция). При этом метод восхождения к конкретному оказывается действенным инструментом осмысления, например, Энгельс Ф. Старое предисловие к «Анти-Дюрингу"// Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.20. С. 367. 2.

Энгельс Ф. «Карл Маркс. „К критике политической экономии“». // Маркс К. Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 13. С .496. таких наболевших методологических и фундаментально-теоретических вопросов: Как соотносятся «я» и сознание? Необходимо ли единство сознания связывать с «я», как это делают неокантианцы в лице П. Наторпа и, видимо, под его влиянием Э. Гуссерль в первой книге «Идей к чистой феноменологии и феноменологической философии» (1913) или нет, на что указывают Э. Гуссерль периода «Логических исследований» и Г. Шпет в статье «Сознание и его собственник», не находя в опыте данности чистого «я» как центра отношения к предметам.

Насколько вообще возможно понятие «я» и, соответственно, теория о «я», если учесть, что «я» есть всегда уникум в бытии, и такое понятие нельзя абстрагировать от некоторого множества за неимением последнего? Какова природа понятия, если под последним понимать нечто иное, чем только эмпирическую абстракцию от множественности предметов?

— Каково соотношение «я» и времени, «я» и пространства? Как относятся к «я» эмпирический субъект и трансцендентальный субъект, возможен ли первый без второго и не фантомное ли образование представляет собой второй?

— Как относятся «я» и «субъективность», допустимо ли их отождествлять и в каком смысле, учитывая, что субъект, начиная с Нового времени, понимается как соотносительный с объектом, как превращающий всякое сущее в объект?

В каком отношении находятся «я» и коммуникативность, сознание и язык, сознание, мышление и идеальное? Допустимо ли определять «я» через мышление и что в этой связи понимать под мышлением?

Этот ряд может быть продолжен, но для целей предварительного пояснения достаточно и перечисленного.

Степень разработанности проблемы исследования. Данная работа является в определенной мере продолжением начатого в кандидатской диссертации соискателя исследования методологических возможностей, связанных с категорией особенного как диалектической взаимосвязи всеобщего и единичного. С этой стороны она непосредственно преемственна анализу собственной логической определенности категории особенного, осуществленному в докторской диссертации В. И. Габченко, а также исканиям Г. С. Батищева, у которого в проблеме оправдания творчества на передний план также вышла проблема соотношения и категориальной определенности всеобщего, особенного и единичного.

Некоторым образом представленное исследование можно считать и попыткой отклика на задачу реконструкции «Логики „Капитала“», концептуальное русло которой наиболее глубоко разработано в отечественной диалектико-логической традиции, связанной с именем Э. В. Ильенкова. Перу Э. В. Ильенкова принадлежат основополагающие работы, посвященные определению категорий всеобщего и единичного, проблеме личности, развернутой сквозь призму логики противоречия.

В связи с анализом логики «Капитала» категориальный каркас «я» с разных сторон прорабатывался в исследованиях таких авторов, как: С. Н. Мареев, чьи работы о форме послужили автору ключом к выявлению логической формы единичного. Ф. Т. Михайлов, работы которого не только оказались методологической провокацией, загадыванием «загадки человеческого я», но и «ариадниной нитью» в попытке ее решить, благодаря их фокусировке на проблеме «сказывания о.».

— Л. К. Науменко, разработка которым принципа монизма как методоло-гемы, предохраняющей от эклектики, была особенно важна в ситуации, когда предмет исследования мыслим только во множественном числе. Благодаря логике противоречия как условия сохранения монистичности замысла категориальная форма «я» (особенное единство противоположностей всеобщего и единичного) растет из этого единого исходного противоречия и «обогащается определенностью» через восхождение от абстрактного к конкретному.

— А. А. Щитов, чье исследование формы как имманентной методологии, фокусируясь на обосновании исходной абстракции восхождения, стало образцовым для диссертанта.

С точки зрения разработки культурно-исторического обоснования предлагаемого логического построения «я» неоценимую роль сыграли работы таких исследователей, как: М. М. Бахтин. Его концепция автора как эстетической формы, металин-гвистики как логики полагания «чужого живого и полноправного сознания», авторства, возможного только во множественном числе и, наконец, текста, отличенного от языка и письма, органично вошли как конституэнты самого логического ядра предлагаемой диссертации.

— С. С. Аверинцев. Его работы стали основополагающими при определении культурно-исторической специфики преемственных формационных образований европейского культурного очага. И. С. Кон, показавший, что средневековое христианское сознание является пространством, в котором затребуется «открытие „я“».

— А. Ф. Лосев, чье всеобъемлющее исследование античной культуры стало моделью при выявлении организующих связей культурных целостностей европейского Средневековья и Нового времени.

В.М.Межуев, определивший предмет культурологии как процесс исторической универсализации личности, единства социального и индивидуального.

В.В.Сильвестров, который обосновал логику взаимоотношений всеобщего, особенного и единичного в качестве методологии теории культуры. Сюда примыкают также труды М. Б. Туровского, Л. М. Баткина, В. С. Библера, с идеей диалога культур как способа формирования всеобщей, творческой индивидуальности.

— М. Блок, Ж. Ле Гофф, Ф. Бродель, А. П. Каждан, Е. М. Штаерман и другие историки и экономисты, чей анализ культуры средневековго Запада и поздней.

Римской империи помог вычленить несущие контуры Средневековья как фор-мационного единства (единства общительной связи).

В разработке проблемы времени (хронотопа) как собственного логического содержания единичного, а также в связи с темой «время — сознание» автор опирался на работы Я. Ф. Аскина, М. М. Бахтина, В. И. Вернадского, П. П. Гайденко, Г. Г. Гадамера, Э. Гуссерля, Э. Кассирера, Р.Дж.Коллингвуда, Г. В. Лобастова, И. О. Лосского, Т. П. Матяш, В. И. Молчанова, Н. В. Мотрошиловой, Г. Г. Сучковой, Н. Н. Трубникова, П. А. Флоренского, М. Хайдеггера,.

A.Г.Чернякова, Г. Г. Шпета, Н. Б. Шулевского и других.

Специального упоминания в связи с проблемой сознания и соотношения его с мышлением, с идеальным заслуживает дискуссия Э. В. Ильенкова, Д. И. Дубровского и М. А. Лифшица, выявившая такие методологические трудности, которые оказываются при ближайшем рассмотрении вполне соразмерными проблемам феноменологической философии на Западе.

Представленное в диссертации определение специфики науки опирается на результаты исследований, принадлежащих Э. В. Ильенкову, П. П. Гайденко,.

B.Гейзенбергу, Л. М. Косаревой, Т. Куну, И. Лакатосу, Н. В. Мотрошиловой, М. К. Петрову, К. Попперу, И. Пригожину, В. Л. Рабиновичу, В. С. Степину, П. Фейерабенду, В. С. Швыреву и других.

В описании субстрата кристаллизации мыслительных форм — языка — автор опирался по преимуществу на работы М. М. Бахтина (В том числе «девтеро-канонического» — В. Н. Волошинова и П.Н.Медведева), Л. Витгенштейна, К.-О.Апеля, Г. Г. Гадамера, Ж. Деррида, Ж. Лакана, Ю. С. Степанова, П. Уинча, М. Фуко, М. Хайдеггера и др., которых объединяет общая установка — отказаться от методологического солипсизма как обоснования условия возможности понимания.

Особое место в спектре влияний занимает группа ростовских философов, внесших большой вклад как в разработку проблемы «я» (соотношение всеобщего и единичного), так и в традицию категориального анализа, и в исследование методологического потенциала марксова «Капитала». Это Ю. Р. Тищенко,.

В.Н.Дубровин, А. В. Потемкин, Г. В. Старк, И. В. Ватин, В. Е. Давидович, Ю. А. Жданов, А. Н. Ерыгин, В. П. Кохановский, A.M. Минасян, Е. Я. Режабек и другие.

Наконец, «пробный камень» философии — педагогика и психология — обнаруживают сродство разработанному здесь методу в работах таких авторов, как Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, В. В. Давыдов (восхождение от абстрактного к конкретному, выявляющее субъективность в преподаваемом предмете, как метод формирования субъективной продуктивности), А. И. Мещеряков (процесс становления индивидуальности как результат деятельно-опосредствованного общения, в котором вещи суть знаки субъект-субъектного единства), М. К. Петров, В. С. Сильвестров, В. С. Библер (рефлексия на европейский способ мышления, опредмечивающий категориальные структуры — условие воспитания исторически мыслящего исследователя), А. В. Суворов (исключение «скульптурных аналогий» в воспитании индивидуальности с универсальными способностями) и т. д.

Замысел настоящей работы реализуется не только в логическом «срезе», но и посредством исторического исследования, так что ее тема прослеживается в истории европейской философии, где в качестве опорных вех, причем подчас с неожиданной стороны, выступают учения Аристотеля, Августина, Фомы, Канта, Гегеля, Гуссерля и другие. Важным руководством в историко-философском аспекте явились работы В. Ф. Асмуса, В. Виндельбанда, П. П. Гайденко, А. И. Доватура, Ю. Н. Давыдова, Э. Жильсона, Ф. Х. Кессиди, Ф. Коплстона, А. Ф. Лосева, Г. Г. Майорова, В. В. Соколова, А. Н. Чанышева, Б. Чичерина, А. Штекля и других.

Стоит отметить также, что разработка проблемы «я» в большинстве современных подходов принимает установку отталкивания от классической ориентированности на разум, отказа от категориального анализа и от обращения к ресурсам логики разума. Это оборачивается растворением предмета в «дискурсе», понимаемом в деконструктивистской манере, как система отсылок, внутри которой «смерть „я“» оказывается «структурно необходимой». Примером описанного обстояния могут служить построения Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Батая, Ж. Бодрийара, Ж. Лакана и других.

Объект исследования — «я» как историко-культурный феномен. Предмет исследования — диалектико-логическая структура «я». Цель исследования — реконструкция становления «я» как логической формы в истории европейской философии и культуры.

Для достижения указанной цели необходимо было решить следующие задачи: выделить исходную абстракцию «я»: установить его форму вообще, как она выявляется в практически-истинном абстрагированииопределить конкретно-историческое различие (противоречие) простой формы «я»;

• проследить развертывание «я» из исходного противоречия сообразно этапам его разрешения (абсолютное, или формальное, различиевнешнее различиеконкретное тождество противоположностей всеобщего и единичного);

• в тех пунктах, которые указывает метод, выполнить культурно-историческое обоснование категориальной (мыслительной) модели мира, внутри которой всякий раз предстает «я" — описать надлежащее соотношение моментов понятия (или «я»), как оно раскрывается на стадии «наиболее богатого конкретного развития» предмета рассмотрения;

• преобразовать полученное понятие в методологический регулятив разрешения тех проблемных ситуаций в современной философии, которым он релевантен.

Методологические основания диссертационного исследования.

Методом исследования является в диссертационной работе восхождение от абстрактного к конкретному, реализующееся через диалектику исторического и логического. Автор полагает, что данный подход является наиболее богатым методологическими возможностями «снимающим» по отношению к возможностям феноменологии и герменевтики, структурного и компаративистского анализа, методологии исторических реконструкций и методологии исследовательских программ, построения идеально-типических абстракций и т. д. Следуя ходу собственного развертывания предмета, методология восхождения в соответствующих пунктах как свой собственный момент актуализирует многие из таких форм обращения с предметом, параллели которым составляют характерные методологемы из арсенала перечисленных методологических направлений (например: «идеирующая абстракция» и «рассмотрение в чистом виде», требование «убить настоящее» и устранение «неполноты абстракции», «идеальный тип» и «практически-истинная абстракция» и т. д.).

При написании работы автор также опирался концепцию полифонизма и вненаходимости М. Бахтина, на понимание им металингвистики как логики конституирования сознания.

При формулировке исходной абстракции соотношения всеобщего и единичного были использованы методы лингвистического анализа.

Научная новизна диссертационного исследования: методом восхождения от абстрактного к конкретному построена теоретическая модель (понятие) «я» как логической формыв процессе разрешения исходного противоречия начала выявлена роль философии (теоретической рефлексии о всеобщем) в определении специфики культурно-исторических (формационных) единствпродемонстрировано, что специфика античной философии как рефлексии мифа на свое основание позволяет усмотреть «основную конструкцию» всякого мифа в совпадении всеобщего и единичного, что соответствует определенности «я"-"в-себе" — показано, что средневековая философия высвечивает специфику религиозного сознания как разрыв всеобщего и единичного, космического и человеческого порядков, позволяя определить логический смысл троичного христианского абсолюта как артикуляцию единичного в его несводимой к всеобщему специфике (нельзя быть творцом в единственном числе), что соответствует «открытию я» в качестве личностивыявлено, что новоевропейская философия как теория познания «проговаривает» чтоиность науки как способа отношения человека к миру, исходящего из «я», что соответствует фазе сознательного самосотворения «я» в качестве автора своей истории: из одинокого Cogito исходит классическая наукаиз трансцендентального субъекта — неклассическаяиз коллективного и принципиально множественного — постнеклассиче-скаяобосновано, что «я» немыслимо в единственном числе (в абстракции от момента единичного) — выработано определение времени-пространства как рефлексивных логических категорий, раскрывающих собственное содержание единичного и имеющих смысл только во множественном числегегелевское разграничение ideell и ideal, остававшееся у него и в последующей традиции скорее лишь формальным, артикулировано как разграничение мышления, понимаемого в качестве только всеобщего (пусть и конкретного), и мышления как полноты самоопосредствования понятия, включающего момент несводимого на всеобщее единичного, а также способ возведения первого во второе (особенное опосредствование их противоречия), осуществимый как «текст» (в смысле Бахтина ~ несводимая к языку архитектоника смысла).

Основные положения, выносимые на защиту:

1. «Я» представляет собой категорию диалектической логики, которая позиционируется в сфере Понятия и раскрывается содержательно как всякий раз особенное единство достигшего конкретности всеобщего и достигшего полноты опосредствования единичного. Содержание исходного определения «я» как единства всеобщности и единичности (пространственно-временный sensorium3) устанавливается посредством практически-истинной его абстракции, которой является новоевропейское Cogito.

2. Конкретно-историческое различие простой формы «я» обнаруживается в античной философии как первой исторической форме актуализации категорий всеобщего и единичного. Это различие проявляет множественность как момент логической формы единичности, обусловливающий несводимость единичного к всеобщему.

3. Формальное отношение единичного и всеобщего, в силу своей неразвернутости сглаживаемое, проявляется и в наличном бытии мышления — организации языка, которая предстает «двусистемной», так что в ней имеется неустранимое и нерефлектируемое в своем генезисе изнутри науке о языке различие между именем и предикатом.

4. Собственным логическим содержанием единичного, имманентным его форме, является хронотопическая определенность. Развертывание определения пространства-времени через призму отношения всеобщего и единичного позволяет установить специфическое «что» пространства-времени и положить в выведенном отношении, как логическую определенность, все характеристики пространства-времени, которые традиция приписывает им как эмпирически преднайденные без теоретического обоснования (отличие времени от пространства, направление, асимметрию времени и т. д.).

5. Пространство и время — рефлексивные логические категории, характеризующие процесс самосоизмерения единичного с его внешностью: со стороны момента тождества этот процесс соизмерения есть время, со стороны различия — пространство. Их отношение выстраивается по закону движения чистых рефлексивных определений (от абсолютного различия через овнешнение различия к противоречивому конкретному единству) и.

3 Чувствилище. проявляет их содержательные характеристики в процессе этого развертывания в конкретность.

6. Философия всеобщим образом (в форме теории) артикулирует в западноевропейском культурном очаге принцип организации общительной связи, т. е. принцип построения субъекта культуры, или матрицу кодирования социальности. При этом понятие единства общительной связи и марксово понятие способа производства человека, а также бахтинское понятие «текст» используются как синонимы, поскольку имеют в виду одну и ту же структуру: способ субъект-субъектной связи.

7. Развертывание «я» в систему теоретических определений осуществляется через преемственные в европейском культурном очаге фазы рефлексивного развертывания следующих формационных единств: a. мифа, как способа отношения человека к миру, характеризующегося абсолютным различением (неразличением) всеобщего и единичного в матрице кодирования социальностиb. религии, как способа отношения человека к миру, характеризующегося реальным различением всеобщего и единичного в форме общительного единстваc. науки, как способа отношения человека к миру, характеризующегося конкретным (противоречивым) совпадением всеобщего и единичного в общительной связи, которое в высшей форме, только и позволяющей обосновать бытийность, действительность «я», мыслится как рЫгаНа 1апиип4.

8. Сопряжение единичного, мыслимого как р1игаНа 1апШт, со всеобщим достигается посредством всякий раз особенного, противоречиво организованного образования — текста (М.Бахтин), понимаемого как смысловая архитектоника связующего хронотопа множественных субъектов («я») -его авторов.

4 Возможное только во множественном числе.

Практическая значимость работы вытекает из того, что современная культура исходит из сознательного образовательного воспроизведения своих предпосылок. Будучи обоснованием того, что логика сопряжения индивидуального и всеобщего культурного «зона» (сопряжения, делающего то и другое историчным) выступает как способ создания текста (в отличие от языка, как это различие сформулировал М.М. Бахтин), обоснованием, посредством которого мы получаем доступ к сознательному самоформированию человека в качестве субъекта своей истории, реальной бытийной истории как таковой ~ данная работа вносит свою лепту в этот процесс.

Кроме того, диссертация непосредственно может послужить (и уже служит) основой курсов и спецкурсов на философском факультете, а также быть востребованной при разработке различных гуманитарных курсов (по культурологии, эстетике, психологии и др.).

Проведенное исследование позволяет уточнить ряд моментов в диалектике всеобщего, особенного, единичного, в определенности понятийной формы, в самопонимании современного теоретического познания.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации неоднократно докладывались автором на ростовских, общероссийских, международных конференциях:

1. Второй (Екатеринбург, 1999), Третий (Ростов-на-Дону, 2002) и Четвертый (Москва, 2005) Российские философские конгрессы;

2. Международные конференции «Ильенковские чтения»: 3-я (Москва, февраль 1997 г.) — 5-я, (Москва, апрель 2003) — 6-я (Москва, апрель 2004) — 7-я (Воронеж, май 2005);

3. Всероссийская научная конференция «Идейное наследие В. С. Соловьева и проблемы наступающего века» (Омск, 5−6 октября 2000 г.);

4. 6-я международная конференция по антропософии и вальдорфской педагогике. (Ростов-на-Дону, 10−14 июля 2000 г.).

5. Международная конференция «Человек — культура — общество», посвященная 60-летию воссоздания философского факультета в структуре МГУ им. М. В. Ломоносова. Москва, 13−15 февраля 2002 г.

6. Международная научная конференция «Эстетика научного познания». Москва, 21—23 октября 2003 г.

7. Международная научная конференция «Кант между Западом и Востоком» (IX Кантовские чтения) Калининград, 22 — 24 апреля 2004 г.

8. Ежегодные «Петровские чтения» на философском факультете РГУ.

Структура и объем диссертации

: работа состоит из введения, трех глав, в которых 9 параграфов (последний включает два подпараграфа), заключения и списка литературы (327 наименований на русском и иностранных языках). Диссертация изложена на 292 страницах машинописного текста.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Окидывая взглядом проделанный путь, отметим расставленные на нем вехи.

Глава I характеризует абстракцию «я» «в чистом виде» и в конкретно-историческом бытии.

В § 1 обосновывается выбор метода восхождения от абстрактного к конкретному как имманентной предмету методологии, способной раскрыть предмет «в его собственной, внутренней связи».

В § 2 артикулируется и разрешается проблема начала теоретического исследования «я» как феномена западноевропейской истории мысли. Основной конструкцией «я» выступает соотношение всеобщего и единичного, которое как практически-истинная абстракция кристаллизуется в новоевропейском Cogito.

В § 3 устанавливается конкретно-историческое различие простой формы «я», которое заключается в несводимости единичного к всеобщему, в противоположности моментов соотношения, необходимо требующем всякий раз особенного опосредствования, в качестве какового и выступает западноевропейская история философских учений.

В процессе формулирования исходного различия «я» выясняется, что в западноевропейском культурном очаге духовная формация в целом и философия составляют одно содержание, их различие — это различие формы, так что философия всякий раз есть самопроговаривание определенности того или иного культурного единства.

Это соображение позволяет с помощью средневековой теории (западной теологии) установить специфику культурного единства, вырастающего из характерного для средневековья способа производства человека. Этой спецификой, в отличие от античного мифа, в котором всеобще и единичное, макрокосм и микрокосм соотносятся непосредственно (совпадают, точнее, образуют отношение абсолютного различия), является разрыв всеобщего и единичного, природы и человека. Этим разрывом, выделением единичного «из своего внутреннего», всеобщего характеризуется всякая разновидность религиозного сознания.

Описанные шаги проделаны в § 1 второй главы.

§ 2 посвящен уяснению логического смысла средневекового троичного абсолюта, что позволяет перейти к проработке формы единичности в ее логической своеобразии, каковое усматривается в хронотопе. Здесь же показано, как от абстракции пространства-времени вообще (внутри которой они еще не различены) перейти к полаганию «в выведенном отношении» всех специфических черт пространства и времени, известных мыслительной традиции.

В § 3 анализируется эволюция схоластической философии в проблемном русле, заданном Августином: в русле соизмерения Творящего Слова, полагающего трансцендентность, и слова-универсалии. Здесь показано, какие возможности конституированию суверенности человеческого индивида открывает освоенное схоластикой различение всеобщего и единичного и как оно изживает себя.

Глава III показывает, как смыкаются разорванные в средневековье стороны «я», приводя его к обретению способности самополагания.

§ 1 устанавливает посредством новоевропейской философской рефлексии специфику новой матрицы кодирования социальности: ею является наука, как способ отношения человека к миру, чьей формой выступает как раз «я»: сначала как Cogito гносеологической робинзонады. Прослеживая трудности его самополагания, исследование вторит истории перерастания «я» в трансцендентального субъекта «второго отношения мысли к объективности» (Ich-lieit), и развертыванию возможностей самоподтверждения Ichheit в качестве субъекта посвящен § 2.

Заключительный § 3 втянут в «напряжение противоречия» «третьего отношения мысли к объективности», в котором «я» выступает в качестве субъекта, возможного только во множественном числе.

§ 3 в разделе (а) вычленяет в гегелевской «Науке логики» те фигуры, которые свидетельствуют о запросе этой логики на проработку понятия со стороны единичного (т.е. на проработку его пространственно-временной формы).

§ 3 в разделе (б) показывает прецедент такой проработки в чистом виде в лице феноменологии Э. Гуссерля, не подозревающей о категориальной (логической) природе своих поисков.

И, наконец, опираясь на результаты усилий М. Бахтина, представляющие собой открытие в сфере логики (логики полагания «чужого живого и полноправного сознания»), автор артикулирует фигуру («текст»), способную быть логическим опосредствованием моментов понятия, несводимых непосредственно конкретно-всеобщего и хронотопически проработанного, полифонически понятого единичного.

Бахтин видел в диалектике только монолог. Выше была сделана попытка показать, что это не так и откуда возникает такая ложная видимость. Поэтому бахтинский термин «текст» не без оснований представляется синонимом Особенного, «хронотоп» ~ Единичного, «язык» — абстрактного, рассудочного Всеобщего. При этом хронотоп выступает как содержательное приращение диалектической логики, текст же можно рассматривать как такую эмфатическую ипостась Особенного, которая подчеркивает принципиальную значимость связуемых им единичных, со-бытийность их сути, форму субъект-субъектного единства.

Возвращение (благодаря указанному опосредствованию) в логику момента единичного позволяет обосновать укорененность в форме понятия (как р1игаНа 1апШт) методологических особенностей современной научной парадигмы.

Это возвращение позволяет избежать утраты человеческого «я», избежать не только определения сущности человека как родового абстракта, но и определения «я» как абстрактной положенности, стороны конкретно-всеобщего, как это всегда происходит при монологическом понимании всеобщего. Социальное целое тем отличается от вообще организма, что его составляющие — не просто снятые моменты, а суверенные единства, бесконечные действительные субъекты. Потому они и не просто «особи», а «Я». Как заметил А. В. Суворов, освоение культуры для нас означает не частичное присвоение, а означает, что мы «создаем свой индивидуальный, личный её вари.

499 ант. Это основа нашей человеческой уникальности. единичности".

Помимо отвлеченно-теоретических преимуществ, такая логика дает педагогический регулятив формировать именно индивидуальность, пространство-времяа также ключ к целенаправленному формированию индивидуально.

500 сти, исключающий всякие «скульптурные аналогии» и отношение к ученику как к материалу. Понятие-текст предполагает принципиальную взаимность этого процесса.

Особенностью формы понятия (или «я») является то, что его моменты (субстанциональный, родовой и субъективный, индивидуальный) могут утвердиться только во взаимной обусловленности, но немедленно уничтожают друг друга при попытке (и теоретической, и реально-практической) отождествить их непосредственно. Способ их противоречивого единства поэтому выступает как наперед не могущее быть заданным, принципиально историчное, особенное, неповторимое, только собственным образом выработанное опосредствование: конкретное единство некоторой культуры, выступающей, следовательно, всегда осуществлением противоречия понятия.

499 Суворов A.B. Экспериментальная философия.// Э. В. Ильенков: личность и творчество. M., 1999. С. 188.

500 Суворов A.B., ibidem, с. 180.