Антропоцентричность и социально-философская доминанта всегда отличали художественное мировидение современного русского писателя B.C. Маканина, сумевшего филигранно передать в своих произведениях дух эпохи противоречий и перемен. Маканину, начавшему писать в конце 1960;х годов и по сей день продолжающему совершенствовать свое художественное мастерство, всегда было присуще особое внимание к реалиям и веяниям изменяющегося времени, что делало творчество писателя созвучным изображаемой эпохе. Важное место в прозе Маканина, как и каждого писателя, занимает его герой, динамическое развитие которого соответствует эволюции писательской аксиологии и эстетических взглядов.
При всем разнообразии персонажей В. Маканина можно говорить о существовании в его произведениях продуктивного типа героя, активно функционирующего в разные периоды творчества. В художественном методе писателя прослеживается тенденция к определению, своеобразной идентификации «типов», — если не литературных, то психологических. Характерная черта поэтики Маканина — наделение героев данными самим писателем номинациями. В ряду таких-авторских именований — «Гражданин убегающий», «Антилидер», «Человек свиты», «Предтеча», «Отставший», — одновременно ставшие названиями целых произведений: «Владимир Маканин — создатель галереи типов нашего времени. При всей своей якобы камерности, почти замедленном, спокойном повествовании Маканин — писатель двадцатого века. Отсекает все лишнее, описательное, созерцательное. Из типа вычисляется главный знак его, который нередко переходит прямо в заголовок» [1]. В прозе Маканина разных лет присутствуют и не репрезентированные в заглавиях, но четко выделяемые самим писателем герои: «Перекати-поле», «Тихий», «Социально яростный"^ «Хладнокровный», «Молодой волк», «Интеллигент», «Партиец», «Секретарствующий» и др. В этих рядах можно выделить и оппозиционные пары, и идеологически близкие типы. Критерии, по которым формируются маканинские дефиниции, варьируются от эмоциональнооценочных до социокультурных. Как представляется, приведение всех этих критериев «к общему знаменателю», равно как их систематизация могут способствовать выделению в творчестве Маканина доминирующего особого типа героя.
Вопросу специфики героя в маканиноведении уделялось значительное внимание в диссертационных исследованиях Н. С. Балаценко [2], Е. Г. Бегалиевой [3], М. А. Вершининой [4], Е. В. Дмитриченко [5], A.C. Ефре-менкова [6], В. В. Иванцова [7], Е. А. Кравченковой [8], Т. Н. Марковой [9], С. Ю. Мотыгина [10], Е. В. Панитковой [11], Т. Н. Чурляевой [12], К.О. Ши-линой [13] и др.
Результатом все более редкого обращения к ранней прозе Маканина стало традиционное провозглашение «серединного героя» (определение, данное самим писателем в эссе «Сюжет усреднения») в качестве объекта художественного осмысления писателя. Одна из структурных частей работы Е. А. Кравченковой, утверждающей наличие в творчестве Маканина «образов сквозных героев», носит характерное название: «Герои нашего времени: от „серединного“ человека к андеграундному писателю» [14]. Подобный принцип анализа эволюции героя маканинской прозы лежит в основе многочисленных литературоведческих работ, которые, если не сводились к организующему художественный мир Маканина «пути» от «серединного» к «андеграундному», то, так или иначе, касались его «знаковых» этапов (J1. Аннинский, М. Амусин, «Т~ «Блажнова, А. Бочаров, В. Бондаренко, Н. Елисеев, Е. Ермолин, М. Золотоносов, Р. Киреев, В. Козлов, В. Курицын, М. Липовец-кий, А. Марченко, Е. Невзглядова, А. Немзер, И. Роднянская, А. Генис, М. Абашев, Н. Алексеев, А. Архангельский, Г. Лукьянина, И. Соловьева, М. Рябчук, Н. Цыганова и др.).
По мнению Н. Цыгановой, в центре художественного внимания Маканина находится «городской герой», а проза писателя «оказывается в самом близком родстве с социологией и социальной психологией» [15]. В. Бондаренко дает определение «обыкновенному человеку» Маканина с точки зрения его социальной специфики: «Это обыкновенный, выросший в многонаселенной коммунальной квартире или в бараке, в полуголодные или совсем голодные военные и первые послевоенные годы, живущий по законам вынужденного обезличивания <.> человек, средний инженер или техник семидесятых годов» [16]. Продолжает эту мысль А. Бочаров, обнаруживший в творчестве Маканина «систему обыкновенного человека», в центре которой «не очень преуспевающий современный служивый человек, чаще всего инженер — прослойка достаточно массовая — со своими бытовыми, социальными, деловыми заботами, интересами, условностями. Чаще всего это интеллигент в первом поколении» [17]. С точки зрения М. Амусина, в прозе Маканина как мастера «прикладного социально-психологического портретирова-ния» преобладают «психологические типы советских обывателей, их характерные взаимоотношения друг с другом и со средой» [18].
В литературоведческой среде сложилось мнение о Маканине как о «зорком наблюдателе жизни» [19], «коронной областью» которого становятся, по меткому и ставшему в маканиноведении хрестоматийным высказыванию И. Роднянской, «социальная антропология», «социальное человековедение» [20]. Однако в эти годы исследователи были предельно сконцентрированы на основополагающей роли в маканинской концепции «серединного» героя, «загадку» которого пытался разгадать писатель [21]. Противодействующей «течению» социума силой М. Липовецкий называет «голоса», фено-менализированные в одноименной маканинской повести [22]. По мнению А. Бочарова, объектом художественного исследования Маканина является не «тип», а «нравственный процесс», описывающий «судьбу обыкновенного интеллигента» [23]. Исследователь и литературовед М. Амусин в статье к 70-летию писателя — своеобразном взгляде на творчество Маканина из современности — ставит во главу угла конфликта маканинских произведений противодействие «инертной массе бытия, безликой темной участи» либо «ослепительно яркое постижение этой участи» [24]. Противоположностью серии воссозданных Маканиным психологических типов «советских обывателей», по мысли критика, очевидно, выступает «сквозной» герой Ключарев.
В диссертации К. Шилиной, следующей изложенным выше и иным продуктивным в маканиноведении взглядам на героя, критерием классификации маканинских героев становится их социально и психологически обусловленная «вписанность» в «жизнь большого города»: «В первых произведениях перед нами предстает герой-провинциал, который пытается вписаться в новую для него, «другую», московскую жизнь. Герой в них всегда очень активен, повествование динамично, произведения сюжетны, полны событий.
В последующих произведениях («Гражданин убегающий», «Антилидер», «Человек свиты», «Где сходилось небо с холмами», «Отставший», «Утрата», «Один и одна» и др.) изменяется манера повествования, становится лаконичной, меняется и герой. В нем ярко проявляется нормативность: это всегда обычный человек, занимающий среднее положение в обществе, чаще всего инженер по фамилии Ключарев" [25].
Очевидность’в критике 80-х годов традиционной стала интерпретация раннего творчества Маканина под знаком характерного для него образа «среднего» человека, который, вероятно, имеет в виду и К. Шилина, оперируя определением «нормативный». Тем не менее, еще в 1980;е гг. в маканиноведении присутствовало «предвкушение» нового героя Маканина, которое, на наш взгляд, обусловлено, в том числе, стремлением критиков переосмыслить художественную концепцию писателя в более оригинальном ракурсе. Так, В. Бондаренко предполагает: «Писателю, видимо, предстоит еще и еще раз всмотреться в окружающий нас мир. Пока же перед нами лишь „предтечи“, люди, сформировавшиеся в нелегкое послевоенное время» [26]. Н. Цыганова недоумевает: «Средний человек в средней ситуации. Хорошо! Но что у него осталось под спудом? Почему он не становится лучше?» [27]. А. Бочаров замечает необходимость и актуальность «фигуры литературного героя, в котором органически слились тип и ситуация, внутренний мир и внешние обстоятельства» [28].
Усиление к концу 80-х годов потребности в такого рода героях на фоне актуализации экзистенциальных проблем приводит к закономерному результату — рождению «монументального» романа Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», привлекшего внимание критики и вызвавшего активную полемику, в которой наиболее остро стояли вопросы, касающиеся сущности образа главного героя — «подземного человека», «подпольщика» или «героя нашего времени» [29, 30]. При всем этом константой «новоявленного» персонажа неизменно признается «свобода от социальной роли и инерции, свобода поступка, памяти, ассоциации», «социальная неприкаянность» [31- 32].
Таким образом^ в' маканиноведении наличествуют две «отправные» точки изучения героя — первая связана с анализом «сквозных» образов, функционирующих в ранней прозе, вторая сводит маканинскую характерологию к утверждению «подземного», «подпольного» героя «Андеграунда», приобретшего статус особой художественной категории в позднем творчестве писателя. Но такие подходы, несмотря на имеющиеся у их сторонников аргументы, все же представляются недостаточно полными, прежде всего вследствие незаслуженного игнорирования при изучении генезиса маканин-ского героя важнейших мотивов его прозы (в том числе и биографических), преобладание которых,'на наш взгляд, явилось «благоприятной средой» для зарождения и функционирования в творчестве писателя особой модификации «героя времени», явившегося одновременно антагонистом «серединного» человека и идеологической основой для развития «андеграундного» героя 1990;х годов.
Актуальность исследования определяется пристальным вниманием современной науки к типологии литературных характеров, а также к идентификации национальных и этнопсихологических типов.
Говоря о «герое времени» как об особой «культурной модели», исследовательница А'.И.-'Журавлева'отмечает: «Обращаясь к литературе XIX века, особенно первой ее половины, мы едва ли не в первую очередь сталкиваемся с феноменом героя, — который имеет определенный, характерный облик. Облик этот обладает заразительностью, он врезался в национальную культурную память. Вероятно, это явление шире, чем собственно историко-литературное, потому что для его уловления необходимо учитывать и восприятие» [33]. Возникновение «героя времени» как закономерного и необходимого литературного явления В. А. Мануйлов неразрывно связывает с веяниями реализма: «Одним из важнейших событий в европейской литературе конца XVIII — первой трети XIX века было зарождение реалистического метода <.>. В этот период одной из важнейших задач как в западноевропейской, так и в русской литературе была задача создать образ героя своего времени, передового молодого человека, рассказать об отношении этого героя к породившему его обществу. Эта задача, поставленная писателями эпохи Просвещения, а затем углубленная сентименталистами и романтиками, в годы возникновения реализма значительно осложнилась, приобрела новые аспекты и потребовала новых решений» [34].
Рассматривая мотивы репрезентации в современной прозе «героя времени», B.C. Расторгуева так объясняет прецедентность и «историческую цикличность» этого литературного явления: «Если социальная типизация как констатация неких общих. черт, закрепленных за тем или иным социальным слоем, в нашем подвижном, изменчивом мире пока невозможна, то стремление к тому, чтобы понять, что происходит сегодня с человеком всегда являлось сутью отечественной литературы <.>. Кризис современного мира требует новой правды о человеке, постичь которую современная проза пытается через диалог с классикой. В этом смысле герой того времени — литературный ориентир для постижения человека в сегодняшнем мире» [35]. По мнению М. В. Кульгавчук, поиск «героя времени» закономерно стоит в центре литературного процесса любой эпохи, в том числе, современной: «Литература в принципе развивается благодаря стремлению писателей найти и отразить героя времени или же сказать о том, что мешает ему состояться» [36].
Специфика художественной реализации и развития в творчестве Мака-нина «героя времени» обусловлены особой чуткостью писателя к социокультурным проблемам, его особым художественным вниманием к знаковым процессам и реалиям эпохи, что неизменно связывалось критиками с «активной обращенностью» писателя к «» болевым" проблемам нашего общества", «способностью отмечать вехи времени, ставить точный диагноз болезням, которыми обстоятельства заражают человека» [37- 38].
Во все периоды творчества Маканина прослеживается оппозиция индивида (личности) и общности (массы), неизменно связанная с темой «усреднения» человека, следствием которого является полное вытеснение из его сознания всего индивидуального. Герой, уходящий от действительности, воспринимаемой Маканиным со значительной долей негативизма, разумеется, не может не симпатизировать самому прозаику. Собственно, подобный уход и делает героя Маканина' именно «героем», своего рода бунтарем, способным выступить против общих правил, ощущающим в себе силы не следовать общим тенденциям и течениям, повстанцем против «своего времени». Е. Михайлова, применительно к роману М. Лермонтова, утверждает перво-степенность в «герое времени» пассионарного начала, равно как бунтарского духа, что явно относится и к «герою времени» Маканина: «Проверка стремлений и характера героя в практическом действии — великий критерий для любого исторического этапа <.>. Проблема действия ставится в „Герое нашего времени“ во весь рост и как критерий оценки героя, и как центральная жизненная проблема-для ¦ него1 самого, и как лирический лейтмотив его мятежных порывов» [39]. В романе Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» показателен внутренний монолог главного героя, в котором движение физическое отождествляется с внутренней самобытностью, энергией и силой духа, составляющими остов национального характера: «Размах, широта, упрямая удаль, да й сама нёмереная география земель были добыты не историческим открьтгием их в себе, а взяты напрямую из тех людей, которые шли и шли, неостановимые, по этим землям — из них взяли, из крови, из тел, из их душ, взяли.» [40].
По Маканину, эти качества являются определяющими и, вероятно, обусловливают структурное ядро всего типа таких героев. Подобные персонажи противоречивы, так как наряду с видимой силой и даже мощыо духа и характера проявляют и слабость, оказываясь незащищенными, неподготовленными к столь тяжелой схватке. Сам характер конфликта заранее подразумевает слабую позицию «единичного» «героя», вступившего в противостояние с «многотысячной» толпой. Однако, как представляется, для Маканина важно само стремление, душевный порыв, эмоциональный «всплеск», побуждающие персонажа к активному действию, а точнее — к противодействию.
Стоит отметить значимость в маканинской прозе мотива ухода (или побега), ставшего центральным и организующим мотивом многих произведений («На зимней дороге», «Пустынное место», «Страж», «На первом дыхании», «Гражданин убегающий», «Лаз», «Сюр в Пролетарском районе» и др.). Часто уход героя обусловлен его внутренним конфликтом с окружающей общностью, социальные рамки которой, по Маканину, оказывают на индивида угнетающее воздействие. Побег из «жесткого каркаса» социума — ответная реакция маканинского героя на стискивающиеся оковы «усредняющей» реальности, ставшей в позднесоветском искусстве предметом критики и отрицания (в литературе — «Энергичные люди» В. Шукшина, «Дом» Ф. Абрамова, в кинематографе — «Гараж» режиссера Э. Рязанова и др.). Позитивно-созидательное осмысление коллективного мышления и жизнедеятельности, утверждаемое долгие годы государственной идеологией, сменилось ознаменовавшим новый виток общественного сознания протестом против уравнивающего и нивелирующего индивидуально-личностное начало «коллектива», что не могло не отразиться-в творчестве Маканина.
Оппозиция личности и социума — традиционный вопрос в мировой философии в целом, и в русской, в частности. Ярким свидетельством тому является возникновение в 40-е годы XIX столетия идейных течений славянофилов и западников, взгляды которых противопоставлялись, в том числе, по принципу поддержки либо неприятия русской традиционной общины. Для одних община — форма наиболее оптимального существования и развития русского народа, для других — архаичная помеха развитию индивидуальности.
Интересна полемика К. Д. Кавелина и Ю. Ф. Самарина, где К. Кавелин, в целом не одобрявший исконного славянского образа жизни «сообща», а, наоборот, отмечавший его тормозящее влияние на русское жизнеустройство, все же говорил об «общинном начале» как об особом быте, воспитывающем «семейные добродетели: кроткие, тихие нравы, доверчивость, необыкновенное добродушие и простосердечие» [41]. Указывая на важную роль и самобытность отдельной личности в истории и культуре России, Ю. Ф. Самарин замечал: «Стар-матер казак’Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и прочие бездомные удальцы, искатели приключений, имели достаточный запас сил и соразмерную уверенность в себе самих. <.> Каким же образом связать их с родовым устройством, в котором убаюкивалась личность, из которого никогда не вырвалась она на простор?» [42].
Стремление к «простору», заключающееся в обособлении личности от социума, — знаковый мотив в литературе XIX века, послуживший формированию «исключительного», романтического героя, чья мятущаяся сущность ищет выход из рамок цивилизации. Так, пушкинские, лермонтовские «байронические» поэмы' рождают «живо-неспокойных» персонажей, ищущих гармонии в «естественном» образе жизни, вдали от общества и суеты. Вероятно, данное Ю. Ф. Самариным емкое определение «бездомные удальцы» может явиться названием целостного социального и этнопсихологического типа, обладающего рядом ключевых, знаковых свойств и качеств, но, вместе с тем, своеобразно, оригинально воплощаемого различными художниками слова в зависимости от веяний времени и эпохи, проявляя в этом смысле устойчивое свойство архетипических образов «вновь и вновь воспроизводиться в любом веке и месте» [43].
Свойствами типа «бездомного удальца» наделены абсолютно разноплановые в идеологическом наполнении персонажи русской литературы, создавшей «национальную типологию» как «зеркало общественного самосознания эпохи» [44]. Однако в каждом из подобных героев акцентируется наиболее актуальная, характерная для эпохи черта, что, впрочем, и позволяет считать этих «бездомных удальцов» истинными «героями времени», ставшими его частью. Возвращаясь к высказыванию Ю. Ф. Самарина, отметим вслед за ним былинных богатырей в качестве, вероятно, первых представителей типа «бездомного удальца». Что же касается русской литературы более поздних периодов, то здесь к «бездомным удальцам» можно отнести диаметрально противоположные ряды персонажей, что происходит, очевидно, в силу архетипической близости, подразумевающей наличие классической формы «оппозиции» [45]. Так, среди «бездомных удальцов» оказываются «культурные герои»: «лишние», но ощущающие «потребность» в счастье Чацкий, Онегин, Печорин, Базаров, Лаврецкий, погруженные в метафизические поиски сакрального и праведного Тарас Бульба и иные герои Н. В. Гоголя, «очарованные» герои' Н. С: Лескова, персонажи ранней романтической прозы М. Горького, «неприкаянные» герои М. Шолохова (Григорий Мелехов, Макар Нагульнов) и А. Платонова (Копенкин), В. Шукшина (герои-«чудики», Егор Прокудин, Степан Разин), В. Астафьева (Аким из «Царь-рыбы», Леонид Сошнин из «Печального детектива») и др. Однако авантюрность, реализующаяся в ходе вечных странствий и поисков, обнаруживает «бездомных удальцов» и в героях-«трикстерах»: Хлестакове и Чичикове Н. В. Гоголя, Ос-тапе Бендере И. Ильфа и Е. Петрова, Иване Присыпкипе В. Маяковского и др.
На наш взгляд, укоренённый в русской словесности тип «бездомного удальца» является продуктивным и в творчестве Маканина. Очевидно, что ряд маканинских «убегающих» персонажей типологически созвучен этому определению, которое подразумевает наличие в их натурах, главным образом, таких качеств, как храбрость (и даже отчаянность), сила духа и воли, сочетающихся, однако, с душевной дисгармонией, вечной неприкаянностью, потерянностью. Именно эти свойства характерны и органичны для многих героев прозы Маканина 1970;х — 1980;х годов. Именно они во многом определили характерологические основы воссозданного в 1990;е гг. героя самого известного романа писателя «Андеграунд, или Герой нашего времени».
Научная новизна исследования обусловлена тем, что в нем впервые предпринята попытка типологизации персонажной сферы прозы В. Маканина 1970;х — 1980;х гг. на основе выделения в качестве доминантного литературного типа «бездомного удальца», определения его функционально-семантического наполнения и развития в качестве «героя времени», занимающего особое место в маканинской художественной концепции.
Материалом исследования послужила проза В. Маканина периода 1970;х — 1980;х гг.: «Голоса», «На зимней дороге», «Страж», «На первом дыхании», «Пустынное место», «Пойте им тихо», «Река с быстрым течением», «Гражданин убегающий», «Где сходилось небо с холмами», «Предтеча», «Утрата», «Отставший», «Один и одна».
Объект исследования — специфика персонажной сферы «героя времени» в произведениях Маканина 1970;х- 1980;х годов.
Предметом исследования являются наиболее репрезентативные персонажи произведений Маканина, которые в своей совокупности отражают специфику его «героя времени», динамику развития и трансформаций типа «бездомного удальца» в творчестве писателя.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что она способствует более глубокому осознанию специфики художественного мира писателя, так как категория героя является" ключевой в поэтике каждого художника слова. Определение координат и ориентиров «героя времени», идентификация которого, безусловно, входила в ряд художественных задач Маканина, позволяет сформировать более точное представление о философских и эстетических взглядах писателя. Определяемый нами в качестве продуктивного для русской и зарубежной литературы тип «бездомного удальца» обладает особыми характерологическими качествами, а его воссоздание и развитие в прозе Маканина связано с особыми лейтмотивами, со специфическими художественными приемами и сюжетными решениями.
Практическое значение исследования определяется возможностью использовать материалы диссертации и ее результаты в дальнейшем изучении творчества В. Маканина, специфики его художественного мира. Отдельные положения работы могут найти применение в практике вузовского преподавания истории русской литературы, при разработке спецкурсов и спецсеминаров по истории русской литературы XX века.
Теоретико-методологическая база включает труды русских и зарубежных мыслителей: К. Д. Кавелина, Н. И. Костомарова, Ю. Ф. Самарина, К. С. Аксакова, H.A. Бердяева, К. Г. Юнга, А. Ф. Лосева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, В. В. Розанова, М. Хайдеггера, М. Бубера, Б. П. Вышеславцева, Д. С. Лихачева, Г. Д. Гачеваученых-литературоведов: М. М. Бахтина, Е. М. Мелетинского, В. А. Мануйлова, A.A. Горелова, О. М. Фрейденберг, Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, Л. А. Аннинского, Н. М. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, М. Н. Эпштейнакритиков творчества В. Маканина: М. Амусина, А. Бочарова, В. Бондаренко, И. Соловьевой, Е. Невзглядовой,.
A. Марченко, И. Роднянской, Г. Лукьяниной, В. Козлова, А. Архангельского,.
B. Агеева и др. «'ч.
В процессе исследования использовались следующие методы и подходы: культурно-исторический, сравнительно-типологический, биографический.
Цель работы заключается в исследовании и установлении основополагающих свойств «героя времени» прозы В. Маканина 1970;х — 1980;х гг., а также в определении граней и векторов его художественного функционирования.
Поставленная цель предполагает решение некоторых обусловленных ею задач:
— дать интерпретацию раннего и зрелого творчества Маканина, его концепции человека и мира;
— определить, насколько органичен для творчества писателя его «герои времени» — «бездомный удалец», представляющий собой не только литературный, но и социальный и этнопсихологический тип;
— установить и проанализировать характерологические свойства «бездомного удальца» в творчестве Маканина 1970;х — 1980;х гг.;
— определить особенности и проследить динамические изменения функционально-семантического наполнения образов героев, относящихся к типу «бездомного удальца"-'4.
— соотнести воссозданный Маканиным тип «бездомного удальца» с другими разновидностями и типами его персонажей: «маленького героя», «лишнего героя», «героя-уральца»;
— выявить специфические пространственно-временные и сюжетные формы взаимосвязи и взаимодействия «героя времени» с эпохой в структуре произведений Маканина 1980;х гг.;
— охарактеризовать роль в формировании маканинского «героя времени» автобиографического компонента в отношениях «автор — герой».
На защйту вьшЬсятся следующие положения:
1. В творчестве В. Маканина 1970;х — 1980;х гг. активно функционирует и развивается особый литературный тип «бездомного удальца», который выступает в художественной концепции писателя в качестве «героя времени», противопоставленного «серединному» герою, идеологически родственного герою «Андеграунда».
2. Генезис продуктивного типа «бездомного удальца» в ранней прозе В. Маканина, а также формирование его характерологических свойств обусловлены константами «духовной бездомности» и «удали».
3. Функционально-семантическое наполнение маканинского «героя времени» определяется лейтмотивами «блуда» как следствия духовной и физической нестабильности и болезни как проявления «живого», способного к духовному движению, эмоционально нестатичного характера.
4. Тип «бездомного удальца» в творчестве Маканина актуализируется в героях-уральцах, этнопсихологическая и этноисторическая специфика которых соотносится с характерологическими доминантами и свойствами маканинского героя: мятежностью, яркой индивидуальностью, эмоциональностью, неприкаянностью, обособленностью.
5. Стремление Маканина «выделить» своего героя из обыденности, сделать его характер «живым» и подвижным выразилось в явном созвучии «бездомных удальцов» литературным типам «лишнего человека», «маленького человека». Сущность изгоя, отвергнутого обществом или сознательно уходящего из социума, реализовалась в «бездомных удальцах» Маканина, определив их самобытное положение в художественном мировидении писателя.
6. В прозе Маканина 1980;х гг. «бездомный удалец» осмысливается в контексте свойственного постмодернистской эстетике отрицания реальности и стереотипности, функционируя в параллельных действительности или замещающих ее ирреальных художественных пространствах — в воспоминаниях, фантазиях, фольклоре, снах, в бреду. «Блудная» и «живая» составляющие «бездомного удальца» трансформируются в процессе переживаемых героями деструктивных, по сути, метафизических процессов «отсутствия», «отставания», «утраты», «одиночества». Удаль как характерологическая доминанта подвергается редукции, осознается как утраченное, но органически ощущаемое качество.
7. Роль автора в прозе Маканина 1980;х гг. усиливается, что проявляется, прежде всего, в наделении его функцией героя-повествователя, а впоследствии и’двойника’героя' повествования. Автобиографические параллели, а также созвучие идейных и нравственных взглядов автора и героя указывают на личностное неравнодушие Маканина к воссоздаваемому им типу героя, нахождение писателя в сходном душевном и эмоциональном состоянии.
Апробация результатов исследования. Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры литературы, ежегодных научных конференциях профессорско-преподавательского состава педагогического института ФГБОУ ВПО «МичГАУ». По итогам работы представлены доклады на конференциях: VIII Международная научно-практическая конференция «Наука и современность-2011″ (февраль 2011 г., г. Новосибирск) — Международная заочная научная конференция „Современная филология“ (апрель 2011 г., г. Уфа) — XII Международная научно-практическая конференция „Актуальные вопросы современной науки (июль 2011 г., г. Москва) — II Международная научно-практическая конференция „Филология и лингвистика: современные тренды и перспективы исследования“ (декабрь 2011 г., г. Краснодар) — Международная научная конференция, посвященная 75-летию со дня рождения В. Распутина „Время и творчество В. Распутина: история, контекст, перспективы“ (март 2012 г., г. Иркутск) — VIII Международная научно-практическая конференция „Динамика научных исследований“ (май 2012 г., г. Пшемысль, Польша) — Международная научно-практическая конференция „Человек — природа — история (к 100-летию С.П. Залыгина)“ (май 2013 г., г. Мичуринск) — Всероссийская научная конференция „“ Воронежский текст“ русской культуры» (октябрь 2011 г., г. Воронеж) — Межрегиональная научно-практическая конференция, посвященная памяти доцента C.B. Красновой, «Русское подстепье и его историко-культурный ареал в литературе XIX — XX веков» (сентябрь 2011 г., г. Елец). По проблематике исследования опубликовано 16 статей, из них 4 — в изданиях из списка ВАК Министерства образования й науки РФ.
Структура диссертации включает Введение, две главы, содержание которых изложено в семи разделах, Заключение, и Список использованной литературы.
Заключение
.
Формирование продуктивного в творчестве В. Маканина типа героя происходит в русле осмысления прозаиком проблемы «героя времени». Степень внимания писателя к этой проблеме трудно преувеличить уже потому, что всегда отмечаемая критиками склонность Маканина к антропологии, социальному ракурсу художественного мировосприятия со временем реализовалась в значительном и по объему, и по идейно-смысловому наполнению творении — романе «Андеграунд, или Герой нашего времени». Бесспорно, появлению такого масштабного произведения не мог не предшествовать поиск писателем «героя времени», осмысление его сущностных основ и приоритетов.
Роль такой знаковой личности, с одной стороны, выражающей веяния своей эпохи, а с другой, противостоящей ее негативным воздействиям и реалиям, — подразумевает наличие особых характерологических черт, в совокупности своей рождающих цельный и соответствующий философско-эстетическим взглядам писателя характер. В прозе Маканина 1970;х — 1980;х гг. неизменно присутствует герой, обладающий рядом свойств и качеств, которые определяют’его особое положение в маканинском художественном мире. Такие персонажи, призванные составить оппозицию «серединному герою» — человеку массы, среднестатистическому представителю социума, -выражают идеологическую позицию писателя, видевшего в тотальном «усреднении» и социальной «ройности» одну из главных проблем эпохи. Однако стремление отделиться, обособиться, проявить индивидуальное начало, в противовес началу «массовому» — предполагают особую самоидентификацию таких героев в качестве изгоев, не вписывающихся в рамки пространственно-временного континуума, а, следовательно, «духовно бездомных». В разных культурно-исторических эпохах эти герои имели различный план выражения, сохраняя при этом определенные характерологические доминанты. В маканинском творчестве появилась оригинальная интерпретация этого типа персонажей, связанная как с особенностями идиостиля писателя, так и со спецификой эпохи, героями которой им предстояло стать.
Период развития советского общества 1970;х — 1980;х годов, связанный со сменой мировоззренческих ориентиров в условиях социокультурных потрясений, нашел отклик как в целом в русской литературе, явившей героев «деревенской», производственной, экологической прозы, так и в прозе В. Маканина, воссоздавшего в своих произведениях особый тип героя «бездомного удальца», специфика формирования и трансформаций которого была проанализирована в ходе данного диссертационного исследования.
Формулировка «бездомный удалец», будучи плодом социофилософ-ских и культурно-исторических исканий середины XIX столетия, призвана заострить черты русского менталитета, составляющие основу национального характера, самобытного и непостижимого русского нрава.
В исследовании рассмотрено исходящее из двойственной структуры наименования «бездомный удалец» семантическое наполнение образов таких героев. Характерологическими доминантами при этом закономерно выступают «удаль» как онтологически обусловленное качество и «духовная бездомность» как состояние, отвечающее образу жизни конфликтующего с социумом героя.
Исходя из названных ключевых компонентов, в диссертации выявлены и проанализированы основные элементы характерологической парадигмы героев ранней прозьй Маканина (1970;х -1980;х гг.), представленные «блудной» и «живой» составляющими.
Блудная" доминанта характера «бездомного удальца» определяется лейтмотивом ухода из социума, который в творчестве Маканина реализуется, главным образом, в форме ухода от семейного быта, разрыва связей с родовыми корнями. Художественная интерпретация писателем «ухода» связана с историко-культурными аллюзиями, касающимися библейской тематики — ар-хетипического образа Блудного сына, а также этноистории — уральского старообрядчества. «м • sbiVl. lKcihiII—: • - • •.
Реализуя архетип «блудного сына», Макании изображает героев, пребывающих в «блуде» — физическом и духовном. В сюжетах это проявляется в аспекте гипертрофированного отрицания социальных связей или стремления к постоянной смене социальных ролей. Метафизическая нестабильность при этом становится смежным состоянием движению физическому, постоянному перемещению и поиску жизненных идеалов. Уход героев, вступивших в конфронтацию с социумом, и уход-протест старообрядцев-«бегунов» воспринимаются Маканиным как созвучные процессы, близость социопсихологической природы которых обусловлена глубокой связью кочевого образа жизни с русским менталитетом.
Блудная" составляющая характера маканинских персонажей легла в основу определения писателя «перекати-поле», которое может быть отнесено к героям прозы 1970;х гг.: младший брат («Страж»), Анюта («На зимней дороге»), Костюков («Гражданин убегающий»), Чагин («На первом дыхании»). Знаковыми качествами таких героев становятся динамичность, эфемерность которые являются и флористическими показателями растения «перекати-поля» — индивидуально-авторской метафоры «бездомного удальца».
Сюжетные коллизии, ставящие героев Маканина перед нравственным выбором, проявляют в них страстную и ветреную натуру либо, напротив, апатично-пассивных, рассудочных обывателей.
Объектом исканий маканинского «бездомного удальца», его метафизической целью и идеалом душевной гармонии является «пустынное место» -особая философская категория, причастность к которой символизирует противопоставление героя социуму, его стремление к одиночеству. С осмыслением «пустынного места» связано особое восприятие «бездомными удальцами» природы как’идиллически уединенного пространства, частью которого такие персонажи себя ощущают. Воплощение архетипического сюжета Притчи о блудном сыне обусловливает возникновение в прозе Маканина лейтмотива «возвращения», в ходе реализации которого обретение заветной «пустынности» становится иллюзорно недостижимой целью, а обособленпость от социума влечет роковые последствия — разочарование и духовное опустошение («На первом дыхании») либо гибель героя («Гражданин убегающий»).
Среди характерологических констант «бездомного удальца» важную роль играет «живой характер», значимость которого акцентирована Макани-ным в выдвинутом и обоснованном им понятии «голосов» как проявлений «живого» начала героя. Оппозиционной парой «живому» герою выступает «стереотипный», «неживой», анемичный. «Стереотип» как художественная и социальная реалия осмысливается Маканиным в качестве главного показателя героя апатичного, статичного, а значит, объекта противодействия «бездомного удальца». Основополагающий показатель «живой» характерологической составляющей «бездомного удальца» — его «выделенность» из массы, именованная писателем «индивидуальной очерченностью».
Проявление «живой» сущности «бездомных удальцов» происходит в ходе обращения Маканина к мотивам болезни и смерти («Пойте им тихо», «Река с быстрым течением», «Предтеча»), обнаруживающим духовно «живых» и «мертвых» персонажей. При этом происходит корреляция духовного и физического недуга.
Живому" характеру «бездомного удальца» соответствуют духовность, способность чувствовать и сострадать, эмоциональность. В то же время «живому» герою Маканина присущи сила воли, горячность, импульсивность. Ряд «бездомных удальцов» конца 70-х — начала 80-х годов воссоздан Маканиным в русле актуализации этих качеств. С этим связано появление в прозе писателя ярких и волевых личностей — Сереги («Пойте им тихо»), Якушкина («Предтеча»). Противоречие, рождаемое потребностью человека в социуме и деструктивностью его влияния, становится основанием метафизического поединка, в котором «бездомный удалец», находящийся в слабой позиции «единичности», неминуемо испытывает поражение. Создание в начале 80-х годов знакового героя — «предтечи» — свидетельствует о стремлении Маканина заострить семантическое наполнение этого образа, в котором контами-нирована сущность «живого» начала «бездомного удальца».
Выявление социопсихологической и историко-культурной обусловленности генезиса «блудной» и «живой» составляющих в образах «бездомных удальцов» дало основание к сопоставлению этих героев с литературным типом «уральца». Такое сопоставление связано и с тем, что Урал является малой родиной В. Маканина, а потому этнопсихологический тип уральца генетически близок писателю. «Бездомный удалец» представляет собой маканин-скую вариацию героя-уральца (а также его историко-этнографических и художественных реализаций), характерологические черты которого актуализированы и заострены в продуктивном в творчестве писателя герое. При этом «пустынное место», к которому стремится «блудная» душа «бездомного удальца» трансформируется в особый топос «Желтых гор», наполненный в произведениях Маканина семантикой сакральности.
Беглый" образ жизни маканинских уральцев, непостижимость которых подобна, по Маканину, «парадоксу Желтых гор», определяется «удалыо» и «бездомностью», делающими таких героев бунтарями и изгоями. «Живая» натура «бездомного удальца» проявляется в возрастном параметре уральцев — молодости, — периоде их «первого дыхания»: неудержимости, авантюризма, свободолюбия.' 1″ I.
В 1980;е годы в центре художественного внимания Маканина оказываются фазы-состояния развития «бездомного удальца», в ходе воссоздания которых акцентируются либо подвергаются трансформации ключевые характерологические составляющие характеров таких героев. Показательным способом функционирования «бездомного удальца» становится отсутствие в «хоре» социума как метафора стремления героя к индивидуальности, протест против шаблонов и формул. Обращение к проблеме «формульности» имеет автобиографические истоки в прозе Маканина — выпускника механико-математического факультета МГУ. «Уход» от математических формул писателя соотносится с «уходом» от шаблонности его героя. В повести «Где сходилось небо с холмами» впервые отчетливо проявляется тенденция к удвоению пространства и образов, в связи с чем возникает псевдогерой Башилов и герой истинный — Васик. Кроме того, в произведении происходит зарождение знаменательной для дальнейшего творчества Маканина аллегории: жизнь — песня. «Голос» как проявление «живого» характера героя приобретает «материальное» воплощение в звуках мелодий — индивидуальном творчестве народа или популяризованных «шлягерах» масс. Проблема вытеснения «единичного» «массовым», получившая в маканинском миропонимании общекультурное и общенациональное значение, подразумевает присутствие достойного «противовеса», в качестве которого выступает «герой времени». В «бездомном удальце», не воспринятом всерьез обществом, физически деф-фективном персонаже — коренном обитателе ирреального пространства Аварийного поселка — обнаруживается единственный «живой» голос, что говорит о постмодернистском осмыслении героя и одновременно символизирует надежду на возрождение’духовности и индивидуальности.
Следующей фазой развития «бездомного удальца» становится отставание, феноменализированное в повести «Отставший». Специфика поэтики этого произведения — параллельные художественные пространства, усиление ирреальных мотивов, переосмысление формульности — направлена на заострение пространственно-временного конфликта, в центре которого находится «бездомный удалец», идеологически близкий в этом плане классическим литературным типам «лишнего героя» и «маленького героя».
В повести «Утрата» происходит предельное усиление оппозиции «прошлое» — «настоящее», — вследствие чего художественное пространство действительности подвергается хаотизации и отрицанию в духе постмодернистской эстетики. Наиболее актуальная модификация «бездомного удальца» представлена героем-копателем, образом жизни которого становится метафизическое «копание» лабиринтов прошлого, ставшее экзистенциальным способом отчуждения, обособления от реальности. Состояние «утраты», в котором пребывает «бездомный удалец» проявляется как буквально, так и метафизически. «Утрата» реализуется как «травматический опыт» искалеченных в силу различных обстоятельств героев и как потеря духовных ориентиров, деструкция сознания. В связи с этим «бездомность» в мироощущении героев Маканина 80-х годов доминирует, а «удаль» в характерах его персонажей, напротив, подвергается редукции. Тем ие менее, звучащее в «Утрате» отрицание «удали» лишь подчеркивает онтологическую принадлежность этого качества «герою времени» Маканина.
Полная утрата связи с действительностью приводит маканинского героя к состоянию тотального ухода в прошлое — «золотое» время расцвета его «удали», острая потребность4 В которой является одним из характерных показателей «бездомного удальца», воссозданного в романе «Один и одна». «Побег в юность» от духовно чуждой эпохи массовости, «ройности» составляет основу существования героев конца 1980;х гг., что отражает точку зрения писателя на поколение «шестидесятников», чьи романтические взгляды и устремления так внезапно развеялись с наступлением новой социокультурной формации. Наряду с усилением постмодернистского осмысления образов «бездомных удальцов», функционирующих в ирреальном пространстве воспоминаний, снов, грез, фантазий, литературных сюжетов и киносценариев, -все же наблюдаётся" жйзнёутверждёние типа «бездомного удальца», которое прослеживается, прежде всего, в не свойственной маканинской поэтике близости автора-повествователя героям. Намеренное отрицание этой близости в романе «Один и одна» лишь акцентирует созвучие философско-эстетической позиции Маканина и его персонажей, подобно тому, как отрицание полноценного существования «бездомного удальца» в реальности, его «уход» в прошлое доказывают его способность к возрождению и потенциал дальнейшего развития.
Отнесение продуктивного в творчестве Маканина 70-х — 80-х гг. героя к типу «бездомного удальца"' основано на преобладании в характерологии таких персонажей специфических черт и свойств — потребности в духовном н физическом движении, свободолюбия, силы духа, авантюризма, пепостоянства, эмоциональности, импульсивности. Отличительной чертой типа «бездомного удальца», является особая чуткость ко времени, особая рецепция эпохи, гипертрофированное стремление к различным инвариантам «очерченного» существования — от одиночества и уединения до единичности и уникальности. Воссоздание наделенной этими качествами яркой индивидуальности было направлено на противодействие деструктивному воздействию массовости, что обусловило неприкаянность, бесприютность «бездомных удальцов», равно как их уязвимость. Влияние постмодернистской эстетики, а также социокультурные условия середины — конца 1980;х годов закономерно повлекли за собой смещения в системе художественных координат Макани-на, следствием чего стала трансформация сущностных характеристик «бездомного удальца», изображенная в ходе реализации мотивов «отсутствия», «отставания», «утраты», «одиночества». Произошедшая на фоне этого процесса редукция семантического наполнения образа «бездомного удальца» является, скорее, еще одной фазой его развития, чем знаком его упадка. В связи с этим представляется перспективным изучение модификаций этого типа героя и в позднем творчестве Маканина, в том числе, в романах «Андеграунд, или Герой нашего времени», «Асан», «Две сестры и Кандинский», что продолжит обогащение характерологических граней и идеологических реализаций маканинского «героя времени».
