Культура повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в.: делопроизводственные источники и методы исследования

Актуальность темы

исследования. В современной историографии междисциплинарность и мультидисциплипарность выступают в качестве основания синтеза гуманитарного знания1. Они легли в основу таких историографических проектов, как история быта, история повседневности .

Философия эпохи Просвещения и в особенности историософия 1.

Гётингенского просвещения способствовали выработке в немецкоязычной, а затем и в русскоязычной исторической науке емкого понятия для определения проблемного поля историко-бытовых исследований — «история народности"4. Отечественные историки в той или иной мере сохраняли на.

1 Касевич В. Б. Природа междисциплинарного знания и когнитивные науки //, 25.03.2003; Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / Под ред. Л. П. Репииой, Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой. М., 2004; Румянцева М. Ф. Целостность современного гуманитарного знания: необходимость и возможность // Единство гуманитарного знания: новый синтез: Материалы XIX междунар. науч. копф. (Москва, 25−27 янв. 2007 г.). М., 2007. С. 41−49.

2 В историографических наблюдениях данного диссертационного исследования термины «быт» и «повседневность» рассматриваются как тождественные (Ср.: Rustemeyer A., Siebert D. Alltagsgeschichte der unteren Schichten im russischen Reich (1861−1914): Kommentierte Bibliographie zeitgenossischer Titel und Bericht uber die Forschung. Stuttgart, 1997. S. 10−12- Kelly C. «Byt»: identity and everyday life II National Identity in Russian Cilture / Ed. S. Franklin, E.Widdis. Cambridge, 2004. P. 149−167). Пример противопоставления этих терминов см. в: Пушкарева Л. Н. Предмет и методы изучения «истории повседневности» // Этнографическое обозрение. 2004. № 5. С. 3−19.

3 Iggers G.G. The University of Gottingen 1760−1800 and the Transformation of Ilistorical Scholarship // Storia della Storiografia. 1982. № 2. P. 11−37- Vierhaus R. Die Universitat Gottingen und die Anfange der modernen Geschichtswissenschaft im 18. Jh. // Geschichtswissenschaft in Gottingen: Eine Vorlesungsreihe / Hg. H. Boockmann und H.Wellenreuther. Gottingen, 1987. S. 9−29.

4 Бадалян Д. А. Понятие «народность» в русской культуре XIX в. // Источник. Историк. История. СПб., 2006. Вып. 5: Исторические понятие и политические идеи в протяжении XIX в. приверженность истории быта как форме синтеза гуманитарного знания. Однако к концу XIX в. в исследованиях отечественных и зарубежных историков наметилась тенденция разделения домашнего, экономического (хозяйственного) и юридического быта и начались поиски новых оснований научного синтеза, что особенно заметно в трудах В. О. Ключевского, П. Н. Милюкова, К. Лампрехта и др.5 В исследовательской практике конца XIX — первой половины XX в. синтез достигнут не был и преобладающими оставались дисциплинарная, институциональная, региональная6 и прочие фрагментации.

В послевоенный период разрабатывались преимущественно социологические и социоэкономические основы синтеза повседневности7.

России XVI—XX вв.: сб. науч. работ. С. 108−122. Этим термином оперировали H.A. Полевой, И. М. Снегирев, К. Д. Кавелин, И. Е. Забелин и многие другие историки XIX в. О заимствовании термина «народность» в политическом языке см.: Зорин А. Кормя двуглавого орла.

Литература

и государственная идеология в России в последней четверти XVIII — первой трети XIX века. М., 2001. С. 352−359.

5 См., например: Haas S. Iiistorische Kulturforschung in Deutschland, 1880−1930: Geschichtswissenschaft zwischen Synthese und Pluralitat. Koln u.a., 1994. S. 451- Бон T.M. История культуры в Германии и России в трудах Карла Лампрехта и Павла Милюкова: сравнительный анализ // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат: Материалы междунар. науч. конф. (Москва, 26−27 мая 1999 г.). М., 2000. С. 225−235. Краткий обзор работ, посвященных «исторической социологии» В. О. Ключевского, см.: Попов A.C. О двух историографических традициях в оценке «историко-социологической» методологии.

B.О. Ключевского // В. О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии: Материалы науч. конф. (Пенза, 25−26 июня 2001 г.): в 2 кн. / Отв. ред.

C.О. Шмидт. М., 2005. Кн. I. С. 315−325.

6 Региональная фрагментация повседневности, получившая распространение в «золотое десятилетие» краеведения 1917/1918;1927/1929 гг. {Шмидт С. О. Краеведение и документальные памятники. Тверь, 1992. С. 36), основывалась на изучении локальных явлений или локальных архивных комплексов, освещающих деятельность определенного учреждения или должностного лица.

7 Влияние марксизма на теорию и практику исторических исследований в СССР и.

Причем, в национальных историографических традициях, среди которых наиболее близкой к отечественной истории быта была немецкоязычная, о региональная фрагментация повседневности актуализировалась по-разному. Если для немецкоязычных историков 1980;х гг. «регионально-историческая ориентация» дисциплины имела принципиальное значение9, то в советской исторической науке региональные аспекты повседневности находились па периферии проблемного поля историко-бытовых исследований. Однако и в той, и в другой национальной историографической традиции ориентация на изучение социальных явлений позволила истории быта стать составной частью макроистории и один из методов познания прошлого10. за рубежом {Могильницкий Б. Г. История исторической мысли: курс лекций. Томск, 2003. Вып. 2: Становление «Новой исторической науки». С. 145−164) сопоставимо, хотя и имеет существенные различия). о.

Оболенская С.В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. М., 1990. 1990: Личность и общество. С. 182−198- Топычканов A.B. История повседневности в немецкоязычной историографической традиции // Краеведение в России: история, современное состояние, перспективы развития. Воронеж-Москва. 2005: Материалы II Вссрос. семинара краеведов «Любовь к малой родине — основа патриотизма» (г. Воронеж, 31 января — Москва, 1 февраля 2005 г.). М., 2006. С. 309−321.

9 См., например: Steinbach Р. Neue Wege der regionalhistorisch orientierten Alltagsgeschichte // Jahrbuch fur Landesgeschichte. 1980. Bd. 30. S. 312−336- Топычканов A.B. Регионализация и повседневность: точки сопряжения в немецкоязычной историографической традиции // Национальная безопасность: правовые, социокультурные и экономические основы: Материалы II межднар. науч.-практической конф. (Домодедово-Москва, 29 янв. — 4 февр. 2007 г.). М., 2007. С. 584−587. По словам К. Х. Хауптмейера, «Региональная история, ориентированная на изучение структур, и история повседневности, ориентированная на изучение жизненного мира, постоянно смешивались и разделялись, без выяснения того, где расположены сферы слияния и разделения» {Hauptmeyer С.-Н. Zu Theorien und Anwendungen der Regionalgeschichte // Jahrbuch fur Regionalgeschichte und Landeskunde. Weimar, 1998. Bd. 21: 1997/98. S. 124).

10 Schulze W. Mikrohistorie versus Makrohistorie? Anmerkungen zu einem aktuellen.

Свои методы история повседневности также заимствовала из социальных наук, поэтому для этого направления характерны отказ от редуцирования текстуальности как феномена письменной культуры и приоритет эмпирического изучения социальной действительности. Это определило два аспекта развития направления: недостаточное внимание историков повседневности к эпистемологии и возвращение к позитивизму". Даже жизненный мир, который иногда определяется в качестве предметного поля истории повседневности12, для историков повседневности означал, прежде всего, «интерпретацию и изложение прошедшей социальной действительности», а затем — «ее символического объяснения принадлежащими к ней людьми в терминах и языке прошлого, без подчинения их устойчивым объяснительным моделям и иерархическим оценкам прошлого"13.

В 1970;е гг. зародилось новое направление изучения повседневности,.

Thema [ 1985] // Historische Methode / Hg. v. С. Meier u. J. Rusen. Munchen, 1988. S. 341.

11 В современной историографии не рассматривался вопрос о позитивизме истории повседневности, в то же время близкую к этому направлению микроисторию относят к «неопозитивизму» (Rosenial Р.-А. Construire le «macro» par le «micro»: Fredrik Barth et la «microstoria» // Jeux d’echelles. La micro-analyse a l’experience / Textes rassembles et presentes par J. Revel. P., 1996. P. 159). Безусловно нарративизм истории повседневности и микроистории, ставший для них основным принципом историописания {Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003. С. 304−308), также подтверждает позитивисткую методологию этих направлений (Lorenz С. Сап Histories Ве True? Narrativism, Positivism, and the «Metaphorical Turn» // History and Theory. 1998. Vol. 37. P. 309−329).

12 См., например: Bergmann К., Thum S. Alltag // Handbuch der Geschichtsdidaktik. Dusseldorf, 1985. S. 239.

13 Vierhaus R. Die Rekonstruktion historischer Lebenswelten. Probleme moderner Kulturgeschichtsschreibung II Vierhaus R. Vergangenheit als Geschichte. Studien zum 19. und 20. Jahrhundert / Hg. H.E. Bodeker, B. v. Krusenstjern u. M. Matthiesen. Gottingen, 2003. S. 103. в основе которой лежал интерес к ее семиотике. Значительное влияние на это направление оказала «интерпретивная антропология» К. Гирца, рассматривавшего повседневность как иерархически структурированную сеть актов, символов и знаков14, и тартуская семиотическая школа15. Семиотический подход был актуализирован историками повседневности на рубеже 1980;1990;х гг., когда изменения историографического поля поставили на первый план вопрос о месте этого направления в ходе «антропологизации» исторической науки и «культурного поворота». В немецкоязычной историографии эти изменения оцениваются не иначе как опасные в плапе сохранения дисциплинарной самостоятельности истории повседневности, поскольку ведут ее к интеграции с исторической антропологией, а возможно, к полному исчезновению истории повседневности (как это произошло, например, во Франции с историей ментальности16) или сохранению ее лишь в рамках школьной, музейной, архивной и краеведческой деятельности. Некоторые признаки этого процесса можно наблюдать в том, что повседневность стала изучаться в рамках других направлений, опирающихся на новые подходы к изучению социокультурных явлений17.

14 Geertz К. Local Knowledge: Further Essays in Interpretative Anthropology. N.Y., 1983; Гирц К. Интерпретация культур / Пер. с англ. М., 2004.

15 О соотношении взглядов К. Гирца и Ю. М. Лотмана см.: Зорин A.JI. Идеология и семиотика в интерпретации Клиффорда Гирца // IIJ10. 1998. № 29. С. 42−46- Козлов C.JI. На randez-vous с «новым историзмом» // Там же. 2000. № 42. С. 9−11- Зорин A.JI. Кормя двуглавого орла. С. 13−17. О поэтике бытового поведения Ю. М. Лотмана см. материалы круглого стола: НЛО. 2006. № 82. С. 93−128.

16 По мнению Р. Шартье, история ментальное&trade- «перестала быть формой практического исторического исследования» (Post scriptum или двадцать лет спустя (ответы Роже Шартье на вопросы редакции «НЛО») / Пер. с фр. И. К. Стаф // НЛО. 2004. № 66. С. 48).

17 Подробнее см.: Sewell W.H. The Concept (s) of Culture // Beyond the Cultural Turn. New Directions in the Study of Society and Culture / Ed. by V.E. Bonnell and L. Hunt. Berkley;

В связи с наметившимся «кризисом» истории повседневности предлагаются различные проекты обновления этого направления. В них повседневность определяется как социокультурное явление, в качестве основания синтеза повседневности используется категория «культура» и вводится термин «культура повседневности"18. Основной акцент при разработке новых направлений делается на генерализации микрои макроподходов в изучении повседневности. В качестве примеров историографических проектов, которые могли бы сменить историю повседневности, можно назвать «культурную историю повседневности» (Alltagskulturgeschichte) M. Дингеса19 и «политическую историю.

ЛЛ повседневности" (politische Alltagsgeschichte) Д. Ланге. На разработку культурного основания синтеза в большей степеии претендует М. Дингес.

Los AngelesL., 1999. P. 40−61.

18 Этот термин как тождественный народной культуре первоначально с конца 1970;х гг. стал употребляться в народоведении (Volkskunde). «Народоведческая категория «культуры повседневности» — по словам К. Гутха, — определяется в сфере предметного изучения связей и действий конкретных вещей из так называемой «вещной культуры» «. Под этой категорией подразумеваются как традиционные орудия труда и предметы потребления, необходимые для повседневного пользования людей, так и продукты «массовой культуры» (Guth К. Volkskultur des Alltags? Anfragen an Kategorien der Volkskunde // Volkskultur-Geschichte-Region: Festschrift fur W. Bruckner zum 60. Geburstag / Hg. v. D. Harmening u. E. Wimmer. Wurzburg, 1990. S. 53).

19 Дингес M. Историческая антропология и социальная история: через теорию «стиля жизни» к «культурной истории повседневности» // Одиссей. Человек в истории. М., 2000. 2000: История в сослагательном наклонении? С. 96−124. О его концепции см.: Репина Л. П. Проблема методологического синтеза и новые версии социальной истории // Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / Под ред. Л. Г1. Репиной, Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой. М., 2004. С. 25−26- Maurer M. Alte Kulturgeschichte — Neue Kulturgeschichte? // Historische Zeitschrift. 2005. Bd. 280. S. 295−297. л л t t.

Lange D. Politische Alltagsgeschichte. Ein interdisziplinares Forschungskonzept im Spannungsfeld von Politikund Geschichtswissenschaft. Leipzig, 2003.

Под культурой он понимает «те многообразные формы, в которых индивиды, группы или целые общества выражают свои потребности, переводя их на определенный «культурный язык». Они пользуются для этого, с одной стороны, общими для всех действующих лиц средствами, но, с другой стороны, являющимися и предметом разногласий между ними, — языком, символами, которые могут закрепляться или же изменяться в процессе производства и воспроизводства культурных моделей"21. Основным предметом исследования нового направления должны стать стили жизни, объединяющие стили поведения различных групп. Человек, определяя самостоятельно свой стиль поведения и влияя тем самым на стиль жизни, в то же время находится под влиянием определенных стилей жизни. Теория стилей жизни позволяет одновременно рассматривать и локальные сообщества, и исторический процесс в целом, главной характеристикой которого и является смена стилей жизни, а не социально-экономические изменения. Ученый объединил историю повседневности, изучающую стили поведения, и культурную историю, ориентированную на изучение таких социальных институтов, как форма и образ жизни, стиль жизни и поведения.

Современники расценивают этот проект как «возобновление истории.

22 повседневности" с расширением культурной составляющей. В своем проекте М. Дингес исходит из того, что фрагментация повседневности обусловлена социокультурными структурами, а ее синтез — неким предзаданным культурным целым. Вместе с тем, он игнорирует взаимосвязь фрагментаций, основанных на повседневных практиках и практиках формирования источииковой базы. Именно этот недостаток современных.

21 Дингес М. Указ. соч. С. 97−98.

22 Maurer М. Alte Kulturgeschichte — Neue Kulturgeschichte? S. 296.

23 При углубленном внимании ученых, в том числе и историков повседневности, к проблемам синтеза и генерализации микрои макроподходов (Историк в поиске. Микро-и макроподходы к изучению прошлого: докл. и выступления на конф., 5−6 окт. 1998 г. М., 1999) вопросы фрагментации культуры повседневности до сих пор почти не разработаны. проектов обновления истории повседневности и заставляет обратиться в диссертационном исследовании к изучению дайной взаимосвязи.

Исходя из понимания культуры как институциональиой сферы, обеспечивающей формирование и трансляцию значений24, в качестве основных институтов культуры повседневности в диссертации рассматриваются такие социокультурные практики25, которые соответствуют обыденному, событийному типу сознания и характеризуются обязательностью, повторяемостью, устойчивостью, стереотипностью, предсказуемостью, узнаваемостью, пространственной замкнутостью, взаимозаменяемостью субъектов и общедоступностью для определенных.

26 категорий населения. Источниковая база, доступная при изучении культуры повседневности раннего нового времени, пе позволяет установить степень повторяемости тех или иных повседневных практик, поэтому главным критерием для их выявления в данном диссертационном исследовании считается фиксация практик в делопроизводственных документах.

Подробнее о проблеме фрагментации и синтеза см.: Мегилл А. Историческая эпистемология. М., 2007. С. 255−265, 314−357.

24 Sewell W.ll. The Conccpt (s) of Culture. P. 41−42.

25 Под практиками понимаются осознанные индивидуальные действия, обусловленные объективными социокультурными структурами и субъективным опытом и направленные па преобразование или воспроизводство этих структур. Об использовании термина «практика» в современной исторической науке см.: Practicing History: New Directions in Historical Writing after the Linguistic Turn / Ed. G.M. Spiegel. N.Y.- L., 2005. P. 217−262.

26 Касавин И. Т., Щавелев С. П. Анализ повседневности. M., 2004. С. 14−18. В диссертации не используется такая характеристика повседневности, как «отнесенность к частной жизни», поскольку выделение сферы частной жизни для XVII в. является задачей достаточно проблематичной. Об этом подробнее см.: Репина J1. I1. Выделение сферы частной жизни как историографическая и методологическая проблема // Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. ЮЛ. Бессмертного. М., 1996. С. 20−32. учреждений и должностных лиц, связанных с управлением дворцовыми усадьбами второй половины XVII в. Схожие формально-юридические признаки происхождения, содержания и формы делопроизводственных источников, в частности, типичность структуры и формализация содержания, позволяют выявлять повседневные практики. Анализ повседневных практик в рамках истории повседневности позволит, во-первых, уделить особое.

28 внимание реконструкции «ситуативного поведения», связанного с определенным внешним контекстом (социальным, интеллектуальным, эмоциональным и т. д.) и внутренним контекстом (происхождением, образованием и т. д.) поведения конкретных людей, во-вторых, поставить проблему определения взаимосвязи повседневных практик и практик фиксации повседневных действий.

Эта проблематика рассматривается на примере культуры.

29 повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в.

В диссертационном исследовании не рассматриваются судебно-следственные дела, потому что в отличие от обычной практики делопроизводства на прохождение челобитной (иска), определение компетенции судьи, процесс принятия решения в большей степени влиял истец, ответчик, их патронажные и родственные связи, содержание иска и другие факторы. См., например: Дмитриев Ф. М. История судебных инстанций и гражданского аппеляциоппого судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях. М., 1859- Тельберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII в. М., 1912; Седов П. В. Закат.

Московского царства. Царской двор конца XVII в. СПб., 2006.

См.: Ревель Ж. Возвращение к событию: пути историописания // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения ЮЛ. Бессмертного: В 2 кн. / Отв. ред. А. О. Чубарьяи. М., 2003. Кн. I. С. 238−254- Греиье Ж.-И. Размышления о «критическом повороте» // Одиссей: Человек в истории. М., 2005. 2005: Время и пространство праздника. С. 139.

29 Об использовании термина «усадьба» по отношению к загородным дворам российской аристократии XVI—XVII вв. см.: Кузнецов В. И. Дворянская усадьба XVII ст. // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М.- Рыбинск, 1994. Вып. 1 (17). С. 83−90- Колычева ЕЛ с целыо апробировать возможности регионально-исторического подхода к изучению придворного общества и его повседневной культуры. Причем, на примере дворцовых усадеб можно проследить взаимоотношения царской фамилии не только с придворным обществом и бюрократией, по и со слугами, и даже с крестьянами, т. е. рассмотреть специфику организации русского общества и повседневной коммуникации различных локальных сообществ. Акцент на изучении властных (вертикальных) коммуникаций позволяет избежать ошибочного представления, характерного для историков повседневности, сосредоточивших свое внимание на изучении опыта и образа жизни «маленьких людей"30, о незначительной роли властных.

31 институтов в организации повседневной жизни. Таким образом, в данном диссертационном исследовании затрагиваются некоторые аспекты политической культуры России второй половины XVII в., связанные с повседневными культурными политическими практиками32.

Объектом исследования является культура повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. в виде практик.

Сельская господская усадьба в XVI в. // Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI—XX вв.: Исторические очерки. М., 2001. С. 53−55.

30 См., например, статьи сборника: Alltagsgeschichte: Zur Rekonstruktion historischer Erfahrungen und Lebensweisen / Hg. A.Ludtke. Frankfurt/MN.Y., 1989.

31 Gregory B.S. Is Small Beautiful? Microhistory and the History of Everyday Life // History and Theory. 1999. Vol. 38. P. 109.

Об изучении политической культуры и современных дискуссиях вокруг «политической культурной истории» (Politische Kulturgeschichte) см.: Rohe К. Politische Kultur und Uhre Analyse: Probleme und Perspektiven der politischen Kulturforschung // Historische Zeitschrift. 1990. Bd. 250. S. 321−346- Mergel T. Uberlegungen zu einer Kulturgeschichte der Politik // Grschichte und Gesellschaft. 2002. Jg. 28. II. 4. S. 574−606- Landwehr A. Diskurs-Macht-Wissen: Perspektiven einer Kulturgeschichte des Politischen // Archiv fur Kulturgeschichte. Koln u.a., 2003. B. 85. S. 71−117- Nicklas T. Macht-PolitikDiskurs: Moglichkeiten und Grenzen einer Politischen Kulturgeschichte II Archiv fur Kulturgeschichte. Koln u.a., 2004. B. 86. S. 2−25. управления дворцовыми селами, организации делопроизводства, а также повседневного локально-ситуативного поведения.

Предметом исследования является информационный потенциал документов делопроизводства учреждений и должностных лиц, осуществляющих управление дворцовыми усадьбами второй половипы XVII в.

Целыо диссертационного исследования является выявление особенностей взаимоотношения повседневных практик в культуре повседневности дворцовых усадеб второй половины XVII в. и практик их фиксации в делопроизводстве приказных учреждений и должностных лиц.

Задачи. В соответствии с целыо исследования в диссертационной работе поставлены следующие задачи: реконструировать систему управления дворцовыми усадьбами второй половипы XVII в., акцептировав внимание на управленческой компетенции различных приказных учреждений и должностных лицопределить особенности фрагментации и тематизации культуры повседневности дворцовых усадеб в управленческой и делопроизводственной практикеопределить методы реконструкции культуры повседневности дворцовых усадеб второй половины XVI в. в зависимости от особенностей фиксации этой культуры в делопроизводстве приказных учреждений и должностных лиц.

Границы исследования. Хронологические границы определяются второй половипой XVII в. как важнейшим этапом «переходного периода» в истории российской государственности, общественного развития и истории.

33 Под тематизацией понимается осознанная фиксация любого явления, которое обладает ценностной для культуры характеристикой (Ср.: Соколов Б. Г. Тематизация дисциплинарного пространства культуры // Формирование дисциплинарного пространства культурологии: Материалы научно-методической копф. (Санкт-Петербург, 16 января 2001 г.) / Санкт-Петербургское филос. о-во. СПб., 2001. С.159−160). отечественной культуры34. Нижняя граница — 1645 г. — начало царствования Алексея Михайловича, создавшего систему дворцовых загородных усадеб и практику поездок по загородным усадьбам. В качестве верхней границы рассматриваются 1699−1700 гг., когда с реорганизации хозяйственных дворцов Приказа Большого дворца началось реформирование всех дворцовых учреждений35. В исследовании привлекались также материалы первого десятилетия XVIII в., поскольку местное дворцовое управление в этот период сохраняло свои традиционные черты, а окончательное реформирование Приказа Большого дворца произошло только в 1721 г., когда была создана Дворцовая канцелярия36.

В диссертации рассматриваются подмосковные дворцовые усадьбы в селах Алексеевском, Воздвиженском, Воробьеве, Воскресенском, Екатерининской роще, Измайлове, Коломенском, Павловском, Пахрипе,.

34 Подробнее о переходных периодах см.: Лихачев Д. С. Была ли эпоха петровских реформ перерывом в развитии русской культуры? // Славянские литературы в эпоху формирования и развития славянских наций XVIII—XIX вв. М., 1978; Каган М. С. О переходных периодах в культуре // Роль духовной культуры в развитии личности. Л., 1979. С. 17−34- Русская культура в переходный период от Средневековья к Новому времени: Сб. ст. М., 1992; Черная JI.A. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. М., 1999; /Органов А. Л. Убить беса. Путь от Средневековья к Новому времени. М., 2006. О трансформации русской придворной культуры как характеристике перехода к Новому времени в России см.: Dixon S. The Modernisation of Russia. 1676−1825. Cambridge, 1999. P. 118−216- Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New HavenL., 2000. P. 248−297. Хотя большинство авторов «переходным периодом» считают вторую половину XVII в., тем не менее, в историографии задаются и более широкие хронологические рамки его: начало половина XVII в. вплоть до 60-х гг. XVIII в. (Русская культура в переходный период от Средневековья к Новому времени: Сб. ст. М., 1992).

35 Подробнее см. Расходную книгу дворцового хозяйства 1698−1700 гг., включающую распоряжения Петра I (Архив СПб ИИ РАН. Ф. 36. Оп. 16. Д. 665).

36 ПСЗ. Т. 6. № 3737- Т. 7. № 4967.

Покровском, Преображенском, Семеновском, Степановском, Тайнинском, Хорошеве, а также станы по дороге в Троице-Сергиев и Саввипо-Сторожевский монастыри. Последний рассматривается и как объект для сравнительного анализа с дворцовыми усадьбами, поскольку он считался «комнатным» монастырем37. Особенное внимание уделяется дворцовым волостям: Коломенской и Измайловской.

Источниковая база исследования представлена архивными материалами и опубликованными документами делопроизводства приказов и должностных лиц, осуществлявших управление подмосковными дворцовыми усадьбами во второй половине XVII в. В данном диссертационном исследовании в качестве делопроизводственных источников рассматриваются не только делопроизводственные документы, но и акты, включая частно-публичные документы, и материалы фискального и хозяйственного учета, которые активно использовались в делопроизводстве то приказов и должностных лиц. Функция документного обслуживания управляющих систем в той или иной степени присуща всем этим видам источников.

Главным источником явилась документация центральных приказов, имеющих отношение к управлению дворцовыми селами (Большого дворца, Тайных дел, Оружейной и Мастерских палат, Разрядного, Посольского), и документация приказных изб дворцовых сел, хранящаяся в фондах РГАДА: Приказ Тайных дел (Ф. 27), Разрядный приказ (Ф. 210), Оружейная палата.

37 Смирнов С. Историческое описание Саввина Сторожевского монастыря. 2-е изд. М., 1860. С. 70−71.

Все эти виды разновидности обладают свойствами документов: современность основным событиям, о которых говорится в источникеналичие определенной правовой формы, в которой документ составляетсяспособность служить официальным свидетельством о предоставленном праве и совершившемся событии (Каштанов С. Ы. Русская дипломатика. М., 1988. С. 12).

Ф. З96)39, Приказные дела новой разборки (Ф. 159). Основными стали фонды Приказа Тайных дел и Оружейной палаты, которые содержат документы учреждений, имевших непосредственное отношение к управлению дворцовыми селами. Также были использованы отдельные документы и хозяйственные книги, хранящиеся в других фондах РГАДА, НИОР РГБ, ОР РНБ, Московского объединенного музея-заповедника, Архива Санкт-Петербургского института истории РАН и других архивохранилищах40.

Из опубликованных документов центральных приказов в диссертационном исследовании рассматривались книги и делопроизводственные документы дворцовых учреждений (Приказа Большого дворца, Казенного приказа, Мастерских и Оружейной палат, хозяйственных дворцов), Приказа Тайных дел, Разрядного приказа.

И.Е. Забелин ввел в научный оборот значительный объем документации дворцовых учреждений, касающейся управления дворцовыми усадьбами. Ряд документов и книг он опубликовал в приложении к своей монографии «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях"41. Составленный А. Е. Викторовым полный обзор книг из фонда Оружейной палаты (РГАДА. Ф. 396. Оп. 2) с публикацией отдельных фрагментов позволяет определить особенности внутреннего делопроизводства дворцовых приказов42. Из этих книг П. М. Строев издал Выходные книги, в которых фиксировалось, какое платье надевали цари во время торжественных и.

39 Из фонда Оружейной палаты основное внимание было уделено собранию столбцов (Ф. 396. Оп. 1) по причине его информативности и недостаточной изученности.

40 ОПИ ГИМ, в котором хранится коллекция документов делопроизводства дворцовых приказов XVII в., собранная И. Е. Забелиным, и другие коллекции, не был изучен в связи с временным закрытием архива.

41 Забелин И. Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. М., 2000. Т. 3: Домашний быт русских царей и цариц в XVI и XVII ст.: Материалы.

42 Викторов А. Е. Описании записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов, 1613−1725 г. М., 1877−1883. Вып. 1−2. обыкновенных выходов43- а А. И. Успенским — Опись Оружейной палаты 1669 г. 44.

Материалы Тайного приказа издавались в томах «Русской исторической библиотеки», «Записках Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества» и «Дневальных записках Приказа Тайных дел"45. Наибольшей информативностью обладают опись архива, записные и приходо-расходные книги этого приказа, У • ' V опубликованные в 21 томе «Русского исторического архива».

Из опубликованного документального собрания Разрядного приказа культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб касаются так называемые «дворцовые разряды» и делопроизводственные документы Московского стола, опубликованные в «Актах Московского государства"46. В качестве дополнительного источника привлекались Описи архива Разрядного приказа XVII в.47.

Ценным источником стал единственный сохранившийся документальный комплекс приказной избы дворцового села — села Измайлова последней четверти XVII в., подготовленный и опубликованный.

48 т-. автором данного диссертационного исследования. Его составляют: Благословенная грамота патриарха Иоакима 1676 г. на строительство церкви.

43 Выходы государей, царей и великих князей Михаила Федоровича, Алексия Михайловича и Федора Алексеевича всея Руси самодержцев. М., 1844.

44 Успенский А. И. Церковно-археологическое хранилище при Московском дворце в XVII в. // ЧОИДР. 1902. Кн. 3. С. 1−92.

45 ЗОРСА. СПб., 1861. Т. 2- РИБ. СПб., 1904;1926. Т. 21−38: Дела Тайного приказаБелокуров С. А. Дневальные записки Приказа Тайных дел 7165−7183 гг. М., 1908.

46 ДР. СПб., 1852−1855. Т. 3−4- АМГ. СПб., 1890−1901. Т. 1−3.

47 Описи архива Разрядного приказа XVII в. / Подгот. текста и вступ. ст. К. В. Петрова. СПб., 2001.

4R.

Топычканов A.B. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова в документах приказной избы последней четвери XVII века / Отв. ред. С. О. Шмидт. М., 2004. 368 с.

Рождества Христова в Измайлове — Книги приходная и расходная денежной казны 1676/77 г.50- Книги приходная и расходная хлеба, столовых запасов, садовых и огородных семян, трав, льна и пенки, железа, железных, каменных, лесных и других запасов, медной, железной, деревянной и стеклянной посуды, лошадей, скотины и птиц 1676/77 г.51- Две Описи дворца.

52 и хозяйственных заведений села Измайлова 5 и 8 марта 1687 г. — Записные книги великих государей пришествиям в село Измайлово 1689−1696 гг.53- Книга расходная питей на государев двор 1697−1699 гг.54 Основная часть документации относится к хозяйственным книгам, однако их информационный потенциал выходит за рамки исключительно хозяйственных вопросов. Например, описи дворца и хозяйственных заведений в Измайлове 1687 г. содержат подробные сведения об архитектурных памятниках дворцового села, а Опись 8 марта 1687 г. включает описание архива приказной избы за 1676−1687 гг., позволяющее реконструировать структуру архива и систему делопроизводства за этот периодблагодаря Записным книгам пришествиям царской семьи в Измайлово 1689−1696 гг. возможно изучение посещаемости усадьбы. Рассматриваемые документы позволяют проводить многосторонние исследования жизни дворцовой усадьбы.

В качестве дополнительного источника была привлечена неопубликованная Приходо-расходная книга мирского старосты Игнатия Трофимова деревни Щитпикова 1708/09 г., приплетенная к Книге расхода.

49 РГАДА. Ф. 135. Оп. 1. Прил. Рубр. III. Ед. хр. 51. Л. 1−2 об.

50 МОМЗ. Фонд редкой, старопечатной и рукописной книги. Ед. хр. А-1063. Л. 4— 73, 74−121.

51 Там же. Л. 122−226, 23(М23 об.

52 Там же. А-1062. Л. 1−12 об. и 14−274 об.

53 НИОР РГБ. Ф. 178. Ед. хр. 2772- РГАДА. Ф. 181. Оп. 1 .Кн. 545. Л. 15−15 об.

54 РГАДА. Ф. 181. Оп. 1. Кн. 545. Л. 16−90. питей с. Измайлова55. Она сообщает ценные сведения о взаимоотношениях власти и крестьянского мира, характерных и для изучаемого периода.

Из обширного документального собрания приказной избы села Коломенского к настоящему времени неизвестно ни одной хозяйственной книги, однако в фондах РГАДА и Московского объединенного музея-заповедника находится ряд документов: выписи из недошедшей Переписной книги Московского уезда Ивана Михайловича Офросимова 1674/75−1676/77 ф гг., указные памяти, судебно-следственные документы. Эти документы опубликованы в сборниках серии «Коломенское: Материалы и исследования"56. Это собрание дополняет указная память Приказа Большого дворца коломенскому приказчику Андрею Аверкиеву от 2 февраля 1693 г. по челобитыо садовника Саввы Иванова Солодовникова на дачу ему в оброк мельничного места в устье речки Котла, выявленная в фонде ОР РНБ57.

При работе над диссертационным исследованием был просмотрен комплекс опубликованного актового материала, включая законодательные акты второй половины XVII в., и выявлены акты, касающиеся управления дворцовыми селами и их повседневной жизни58. Существенно обогатили.

55 Там же. Л. 1−14 об.

56 Нефедова Е. С. Рыбный промысел в Коломенской дворцовой волости во второй половине XVII в. // КМИ. М., 1995. Вып. 6. С. 41−57.

57 ОР РНБ. Ф. 532. Оп. 2. Д. 3791. Л. 1. Копия 19 декабря 1816 г. со списка конца.

XVII в.

58 Наиболее информативными собраниями актов для изучения данной темы являются: Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830. Т. 1−2- Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссиею. СПб., 1841−1875. Т. 1−9- Дополнения к актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссиею. СПб., 1846−1872. Т. 1−12- Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. М., 1872. Т. 1−2- Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова / Под общ ред. А. И. Яковлева. М.- Л., 1940;1949. Ч. 1−2- Соборное уложение 1649 года: Текст, комментарии / Подгот. текста Л.И. ИвипойКоммент. Г. В. Абрамовича, А. Г. Манькова, Б. Н. Миронова, В. М. Пансяха. Л., 1987. 448 с. источниковую базу по изучаемой проблематике тематические публикации, подготовленные Н. Я. Повомбергским: «Очерки внутреннего управления в Московской Руси XVII ст. Продовольственное строение» и «Слово и дело государевы"59, а также публикации материалов по восстаниям 1662, 1682 и 1698 гг.60.

Из всего корпуса нарративных источников в диссертационном исследовании рассматривались, прежде всего, переписка царя Алексея Михайловича, Петра Алексеевича61, «Урядник сокольничьего пути» Алексея Михайловича62, а также сочинение подьячего Посольского приказа Г. К. Когошихина, бежавшего в Швецию, «О России в царствование Алексея Михайловича"63. Перечисленные нарративные источники тесно связаны с приказным делопроизводством, поэтому содержат ценные сведения о практике управления подмосковными дворцовыми усадьбами и делопроизводстве учреждений и должностных лиц.

При интерпретации явлений культуры повседневности подмосковных.

59 Новомбергский Н. Я. Очерки внутреннего управления в Московской Руси XVII ст. Продовольственное строение. Материалы. Томск, 1914. Т. 1- Он же. Слово и дело государевы. М., 2004. Т. I—II.

60 Зерцалов А. О мятежах в городе Москве и в селе Коломенском 1648, 1662 и 1771 гг. М., 1890- Восстание 1662 г. в Москве: Сб. док. / Сост. В. И. Буганов. М., 1964; Восстание в Москве 1682 г.: Сб. док. / Сост. Н. Г. Савич. М., 1976; Восстание московских стрельцов 1698 г. Материалы следственного дела: Сб. док. М., 1980.

61 Опубл.: Пять писем стольника А. И. Матюшкина к царю Алексею Михайловичу / Сообщ. И. Е. Забелин // ЧОИДР. 1848. № 5. Отд. IV. Смесь. С. 141−143- Собрание писем царя Алексея Михайловича / Изд. П. Бартенев. М., 1856- ЗОРСА. Т. 2- Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1887. Т. 1: 1688−1701- Письма русских государей и других особ царского семейства. М., 1896. Т. V: Письма царя Алексея Михайловича.

62 ПЛДР. XVII в. М., 1989. Кн. 2. С. 286−298.

63 В диссертации было использовано самое точное лингвистическое издание этого памятника, подготовленное А. Е. Пеннингтоп: Kotosixin G. О Rossii v Carstvovanie Alekseja Mixajlovica / Text and commentary A.E.Pennington. Oxford, 1980. дворцовых усадеб второй половины XVII в. привлекались произведения придворной поэзии и драмы, мемуары князя Б. И. Куракина, женатого на сестре царицы Евдокии Федоровны Лопухиной64, записки иностранцев, многие из которых посещали дворцовые усадьбы: Адам Олеарий, Самуэль Коллипс, Яков Рейтенфельс, Иоганн Кильбургер, Куираад фан-Кленк, Бернгард Таннер, Яи Гнинский, Иржи Давид, Георг Шлейссинг (Шлейссингер), Иоганн Корб и Корнелий де Бруин65. В их записках отмечаются особенности повседневной жизни России XVII в.

Степень изученности темы. Дворцовые усадьбы представляют собой один из важных элементов придворной культуры. Государев двор, а также королевские и императорские дворы Европы в отечественной и западной историографии изучаются, прежде всего, как социальный институт. В отечественной историографии основное внимание уделяется двору как одному из важнейших инструментов европеизации России. В теории европеизации, предложенной в 1870—1880-е гг. А. Г. Брикнером, основное внимание уделялось тесным контактам России и Европы в XVII в. Они привели к изменению российской культуры повседневности и политической культуры, которые, по мнению ученого, с XIII в. находились под сильным.

64 Куракин Б. И. Гистория о царе Петре Алексеевиче // Архив кн. Ф. А. Куракина. СПб., 1890. Кн. 1. С. 39−78.

65 Олеарий А. Описание путешествия в Московию. СПб., 1906; Утверждение династии / А.Роде. А. Мейерберг. С. Коллинс. Я. Рейтенфельс. М., 1997; Курц Б. Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915; Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. СПб., 1900; Тантр Б.Л.Ф. Польско-Литовское посольство в Московию // ЧОИДР. 1891. Кн. 3. Паг. 2. С. 1-ХН, 1−203- Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1858. Т. 5 (Ян Гнинский) — Давид И. Современное состояние Великой России или Московии // ВИ. 1968. № 1. С. 123−132- № 3. С. 92−97- № 4. С. 138−147- Шлейссингер Г. Полное описание России // ВИ. 1970. № 1. С. 103−126- Корб И. Г. Дневник путешествия в Московское государство // Рождение империи. М&bdquo- 1997. С. 23−258. татаро-монгольским влиянием (так называемая «татаризация»)66. Одним из главных центров европеизации России А. Г. Брикнер считал царский двор.

В советский период двор изучался не только в контексте европеизации, но и с точки зрения развития классовых отношений,.

67 крепостничества и взаимоотношения аристократии и дворянства. А. К. Леоптьев отмечал, что, несмотря на уменьшение влияния Церкви на духовную культуру, формирование нового взгляда на человека и «европеизацию» придворного быта, приведшую к смягчению нравов, повседневная жизнь России XVII в. в связи с развитием крепостнических отношений отличалась грубостью нравов и «чертами застойности» (последняя характеристика в книге 1979 г., очевидно, навеяна окружающими автора событиями)68. Концепция абсолютизма, разрабатываемая советской исторической наукой в формально-юридическом и социально-экономическом плане, оказала слабое влияние на изучение российского придворного общества и придворной культуры второй половины XVII в.69.

В современной западной историографии российской придворной культуры XVII—XVIII вв. основное внимание также уделяется процессу.

7П приобретения ею черт западноевропейских дворов того времени. В обобщающих работах М. С. Андерсона и Л. Хыоз изменения двора на рубеже.

66 Подробнее см.: Voigt G. Russland in der deutschen Geschichtsschreibung, 1843— 1945. Berlin, 1994. S. 66−82.

Например, см.: Семенова JI.H. Очерки истории быта и культурной жизни России. Первая половина XVIII в. JI., 1982. С. 6. о.

Леонтьев А. К. Быт и нравы // Очерки русской культуры XVII в. М., 1979. Ч. 2: Духовная культура. С. 5.

69 Робинсон ILA. Становление абсолютизма и идейно-литературпые противоречия // Робинсон H.A. Борьба идей в русской литературе XVII в. М., 1974. С. 58.

7П •.

Otto А. Die russische Zarenhof zur Zeit Peters des Gro? en. Magisterarbeit. Tubingen, 1995. МашииописьAlexander J. Catherine I, Her Court and Courtiers // Peter the Great and the West. New Perspectives / Ed. by L.Hughes. L., 2001. P. 227−249.

ХУН-ХУШ вв. рассматриваются и как итог развития русской культуры, и как результат модернизации России, понимаемой как европеизация71.

Оригинальную модель русского придворного общества предложил Э.Кинан. Он определяет двор как изолированную и структурированную с помощью системы местничества субкультуру с политической и военно-управленческой функциями и противопоставляет ее церковной культуре,.

72 отличающейся от первой, в частности, высоким уровнем образованности. Главными задачами царской власти в отношении придворной субкультуры было с помощью ритуала и церемониала осуществить интеграцию политической элиты в целях обеспечения управления ею. Эта проблематика.

73 разрабатывается в ряде работ Н. Ш. Коллман и книге П. Бушковича «Петр Великий"74.

В исследованиях российской придворной культуры основное внимание уделяется вопросам трансформации социальной структуры двора на протяжении ХУ-ХУШ вв. с учетом развития, прежде всего, двух институтов: местничества и родственных связей75.

71 Anderson M.S. Peter the Great. Imperial revolutionary? // The Courts of Europe. Politics, Patronage and Royalty. 1400−1800. L, 1977. P. 263−281- Dixon S. The Modernisation of Russia. 1676−1825. Cambridge, 1999. P. 118−216- Hughes L. The Courts of Moscow and St. Petersburg c. 1547−1725 // The Princely Courts of Europe. Ritual, Politics and Culture under the Ancien Regime 1500−1750 / Ed. by J.Adamson. L., 1999. P. 295−313.

T) •.

Kinaii E. Поведшка, стиль i самосприйняття росшського царського двору // Юиан Е. Росшсью ¡-сторичш Mi™. Виданне друге, виправ. i доп. Кшв, 2003. С. 65−81- Он же. Традицп московськоТ полтгаюТ культури // Там же. С. 101−111.

См., например: Коллман Н. Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раненого нового времени. М., 2001. С. 308−309.

74 Bushkovitch P. Peter the Great. The Struggle for Power, 1671−1725. Cambridge,.

2001.

75 Издаиия до 1997 г. перечислены в: Государев двор в России (конец XV — начало XVIII вв.): Каталог книжной выставки / Гос. публ. истор. б-ка. М., 1997. После 1997 г. вышли работы: Филина Е. И. Царь Алексей Михайлович и политическая борьба при.

В зарубежной, преимущественно, немецкоязычной историографии возник ряд социологических теорий, описывающих придворное общество. В. Зомбарт в книге «Роскошь и капитализм» (1922) представил двор как один из центров, где реализовывалась причинно-следственная связь «любовь-роскошь-капитализм"76. М. Вебер коснулся проблем двора при анализе патримониальной системы, которая, по его мнению, основывается на традиционном авторитете и традиционной легитимации власти, патриархальной власти и сословной структуре77.

Наибольшее влияние па современную западную историографию придворной культуры оказала социальная модель придворного общества Норберта Элиаса, изложенная в двух книгах «О процессе цивилизации» (1939) и «Придворное общество» (1969)78. Согласно этой модели, властная элита наделяет короля абсолютной властью с тем, чтобы он, используя московском дворе (1645−1652 гг.) // Российская монархия: вопросы истории и теории. Воронеж, 1998. С. 97−114- Агеева О. Г. Реформа штата царско-императорского двора в первой четверти XVIII в. //Мировосприятие и самосознание русского общества. М., 2003. Вып. 4: Мептальность в эпохи потрясений и преобразований. С. 47−73- Станиславский A.JI. Труды по истории государева двора в России XVI—XVII вв. М., 2004; Правящая элита русского государства IX — начала XVIII вв.: очерки истории. СПб., 2006; и др.

76 Sombart W. Luxus und Kapitalismus. MunchenLeipzig, 1922.

77 Max Webers Herrschaftssoziologie: Studien zu Entstehung und Wirkung / Hg. E. Hanke und W.J.Mommsen. Tubingen, 2001.

78 Elias N. Uber den Proze? der Zivilisation. Soziogenetische und psyhogenetische.

Untersuchungen. 2 Bde. BernMunchen, 1969 (Erstaufl. 1939) — Ibid. Die hoflische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Konigtums und der hoflischen Aristokratie. 5. Aufl. Frankfurt/M., 1990 (Erstaufl. 1969). Пер. см.: Элиас H. придворное общество: Исследования по социологии короля и придворной аристократии, с Введением: Социология и история. М., 2002; Он же. О процессе цивилизации: Социогепетические и психогенетические исследования. СПб., 2001. Т. 1−2. Подробнее о его концепции см.: Hoflische Gesellschaft und Zivilisationsprozess: Norbert Elias' Werk in kulturwissenschaftlicher Perspektive / Hg. C. Opitz. Koln u.a., 2005. системы этикета и церемониала, был гарантом порядка в условиях конкуренции нобилитета и бюргерства и способствовал «нобилизации» дворянства. Его точка зрения была поддержана Юргеном фон Крюденером в.

79 работе «Роль дворов при абсолютизме» (1973) .

Впоследствии эта концепция подверглась критике. По мнению Дж. Дуиндама, Элиас и его последователи, модернизируя социальную структуру двора, рассматривают ее изолировано от дворов предшествующего и последующего времени, тогда как «двор раннего нового времени был апофеозом старой традиции"80. Несмотря на справедливую критику концепции Н. Элиаса, именно благодаря ему историки заинтересовались двумя аспектами изучения двора как социальной структуры: с одной о 1 стороны, двор способствовал дисциплинированию и «цивилизированию» нобилитета, а с другой — при дворе происходила интеграция национальной и региональной элит82. Значительную роль в осуществлении этих процессов играл церемониал, поэтому в исследовательской практике ему было уделено.

Kruedener J.F. von. Die Rolle des Hofes im Absolutismus. Stuttgart, 1973.

ВЛ.

Duindam J. Myths of Power. Norbert Elias and the Modern European Court.

Amsterdam, 1995. P. 192.

Это термин был предложен Г. Ойстрайхом: Oestreich G. Strukturprobleme des europaischen Absolutismus II Ibid. Geist und Gehalt des fruhmodernen Staates. Ausgewahlte.

Aufsatze. В., 1969. S. 179−197. A?

Werner P. The Court of the Dukes of Burgundy a Model for Europe? // Princes, Patronage and the Nobility. The Court at the Beginning of the Modern Age c. 1450−1650 / Ed. by R.G.Asch, A.M.Birke. L., 1991. P. 71−85- Schalk E. The Court as «Civilizer» of the Nobility: Noble Attitudes and the Court in France in the last 16 and early 17 c.// Idem.- Asch R.G. Der Hof Karls I. von England. Politik, Provinz und Patronage 1625−1640. KolnWienWeimar, 1993; Dinges M. Residenzstadt als Socialdisziplinirung? Zur Rekonstruktion eines kulturgeschichtlichen Forschunggegenstandes // Disziplinirung im Alltag des Mittelalters und der fruhen Neuzeit. Internationaler Kongress, Krems an der Donau, 8. bis 11. Okt. 1996. Wien, 1999. S. 57−74. значительное внимание83.

Современные исследователи социальной структуры двора, в первую очередь, восприняли те социологические теории, которые позволяют им анализировать механизмы самоорганизации придворного общества и формы придворной коммуникации. Эта проблематика затрагивается в системной теории Никласа Лумана, который предложил рассматривать придворную коммуникацию как механизм воспроизводства придворного общества84. Наиболее активно в настоящее время разрабатываются такие формы коммуникации как церемониал, обмен дарами, материальная культура.

О f одежда, оформление интерьеров, надгробий и пр.). Все это, согласно современной антропологической концепции ритуала, является медиумом в.

83 См., например: Ehalt Н.С. Zur Funktion des Zeremoniells im Absolutismus // Europaische Hofkultur im 16. und 17. Jh. Vortrage und Referate gehalten anla? lich des Kongresses des Wolfenbutteler Arbeitskreises fur Renaissanceforschung und des Internationalen Arbeitskreises fur Barockliteratur in der Herzog August Bibliothek Wolfenbuttel vom 4. bis 8. Sept. 1979. / Hg. v. A. Buck u.a. Hamburg, 1981. Bd. 2. S. 411−419- Fruhsorge G. Vom Hof des Kaisers zum «Kaiserhof'. Uber das Ende des Zeremoniells als gesellschaftliches Ordnungsmuster // Euphorion. 1984. Bd. 78. S. 237−265- Hofmann C. Das Spanische Hofzeremoniell von 1500−1700. Frankfurt/M.- BernN.Y., 1985.

84 См., например: Hirschbiegel J. Hof als soziales System: der Beitrag der Systemtheorie anch Niklas Luhmann fur eine Theorie des Hofes // Hof und Theorie: Annaherungen an ein historisches Phanomen / Hg. R. Butz, J. Hirschbiegel, D. Willoweit. Koln, 2004. S. 43−54.

85 См., например: Hengerer M. Kaiserhof und Adel in der Mitte des 17. Jahrhunderts: Eine Kommunikationsgeschichte der Macht in der Vormoderne. Konstanz, 2004. Сердечно признателен М. Хэнгереру за возможность ознакомиться с данной монографией. См., также: Hengerer М. Hofzeremoniell, Organisation und Grundmuster sozialer Differenzierung am Wiener Hof im 17. Jh. // Hofgesellschaft und Hoflinge an europaischen Furstenhofen inder Fruhen Neuzeit (15.-18. Jh.). Internationales Kolloquium veraustaltet vom Seminar fur Neuere Geschichte des Fachbereichgeschichte und Kulturwissenschaften der Phillipps-Universitat Marburg in Zusammenarbeit mit der Universitat Versailles Saint-Quentin (ESR 17−18) vom 28. bis zum 30. Sept. 2000 im Marburg / Hg. v. K. Malettke u. C.Grell. Muster, 2001. S. 337−368. коммуникационных процессах86.

Отечественная историческая наука имеет значительный опыт изучения форм властных коммуникаций, преимущественно, при изучении.

87 деятельности приказов и должностных лиц и системы делопроизводства .

Разработанный историками-правоведами конца XIX в. институциональный подход предполагал изучение практик управления, в том числе и системы 88 делопроизводства. В частности, Н. Я. Новомбергский считал, что именно в истории права «бытовая сторона народной жизни» может приобрести «самостоятельное значение», при условии если историки права будут.

89 заниматься «фактическими отношениями между населением и властью» .

Одним из ярких примеров соединения институционального подхода с изучением практик принятия управленческих решений и организации делопроизводства стала монография С. Б. Веселовского «Сошное письмо: Исследование по истории кадастра и посошного обложения Московского государства» (М., 1915;1916. Т. 1−2), которая вызвала неоднозначную оценку современников. В частности, М. М. Богословский выступил резко против того, что исследуемые явления рассматриваются «сквозь узенькое оконце приказной хоромины XVII в.», т. е. «приказным делопроизводством все объясняется, в нем автор ищет ответа на все занимающие его вопросы,.

86 Rothenberger E.IV. Ritual Communication from Everyday Conversation to Mediated Ceremony. New Delhi, 1998; Soeffner II.-G. Gesellschaft onhe Baldachin. Uber die Labilitat von Ordnungskonstruktionen. Gottingen, 2000. S. 180−208.

Подробнее см. историографический обзор: Петров K.D. Приказная система управления в России в конце XV—XVII вв. Формирование эволюция и нормативноправовое обеспечение деятельности. М.- СПб., 2005.

Медушевский А.II. Делопроизводственные документы высших государственных учреждений и методы их изучения (первая четверть XVIII в.) // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода: сб. ст. М., 1985. С. 178−179.

OQ.

Новомбергский Н. Я. Очерки внутреннего управления в Московской Руси XVII ст. Продовольственное строение. Материалы. Томск, 1914. Т. 1. С. I, IV. оно раскрывает ему все тайны русской жизни XVII в."90. В своем ответе С. Б. Веселовский не стал обосновывать своего подхода к изучению культуры повседневности и раскрывать свои взгляды на методологию и эпистемологию исторического исследования91.

Совмещение институционального подхода с изучением властных коммуникаций (устных и письменных) характерно для ряда современников С. Б. Веселовского, исследовавших приказную систему: А. И. Яковлева, А.И.

Заозерского и С. К. Богоявленского. А. И. Заозерский в своей монографии, посвященной Приказу Тайных дел, исследуя царскую экономическую политику и административную деятельность Приказа, особое внимание уделил именно практике властных коммуникаций и тем самым существенно скорректировал представления И. Я. Гурлянда о компетенции Приказа93. Перечисленные историки выработали особые принципы использования языка приказного делопроизводства и терминологического аппарата в историописании, которые соответствуют эмическому подходу, получившему признание в современной антропологии, микроистории и истории повседневности. Термином «эмический подход"94, предложенным.

90 Исторические известия. 1916. № 2. С. 81, 80. Вместо этого М. М. Богословский предлагал уделить большее внимание «экономическим интересам, социальным отношениям и потребностям внешней обороны страны», а также учесть роль общественных классов, земских соборов, Боярской думы и государей в выработке системы обложения.

91 Исторические известия. 1916. № 3−4 С. 160−162.

92 Подробнее см.: Топычкаиов A.B. С. К. Богоявленский — историк Московского государства и знаток московской приказной документации // Богоявленский С. К. Московской приказный аппарат и делопроизводство XVI—XVII вв. М., 2006. С. 11−28.

93 Гурлянд И. Я. Приказ Великого государя тайных дел. Ярославль. 1902; Заозерский А. И. Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве. Пг., 1917. 2-е проем, и испр. изд.: Царская вотчина XVII в. Из истории хозяйственной и приказной политики царя Алексея Михайловича. М., 1937.

94 От суффикса слова «фонема» — инвариантная единица звукового строя языка, лингвистом К. Пайком, обозначается использование в описании понятий и языка, которыми оперируют люди прошлого95.

Комплексный подход к изучению практик управления, организации властных институтов и приказного делопроизводства в той или иной мере применялся в трудах М. М. Богословского, Ю. В. Готье, С. В. Бахрушипа, П. П. Смирнова, М. Н. Тихомирова, А. В. Чернова, Н. В. Устюгова, А. А. Новосельского, С. О. Шмидта, С. М. Каштанова и др. Однако преобладающим в советской историографии был институциональный подход96, тогда как управленческая практика находилась на периферии проблемного ноля истории допетровских учреждений. Недостаточное внимание к практикам управления уделялось при разработке систем.

97 98 классификации приказов XVI—XVII вв., изучении приказной бюрократии и приказного делопроизводства99. служащая для опозпаиия и различения значимых единиц — морфем.

95 Pike К. Language in Relation to a Unified Thcory of the Structure of Human Behavior. Glendale, 1954;1960. Подробнее об использовании эмического подхода в микроистории см.: Cherulli S. Microhistory: Social Relations versus Cultural Models? // Between Sociology and History: Essays on Microhistory, Collective Action, and Nation-building / Ed. by A.-M.Castren, M. Lonkila, M.Peltonen. Helsinki, 2004. P. 17−50.

96 С этой точки зрения изучался и Приказ Тайных дел (Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. 4-е доп. изд. М., 1997. С. 56−58- Козлов О. Ф. Приказ тайных государевых дел // ВИ. 1982. № 8. С. 106−112).

97 См., например: Устюгов Н. В. Центральное управление. Приказы // Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М., 1955. С. 379−382- Чернов Л. В. О классификации центральных государственных учреждений XVI—XVII вв. // ИА. 1958. № 1. С. 195−201- Устюгов Н. В. Эволюция приказного строя русского государства в XVII в. // Абсолютизм в России (XVII—XVIII вв.): сб. ст. к 70-летию со дня рождения и 45-летия пауч. и педагогической деятельности Б. Б. Кафенгауза. М., 1964. С. 164−165. Q.

Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987.

99 Рогожин Н. М., Эскин Ю. М. Приказы и приказное делопроизводство России XVI—XVII вв. // Памяти Лукичева: сб. ст. по истории и источниковедению. М., 2006. С.

В 1990;е гг. вместе с «культурным поворотом» в исторической науке наблюдается возрождение интереса к институциональному подходу при изучении культурных практик100 и одновременно к анализу практик управления при изучении властных институтов101. Среди отечественных историков в пользу совмещения этих подходов выступают, в частности, М. М. Кром и П.В. Седов102. Причем, М. М. Кром, называя данное направление «политической антропологией» или «новой политической историей», несправедливо отрицает существование отечественного опыта изучения управления как культурной практики103.

Наиболее ценной для данного диссертационного исследования представляется монография П. В. Седова «Закат Московского царства. Царской двор конца XVII в.» (2006). Он попытался проследить всю систему.

234−251. О недостаточном внимании отечественной историографии к практикам см.: Кристенсен С. О. История России в XVII в. Обзор исследований и источников / Пер. с дат. В.Е.ВозгринВступит, ст. и общ. ред. В. И. Буганов. М., 1989. С. 57.

100 См.: Sewell W.U. The Concept (s) of Culturc. Р. 41¹³.

101 См., например: Herrschaft als soziale Praxis. Historische und sozialanthropologische Studien/1Ig. v. A. Ludtkc. Gottingen, 1991; Institutionen und Ereignis. Uber historische Praktiken und Vorstellungen gesellschaftlichen Ordens / IIg. v. R. Blankner u. B. Jussen. Gottingen, 1998; Becker P. Uberlegungen zu einer Kulturgeschichte der Verwaltung // Jahrbuch fur eropaische Verwaltungsgeschichte. 2003. Jg. 15. S. 311−336- Ergebene Diener ihrer Herren? Hcrrschaftsvermittlung im alten Europa / Hg. S. Brakensiek, H.Wunder. Koln, 2005; Staatsbildung als kultureller Prozess: Strukturwandel und Legitimation von Herrschaft im der Fruhen Neuzeit / Hg. R.G.Asch, D.Freist. Koln u.a., 2005; Lojjler U. Dorfliche Amtstrager im Staatswcrdungsprozess der Fruhen Neuzeit: Die Vermittlung von Herrschaft auf dem Lande im Herzogtum Magdeburg, 17. und 18. Jht. Munster, 2005.

102 Кром М. М. Политическая антропология: новые подходы к изучению феномена власти в истории России // ИЗ. М., 2001. Т. IV (122). С. 370−397- Седов П. В. Закат Московского царства. Царской двор конца XVII в. СПб., 2006. С. 5.

103 Кром М. М. Политическая антропология. С. 370−397- Он оке. Новая политическая история: темы, подходы, проблемы // Источник. Историк. История. СПб., 2004. Вып. 4: Новая политическая история: сб. науч. работ. С. 7−17. вертикальных и горизонтальных коммуникаций в придворном обществе преимущественно за 1670-е— 1682 гг. Использование просопографического метода и локально-ситуативного анализа как социальных, так и культурных аспектов повседневности царского двора позволило автору разработать сложную модель придворного общества этого времени. Он обратил внимание на то, что в последней четверти XVII в. происходит усиление роли аристократии в условиях временного ослабления самодержавной власти. Это позволило автору сравнить российское самодержавие с восточным абсолютизмом, характерным для ряда стран Восточной Европы104. В своей монографии П. В. Седов, предложив «соединить анализ институтов власти и управления с изучением практики их функционирования», преимущественное внимание уделяет самим практикам организации властных коммуникаций и приходит к выводу, что «систему власти второй половины XVII в. определяли не элементы централизации и бюрократизации, а прежняя средневековая практика личного приказа-поручения"105. С данным выводом нельзя согласиться, поскольку он сделан на основе анализа приказов-поручений, без учета сопоставления властных коммуникаций с компетенцией и делопроизводством конкретных властных институтов.

В отличие от С. Б. Веселовского и историков его поколения, современные исследователи уделяют недостаточное внимание системе делопроизводства как одной из практик властных коммуникаций, хотя в отечественной науке сложилась своя серьезная традиция изучения приказного делопроизводства. Первой обобщающей работой, посвященной приказному делопроизводству, стал курс лекций M.II. Тихомирова106. В.

104 Седов I1.B. Закат Московского царства. Царской двор конца XVII в. СПб., 2006. С. 552.

105 Там же. С. 5,551.

106 Опубл.: Тихомиров М. Н. Российское государство XV—XVII вв. М., 1973. С. 348−383- Он же. Труды по истории Москвы / Отв. ред. С. О. Шмидт. М., 2003. С. 445⁴⁹⁴. См. также: Муравьев В. А. Спецкурс М.Н. Тихомирова «Приказное делопроизводство в исследованиях С. М. Каштанова и В. А. Водова рассматривается институциональный характер делопроизводства великокняжеской канцелярии Х1У-ХУ вв.107 На роль делопроизводства в процессе государственно-политической централизации указывает С.О.Шмидт108. Значительный опыт изучения делопроизводства наработан историками-лингвистами109. Таким образом, опыт изучения приказного делопроизводства позволяет обратиться к изучению российской политической культуры второй половины XVII в. и вновь рассмотреть возможности соединения институционального подхода и анализа практик управления в изучении культуры повседневности дворцовых усадеб.

Комплексное изучение материальной культуры и повседневной жизни двора XVII в. было предпринято И. Е. Забелииым. В «Домашнем быте русского народа в XVI и XVII столетиях» он обратил преимущественное внимание па «типы» государева двора — индивидуумов, характеризующихся типичным поведением в окружающем их предметном мире110. По мнению.

XVII в." // АЕ за 1968 г. М., 1970. С. 323−324.

Водов В. А. Зарождение канцелярии московских великих князей (середина XIV в. — 1425 г.) // ИЗ. М., 1979. Т. 103. С. 325−350- Каштанов С. М. Общие тенденции развития документирования в канцеляриях средневековой Руси // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В. П. Пашуто. М., 1999. С. 100−102.

108 Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма: Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1996. С. 439⁶⁶. См. также: Шмидт С. О., Князьков С. Е. Документы делопроизводства правительственных учреждений России ХУ1-ХУИ вв.: Учебное пособие. М., 1985.

109 Дерягин В. Я. К вопросу об индивидуальном и традиционном в деловой письменности (на материале важских порядных XVII в.) // Русский язык. Источники для его изучения. М., 1971. С. 151−188- Волков С. С. Лексика русских челобитных XVII в.: формуляр, традиционные этикетные и стилевые средства. Л., 1974; Тарабасова П. И. Явления вариативности в языке московской деловой письменности XVII в. М., 1986.

110 Забелин И. Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. М., 2000;2003.

Т. 1−3.

Забелина, изучение этих «типов» позволяет выработать характеристики частных и общественных форм народного быта, однако в своей работе, как признавался сам автор, ему пе удалось пойти дальше собирания обширного материала111. Этим обычно и ограничивались исследователи придворного быта, которые, в лучшем случае, вводили в научный оборот новые материалы112.

В постсоветской историографии первые попытки комплексного аиализа повседневной жизни двора были предприняты А. В. Гадло, который связал изолированность двора с необходимостью утверждения новой династии и сакрализацией власти. При этом оп отметил сохранение народной обрядности в жизненном цикле царской семьи113.

Среди повседневных придворных практик в наибольшей степени изучены дипломатические дары XVII — начала XVIII вв., а также жесты правителей XVI в.114 Практика подношений (кормления) и пожалований,.

1,1 Там же. М., 2000. Т. 1: Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. Ч. 2. С.

XVI.

112 См., например: Пичета В. И. Быт московских царей и цариц // Москва в ее прошлом и настоящем. М., [1910]. Вып. 4−5. С. 124−166- Кизеветтер А. День царя Алексея Михайловича (Сценка из жизни Москвы XVII в.). М., 1904; Кошелева O.E. Детство и воспитание царя Алексея Михайловича// Свободное воспитание. М., 1993. Вып. 3. С. 56−61. Обзор советской историографии по истории повседневности см.: Jaslrebickaja A.L. Alltaglichkeit, Vollkskultur und materiellle Kultur in der sowjetischen Mediavistik // Mensch und Objekt im Mittelalter und in der fruhen Neuzeit. Leben-Alltag-Kultur. Internationaler Kongress, Krems an der Donau, 27. bis 30. Sept. 1988. Wien, 1990. S. 127−155- Ястребицкая A.JI. Повседневность и материальная культура Средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей. Человек в истории. М., 1991. 1990: Культурно-антропологическая история сегодня. С. 84−102.

113 Гадло A.B. Бытовой уклад жизни первых Романовых и русская народная культура XVII в. // Исторический опыт русского парода и современность. СПб., 1995. Ч. 2. С.109−123.

114 Bogalyrev S. The Sovereign and His Counsellors. Ritualised Consultations in исследованная на примере воеводской власти, только начинает изучаться при анализе придворного общества, однако убедительной интерпретации этого феномена до сих пор не предложено115. При сложившейся обширной историографии чина шествия на осляте116 остальные придворные церемониальные процессии XVII в. рассматривались лишь в статье О. Б. Мелышковой, проследившей их изменения на протяжении XVII — начала XVIII в. и выявившей некоторые особенности репрезентации власти117. Чину объявления наследника престола в XVII в. был посвящен.

Muscovite Political Culture 1350s-1570s. Helsinki, 2000; Gift to the Tsars, 1500−1700: Treasures from the Kremlin / Ed. B. Shifman, G. Walton. N.Y., 2001; Sidorko C.P. Der Elefant Peters des Grossen. Gesandtschaftsgeschenke als Instrument diplomatischer Kommunikation // Wege der Kommunikation in der Geschichte Osteuropas / Hg. N. Boskovska u.a. KolnWeimarWien, 2002. S. 31−55- Jansson M. Silver, Pelicans, and Steel Flees. Ambassadorial Gift Exchange: [Доклад па междунар. науч. конф. «Россия-Британия. К 450-летию установления дипломатических отношений и торговых связей» 16−18 декабря 2003 г.]. New Haven, 2003. Машинопись. Признателен автору, любезно разрешившему ознакомиться с текстом доклада, и О. В. Дмитриевой, за предоставление текста.

115 Кондратьева Т. С. От царской подачи к кремлевскому распределителю // Одиссей: Человек в истории. М., 1999. 1999: Трапеза. С. 21−29- Енин ГЛ. Кормление дворцовых слуг и царской семьи в XVII в. // История в рукописях и рукописи в истории: Сб. науч. тр. к 200-летию Отдела рукописей Рос. пац. б-ки. СПб., 2006. С. 146−164.

116 Из последних работ см.: Flier M.S. Breaking the Code: The Image of the Tsar in the Muscovite Palm Sunday Ritual // Medieval Russian Culture / Ed. by M. Flier, D.Rowald. BerkeleyL., 1994. Vol. 2. P. 213−242- Ibid. Court Ceremony in the Age of Reform. Patriarch Nikon and the Palm Sunday Ritual // Religion and Culture in Early Modern Russia and Ukraine / Ed. by S.H.Baron, N.S.Kollmann. DeKalb, 1997. P. 73−95- Успенский Б. А. Обряд хождения на осляти в Вербное восресенье и восприятие Московского Кремля как Нового Иерусалима // Междуиар. юбилейная науч. копф., посвященная 200-летию Музеев Моск. Кремля, 13−15 марта 2006 г.: Тез. докл. М., 2006. С. 90−91.

117 Мельникова О. Б. Образ империи: церемониальные процессии в России в XVII— XVIII вв. (сравнительный анализ) // Образ власти в политической культуре России. М., 2000. доклад М. Г. Ракитиной на Юбилейной научной конференции, посвященная 200-летию Музеев Московского Кремля, однако автор преимущественное.

1 ]о внимание сосредоточил на организации чипа. Перечисленные придворные практики, как правило, были приняты в Московском Кремле и не имели распространения в дворцовых усадьбах.

В западной традиции изучения придворной культуры значительное внимание также уделяется проблемам репрезентации, которая может пониматься и как представление того, что доступно для понимания, или того, что отсылает к определенному смыслу. Репрезентация может пониматься и как изображение в произведениях искусства, символах и жестах, и как нечто, заменяющее собой репрезентируемое явлеиие" 9. Обычно репрезентацию в придвориой культуре сводят к репрезентации власти, хотя ясно, что в раннее новое время далеко не каждая придворная репрезентация была направлена исключительно на демонстрацию власти, по крайней мере, в сознании самих участников церемоний. На это обратил внимание М. Фляер, выявивший в символике шествия на осляте эсхатологические идеи и теофанические образы120.

В качестве форм репрезентации власти в отечественной и западной историографии традиционно рассматривают произведения придворного искусства, повседневную жизнь двора и церемониал. Обобщающей.

Доклад не вошел в сборник тезисов конференции.

119 Scheerer Е. u.a. Art. Represantation // Historische Worterbuch der Philosophie / Hg. v. J. Ritter, K.Grunder. Basel, 1992. Bd. 8: R-Sc. Sp. 790−853.

Flier M.S. Breaking the Code: The Image of the Tsar in the Muscovite Palm Sunday Ritual. P. 213−242- Ibid. Court Ceremony in the Age of Reform. Patriarch Nikon and the Palm.

Sunday Ritual. P. 73−95.

121 •.

Ehalt H.C. Ausdrucksformen absolutistischer Herrschaft: Der Wiener Hof im 17. und 18. Jh. Munchen, 1980; Watanabe-O'Kelly II. Court Culture in Dresden from Renaissance to Baroque. Basingstoke, 2002; Королевский двор в политической культуре средневековой.

Европы: Теория, символика, церемониал / Отв. ред. H.A. Хачатурян. М., 2004. работой по русскому придворному церемониалу является монография «Сценарии власти» Р. Уортмапа, который с помощью семиотического подхода интерпретирует церемониал XVII в. как демонстрацию господства или демонстрацию гармонии царской и церковной властей122. Однако еще Н. Элиас выделил такие функции церемониала, как организация порядка при дворе и структурирование придворного общества. Большинство рецензентов работы Р. Уортмапа согласны в том, что его работа, стимулируя дальнейшие исследования придворного церемониала, тем не менее, отличается неполнотой и поверхностностью в интерпретации церемониала123.

Значительный вклад в изучение культуры повседневности российского двора внесли исследовали памятников придворной поэзии и драматургии. Более 30-ти лет назад А. С. Дёмин обратил внимание на то, что тематика драматургии 1670-х гг. была актуальна для зарождающейся придворной культуры того времени124. Сравнение восприятия памятников литературы и придворного церемониала в контексте развития абсолютизма.

125 во второй половине XVII в. осуществил Н. А. Робинсон. Обобщенное описание придворной культуры второй половины XVII в. составил Л. Н. Пушкарев. Это направление было продолжено в исследованиях.

122 Уортман P.C. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. Материалы и исследования.

1У Я.

Подробнее см.: Богомолов А. И. «Сценарии власти» Ричарда Уортмана: Обзор зарубежных и отечественных рецензий // Нестор. 2005. № 7: Технология власти: источники, исследования, историография / Ред. И. В. Лукояпов, С. Е. Эрлих. С. 443−455.

124 Дёмин A.C. Русские пьесы 1670-х гг. и придворная культура // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27. С. 273−283. То же см.: Дёмин A.C. О художественности древнерусской литературы. М., 1998. С. 478−488.

125 Робинсон H.A. Церемониальная эстетика и придворная литература // Робинсон H.A. Борьба идей в русской литературе XVII в. М., 1974. С. 94−193.

126 Пушкарев JI.H. Общественно-политическая мысль России второй половины XVII в. Очерки истории. М., 1982. С. 14−19, 156−261.

127 128 придворной панегирической поэзии А. П. Богдановым и JI.C. Сазоновой .

Несмотря на устойчивую отечественную и зарубежную традицию усадьбоведения, изучения истории и культуры конкретных резиденций, региональная фрагментация придворного общества и локальная специфика культуры повседневности двора изучены слабо. В советской историографии преобладал отраслевой подход изучения дворцового хозяйства129. Региональная специфика затрагивалась лишь в работах, посвященных конкретным промышленным комплексам, например, Измайловскому стекольному и Павловскому железному заводам130. В постсоветской историографической традиции вновь возрос интерес к региональной специфике организации дворцового хозяйства, в частности, автором данного диссертационного исследования была изучена история создания и функционирования Строкинского кирпичного завода близ Измайлова131.

I 77.

Памятники общественно-политической мысли в России конца XVII в. Литературные панегирики / Подг. текста, предисл. и коммент. А. П. Богданова. М., 1983; Богданов А. П. Московская публицистика последней четверти XVII в. М., 2001.

128 Сазонова JI.C. Литературная культура России. Раннее Новое время. М., 2006.

129 См., например: Заозерская Е. И. Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти XVIII в. М., 1953; Черняк Я. Н. Очерки по истории кирпичного производства в России в X — начале XX вв. М., 1957; Стоскова H.H. Первые металлургические заводы России. М., 1962; Ипдова Е. И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII в. М., 1964; Волков М. Я. Очерки истории промыслов России. Вторая половина XVII — первая половина XVIII в. Винокуренное производство. М., 1979.

130 Бакланова H.A. Стеклянные заводы в Московском государстве XVII в. // Тр. ГИМ. М., 1928. Вып. 4. С. 119, 132−138- Она же. Звенигородские железные заводы в XVII в. // Московский край в его прошлом. М., 1930. Ч. 2. С. 91−100. См. также: Базилевич К. Кадашевцы, дворцовые ткачи полотна в XVII в. // Труд в России: Ист. сб. Л., 1924. Кн. 2. С. 3−18- Смирнов П. П. Московские ткачи XVII в. и их привилегии. Ташкент, 1928; Якобсон A.JI. Ткацкие слободы и села в XVII в. (Кадашево, Хамовники, Брейтово и Черкасово). М.- Л., 1934; Бакланов Н. Б., Мавроди" В.В., Смирнов И. И. Тульские и Каширские заводы XVII в. М.- Л., 1934. (Известия ГАИМК, вып. 98).

131 Топычкапов A.B. Строкинский кирпичный завод XVII в. // Вестник архивиста.

Проблемы организации усадебной повседневности затрагиваются в.

132 монографических исследованиях дворцовых усадеб: Коломенского, Преображенского133 и Измайлова134. Специально эта проблематика рассматривается в работах, посвященных царской охоте135.

В большинстве исследований по истории дворцовых усадеб второй половины XVII в. изучаются только вопросы владения, строительства и ремонта усадебных построек и функционирования усадебного хозяйства136.

Этому посвящены специальные статьи о таких усадьбах, как Алексеевское ,.

2003. № 2. С. 143−150. В настоящее время по другим регионам также проводятся подобные исследования дворцовых хозяйств, например: Дубман Э. Л. Промысловое предпринимательство и освоение Понизового Поволжья в конце XVI—XVII вв. Самара, 1999. С. 84−136.

132 Суздалев В. В. Русское чудо: царский дворец в Коломенском — шедевр русского деревянного зодчества второй половины XVII — первой четверти XVIII в. М., 2005. См. также: КМИ. М., 1991;2007. Вып. 1−9.

133 Синицын П. В. Преображенское и окружающие его места. М., 1895- То же. Репринт. М., 1997; Бугров A.B. Преображенское и окрестности: очерки истории. М., 2004.

134 [Снегирев И.М.] Дворцовое царское село Измайлово, родовая вотчина Романовых, ныне Николаевская Измайловская военная богадельня. М., 1866- [Датиева Н.С.] Измайлово: Памятники архитектуры Измайловского острова XVII—XIX вв. М., 1989; Коробка М. Ю., Рысин Л. П., Авилова КВ. Измайлово. М., 1997; Датиева Н. С., Семенова P.M. Измайлово: Страницы истории XVI—XX вв. М., 2000; Топычканов A.B. Измайлово в последней четверти XVII в. // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 2003. Вып. 9 (25). С. 490 493- Он же. «Дело» и «потеха» в повседневной жизни села Измайлова // Топычканов A.B. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова. С. 6−68.

135 Кутепов Н. И. Царская охота на Руси. СПб., 1896−1898. Т. 1−2.

136 См.: Картавцев U.M. Усадьбы Московской губернии: Опыт библиогр. указ. М., 1927; Государев двор в России (конец XV — начало XVIII вв.): Каталог книжной выставки / Гос. публ. истор. б-ка. М., 1997. С. 97−103- Злочевский Г. Д. Старинные усадьбы в окрестностях столицы // Библиография. 1999. № 4. С. 56−68- № 5. С. 57−65- № 6. С. 3847- 2000. № 1. С. 54−61- № 2. С. 63−74- № 3. С. 53−62- № 4. С. 55−69- № 5. С. 84−96.

137 Тиц A.A. Село Алексеевское и его хоромы в XVII в. // АН. М., 1967. Вып. 16. С.

Воробьеве138, Павловское139, Пахрино140, Степановское141, Тайнинское142, Хорошево143 и другим. К примеру, исследователей Измайловской усадьбы.

144 чаще всего привлекают архитектурные памятники или сады этой усадьбы145. Стилистическая неоднородность в архитектуре Измайловской.

45−54- Памятники архитектуры Москвы. Окрестности старой Москвы (северо-западная и северная части территории от Камер-Коллежского вала до нынешней границы города). М., 2004. С.220−227.

138 Бугров A.B. Воробьевский дворец // Царскис и императорские дворцы. Старая Москва. М&bdquo- 1997. С. 107−115.

139 Храброе А. Е. Малоизвестная усадьба XVII в. в Подмосковье // АН. М., 1995. Вып. 38: Проблемы стиля и метода в русской архитектуре. С. 379−382.

140 Савинова E.H. Дворцовая вотчина Пахрино XVII — середина XIX в. // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 2001. Вып. 7. С. 280−305- Она же. Подмосковная вотчина царя Алексея Михайловича Пахрино // Музейный сборник / Гос. ист. заповедник «Горки ленинские». М., 2002. Вып. 8: Краеведы Подмосковья на пороге XXI в. С. 44−66.

141 Смирнов С. А. История подмосковной усадьбы Степановское // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 2004. Вып. 10. С. 265−291.

142 Завьялова НИ. Усадьба Тайнинское: история дворцового острова и некоторые проблемы его сохранения // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 2001. Вып. 7. С. 306−323.

143 Памятники архитектуры Москвы. Окрестности старой Москвы (северозападная и северная части территории от Камер-Коллежского вала до нынешней границы города). М&bdquo- 2004. С. 220−227.

144 Успенский А. И. Церкви села Измайлова // Труды Комиссии по осмотру и изучению памятников церковной старины г. Москвы и Московской епархии. М., 1904. Т. 1- Красовский М. Путевые наброски. Село Измайлово // Зодчий. 1909. № 46. С. 445−449- № 47. С. 457⁴⁶²- № 48. С. 469—475- Чиняков А. Г. Архитектурные памятники Измайлова// АН. М., 1952. Вып. 2. С. 193−220- Датиева НС. Покровский собор в Измайлове // Памятники русской архитектуры и монументального искусства: Города. Ансамбли. Зодчие. М., 1985. С. 71−92- Она же. Государев двор па Измайловском острове // Царские и императорские дворцы. Старая Москва. М., 1997. С. 87−95.

145 Забелин И. Е. Московские сады в XVII ст. // Забелин Н. Е. Опыт изучения древностей и истории. М., 1873. Ч. II. С. 266−321- Палентреер С. Н. Сады XVII в. в Измайлове // Сообщения института истории искусств. М., 1956. Вып. 7: Архитектура. С. усадьбы А. Г. Чиняков связывал с развитием русского искусства и с «острой идеологической борьбой между новыми порядками, реформами и старыми «устоями» «146.

Собранный локальный материал в той или иной мере позволяет проводить обобщения явлений дворцовой усадебной культуры, однако к настоящему времени такие обобщения проводятся только по памятникам дворцовой усадебной архитектуры второй половины XVII в.147 Перспективность сравнительного анализа царских загородных усадеб отмечалась O.P. Хромовым, предположившим, что они имели собственные «программы». Предложенная в диссертационном исследовании региональная фрагментация культуры повседневности царского двора представляет собой первую попытку комплексного анализа подмосковных царских усадеб второй половины XVII в.

Методологические основы исследования. Методологической основой диссертационного исследования является научная школа Историко-архивного института, которая синтезировала достижения Московской и Петербургской исторических школ149. Если для Московской школы.

80−104- Аронова A.A. Сады Петра Великого: Личная страсть и государственная целесообразность // Искусствознание. 2001. № 1. С. 267−269.

146 Чиняков А. Г. Архитектурные памятники Измайлова // АН. М., 1952. Вып. 2. С.

199.

147 Бусева-Давыдова И. Л. Царские усадьбы XVII в. в развитии русской архитектуры // Русская усадьба: сб. ОИРУ. М.- Рыбинск, 1994. Вып. 1 (17). С. 140−144- Она же. Царские усадьбы XVII в. и их место в истории русской архитектуры // Архитектура русской усадьбы. M., 1998. С. 38−49.

Хромов O.P. «Царский дом» в цикле Симсопа Полоцкого на новоселье // ГДЛ. М., 1989. Сб. 2. С. 217−278- Он же. Подмосковная вотчина Алексея Михайловича. Предварительные тезисы к восприятию стиля царских усадеб // ГДЛ. М., 1992. Сб. 4. С. 286−301.

149 Муравьев В. А. Кафедра источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин: истоки и идеи // АЕ за 2001 г. М., 2002. С. 291−292. характерна ориентация на анализ эмпирических данных (в том числе и локально-ситуативного поведения), то в центре внимания Петербургской школы находилась критика и интерпретация источников.

Синтез научных подходов двух школ предполагает особенное внимание к связям источника с реконструируемой социокультурной реальностью. Общими исследовательскими методами являются метод историзма и сравнительио-исторический метод, позволяющие осуществлять хронологическую локализацию исследуемых явлений и реконструкцию причинно-следственных связей и ставить вопрос об эволюции явлений источниковой и реконструируемой социокультурной реальности. Комплексный подход предполагает выявление и всесторонний анализ всех репрезентативных комплексов источников, позволяющих решить поставленные задачи. Анализ делопроизводственных источников проводится с помощью методов вспомогательных исторических дисциплин: формулярного, текстологического, палеографического, архивоведческого, контекстуального анализа терминологии и других. Система делопроизводства анализируется с помощью институционального подхода и локально-ситуативного анализа коммуникаций, что позволяет определить компетенцию учреждений и должностных лиц и рассмотреть ее соотношение с делопроизводством соответствующих учреждений и должностных лиц.

Реконструкция культуры повседневности осуществляется с помощью социокультурного подхода, позволяющего выделить и проанализировать такие категории, как пространство, время, группы населения, коммуникации (включая церемониал). Тематизация культуры повседневности в делопроизводственных источниках анализируется с использованием метода интерпретации. При институциональном анализе и реконструкции культуры повседневности используется регионально-исторический метод, благодаря которому возможно изучение особенностей региональной фрагментации повседневности.

Научная новизна исследования обусловлена применением, вопервых, методологии научной школы Историко-архивного института к разработке приемов изучения культуры повседневности и, во-вторых, комплексного подхода к изучению институтов и практик управления, систем делопроизводства и культуры повседневности. Такой подход позволяет рассматривать культуру повседневности с учетом ее тематизации в делопроизводстве, институциональной и региональной фрагментациями. В диссертации выявлен, систематизирован и проанализирован репрезентативный комплекс делопроизводственных источников второй половины XVII в. В ходе исследования было привлечено значительное число документов по истории повседневности подмосковных дворцовых усадеб, не использовавшихся ранее. В исследовании впервые прослеживаются соотношения фрагментации культуры повседневности в управлении дворцовыми селами и делопроизводстве, а также проводятся наблюдения над разграничением письменной и устной форм коммуникации в управленческой практике.

Практическое значение работы заключается, прежде всего, в разработке нового проекта обновления истории повседневности, которое приведет к комплексному изучению институтов и практик управления, систем делопроизводства и культуры повседневности. Благодаря такому комплексному подходу возможна разработка рекомендаций по изучению культуры повседневности и политической культуры. Комплексное изучение повседневной культуры подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. создает благоприятные условия для активизации исследований в области москвоведеиия, региональной истории и краеведения, истории, источниковедения, истории культуры и повседневности, истории государственных учреждений и делопроизводства.

Материалы и выводы исследования могут быть использованы в музейпо-экспозиционпой деятельности, в лекционных курсах по истории культуры, государственных учреждений, делопроизводства, региональной истории и краеведения.

Апробация. Диссертационное исследование дважды обсуждалось, одобрено и рекомендовано к защите на кафедре региональной истории и краеведения Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета. Основные положения диссертационный работы отражены в 15 статьях150, а также в докладах на 12 международных, всероссийских и региональных конференциях, организованных Российским государственным гуманитарным университетом, Институтом всеобщей истории РАН и Музеями Московского Кремля, Санкт-Петербургским институтом истории РАН, Московским объединенным музеем-заповедником и другими научными и образовательными учреждениями.

Результаты исследования Строкинского кирпичного завода вошли в пояснительную записку «История формирования средневекового градостроительного комплекса в Петровской части Измайловского парка», написанную совместно со священником Николаем Ненароковым и использованную в проекте «Парк народной памяти в Измайлове», который рассматривался на Градостроительном совете Москомархитектуры 21 марта 2000 г. Реконструкция системы делопроизводства и приказного быта Измайловской приказной избы была представлена в докладе «Приказная изба в государевом селе второй половины XVII в.», прочитанном для сотрудников Государственного музея-заповедника «Коломенское» (ныне Московский объединенный музей-заповедник) 10 марта 2004 г.

Результаты диссертационного исследования использовались в курсах, читаемых на Кафедре региональной истории и краеведения Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета.

Структура. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении обоснована актуальность выбранной темы,.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В культуре повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. тесно переплелись различные социокультурные практики. Разделить сферы бытования этих практик достаточно сложно. Так, например, челобитные одновременно включаются и в сферы управления и делопроизводства, и в коммуникации между царем и поддапым. Локализация практик позволяет установить, каким образом в культуре повседневности подмосковных дворцовых усадеб совмещались различные сферы жизнедеятельности царя, придворных, приказных людей, слуг, крестьян и всех тех, кто оказывался на территории усадьбы.

На стратегии царей, цариц и царевен в сфере делопроизводства влияли традиции использования ими письменной и устной форм коммуникации. В соответствии с этими традициями, царская фамилия и «ближние» люди (бояре, окольничие и думные дворяне), не должны были писать делопроизводственных документов. В управленческой практике второй половины XVII в. устные формы коммуникации оставались безусловно преобладающими. Сферы использования устных и письменных форм властных коммуникаций, возможно, слабо соотносились между собой. По крайней мере, письменные формы коммуникации в первую очередь ориентировались на воспроизведении написанных делопроизводственных документов. Переход из одной сферы в другую, рассмотренный в диссертации на примере распорядительных документов и челобитных, позволил выявить следующие особенности: передача распоряжения по вертикали осуществлялась как в устной, так и в письменной формеустная и письменная форма распоряжения и челобитья имела равный статусфиксация происходила при дальнейшем использовании распоряжения или челобитья в делопроизводстве или судопроизводстве, причем, иногда при участии заинтересованных в исполнении распоряжения лицфиксация предполагала использование традиционного формуляра и формализацию содержания, что, скорее всего, сказывалось и на изменении информативности в процессе фиксации.

Оформлением делопроизводственных документов возлагалось на «неближних» людей — дьяков и подьячих. Традиционно для фиксации царских распоряжений «в Верх» вызывались дьяки из различных приказов. Этот институт, заменявший собой царскую канцелярию, просуществовал всю вторую половину XVII в. Царь Алексей Михайлович пытался создать на его месте постоянное учреждение с функциями царской канцелярии, назначив в Потешную палату «верховых подьячих» и учредив на его основе Приказ Тайных дел. Однако Тайный приказ в 1660—1670-е гг. был интегрирован в приказную систему и постепенно утратил свои функции царской канцелярии. Таким образом, во второй половине XVII в. при государе так и не возникла канцелярия как постоянное учреждение с постоянным штатом, определенной компетенцией и налаженной системой делопроизводства. Скорее всего, ближние люди не были заинтересованы в создании царской канцелярии, которая бы разрушила традиционные представления о выработке царских решений в совете «ближних» людей, низком статусе бюрократии и «мирском», «суетном» характере делопроизводственной работы, поэтому цари при организации культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. были вынуждены использовать существующие властные институты, которым поручалось управление усадьбами и ведение делопроизводства.

Собственноручное редактирование и составление делопроизводственных документов царем Алексеем Михайловичем не разрушило этих традиционных представлений, поскольку его немногочисленные автографы обладали более высоким статусом, чем прочие документы, вышедшие от царского имени из приказных учреждений, и циркулировали преимущественно в созданном им же Приказе Тайных дел. Таким образом, в его правление царские автографы не были полностью включены в приказное делопроизводство. Функционирование делопроизводственных документов с автографами царя Петра Алексеевича еще предстоит исследовать.

Традиция разделения управленческих стратегий мужской и женской половин царской семьи выражалась в том, что царицы и царевны в меньшей степени могли претендовать «на авторство» при составлении делопроизводственных документов, поскольку должны были издавать документы от имени государя. Только с начала 1680-е гг. они добились равного участия в оформлении делопроизводственных документов и стали издавать указы от своего имени.

Таким образом, делопроизводство второй половины XVII в. включило те властные коммуникации, которые в предыдущее время имели распространение только в устной форме. Это позволяет выявить индивидуальные стратегии лиц царской фамилии и их интересы в организации культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб. При анализе этих стратегий обращает па себя внимание тот факт, что они связывают повседневную культуру дворцовых усадеб с управленческой деятельностью и сферой делопроизводства. Например, царь Алексей Михайлович инициировал хозяйственное развитие подмосковных дворцовых усадеб, которое в наибольшей степени тематизировалось в делопроизводственных документах, им собственноручно составленных или отредактированных, а также в документации Приказа Тайных дел.

Анализ реализации царской инициативы в управлении дворцовыми усадьбами позволил выявить два принципа организации управленческой деятельности. С одной стороны, царь формально определял компетенцию всех органов власти и должностных лиц и царская инициатива обеспечивала динамизм на всех уровнях организации и фиксации повседневности, что выражалось в распространении практики «приказа-поручения», когда царь наделял должностных лиц временной компетенцией для решения определенных вопросов, а также в создании Потешных палаты и двора, Приказа Тайных дел и использовании сокольников, стремянных и задворных конюхов, стрелецких голов в местном управлении. Безусловно сама практика продолжительных выездов государева двора в дворцовые усадьбы способствовала усложнению системы государственного управления: судьи основных приказов должны были находиться с государем в походе и оттуда вести управление приказом, а управление Москвой поручалось надворным комиссиям. Возможно, что именно частое отсутствие государя в столице при более интенсивной работе центральных учреждений стимулировало реформирование всей системы управления.

С другой стороны, управленческий динамизм был уравновешен устойчивостью и стабильностью практик управления, включая принципы разделения устных и письменных форм властных коммуникаций, приказной и должностной компетенции. Проанализированная в данном диссертационном исследовании компетенция Тайного, дворцовых, Разрядного и Посольского приказов на уровне центрального управления, а также приказных изб, стрелецких голов и земского мира характеризуется именно устойчивостью в разделении вертикальной и горизонтальной компетенции в практике управления дворцовыми усадьбами. Не случайно, в процессе формирования письменного права, регулирующего компетенцию многих учреждений, компетенция ряда приказов, включая Приказы Тайных дел и Большого дворца, основывалась исключительно на обычном праве. Возможно, изменение традиционных принципов управления было неподвластно царю, который, согласно представлениям ХУ1-ХУП вв., не мог менять «закон».

Внутри этой системы управления дворцовыми усадьбами можно выделить ряд механизмов, поддерживающих устойчивость и стабильность практик управления. В частности, анализ систематизации материалов приказных архивов позволил предположить, что в основе этой систематизации лежало трудовое право, согласно которому участие в делопроизводственном оформлении властных коммуникаций наделяло приказных людей особыми правами по отношению к составленным ими же документам. Определенное влияние на управление оказывала наследственность приказных должностей. Данная проблематика безусловно требует специального исследования.

Сочетание устойчивости и «динамизма» в управлении проявилось и в делопроизводственной практике. В частности, наблюдается определенная изолированность сферы делопроизводства: исходящий документ часто включал в себя входящий и наоборот — отписки часто цитировали указные памяти, которые повторяли наказы или челобитные. Институциональная фрагментация прослеживается в прохождении документа внутри учреждения и между различными учреждениями, систематизации приказного архива и передаче документов на хранение в архивы центральных приказов (приказные избы хранили документы только за период управления дворцовым селом определенным приказчиком). Вместе с тем, длительные пребывания государева двора в загородных резиденциях привели к распространению новой формы внутри приказного делопроизводства — писем, которые приказные люди использовали, в частности, и для фиксации устных распоряжений. Значительное распространение получили чертежи, которые приобрели функции делопроизводственных документов с распорядительными, отчетными, проектными или юридическими функциями. Определенный динамизм вносили индивидуальные особенности ведения делопроизводства, почерк и язык приказных людей.

Таким образом, представленный анализ фрагментации культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб обосновывает перспективность и эффективность применения институционального подхода при изучении культуры повседневности второй половины XVII в. Практики управления были тесно связаны с особенностями фиксации явлений культуры повседневности дворцовых усадеб второй половины XVII в. Стабильность системы учреждений, управлявших дворцовыми усадьбами, повлияла па устойчивость тематизации культуры повседневности в делопроизводстве этих учреждений. Тематизация повседневности во многом определялась институциональной компетенцией, формами коммуникации, разновидностями приказных документов, формализации их содержания и принципами отбора на хранение и передачу делопроизводственных документов в архивы центральных приказов. Все это влияло на формализацию содержания и ограниченность тематизации. культуры повседневности дворцовых усадеб второй половины XVII в. в делопроизводственных документах. Широкое использование устных форм коммуникации в управлении дворцовыми усадьбами и ограниченный круг приказных людей позволял избегать излишней описательности в делопроизводстве. Такой прием применялся, например, в приказных чертежах, где нередко известные объекты обозначались символически, обобщенно или же не изображались, в то время как проектируемые строения изображались с максимальной точностью. В связи с этим для проведения реконструкции культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. необходимо использовать не только весь комплекс делопроизводственных документов, но и судебио-следственные документы, памятники книжности, придворной поэзии и драматургии, эпистолярные произведения и записки иностранцев.

При фиксации и описании культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб в учреждения и должностные лица основное внимание уделяли вопросам учета, именно поэтому достаточно подробно в делопроизводстве освещаются приобретение, изготовление, перемещение или уничтожение объектов материальной культуры. Однако далеко не все аспекты функционирования объектов материальной культуры освещались в делопроизводственных документах. Так, например, при учете малейших расходов на строительно-ремонтные работы и подробном описании этих работ, редко описывается внешний вид предметов интерьера. В диссертации отмечается отсутствие традиции описания использования книг в дворцовых усадьбах.

Описание и картографирование дворцовых усадеб позволяет реконструировать планировку и зонирование усадебного пространства, определить особенности использования природного и культурного ландшафта, оформление государева двора, рощ, садов, прудов и промышленных объектов. Вместе с тем, ситуативное поведение на территории усадьбы редко локализуется в усадебном пространстве, что не позволяет в полной мере определить степень освоения этого пространства.

Социальная структура усадебного сообщества представлена различными группами. На примере царской фамилии, придворных, садовых мастеров, крестьян и ссыльных в диссертации определены возможности тематизации их повседневной жизнедеятельности. Наибольший интерес представляет практика взаимоотношений внутри этих групп и между ними. Как правило, эти взаимоотношения были оформлены в рамках определенных церемоний: приезд в усадьбу, прогулка, подношение, пожалование, прием дипломатов и показ им усадьбы. В связи с отсутствием практики фиксации взаимоотношений внутри царской семьи, их реконструкция требует применение специальных сравнительных приемов анализа источников.

Специфика фрагментации культуры повседневности подмосковных дворцовых усадеб второй половины XVII в. в системе управления и делопроизводстве позволила определить индивидуальные черты этих усадеб, выражающиеся в истории самой усадьбы, ее архитектурном ансамбле, формах усадебного времяпрепровождения, усадебной календаре, традиции усадебных прогулок и осмотров, роли усадьбы в придворном и дипломатическом церемониале. Значение этих индивидуальных черт и соотношение их с усадебной «программой» можно интерпретировать только при расширение источниковой базы и комплексном подходе к изучению усадебной придворной культуры второй половины XVII в. Безусловно значительную роль в формировании этих индивидуальных черт сыграли владельцы усадеб.

Процесс становления усадебной культуры в рассматриваемый период приобрел ярко выраженные черты. В дворцовых усадьбах они проявились, прежде всего, в освоении элементов усадебной культуры, появлении придворной литературы и театра, развитии материальной культуры, фиксировании церемониала и формировании традиции восприятия загородных резиденций. Дворцовые усадьбы в этот период выполняли не только экономические и эстетические, но и политические, и коммуникационные функции, которые отличали культуру повседневности подмосковных дворцовых усадеб во второй половине XVII в. от других локальных культур того времени. Некоторые из этих отличий были выявлены в диссертационном исследовании при сравнении придворной политической культуры в Кремле и загородных усадьбах, в частности, практик подачи челобитных, подношений, жалований и других контактов царя и подданных. Если в Кремле благодаря сакрализации царской власти происходит дистанцирование царя от его подданных, то в дворцовых усадьбах контакты царя с подданными осуществляются более активно. Фактически пространство дворцовых усадеб позволило включить подданных в придворный и дипломатический церемониалы и патронажные отношения. Развитие контактов между различными социальными группами в дворцовых резиденциях второй половины XVII в. позволяет рассматривать дворцовые усадьбы в качестве коммуникационного узла. Благодаря сопряжению культуры повседневности дворцовых усадеб второй половины XVII в., систем управления и делопроизводства возможно проведение реконструкции различных форм горизонтальной и вертикальной (властной) коммуникаций и, таким образом, в перспективе представить «мини-модель» русского государства этого периода.