В эпоху Серебряного века проблема творца и, соответственно, ее решение играло немаловажную роль, ибо в конечном итоге творчество наиболее видных деятелей культуры данной эпохи было направлено не столько на совершенствование и оптимизацию тех или иных культурных реалий, сколько на принципиально новационные формы макрокультурного синтеза, включая и самые стержневые духовные основания человеческого бытия, что подтверждается словами одного из виднейших теоретиков и практиков русского культурного Ренессанса рубежа XIX—XX вв. Андрея Белого: «Корень культуры — творческая сила личности, вырастающая в борьбе с окружающей тьмойтьма — это рокзадача личности — победить рок» 1, а также: «Первый акт творчества: создание мира искусств. Второй акт творчествасоздание себя по образу и подобию мира. Третий акт: вступление в царство свободы, создание «новых имен, в нас таинственно вписанных духом» .
Цель данного диссертационного исследования заключается в том, чтобы синтезировать в единое целое «расплывчатые» и «животворящие» мечты о творческой личности, о художнике, которые бытовали в русской культуре Серебряного века и впоследствии, подвергшись мощной обработке отечественного интеллигентского ratio, «обросли» плотным слоем мифологем.
Задачи работы состоят в анализе феномена художника-творца в общетеоретическом аспекте, в выявлении глубинной связи феномена творческой личности с категориями смысла и стиля как «квантами» культурологического анализа, в исследовании основных теоретических концепций творческой личности, разработанных в Серебряном веке, в доказательстве обусловленности современной культуры постмодернизма духовной ситуацией культуры рубежа XIX—XX вв.
Нам видится весьма плодотворной попытка проследить связь культуры Серебряного века с современной культурной эпохой — эпохой господства.
1 Белый Андрей. Песнь жизни//Символизм как миропонимание — М., 1994. С. 168.
2 Белый Андрей. Революция и культура//Символизм как миропонимание. С. 306. постмодернизма в мировой культуре, в т. ч. и в отечественной. «Ключом» для проведения подобного культурологического анализа будет служить образ творца, оформившийся в Серебряном веке как своего рода синтез имманентного с трансцендентным, затем подвергшийся в течение XX столетия мощной обработке отечественного интеллигентского ratio и «обросший» плотным слоем мифологем.
Этот образ, несмотря на его многоликость и поливалентность, и по сей день бытует в сознании современной творческой интеллигенции, оказывая влияние на кулмуросозидающую работу творческой мысли современных художников.
Темой отдельного исследования может стать изучение проблемы поиска истоков современной культуры постмодернизма в русском Серебряном веке, когда, по словам В. Ходасевича, «художник, создающий «поэму» не в искусстве своем, а в жизни, был законным явлением <. .> Дело свелось к тому, что история символизма превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось. «3.
Современный кризис культуры (господство «Ничто», виртуальной реальности, сопровождающееся умерщвлением высоких смыслов и сверхличных ценностей) следовало бы, очевидно, объяснить, понять (а, значит, и преодолеть) с помощью анализа стержневых феноменов русской культуры рубежа XIX—XX вв.
Образ творческой личности, созданный Серебряным веком, в течение столетия деградировал до господствующего в постмодернизме образа компилятора, интерпретатора, скриптора, new’s maker’a, играющего смыслами (вроде «игры в бисер»). Игра смыслами предполагает отсутствие смысла, а, следовательно, принципиально новый характер кризиса современной культуры — возникновение угрозы ее глубинным основаниям, ее первичным образующим. На место смысла приходит знак, вторичное заменяет первичное.
Принцип вторичности является рабочим принципом в постмодернизме. То, что получается в результате, — утрата смысла, образы, не имеющие никаких онтологических корней, маски и личины, скрывающие пустоту.
3 Ходасевич В. Конец Ренаты//Колеблемый треножник. -М., 1991. С. 270.
Современное сознание таит в себе убеждение, что для того, чтобы стать творцом, достаточно быть собой, со всеми своими генами, фобиями и комплексами, и только выплескивать их из себя4. Тень подменяет онтологию, искусство и культура становятся рефлексией о самом искусстве и самой культуре. Современная эпохаэпоха настоящей контртеологической революции, вышедшей во многом из недр «нового религиозного сознания» русского Серебряного века. И то, что не удалось, например, символистам, успешно осуществляется современными постмодернистами.
Метаистория" и «метаязык» постмодернизма — коды и мнимости, его реальность — мир теней, «Ничто», антимир. Его творчество — развоплощение творения. Его творец — скриптор, компилятор, интерпретатор, в отличие от художника в традиционной культуре, не являет и не преображает мир, а шифрует его таким образом, чтобы в нем невозможно было разглядеть следы Божьего творения и Божьего присутствия5.
И, наконец, высшей ценностью в современной культуре объявлено самодостаточное, самодовольное и своевольное человеческое «я», которое вслед за Н. Бердяевым готово повторять, что творчество и смирение несовместимы6.
Все же, несмотря на во многом трагедийный характер культурной реальности Серебряного века, эта эпоха обладает неповторимым духовно-эстетическим обаянием, безусловно притягательным для современного исследователя. Феномен культуры Серебряного века все больше привлекает сегодня внимание исследователей, интригуя многоликостью и взаимосвязанностью своих слагаемых. Анализ этой эпохи в то же время отвечает углубляющемуся в наши дни чувству памяти культуры.
Анализ созданных на рубеже Х1Х-ХХ вв. теоретических концепций художника в данной работе будет носить так называемый «контекстный характер». В чем смысл подобного анализа? В контекстном подходе кроются потенции собственно научного.
4 См., напр.: Курицын В., Парщиков А. Переписка. — М., 1998.
5 В качестве одного из наглядных примеров тому см., напр., стихотворения А. Парщикова в кн.: Cyrillic light. -М, 1995.
6 Бердяев Н. А. Спасение и творчество// Путь. № 2. — М., 1992. С. 19. освоения материала, то есть такого освоения, которое предполагает максимальную включенность факта культуры в систему взаимообусловливающих связей.
Замысел работы продиктован известной неполнотой существующей литературы, посвященной проблеме творческой личности в Серебряном веке, вернее, той ее частью, на которой продолжает сказываться печать научного изоляционизма. Во многих исследованиях творчество писателей, живописцев, композиторов Серебряного века нередко рассматривается как некая самоценность. Эстетико-стилевые соприкосновения с общими процессами развития культуры рубежа Х1Х-ХХ столетий осмыслены еще пока недостаточно, так же как недостаточно учитывается рам феномен художника-творца, характеризующий во многом данную культурную эпоху.
Феномен художника как таковой вообще нечасто становится объектом углубленного культурологического анализа. За исключением отдельных работ и трудов обзорного характера, большинство отечественных публикаций тяготеет к жанру монографических портретов отдельных творцов. Хотя этот жанр вовсе не исключает широкого взгляда на предмет, все же возможность осмыслить феномен творческой личности в рамках некоей культурной целостности оказывается в его условиях достаточно ограниченной, не говоря уже о том, что исследователи остаются «в долгу» перед духовно-эстетической уникальностью эпохи Серебряного века, столь же богатой, сколь малоизученной, в частности, в аспекте созданных в то время культурологических концепций творческой личности.
Восполнить отчасти этот пробел, обратившись к теоретическому осмыслению образа художника в Серебряном веке, — такова одна из основных задач данной работы.
Д. С. Мережковский в романе «Воскресшие боги» («Леонардо да Винчи») находит идеальный, со своей точки зрения, пример Богочеловека, творца, посредника «двух бездн» — небесной, божественной и личностной. Цитируя Леонардо да Винчи, Мережковский передает собственные заветные идеи (своего рода лейтмотив эпохи Серебряного века): «. Живописец должен быть всеобъемлющ. О, художник, твое.
7 См.: Федотов Г. Трагедия интеллигенции//Лицо России. — Paris, YMKA PRESS, 1988. разнообразие да будет столь же бесконечно, как явления природы. Продолжая то, что начал Бог, стремись умножить не дела рук человеческих, но вечные создания Бога.", и также: «. Оставь всякую печаль и заботу, кроме искусства. Пусть душа твоя будет как зеркало, которое отражает все предметы, все движения и цвета, само оставаясь неподвижным и ясным» 8.
Исследователю мировоззренчески близка характерная для данной эпохи черта образа творческого мышления — «искусство точно вымеренных и взвешенных слов» 9, а также богатство стилизованных форм жизни и творчества — от античности до русского модерна.
В культуре России рубежа XIXXX веков следует видеть прежде всего два явления — художественно-эстетическое, сохраняющее свое вневременное значение, и также явление жизни и философии истории, синтез национальной традиции и мировой культуры10. Словосочетание «Серебряный век» в последние годы стало постоянным определением русской культуры конца XIX — начала XX вв. Возникнув по аналогии с понятием «золотой век», по традиции обозначающим пушкинский период, «Серебряный век» поначалу относился только к поэтическому творчеству рубежа веков. В какой-то момент, однако, он стал использоваться как обозначение всей духовной культуры начала века в России. «Попытки развить художественное творчество до творческого отношения к жизни, преобразить искусство в новый тип культуры, а его произведения — в духовные ценности, способные <.> изменить формы самой жизни» , — пишет, характеризуя эпоху Серебряного века, современный исследователь Л. Чурсина11.
8 Мережковский Д. С. Воскресшие боги//Соч. в 4 т. Т.1. — М., 1990. С. 449, 337.
9 Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. — Л., 1977. С. 110.
10 Глубокое культурологическое осмысление духовной ситуации Серебряного века его современниками дано в следующих работах: Карсавин Л. П.
Введение
в историю. Пг., 1920; Бицилли П. М. Элементы средневековой культуры. Одесса, 1919; Милюков П. М. Очерки по истории русской культуры. Париж, 1930. и т. п.
11 Чурсина Л. К. К проблеме «жизнетворчества» в литературно-эстетических исканиях XX в.//Русская литература. — Л., 1988, № 4, с. 191.
Именно такое, расширительное понимание термина закрепилось в историко-литературоведческой практике. В данных понятийных границах он будет использоваться и в нашей работе.
Необходимо, тем не менее, сделать ряд уточнений. Понятие «Серебряный век» невозможно свести к творчеству нескольких значительных художников слова, кисти и т. п. Он характеризует скорее дух эпохи, чем тот или иной персональный состав антологий, хрестоматий, альбомов, и это при том, что искусство рубежа веков явило блестящее созвездие ярких индивидуальностей, изгнав (например, в литературном творчестве) из сознания читателей представление о «среднестатическом» авторе. Сама духовная атмосфера конца XIX — начала XX столетий «провоцировала» художников на своемыслие. Эпоха упоительных соблазнов и утопий, «испепеляющие годы» вызвали к жизни одно из самых опасных человеческих притязаний — притязание на абсолютное верховенство в иерархии ценностей мирового порядка (вспомним горьковскую апологию Человека с большой буквы, а также брюсовский цикл «Любимцы веков», где в чеканных монологах «сверхличности» бросают упрек «испуганным векам», оказывают прямое воздействие на судьбы народов, активизируют современность: «Я вождь земных царей и царь — Ассаргадон. .//Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?» .
Знаменательно, что подобный глобализм притязаний в равной мере свойствен и М. Горькому и А. Белому, Л. Андрееву и В. Маяковскому, — художникам полярно различным по своим творческим принципам, по конкретному воплощению эстетических идей. Конфликтовавшие друг с другом в сфере мировоззрения и художественной практики, писатели и мыслители начала XX века были едины в главном — в признании исключительности своей эпохи. «Мы — дети того и другого века, мы — поколение рубежа» , — писал в своих мемуарах А. Белый12. Рубежный, переходный характер эпохи, как видно, хорошо осознавался представителями культуры Серебряного века.
12 Белый А. На рубеже двух столетий. — М., 1989. С. 35.
Итак, Серебряный век — не только временной отрезок в истории, хронологически определяемый в рамках 1892 — 1917 гг., но и эпоха особого отношения художника, творца духовных ценностей к времени, пространству, культуре и своей миссии в истории человечества.
Культура рубежа XIX—XX вв.еков в ее противоречивом единстве (важно также отметить, что полифоничность 1910;х гг. была предварена антиномичностью лет последующих) несводима к единому центру или же к простейшей оппозиции (например, реализм — модернизм). Современный исследователь Т. Н. Левая отмечает наличие следующих антиномий русской культуры начала века: «Антиномии прослеживаются здесь как по горизонтали, так и по вертикали. Характер первых осознается полностью лишь в исторической перспективе, как разнонаправленное сочетание в одном культурном феномене черт прошлого и будущего. <.> Не менее показательна в рассматриваемом аспекте антиномия индивидуалистичностисоборности <.> Тоска по' вселенскому, общенародному, стремление слушать «мировой оркестр» выражались в соответствующих художественных замыслах и проектах. Хорошо известно, однако, что эти проекты оборачивались утопией — не только в силу глобальности конечных целей, но и потому, что они не получали опоры в существующей системе средств и самом складе мышления, доставшемся в наследство от индивидуалистического века. Отсюда — одно из главных противоречий «культуры рубежа» 13.
Вообще сегодня вряд ли возможно подобрать универсальную «объясняющую» модель для той многоярусной культурной реальности, которую именуют Серебряным веком. Сложные переплетения идейных, философских и художественных пристрастий тех лет целесообразно рассматривать с точки зрения исторической перспективы, с позиции актуальности, сосредоточения на том, чем действительно дышала и мыслила эпоха, на ее «горячих точках» .
Идеологическое междуцарствие" 80-х гг. XIX столетия было той средой, в которой выросло поколение следующего десятилетия — начала эпохи Серебряного.
13 Левая Т. Н. Русская музыка начала XX в. в художественном контексте эпохи. М., 1991. С. 7−8. века. Это поколение воспользовалось абсолютной свободой выбора направления, которое могло привести к освобождению от «безвременья». Психологический модус эпохи характеризовали предельность, максимализм, стремление прорваться «прочь. куда-то. ввысь, вдаль, вглубь, но только прочь от постылой плоскости серого прозябания» 14.
К концу XIX столетия можно отметить новый этап разрушения старого быта, потерявшего былую крепость. Отсюда и та смелость, с которой новые философы и литераторы стали заявлять: «Я цепи старые свергаю, молитвы новые пою» (Николай Минский), или же: «Мы для новой красоты нарушаем все законы, преступаем все черты» (Д. Мережковский).
Миросозерцание личности конца XIX — начала XX вв., психологическая атмосфера рубежа веков во многом родственны предчувствиям и тревогам сегодняшнего дня. Ощущение глубочайшей исчерпанности предыдущей эпохи («Это бессилие желать и любить, соединенное с неутолимой жаждой свободы и простоты, истощение самых родников жизни, окаменение сердца <. > - знакомая нам болезнь культуры» 15), чувство приближающегося исторического возмездия, надежды на спасение — весь этот комплекс настроений переживался и человеком массы, и звучал на политических дискуссиях, и влиял на быстро обновляющий свои формы эстетический поиск. Новое искусство, по Д. Мережковскому, характеризовалось тремя основными элементами: мистическим содержанием, символами и «расширением художественной впечатлительности» 16.
Общим знаменателем мировоззренческих и идеологических страстей, разгоревшихся в России к концу прошлого века, было определение своей эпохи как пограничной, переходной, когда безвозвратно уходят в прошлое не только прежние.
14 Венгеров С. Этапы неоромантического движения // Русская литература XX в. 1890−1910. Кн. 1. — М.3 1914. С. 18−19.
15 Цит. по: Милюков П. Н. Указ. соч. С. 321.
16 Милюков П. Н. Указ. соч. С. 324. формы быта, труда, политической организации общества, но и сама система духовных ценностей требует радикального пересмотра.
Кризисность — ключевое слово эпохи, кочующее по журнальным статьям, литературным и критическим произведениям. Упадок, разрешение, возрождение, перелом — в лексиконе рубежа веков эти слова резко наращивают свою частотность. Духовные контуры времени рельефно фиксируются в поэтике заглавий художественных произведений: «Без дороги» (повесть В. Вересаева), «Закат старого века» (роман-хроника А. Амфитеатрова), «У последней черты» (роман М. Арцыбашева), «В дни запустений» (эсхатологическое стихотворение В. Брюсова) и т. п.
Переходность, кризисность эпохи, разумеется, не означала ее ущербности и бесплодности, напротив, именно это время оказывается необыкновенно плодотворным для развития культуры. Философ М. Бубер в работе «Das problem des Menschen» высказывает предположение, что в определенные эпохи «обустроенности», когда окружающий мир представляется устоявшимся, обжитым и благополучным, в культуре, напротив, наблюдается определенный спад и застой. А в те эпохи, внутри которых представление о благоустроенности вселенной разрушается (эпохи так называемой «бездомности»), философские размышления, творческая рефлексия приобретают особую глубину. Подтверждением концепции М. Бубера может служить тот факт, что завоеваниям культуры Серебряного века суждено было во многом определить дальнейшие пути развития искусства XX столетия, причем не только в России, но и во всем мире.
В нашей современности, в том самом грядущем, к которому были обращены «предчувствия и предвестия» (Вяч. Иванов) деятелей культуры Серебряного века, происходит общая оценка подлинного и роли их творчества в истории русской культуры уходящего XX столетия. Все художники, мыслители, деятели русской культуры рубежа XIX—XX вв., несмотря на внешнее несходство их идей и существование между ними творческих и чисто человеческих противоречий, внесли свою лепту в осмысление существенных и поныне культурологических проблем, одной из которых является проблема творческой личности, которой посвящена данная работа.
Культура Серебряного века возродила мифотворчество и создала «новую мифологию», тем самым выдвигая идею преимущества культуры относительно религии. Русские мыслители рубежа Х1Х-ХХ веков ориентировались на мифологию.
17 особого рода — персональную мифологему .
Персональная мифологема творческой личности — уникальное явление не только русской, но и мировой культурологии — представлена в Серебряном веке в самых различных ипостасях: в творческом «я» каждого писателя или художника, в образах гениев русской литературы (А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого), в целом ряде авторских «ликов и личин» Пророка, Мастера, Юродивого, Скомороха, Мыслителя и т. п., которые нам представляются весьма интересными и плодотворными в качестве объектов нашего исследования.
Практически любой выдающийся деятель культуры Серебряного века связывал с проблемой творческой личности, с проблемой художника насущные, «последние» вопросы о смысле бытия, природе прекрасного, добра и зла, греха и страдания, наконец, о самом праве человека ставить и решать подобные вопросы.
Необходимо также отметить, что культура Серебряного века обязана своим своеобразием преимущественно русскому символизму, который, по мнению многих современных ученых, обладал несомненно оригинальным культурным самосознанием и, что в особенности важно, выдвигал положительные программы выхода из «хаоса» в пространство творческого, организующего начала. Символизм в подавляющем большинстве работ современных исследователей (отечественных и зарубежных литературоведов и культурологов) предстает как существенная часть духовного.
17 См. следующие работы: Бердяев H.A. О рабстве и свободе человека. -утверждение Истины. -М., 1914.
Paris, 1939; Флоренский П. Столпи ренессанса в России, как самое значительное культурное явление рубежа XIXXX вв.18.
Проблема философских основ русского символизма занимает существенное место в работах М. Слонима — известного литературоведа русского зарубежья. Ученый трактует символизм с точки зрения мировоззренческой, как одну из ветвей русской культуры, начавшую бунт во имя духа против материализма и позитивизма второй половины XIX века. В статьях, а позже в книге «Современная русская литература», изданной в Оксфорде19, Слоним писал о символизме как об основом направлении русской культуры рубежа XIX — XX веков и начала XX столетия.
18 См., напр., следующие работы: Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. — М., 1989; Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. — Петрозаводск, 1995; Ильев С. П. Русский символистский роман. — Киев, 1991; Искржицкая И. Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. — М., 1997; Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIXXX вв. — М., 1990; Корецкая И. Над страницами русской поэзии и прозы начала XX в. — М., 1995; Левая Т. Н. Русская музыка начала XX в. в художественном контексте эпохи. — М., 1991; Мазаев А. И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. — М., 1992; На рубеже XIXXX веков: Из истории международных связей русской литературы. — Л., 1991; Неженец Н. И. Русские символисты. — М., 1992; От Пушкина до Белого: проблемы поэтики русского реализма конца XIX — начала XX вв. — Спб., 1992; Орехова Л. А. Авторское мифотворчество и русский модернизм (лирическая проза). Киев, 1992; Приходько И. С. Мифопоэтика А. Блока. — Владимир, 1994; Сарычев В. А. Эстетика русского модернизма: Проблема жизнетворчества. — Воронеж, 1991; Связь времен: Проблемы премственности в русской литературе конца XIX — нач. XX вв. — М., 1992; Серебряный век России. -София, Болгарска русистика, 1994; Setchkarev V. The age of symbolism // An introduction to Russian language and literature. — Cambridge, London, 1977; Стахорский C.B. Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX в. -М., 1991; Эткинд Е. Русская поэзия XX в. как единый процесс//Вопросы литературы, 1988, № 10- и др., а также доклады на XII Международном Конгрессе Славистов в авг. — сенг. 1998 г. в Кракове (Польша): Burkhart D. (Германия). Мировая культура, память и утопия в русском символизмеВасюченко П. (Белоруссия). Славянсю слмвашзм: нацыянальна адметнае i агульнаеChichkine А. (Италия). К литературной истории русских символистовDudek А. (Польша). Poezja jako teologia: koncepcja doswiadczenia religijnego w tworczosci mlodszych symbolistow rosyjskichLonnqvist L. (Финляндия). Роль маски в русском модернизмеSzilard L. (Венгрия). К поискам нового религиозного сознания в России рубежа XX в.- Szoke К. (Венгрия). Культура и субкультура в модернистском романе (А. Белый, А. Ремизов, В. Розанов) и flpV/Strzeszczenia referatow i komunikatow. XII Mi^dzynarodowy kongres slawistow. — Krakow, 1998.
19 SlonimM. Modern Russian Literature. — Oxford, 1955.
М. Слоним уделяет значительное место проблеме творца и творчества в русском символизме, выдвигая на первый план концепции Д. Мережковского и его окружения. В книге «An outline of Russian literature» (1959) ученый рассматривает литературу символизма преимущественно на фоне деятельности религиозных мыслителей того времени20.
О том, что символизм не является чисто литературным феноменом эпохи.
Серебряного века, писал еще В. Ходасевич. По его мнению, «это был ряд попыток.
01 > найти сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства". Культура символизма, вторит В. Ходасевичу Ф. Степун22, зафиксировала существование в эпоху Серебряного века «внутри» каждой творческой личности двух противоположностей, находящихся в постоянном антиномическом противоборстве художника и человека. Синтез этих двух противоположностей, по мысли русских символистов, мог служить средством достижения сверхкультурных откровений, культом сакральной мистики.
И.Ю. Искржицкая в работе «Культурологический аспект литературы русского символизма» 23 считает, что история русского символизма ~ одно из приоритетных направлений современных гуманитарных исследований, связанных с восстановлением разорванных структур отечественной культуры, последовательной преемственности гуманистических ценностей русского и мирового искусства. Автор выделяет глубинные символичные аллюзии в самом названии Серебряного века24. Выводы И. Ю. Искржицкой о «контрапунктном характере» культуры Серебряного века, о контаминации художественных мировоззрений, смыслов, стилей различных культурных эпох в творчестве отдельных писателей-символистов (и не только), дали нам своего рода стимул к проведению вышеуказанной культурологической параллели между эпохой Серебряного века и днем сегодняшним. Широкий спектр универсалий.
20 Slonim М. An Outline of Russian Literature. — N.Y., 1959. P. 132 и далее.
21 Ходасевич В. Некрополь. — Brusseles, 1976. С. 8.
22 Степун Ф. Былое и несбывшееся. — Нью-Йорк, 1956. С. 319.
23 См.: Искржицкая И. Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. — М., 1997. культуры рубежа XIX—XX вв., по нашему мнению, в культуре современного постмодернизма зеркального отражается, искажаясь до следующей модели мира современного человека 90-х гг. XX века: «Шарики для медитации, //Хлеб с отрубями, //Освященное масло из Иерусалима, //Камни, //Пасхальные яйца, //Ковбойские шляпы, ремни, рубашки, джинсы, //Песочные часы, //Гороскопы, //Жития византийских святых, //Кассеты с классической музыкой, //Жилетки с восточными узорами, //Эоловы арфы, //Мороженое, //Колокольчики, //Плетеная мебель, //Бусы, //Учебники по хиромантии и т. д.» Собственно говоря, эти осколки постмодернистского бытия и символизирует «новое религиозное сознание», которого чаяли философы Серебряного века.
Польский культуролог Анджей Дудек в работе «Поэзия как богословие. Концепция религиозного опыта в творчестве младших символистов в России» исследует проблему связи творчества и богословия в русской поэзии начала XX века (на материале произведений А. Блока, А. Белого, В. Иванова). По мнению младосимволистов, мистика — энергетическая форма отношения поэта к действительности. Для Вяч. Иванова и А. Белого мистическое переживание творческой личности имеет диалогический характер, в то время как по мнению Блока оно индивидуально. В анализируемом А. Дудеком материале поэты подчеркивают необходимость катарсиса — условия доступности религиозного переживания. В основном выдвигаются две формы очищения — экстаз и кенозис26.
В монографии Т. Н. Левой «Русская музыка начала XX века в художественном.
27 контексте эпохи" затронуты разные уровни контекстного бытия музыкального творчества Серебряного века. Главным ориентиром для исследователя выступают новые стилистические направления. Взаимосвязь музыки с другими искусствами.
24 См.: Искржицкая И. Ю. Указ. соч. С. 3.
25 Описание московского магазина «Путь к себе». Цит. по: Николаева О. Современная культура и Православие. М., 1999. С. 23.
26 См.: Dudek A. Poezja jako teologia: koncepcja doswiadczenia religijnego w tworczosci mlodszych symbolistow rosyjskich //Strzeszczenia referatow i komunikatow. XII Mi^dzynarodowy kongres slawistow. — Krakow, 1998. S. 148.
27 См.: Левая Т. Н. Русская музыка начала XX в. в художественном контексте эпохи. — М., 1991. рассматривается через опыты либо синтеза искусств, либо напротив, через идею автономизации. Автор характеризует общую динамику «культурной ауры» .
Серебряного века и анализирует символизм в нескольких ипостасях: как тенденцию культуры, как поэтику, как философию. Т. Н. Левая приходит к выводу, что мифотворчество символистов, синтетический театр мирискусников, языковые прозрения художников авангарда — этим и многим другим определяется историческая.
28 перспективность русского культурного ренессанса начала века. Оригинальность и новизна работы в том, что автор рассматривает явления музыкального искусства Серебряного века в неразрывной связи с художественной и социально-психологической атмосферой начала XX века в России, проводит параллели музыки с поэзией, живописью, театром.
Критическая, исследовательская и мемуарная литература, посвященная проблеме Серебряного века как самостоятельной культурной эпохи, весьма обширна. Однако, по-видимому, не существует труда, посвященного непосредственно изучению оригинальных концепций творческой личности, созданных русскими мыслителями рубежа XIX — XX веков. Исключение, возможно, составляет работа Л. А. Колобаевой «Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв.» 29, где автор исследует сложившиеся в эпоху Серебряного века теоретические концепции личности, уделяя в главе «Аристократический индивидуализм и трагический гуманизм в поэзии и прозе русских символистов» внимание трактовке роли творчества и самого художника в наследии видных деятелей русского символизма. Л. А. Колобаева подчеркивает, что ролью творчества и, следовательно, задачей творческой личности в символизме было магическое пересоздание мира и человека. По мнению автора, художник в русском символизме выступает как мистик, духовный аристократ, «способный, в отличие от обыкновенных смертных созерцать, непосредственно лл постигать «символическую природу всего сущего». Л. А. Колобаева не рассматривает.
28 Там же. С. 161.
29 Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв. — М., 1990.
30 Колобаева Л. А. Указ. соч. С. 149. проблему творческой личности на концептуальном уровне, касаясь лишь некоторых частных моментов, например, трагизма миросозерцания, свойственного художникам-символистам31.
Л.А. Колобаева выдвигает несколько спорный тезис, считая, что символисты, в частности, В. Брюсов, Д. Мережковский, А. Белый, были уверены в «полной независимости творческой индивидуальности от влияний исторической эпохи», приводя в качестве доказательства высказывание В. Брюсова из его статьи «О искусстве»: «Если бы тот же художник явился позже на два столетия, он сказал бы,.
32 хотя и в иной внешности, то же, совсем то же". Данное высказывание В. Брюсова можно трактовать неоднозначно. Вполне логично, что поэт указывает на некие вечные непреходящие истины, которые воплощает истинный художник в своем слове, в своем творчестве, и которые, разумеется, не зависят от «влияний конкретной исторической эпохи». Что же касается распространения подобного убеждения на символистов в целом, то в качестве контраргумента можно привести хотя бы многократные сравнения (у А. Белого и Д. Мережковского) эпохи и самого исторического времени с климатом, с «метеорологическим условиями», несомненно, влияющими на духовную жизнь творческой личности33.
Нам представляется весьма ценной с точки зрения культурологии мысль исследователя о том, что в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ веков вопрос о творческой личности поднимался прежде всего в аспекте «личность и культура» 34. Автор подчеркивает, что в культурной реальности Серебряного века речь шла «о кризисе или спасении, прогрессе или падении культуры» 35. Выделяя в русском символизме две ведущие тенденции: неоромантизм и неоклассицизм, Л. А. Колобаева характеризует оформление своего рода «культа стихийного гения» у.
31 См.: Колобаева Л. А. Указ.соч. С. 151.
32 См.: Колобаева Л. А. Указ. соч. С. 150.
33 См., напр.: Белый А. На рубеже двух столетий. — М., 1989. С. 19- Мережковский Д. Конь бледный/УБольная Россия. -М, 1991. С. 122−137, особенно С. 126.
34 См.: Колобаева Л. А. Указ. соч. С. 152.
35 Там же. неоромантиков, и главенствующую роль идеи синтеза культур у неоклассицистов (возрождение творческой личности возможно лишь на основе поликультурного синтеза).
Подводя итоги своего исследования, Л. А. Колобаева приходит к выводу, что ключевая роль в литературе русского символизма принадлежит аристократическому разуму и созидающей воле сильной личности, свободного художника-творца.
После краткого обзора последних работ современных исследователей, так или иначе затронувших тему творческой личности в русской культуре Серебряного века, в нашем исследовании мы попытаемся синтезировать, на основании рассмотренных нами ниже концепций художника, некий культурологически осмысленный образ творческого человека, ценный своим непреходящим значением и культуросозидающей ролью.
Методологический подход исследователя в данной работе можно определить как философско-антропологический. Философско-антропологический метод в культурологии разработан современными культурологами на основе так называемой «новой философской антропологии» немецкого философа начала XX в. Макса Шелера и его последователей36. В этой концепции крайне важен исходный постулат, определяющий человека как создание, превосходящее самое себя и мир, противостоящее самому принципу жизни (витализму) и потому постоянно ищущее свой абсолютный центр, свою цельность.
В философской антропологии отношение «человек — абсолютный центр» является основным отношением культурного процесса. Опираясь на него, мы можем предложить важнейшие характеристики культурного развития в целом, антропоцентризм и теоцентризмсакральное и профаническоеоткрытость и замкнутость личности и культурной системы в целомдинамичность и статичность;
36 См.: Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретации культуры. — Спб., 1997. Работы: Гирц К. Влияние концепции культуры на концепцию человека. С. 115−138- Уайт ДА. Наука о культуре. С. 141−156- Фейблман Дж. Концепция науки о культуре. С. 157−170- Кребер A.JI. Стиль и цивилизации. С. 225−270, а также: Maslow А. Motivation and Personality. N.Y., 1987; Naroll R., Naroll L. Cultural Anthropology. London, 1977. принцип новизны и принцип стариныисторизм и догматизмконсервация и развитие традицийа также изменения в авторском самосознании и т. п. Совокупность этих черт дает два типа культуры, которые условно можно назвать антропоцентрическим и геоцентрическим (либо личностным и внеличностным).
Опираясь на данные выше универсалии, мы рассмотрим проблему творческой личности в пространственно-временной структуре культурной целостности эпохи Серебряного века. Собственно культурологический ракурс диссертации связан с неокантианской интуитивистской эстетикой М. М. Бахтина, цель которой — вернуть фрагменты распавшейся действительности в онтологическое единство целого. Эстетику Бахтина можно также назвать «эстетикой жизни». Она наиболее полно предстает в его антропологической теории общения. Будучи сначала предстоящим «другому» как субъекту эстетики, «я» проходит затем три стадии: «вживание», «возврат в себя» и «оформление — завершение» 37.
Важной категорией для предпринятого нами исследования можно назвать «понимание», трактуемое в бахтинском контексте «сочувственного понимания». Итак, философская антропология М. Шелера и его последователей, а также теория эстетической антроподицеи М. М. Бахтина определяют научно-методологическую позицию исследователя в данной работе.
Таким образом, мы попытаемся осмыслить «персональные мифологемы» художника в Серебряном веке сквозь призму поиска пути творческой личности к преодолению антиномичности бытия и человеческой природы, поиска и обретения целостности и религиозной глубины культуры, которая, по нашему мнению, и есть то истинное, что отличает культуру от цивилизации и приобщает ее к вечности.
Трезвое понимание двух эпох, отстоящих друг от друга на столетие, — эпохи Серебряного века и современности — может предостеречь личность от тонких и завуалированных соблазнов и, хотя бы отчасти, отразить посягательства «Ничто» на душу современного человека. В этой ситуации становится особенно актуальным православное культурное делание, развитие православной культурологии, цель.
37 См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979. С. 25−26.
21. которой — «преумножение талантов», собирание творческой энергии, изучение и формирование творческой личности, осуществляемое на путях исполнения Божественного Промысла. Ибо и в творчестве, и в самом художнике есть нечто, содержащее в себе «семя вечности», энергию Духа, родство с Логосом. Православная культура, несмотря на современное господство культуры постмодернизма, жива и как никогда актуальна.
ЧАСТЬ I. ФЕНОМЕН ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ И РУССКИЙ СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Рассмотренные выше культурологические концепции творческой личности, созданные выдающимися мыслителями Серебряного века, наглядно свидетельствуют о наличии общей установки теоретических построений той эпохи — установки на синтезирующий тип культуры. Говоря словами Н. А. Бердяева, на рубеже XIX—XX вв. «творчество перерастает себя, творчество рвется не к ценностям культуры, а к новому бытию» 338.
Проблема творческой личности переживалась русской интеллигенцией Серебряного века с особой остротой. В самом строе души русского художника, мыслителя, деятеля культуры отмечается «противление тому творчеству, которое создает дурно-бесконечную, буржуазную серединную культуру <. > Душа России как бы не хочет создавать культуру через распадение субъекта и объекта» 339.
Серебряный век русской культуры — век талантливой и во многом последовательной борьбы за Логос. Созданные на рубеже XIX—XX вв. оригинальные концепции творческой личности суть размышления о творчестве как реализации идеальных порывов национального духа к Логосу — тому «путеводному огненному столпу, который будет указывать дорогу в великом исходе культуры из египетского плененения цивилизацией» 340.
Нам видится плодотворной установка культуролога на синтез ratio et intuitio, «аполлонических» и «дионисийских» образов творческой личности. Из подобного теоретического материала — идей мыслителей Серебряного века — возможно создание единого целостного лика человека — творца культуры как особой формы душевной и духовной деятельности.
338 Бердяев H.A. Смысл творчества // Философия творчества, культуры и искусства. — М., 1994. С. 229.
339 Там же, С. 300.
Эрн Вл. Борьба за Логос // Сочинения. — М., 1991. С. 281.
Цель философско-эстетических и духовных исканий культуры рубежа XIX—XX вв. — погружение в поэзию Духа, мысли, Природы как в целое, связанное единством дионисийской стихии и аполлонического творчества. Русский Серебряный век, опирающийся прежде всего на философию и эстетику немецкого романтизма, современно интерпретирующий труды западноевропейских мыслителей XIX в., в то же время знаменует возвращение секуляризованной культуры к истокам христианского умозрения, совершая путь, аналогичный пути русского «всечеловека», великого поэта A.C. Пушкина. Речь идет о возвращении художника и культуры к утраченному идеалу святости. (Ср. слова В. Розанова: «Церковь есть не только корень русской культуры, она есть и вершина русской культуры» 341).
Переориентация отечественной культуры со светского на религиозный тип творчества выступает в Серебряном веке как обогащенный личностным опытом поиск Бога — Творца как Истины, Пути и Жизни. «Культура должна осознать свое средоточие в Церкви, — убеждал в начале XIX века Вл. Эрн, — истинный мир между культурой и церковью, нарушенный новой историей и процветавший в Средние века и в Византии, может быть восстановлен лишь логистической разработкой метафорических основ культурного делания человечества» 342.
Разработка «метафизических основ культурного делания» присутствует в качестве необходимого аспекта во всех рассмотренных нами концепциях творческой личности. Один из основных синтетических выводов, сделанных нами на основании исследования данных концепций — вывод о том, что человеку дана способность творить, как Бог, но в низшей шкале материи, причем художник знает Бога особым знанием, «чувствует себя <.> вестником из иного мира, и составляет наиболее религиозный момент внерелигиозной культуры» 343.
341 Розанов В. Опавшие листья. — М., 1992. С. 221.
342 Эрн Вл. Указ. соч. С. 296.
343 С. Булгаков. Свет невечерний — Сергиев Посад, 1917. С. 381 — 382.
На наш взгляд, наиболее близко к синтетической позиции культуролога находится теоретическая концепция художника у А. Блока, который, быть может, как никто в русской культуре, драматически воспринимал и отображал нераздельность творчества и жизни, природного бытия и красоты, созданной художником.
Противоречивое, изменчивое соотношение собственной жизни и искусства, этического и эстетического в феномене творческой личности нашло выход в теории жизнетворчества, так или иначе повлиявшей на все теоретические построения мыслителей Серебряного века. Теория жизнетворчества реализовалась вновь в двух парадигмах: домена (термин Ж. Маритена) культуры и домена личности. Первая парадигма полнее и отчетливее всего представлена Вяч. Ивановым, А. Скрябиным, С. Дягилевым, А. Белым. Вторая — Н. Бердяевым, В. Розановым.
Я" - это такое средоточие, где все различия гаснут, все пределы примиряются" , — писал В. Брюсов344. Тем самым поэт образно моделировал структуру феномена творческой личности как поля единения культуры и бытия, искусства и жизни, духа и плоти.
Наиболее полно и глубоко выразить подобное синтетическое понимание творческой личности, с акцентированием в данном смысловом комплексе именно слова «творческий», смог мыслитель «пленительной глубины» 345 Вяч. Иванов. По словам Вл. Эрна, Иванов развил динамическое понимание художника как феномена, находящегося в синтетической взаимозависимости от творческой стихии жизни. Свободная личность, вдохновленная идеями ницшеанства, соборности, общедемократических настроений, аристократизмом духа — таков на рубеже XIX — XX вв. идеал художника. Не только в русских символических кругах творческая личность понималась как та точка бытия, где встречаются две реальности, мир идеала воплощается в мир действительности. В свою очередь, в творческой личности и в.
344 Брюсов В. Дневники. 1891−1910. -М., 1927. С. 61.
Эрн Вл. Указ. соч. С. 124. созидаемой и хранимой ею культуре снимается контраст между «почвой» и н ц346 творчеством.
Практически все мыслители рубежа XIX — XX вв. осознают путь творческой личности как подвиг, в котором всечеловеческие ценности совпадают с религиозными, эстетическими и мистическими чаяниями. Так, выражая этот аспект концепции художника, П. Б. Струве писал: «Человек, как носитель в космосе личного творческого подвига — вот <.> - центральная идея, которая <.> вольет в омертвевшую личную и общественную жизнь новые силы» 347.
Культура Серебряного века, ощущая, наподобие античности, трагическую амбивалентность бытия, искала опору в трансцендентном субъекте, в художнике, способном оформить хаотическое многообразие бытия с помощью регулятивных идей религиозного, интеллектуального, эстетического характера. Художник, по мысли теоретиков Серебряного века, — центр обретения «равновесья диких сил» .
Уникальный опыт культуры Серебряного века акцентировал не только привычные аспекты проблемы творческой личности, но и «сигнализировал» о глубокой внутренней боли, конфликтности, или, говоря библейски, неисполненности Творения в человеке. Мир художника эпохи рубежа XIX — XX вв. является нам не как назидание, притязающее на преодоление всех тупиков мысли, но, скорее, как нерасторжимая связь внутренней боли, предчувствия грядущих катастроф, надежды и преклонения перед этим чуждым, в каждом поколении гибнущим, но таким родным и в каждом сердце возрождающимся миром.
Напряженные эсхатологические чаяния русского Серебряного века, отдавшего дань соблазнам «бездны», экстатической дионисийской стихии, вплоть до отрицания культуры и ее плодов, закономерно привели к выводу, что русской культуре присущ.
346 См.: Пономарева Т. М. «Хождение в народ» у русских символистов в трактовке 3. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского // Методология и методика историко-литературного исследования. В кн.: Материалы III. научн. конференции. — Рига, 1990.
347 Струве П. Б. Patriotica. (Сб. ст. за 5 лег (1905;1910)). — Спб, 1911. С. 611. закон прерывности, внезапности, катастрофичности348. И тем важнее, на фоне устремленности культуры к крайнему, предельному, способность творческой личности «дисциплинировать себя для культуры» 349, творить «под знаком Силы и Ясности, Меры и Мерности» 350.
В последние годы культура Серебряного века восстанавливается в отечественном самосознании, становится темой многочисленных философских, литературоведческих, культурологических исследований. И это представляется далеко не случайным, ибо русская культура рубежа XIX—XX вв., создавшая на удивление гармоничные, идеальные интеллектуальные и художественные конструкции, отмечена поистине трагической духовной сущностью.
Об этом знал и писал Вл. Соловьев в работе «Жизненная драма Платона», словно предупреждая своих современников и следующие поколения. Мыслитель еще в 1899 г. пришел к выводу, что Платон не выдержал своего «светлого идеализма», что вообще человек не может «исполнить свое назначение <. .> одною силою ума, гения.
351 и нравственной воли". Значит, и отточенным, гармоничным «синтетическим» концепциям творческой личности в Серебряном веке недоставало некоего существенного компонента. После выявления и тщательного анализа причин трагического опыта культуры рубежа Х1Х-ХХ вв. Можно сделать следующие выводы и заключения.
Логос творчества, о котором говорили еще Святые Отцы, вложенный в человека и присущий ему, осуществляется на высотах духа и глубинах смирения, научающих человека слушать волю Творца и быть послушным Его замыслу. Может быть, именно по этой причине многие творческие личности столь остро ощущают неполноту и недостаточность пусть самой рафинированной, самой эстетизированной, но остающейся преимущественно светской культуры в сравнении с культурой.
348 См.: Мережковский Д. С. Было и будет. Дневник 1900;1914 г. — Пг., 1915.
349 Бердяев H.A. Судьба России. — М., 1918. С. 54.
350 Струве П. Б. Дух и слово. — Paris, 1988. С. 10.
351 Творчество Платона. Перевод и предисловие Вл. Соловьева. — М., 1899, т. 1. С. 30. христианской, что, по крайней мере, на какой-то срок полностью отворачивались от нее. И это не только и не всегда тот соблазн опрощения, о котором говорит со протоиерей Г. Флоровский, списывая это на некое заблуждение, состоящее в том, что якобы лишь через опрощенчество можно войти в Церковь. Но чаще Церковь поражает всего человека своей нездешней красотой, перед которой меркнет красота земная, красота секулярной культуры. Так плакал Гоголь о том, что он не видит Добра — в добре. «Если человек идет прямо, его дорога крива. Человек изогнут, как лукхристианство открыло людям, как выправить эту кривизну и попасть в цель» , — пишет Г. К. Честертон353. «Выпрямить кривизну» значит пытаться раскрыть в себе Богоподобие: не искать «философский камень творчества» 354 в секулярной культуре, но постоянно обращаться к царству идеальных Божественных ценностей, обращаться в молитвенном предстоянии.
Вопреки утверждению Н. Бердяева о невозможности, в строгом смысле, христианского творчества и христианской культуры, можно ведь утверждать и обратное: творчество, как и культура, по большому счету, только и может быть христианским. Христианская культура существует как идеал и может воплотиться в жизни лишь как мирская культура, пребывающая, однако, в стремлении к своему воцерков лению.
Культура имеет непосредственное отношение к изменчивой человеческой мнительности, к определенному типу самосознания общества в ту или иную эпоху. Однако в культуре, как в пространстве смыслов, существует своя «заповедь»: «Культурное делание не есть вседозволенность» — идея, весьма сходная с изречением Апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезновсе мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор.6, 12). Культура Серебряного века нарушила запрет на вседозволенность. Это тонко ощутил еще Г. Федотов, полагавший, что «охватить в художественном воззрении <.> мир земной и мир
352 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. — Paris, 1981. С. 504.
353 Честертон Г. К. Вечный человек. — М., 1991. С. 23.
354 Ходасевич В. Некрополь. — Brusseles, 1939. С. 8. божественный возможно лишь полноте как религиозного, так и жизненного опыта", Серебряный век же «не имел ни того, ни другого» 355. В культуре рубежа Х1Х-ХХ вв. это привело к стилевому полифонизму, возникновению теоретически безупречных и.
356 грандиозных культурософских замыслов, «почти гениальных прозрений», и в итоге — к «невоплотимой правде» (В. Ходасевич).
Культура современного постмодернизма может быть условно-метафорически названа отражением Серебряного века в «кривом зеркале». Мифотворчество рубежа Х1Х-ХХ столетий в наши дни перерождается в кодирование отчужденных предметов и идей, в создание виртуальной реальности, призванной сделать Ничто, тень и весь ее теневой мир первичным объектом сознания. Такие закодированные идеи называются концептами, они выступают в качестве означаемых данностей, как бы «завернутых» в многоразличные означающие их образы.
Серебряный век, томившийся подлинным «религиозным голодом» (Г. П. Федотов) и искавший его утоления в лоне секулярных теоретических построений, только обозначил опасный для любой культуры путь утраты стиля и замены смысла знаком. Современная культура постмодернизма прошла этот путь. Вместо духовной культурной реальности появляется квазиреальность — либо абсурдно-безобразная, либо китчевая.
Преодолеть современный кризис постмодернистской культуры может только чудо истинного творчества. А. Ф. Лосев рассматривает чудо как совпадение двух разных планов бытия, осуществляющееся в сфере одной и той же личности. Это есть «внутренне-замысленный план личностной заданности» и план временный, исторический, то есть план становления Божиего Промысла: «Итак, в чуде встречаются два личностных плана: 1). личность сама по себе, личность как идея, как принцип, как смысл всего становления, как неизменное правило <.> и 2). самая история этой личности, реальное ее протекание и становление.» 357. Эти два плана.
355 Федотов Г. Борьба за искусство//Защита России. — Paris,. 1988. С. 94.
356 Там же.
357 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. — М., 1991. С. 143−144. отождествляются в некоем неделимом образе: «Личность вдруг <.> выражает и выполняет свой первообраз целиком, достигает предела совпадения обоих планов, о со становится <.> идеальным первообразом». Это и есть чудо — диалектический синтез двух планов личности, когда она целиком и насквозь выполняет лежащее в глубине ее исторического развития задание «первообраза». Чудо творчества и творческой личности — есть совпадение замысла Божьего о человеке (модус творчества) с Промыслом Божьим, осуществляемым во времени (модус судьбы). Такая культура онтологична, она и есть откровение «первообраза» .
Итак, культурная реальность Серебряного века свидетельствует о том, что творчество неминуемо антиномично: с одной стороны, оно есть призвание человека в мире, с другой — несет с собой гибельный потенциал обольщения человека и разрушения культуры как пространства смыслов. Антиномичность присуща и культуре в целом, ибо культура, в сущности, есть следствие грехопадения, плач Адама по потерянному раю. До тех пор, пока человек не сподобится увидеть Бога не через тусклое стекло дольнего мира, а «лицом к лицу» (1 Кор. 13, 12), творческая личность призвана продолжать свое опасное, но и богоугодное восхождение, то расточая, то собирая, то гордясь, то смиряясь, то падая, то покаянно восставая. Это соработничество человека и его Творца, синергия, и есть собственно созидание христианской культуры, блаженное и благое творчество.
358 Там же. С. 146.
