Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX вв.: историографическое исследование
Автором использовались собственные полевые этнографические и музееведческие наблюдения и материалы, собранные в ходе экспедиций в Вологодскую обл. (2002 г.), Тамбовскую и Рязанскую обл. (2003 г.), Архангельскую обл. и Республику Карелию (2004 г.), Московскую и Ленинградскую обл. (2005 г.). Диссертантка имела возможность познакомиться с работой центральных этнографических музеев России (РЭМ, МАЭ… Читать ещё >
Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX вв.: историографическое исследование (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Содержание
Говоря о целях и задачах музея, Л. Я. Штернберг определял МАЭ как музей общей этнографии, который «имеет своим предметом культуру всего человечества как в статическом, так и в динамическом отношениях. Такой музей не только должен дать полную картину отдельных культур самых различных народов, но, вместе с тем, должен представить все фазы процесса развития и распространения общечеловеческой культуры». Объектом изучения для МАЭ являются все народы Земли, за исключением «современной европейской культуры», которая в этнографических музеях обычно не представлена. По мнению ученого, предметы этого типа культуры нет возможности и нет надобности собирать в музеях. Этнографические музеи, включая МАЭ, сосредоточиваются на показе «культур низшего типа» и «высших культур внеевропейского круга народов». Среди культурных явлений европейских народов музей «интересуется только теми, которые являются анахронизмами, пережитками культуры
118 прошлого времени". Они, по мнению ЛЯ. Штернберга, сохранились даже в самых прогрессивных странах Европы среди крестьянского населения.
Ученый обосновывал необходимость собирания музеем археологических и антропологических коллекций. Данные археологии, по его мнению, необходимы для выяснения процесса эволюции культурных явлений, так как даже самые низшие из современных культур представляют собой продукт долгого процесса развития из еще более примитивных форм, форм культуры народов «уже отошедших». Материалы и методы соматической антропологии используются этнографией, которая классифицирует не только культуры, но и их носителей.
МАЭ в своей деятельности преследовал учебные и культурно-просветительные цели. Музей собирал, систематизировал, выставлял коллекции- принимал посетителей- консультировал и инструктировал лиц, интересующихся этнографией. Читались лекции на различные этнографические темы. Сотрудники музея считали своей обязанностью вести научную обработку музейного материала и издавать его, для чего с 1900 г. публиковались «Сборники» МАЭ. Выходили каталоги и путеводители по музею.
RR
Издавались ежегодные отчеты по музею .
По замечанию Л. Я. Штернберга, штатного бюджета МАЭ (11.900 руб.) едва хватало на содержание персонала (директор, один старший и два младших этнографа) и на удовлетворение самых необходимых хозяйственных нужд музея. В музейной работе участвовали также несколько сверхштатных сотрудников. Расширение помещений, меблировка, приобретение ряда коллекций, снаряжение экспедиций производились МАЭ на средства из частных пожертвований. Необходимость прибегать к помощи меценатов ученый объяснял тем, что этнографический музей не вправе останавливать свои сборы из-за недостатка средств. В условиях распространения европейской культуры по всему миру, «целому ряду первобытных культур при столкновении с европейцами грозит вырождение, и музеям необходимо выступать вовремя, чтобы спасти для науки обреченные на гибель памятники культуры"89.
Л.Я.Штернберг изложил концепцию собирательской работы МАЭ. Общеэтнографический музей, согласно представлениям музейных деятелей, не мог довольствоваться случайными поступлениями. Чтобы добиться полной, цельной картины эволюции и распространения общечеловеческой культуры, такой музей должен организовывать свою собирательскую работу планомерно. Лучшим способом представлялись специальные экспедиции, в ходе которых коллекции для музея не просто собирались, но и изучались на месте. Одновременно считалось необходимым всесторонне исследовать творца этих коллекций, то есть саму народность, среди которой производятся сборы. Менее удачным, менее научно продуктивным считался способ собирания при помощи «коллекторов» — командированных музеем собирателей. При собирании наспех, как полагал Л. Я. Штернберг, сведения о предметах получаются недостаточно полны и достоверны, а культовые предметы, ввиду их индивидуального характера, вовсе остаются без определения.
Л.Я.Штернберг анализировал, как в МАЭ на протяжении его истории использовались разные способы приобретения коллекций. Ученый напоминал, что вплоть до конца XIX в. лучшие собрания были получены музеем из академических экспедиций. Однако большинство поступлений было представлено дарами от частных лиц и учреждений, и для музея они являлись ценными, но все же случайными, т. е. собранными не по его инициативе и не под его руководством. Из поступлений XIX в. Л. Я. Штернберг особенно выделял коллекции, собранные Л. И. Шренком, И. Г. Возенсенским, М. А. Кастреном, а также В. В. Юнкером, Н.Н.Миклухо-Маклаем, Н. Л. Гондатти. Только в последнее десятилетие, как указывал ученый, МАЭ начал самостоятельное и планомерное собирание, предпочитая экспедиционный способ, результатом которого были коллекции, собранные с полнотой, точностью и достоверностью, удовлетворяющими научным требованиям. Музей получал путем обмена, покупки или в дар коллекции (чаще всего дублетные) из экспедиций других музеев (в частности, музеев Нью-Йорка, Буэнос-Айреса, Ла-Платы, Сиднея, Берлина, Лейпцига, Вены), учреждений или частных лиц. Усилия МАЭ были направлены на организацию самостоятельных продолжительных экспедиций, однако они требовали больших материальных затрат и подготовленных участников. Для сбора коллекций командировались «коллекторы», предварительно подготовленные для этой цели в музее90. Принимались в дар и коллекции от «случайных собирателей».
Останавливаясь подробно на регистрации музейных коллекций, ученый отмечал, что во введенной В. В. Радловым, после его знакомства с системами регистрации в разных европейских музеях, копенгагенской системе за основную единицу была принята коллекция — собрание предметов общего происхождения, то есть поступившее единовременно от одного лица или учреждения. В музейных документах фиксировались подробности происхождения, территория, народ, способ приобретения коллекции, местные названия, назначение предметов и другая информация, сообщенная собирателем. Л. Я. Штернбергом описаны принципы ведения инвентарной книги, списков коллекций, а также карточного каталога музея, облегчавшего специалистам научную работу с коллекциями91. Специальное внимание автором было обращено также на проблему типа музейной мебели, отвечающей требованиям сохранности предметов и удобства обозрения.
Соответственно целям этнографического музея, как их понимал Л. Я. Штернберг, в МАЭ предусматривались два отдела. «Морфологический» демонстрирует культуры различных народов мира и связи между культурами, процессы их взаимодействия, миграций, превращений. Коллекции в данном отделе выставляются «в географическом порядке по культурно-этническим группам». Другой отдел — «эволюционный» — должен представить картину эволюции общечеловеческой культуры. Предметы выставляются здесь по группам однородных культурных явлений (жилище, утварь, одежда и т. д.) в порядке их развития от низшей до высшей ступени и независимо от происхождения.
До сих пор, признавал Л. Я. Штернберг, ни в одном музее подобный план из двух отделов не был воплощен, так как он требовал значительных помещений, материальных средств, вещевого материала. Более того, большинство музеев не могли выставить все свои собрания даже в одном географическом порядке. МАЭ, по словам Л. Я. Штернберга, выставлял коллекции пока только по «морфологическому» принципу. На экспозиции предметы демонстрировались по принципу научной систематики (вещи, относящиеся к определенному народу, расположены по однородным группам) и удобства для обозрения. Различные изображения (картины, панно и проч.) играли роль не декоративную, а научно-педагогическую92.
Ученый полагал, что музеи в научных целях должны, в идеале, выставить для обозрения как можно больше материала — показать больше культур, а в рамках каждой культуры больше разновидностей. Л. Я. Штернберг объяснял это тем, что лишь незначительная часть этнографических материалов была научно описана. В условиях невозможности выставить все собранные коллекции, в музее организуется магазинирование: не экспонируемые предметы хранятся в определенном порядке, при котором нужный предмет по карточному каталогу может быть быстро и легко найден в хранилище. В МАЭ коллекции хранились в кладовых в пронумерованных сундуках.
Л.Я.Штернберг в своей статье привел общую характеристику и научную оценку собранных в музее коллекций, что помогает более четко представить научную концепцию деятельности МАЭ. Если в 1890-х гг. в его фондах числилось около 5,5 тыс. этнографических предметов, то к 1911 г. — до 2000 коллекций, включавших около
100.000 этнографических предметов, которые представляли культуру более ста этнических групп. Ученый отметил, что не все отделы одинаково полны, но на новом этапе развития музея, благодаря планомерному собиранию новых коллекций и планомерному пополнению уже имеющихся, в МАЭ накоплен достаточный материал,
121 дающий возможность получить представление о разнообразных типах культуры и о процессах эволюции и распространения культуры. В своем обзоре Л. Я. Штернберг указывал на способ приобретения собраний по отдельным регионам и народам, их полноту или неполноту, конкретные «дефекты» (пробелы) в коллекциях, особо ценные и уникальные предметы.
Наиболее полно, по отзыву ученого, в МАЭ были представлены «русские инородцы», под которыми Л. Я. Штернберг в данном случае подразумевал коренные народы азиатской части России. Многие из этих коллекций были собраны специальными экспедициями музея, в том числе среди народов, считавшихся вымирающими. В целом, собрание МАЭ по «сибирским инородцам» характеризовало «все типы низших культур» северной и центральной Азии, давало возможность решать ряд научных этнографических проблем.
Л.Я.Штернберг указал на ценные в научном и художественном отношениях этнографические коллекции, которые имелись в отделах Северной и Южной Америки, Океании, Австралии, Африки, островов Индийского океана, в отделах «культурных стран Азии» (Китай, Япония, Корея, Индия, Сиам) и буддизма. Собрание по «культурным европейским народам» включало коллекции, представлявшие «крестьянское население Европейской России» (восточнославянские народы), поволжских татар, финские и некоторые кавказские народы, южных славян и ряд народов Западной Европы. Ученый обратил внимание на то, что эти собрания со времени учреждения ЭОРМ пополнялись лишь постольку, поскольку они являются необходимым сравнительным материалом для общей связи культуры. В МАЭ имелись также значительные материалы по археологии и антропологии.
Описывая экспозицию музея, Л. Я. Штернберг отмечал, что в нынешнем помещении музея, значительно большем по сравнению с прежним, наиболее важные коллекции размещаются в залах для обозрения публики довольно удовлетворительно. В будущее старший этнограф МАЭ смотрел с оптимизмом: планировалось введение новых штатов, увеличение персонала в два раза, бюджета в три раза, что позволило бы организовывать большие самостоятельные экспедиции в разные регионы мира и начать полное опубликование научного материала музея. Ожидаемое расширение помещения делало возможным шире и полнее разместить коллекции в географическом порядке, а также на основе дублетов составить отдел эволюционный94.
Этнографы — музейные работники стремились в своей работе придерживаться ключевого принципа, выраженного в словах Л. Я. Штернберга: «В интересах самого музейного дела, необходимо, чтобы музеи были центрами не только собирания, но и
122 самостоятельных научных исследований"95. Как показывают материалы «ЖС», МАЭ являлся одним из основных научных и музейных центров России конца XIX — начала XX в. Проблемы и достижения в его работе отражали состояние отечественной этнографической науки и культуры в изучаемый период96. * *
Некоторое освещение в «ЖС» получила история и текущая деятельность московских музеев. По материалам отчета Исторического музея за 1905 г. сотрудники редакции журнала приводили сведения о поступлении в его фонды новых обширных и ценных в научном отношении коллекций в виде покупки и дара (в частности, музея П. И. Щукина и собрания А. П. Бахрушина, переданного в 1904 г. по завещанию владельца)97.
В 1906 г. в хронике появляется заметка о работе Московского Публичного и Румянцевского музеев в 1904 г., составленная на материалах отчета музея. Приводится перечень важнейших приобретений по отделам. Особенно подробно говорится о поступлениях в Дашковский этнографический музей и Отделение иностранной этнографии, о текущей работе по описанию и каталогизации коллекций, составлении путеводителя (по этнографии России и славянских стран). В Дашковский музей поступили, в частности, коллекции Туркестанского отдела Политехнического музея, включавшие этнографические предметы, собранные К.П.Фон-Кауфманом и А. П. Федченко (свыше 2.000 номеров предметов). Это большое собрание, как указывалось, было помещено в одном месте, и несмотря на тесноту музейного помещения, оказалось возможным сгруппировать типы (манекены) и предметы бытовой обстановки в виде нескольких живых сцен, дающих более наглядное представление о действительной жизни народа.
Петербургские коллеги отмечали, что в отчетах «ярко светится неостывающая любовь к своему делу всего персонала» Румянцевского музея, видно «искреннее сочувствие и желание прийти на помощь занимающейся публике». Замечательная жизнедеятельность музея, по мнению сотрудников редакции «ЖС», являлась неоспоримым фактом- общество поняло это и щедро шлет сюда свои дары, зная, что они пойдут в дело, а не застрянут в кладовых или не будут служить лишь украшением музейных стен. Хорошо было бы, если бы все музеи работали так же продуктивно, заключили они98. Этнографы-деятели ИРГО следили за изданиями Дашковского этнографического музея.
Петербургские ученые, как и московские (о чем говорилось в первой главе диссертации), отдавали должное заслугам В. Ф. Миллера как этнографа, музейного
123 деятеля, организатора науки, который на короткое время объединил их, став председателем Отделения этнографии ИРГО, оставаясь в то же время во главе Этнографического отдела ИОЛЕАЭ. Л. Я. Штернберг на страницах «ЖС» в статье памяти В. Ф. Миллера (1913 г.) указал на огромный вклад этого ученого, в 1884—1897 гг. хранителя Дашковского этнографического музея, в музейное дело России". «Что могло,
— писал Л. Я. Штернберг, — толкнуть В.Ф., перегруженного занятиями, на скромную, кропотливую, черную работу хранителя музея, как не исключительное «тяготение» к этнографии?". В статье прозвучала высокая оценка деятельности В. Ф. Миллера по систематизации, атрибуции, описанию, реэкспозиции, изданию коллекций Дашковского музея.
На долю В. Ф. Миллера выпало решить сразу несколько трудных задач. Во-первых
— задачу технического характера. Из прекрасных коллекций, собранных с таким трудом и усилиями, как указывал Л. Я. Штернберг, только часть была выставлена, другая была запрятана в сундуках, недоступная ни для обозрения публики, ни для научного изучения. Собрания Дашковского музея находились «под вечным страхом медленной гибели от пыли и моли». С большим трудом В. Ф. Миллеру удалось «отвоевать лишний зал». Добившись расширения помещения, ученый смог ввести большую систематичность в выставленном материале и спасти «от забвения и тлена запрятанные ценные собрания».
Во-вторых, В. Ф. Миллер должен был решить задачу научного преобразования музея. Прежний, «грубо-географический» порядок размещения коллекций, лишавший музей научного характера, уступил место этнографическому. Проведением этнографического принципа в Дашковском этнографическом музее В. Ф. Миллер планировал приспособить его к целям систематического изучения этнографии, которая должна была стать предметом преподавания в Московском университете. Л. Я. Штернберг обращает внимание на свойственное В. Ф. Миллеру исключительное для того времени по своей широте воззрение на научное значение этнографии вообще и этнографических музеев в частности в деле постановки университетского преподавания.
Наконец, в своем труде «Систематическое описание коллекций Дашковского этнографического музея», В. Ф. Миллер выполнил третью задачу — разобраться в огромном материале, собранном, по словам Л. Я. Штернберга, со всех концов лицами, чаще всего мало компетентными, материале плохо каталогизированном и дефектно определенном. В. Ф. Миллер провел его научную разработку и описание, сделав общим достоянием ученого мира. Современники ученого полагали, что «Систематическое описание» со времени его появления не только не потеряло своей ценности, но продолжало оставаться единственным такого рода трудом в России. Даже на Западе, где, по отзывам русских ученых, этнография сделала блестящие успехи и где сотни прекрасных музейных специалистов, подобные работы были редки.
Выше уже говорилось о громадном труде, проделанном В. Ф. Миллером для составления «Систематического описания». По тем временам (середина 1880-середина 1890-х гг.) составление даже простых описаний этнографических предметов представляло большие трудности. Для изучения части коллекций Дашковского музея ученому пришлось из-за отсутствия музейно-регистрационного и литературного материалов, прибегнуть к разработке и рассылке специальной анкеты. Ответы на анкету, полученные от народных учителей, стали, по мысли Л. Я. Штернберга, ценным первоисточником среди скудной литературы по материальному быту славянских народов России. В целом труд В. Ф. Миллера представлял собой не просто каталог коллекций, а описательную этнографию России и славянских народов.
Л.Я.Штернберг высоко оценивал роль В. Ф. Миллера как многолетнего руководителя Этнографического отдела ИОЛЕАЭ, «учреждения, столь много сделавшего по фольклору и этнографии России и группировавшего вокруг себя всю так называемую московскую этнографическую школу, общепризнанным главою и создателем которой был В.Ф.». Отмечалась свойственная ученому разносторонняя научная образованность, научная чуткость, «научная терпимость», необходимая для руководителя сменяющихся поколений ученых, дар привлекать людей к научной работе, готовность помогать не только словом, добрым отношением, но и делом. Если в Москве, как нигде в России, полагал Л. Я. Штернберг, вырос широкий интерес к этнографии, стали возможны университетское преподавание этнографии и такие преподаватели, как Николай и Вера Харузины, то этим Москва обязана главным образом В. Ф. Миллеру. Не менее значительным современникам представлялся вклад ученого и в работу Отделения этнографии ИРГО. Немаловажной являлась «атмосфера обаятельного благожелательства», которую В. Ф. Миллер внес и в среду петербургских этнографов100. * *
Положение дел в музейном мире России, состояние этнографических музеев и этнографических отделов местных музеев, собирание и изучение ими этнографических коллекций стало одной из ведущих тем с первых номеров журнала.
Выше уже говорилось о том значении, которое придавал В. И. Ламанский местным музеям в деле культурного развития и организации научного изучения края и всей страны. В 1890 г. В. И. Ламанским был инициирован обмен мнений на страницах «ЖС» по поводу трудностей в создании и деятельности музеев в провинции. Редактор поместил в журнале запрос об устройстве местных музеев, в котором просил присылать откровенные сообщения о том, какие препятствия существуют в деле организации
125 музеев в уездных городах, заключаются ли они в недостатке средств либо в отсутствии людей, готовых взяться за эту работу, как относятся к местным музеям «обыватели города и уезда"101. В. И. Ламанского интересовали также вопросы распространения «ЖС» в провинции и состояния земских библиотек.
Присланные в адрес редактора ответы выявили различного рода проблемы в организации музейного дела и библиотек на местах. Так, Н. А. Иваницкий из города Кадникова Вологодской губернии, известный этнограф, краевед 102, член-сотрудник ИРГО, в то время служивший заведующим отдела кустарных промыслов земства, сообщал, что средства для устройства музеев в губернии есть, включая сочувственное отношение к этой идее со стороны общества и представителей власти. И сам автор «как Вологжанин, живущий постоянно в Вологодской губ. и для нее работающий», признавал, что давно занят мыслью о музее, но обстоятельства не позволяли ему приступить к ее осуществлению. Ранее Н. А. Иваницкий содействовал известному местному ярославскому деятелю А. С. Петровскому в устройстве музея в Ярославле.
Н.А.Иваницкий изучал в 1878—1889 годах флору Вологодчины, а затем занялся собиранием этнографических материалов. Однако в своей работе он постоянно испытывал сложности в устройстве собственного быта, пристраиваясь на работу в разных учреждениях губернии. По отзыву Н. А. Иваницкого, музеи в Вологде, Тотьме,
Кадникове желательны. Местные власти поддерживали идею их создания, но не находился человек, который бы исключительно этим занялся. «Какие любопытные коллекции, — пишет автор письма, — выставлялись в Вологде, Тотьме, Устюге,
Сольвычегодске по случаю проезда великих князей. и опять разбирались владельцами.
Все это было бы охотно отдано в музей, а теперь теряется, гниет". И далее: «Я бы сейчас поехал в Тотьму устраивать музей: дадут и помещение, и предметы для музея, дадут мне и средства прожить, пока я все устрою. Но чтобы ехать в Тотьму, я должен отказаться от места в Кадникове, а что же потом?». Н. А. Иваницкий предложил, чтобы какой-нибудь специалист из Петербурга пожил бы по полугоду в Вологде и Тотьме, и два музея
103 устроятся. Сам автор письма и другие местные деятели оказали бы в этом содействие .
В.И.Ламанский, на имя которого было адресовано рассматриваемое письмо Н. А. Иваницкого, поместил его на страницах «ЖС» с некоторыми сокращениями, опустив некоторые «острые моменты"104. Нельзя забывать, что периодическая печать, в том числе и научная, в Российской империи находилась под цензурным контролем. Большой интерес представляют содержащиеся в письме сведения об особенностях полевой научной работы, устройстве земских библиотек, чтении и распространении научной периодики, о состоянии интеллектуальной среды в провинции. Н. А. Иваницкий указывал на огромную территорию, неудовлетворительные пути сообщения Вологодской
126 губернии и недостаток денежных средств как на едва преодолимые трудности, с которыми приходится сталкиваться исследователю края. «Мне нельзя было, — сетовал автор письма, — разъезжать по губернии на экскурсии,. я должен был переселяться из города в город на жительство, чтобы иметь возможность исследовать тот или другой уезд и вместе иметь средства к существованию».
Организация Кадниковской земской библиотеки, которой занимался Н. А. Иваницкий, оказалась делом трудным. Средств на комплектование литературы ассигновалось недостаточно. Между тем, читателей оказалось столько, что книг не хватало. Земская управа возражала против выписки «ЖС» и некоторых других изданий. Причину этого автор письма не указал. «Настаивать я нахожу опасным, — замечал он, -потому что библиотека только терпится». У Н. А. Иваницкого на выписку собственного экземпляра «ЖС» не хватало средств, и он пользовался экземпляром, который выписывал местный врач. «Наши сельские учителя, — писал он, — получают по руб. в год и не могут отдавать руб. коп. на журнал. Но что они желают читать, в этом не может быть и сомнения. „Этнографическое обозрение“ (посылаемое в дар библиотеке нашей В.В.Кандинским) постоянно в ходу- часто я отдаю и собственный экземпляр] этого журнала». Н. А. Иваницкий отметил, что много в крае «жаждущих чтения вообще», желающих читать «не для одного процесса», немало людей, интересующихся наукой, «но им или не дают читать или у них нет средств читать». Автор, обращаясь к редактору «ЖС», подытожил: «Если вы найдете возможным удешевить ваш журнал или посылать его на льготных условиях — будут и желающие выписывать его». На это В. И. Ламанский ответил, что журнал не может быть удешевлен, однако возможна рассрочка платежа для подписчиков105. Однако позднее цена журнала, как отмечалось выше, была снижена для сельских учителей, духовенства и учащихся.
Член-соревнователь Тобольского губернского музея этнограф, историк К. Б. Газенвинкель в письме на имя В.И.Ламанского106, опубликованном в «ЖС», замечал, что идея местных музеев распространяется на всем пространстве необъятной России, в том числе и в Сибири, где есть музеи в Екатеринбурге, Тюмени, Тобольске, Омске, Минусинске, Иркутске, Владивостоке. Средства, как показала история возникновения Тобольского музея, обыкновенно находятся, находятся и люди, горячо отдающиеся делу. Однако задачи, поставленные при основании музеев, достигаются с трудом. Причину К. Б. Газенвинкель видел в отсутствии научного освещения собранных предметов, чем было обусловлено почти полное игнорирование местных коллекций со стороны представителей столичной науки. На местах было мало специалистов, способных научно оценить и классифицировать музейные предметы, поэтому богатые коллекции сибирских музеев составляли «сырой материал», который ждал научной оценки и не мог пока стать
127 вкладом в русскую науку. К. Б. Газенвинкель выразил надежду местных деятелей на
IП7 научную помощь сибирским музеям со стороны ИРГО .
Из Подольской губернии сообщалось, что главным препятствием для организации музеев является недостаток средств (но «если будут даны средства, то несомненно явятся люди») — отмечался и излишний формализм ученых обществ столиц и больших городов, оказывавших мало помощи в создании музеев и библиотек, а также равнодушие, за редкими исключениями, местного общества к музеям108.
Проанализировав в ответы, В. И. Ламанский пришел к выводу о том, что в деле создания музея необходим почин одного любителя, затем появятся подражатели. Ученый предлагал начинать музей «с малого, с одного шкапа, с одной витрины,., с медленного, но постепенного составления хотя бы самых малых коллекций этнографической, археологической." — дело не в средствах, а в охоте, решимости, постоянстве. Никакой формализм столичных ученых обществ (редактор «ЖС» не понимал, в чем он заключается) устройству музеев мешать не может. Причина, по которой медленно развиваются в России наука, просвещение и образованность, а «в провинции нет и не заводится нужных музеев», В. И. Ламанскому виделась в неправильном составлении уездных библиотек, где нет нужных книг, но много лишнего чтива, которое рассеивает мысль, служит только средством препровождения времени, не пробуждает желание самопознания, отучает от серьезных умственных занятий109.
Убеждение в том, что дело устройства музеев в уездных городах вполне исполнимо, по мнению сотрудников редакции «ЖС», подтверждал пример Минусинского публичного местного музея, созданного и руководимого краеведом, энтузиастом музейного дела Н. М. Мартьяновым. История и «нынешнее его отличное положение» представлялось современникам отрадным и поучительным явлением. «ЖС» освещает работу Минусинского музея, не менее подробно, чем «ЭО». Журнал дает материал по истории Минусинского музея с момента его основания (1877), сведения по составу коллекций и отделов, бюджету, библиотеке110. Отмечается вклад в развитие музея «просвещенных деятелей», жертвователей коллекций и денежных сумм. В бюджет музея поступали ежегодные пособия в размере руб. от Минусинской думы и от Енисейского губернатора, пожертвования от меценатов (И.М.Сибирякова, И. П. Кузнецова и других). Средства шли, в частности, на хранение и приобретение коллекций, специальных изданий.
Редактор «ЖС» замечал, что только тогда, когда в уездных городах появятся музеи, подобные Минусинскому, можно считать Россию вполне просвещенной и благоустроенной. «Только убивающей душу умственной сонливости, пустоте и праздности» дело устройства музеев в уездных городах, полагал В. И. Ламанский, может
128 казаться пустяком или непреодолимой трудностью111. Однако, в жизни даже такого считавшегося благополучным учреждения, как Минусинский музей, наблюдались трудности. Так, по сравнению с общим числом предметов (на 1904 год св. тыс. номеров), этнографических было сравнительно немного (ок. 3. тыс. в этнографическом отделе, ок. тыс. в образовательном, а также этнографические предметы в составе других отделов), что объяснялось скудным бюджетом музея112.
Как и в «ЭО», многочисленные сообщения в «ЖС» характеризовали работу музеев Сибири и европейской части России, в том числе музеев региональных отделов ИРГО (на основании публиковавшихся отчетов, присылаемых в редакцию «ЖС» и других источников), их бюджеты, поступления коллекций, проблемы и происшествия. Особое внимание обращалось на этнографическую деятельность местных музеев. Так, сообщалось, что в музей (основан в 1878 г.) Западносибирского отдела ИРГО в Омске в 1903 г. поступило несколько этнографических предметов различных народов и фотографии. Тогда же случилось неприятное событие, красноречиво говорящее о положении музея: «украден кем-то из посетителей киргизский кинжал и ворами -витрина со старыми монетами"113.
Тесная связь существовала между Восточносибирским отделом ИРГО и его музеем в Иркутске, являвшимися центром научной работы и «умственной жизни» в крае. Члены ВСОИРГО проводили сибиреведческие исследования, участвовали в экспедициях, устраивали научные заседания и лекции, выпускали научные издания, развивали библиотеку и музей. Иркутский музей охотно посещался публикой (св. 15,5 тыс. посещений за 1901 г.), так как консерватор (т.е. хранитель) проводил объяснительные чтения по коллекциям музея114.
Музей, основанный Приамурским отделом ИРГО в Хабаровске, получил в 1904 г. имя первого председателя отдела генерала Н. И. Гродекова, много сделавшего для развития музея. К 1905 г. в собрании музея числилось св. тыс. номеров предметов. Война с Японией изменила ход работы отдела: многие его сотрудники были призваны. Также и недостаток средств отрицательно сказывался на деятельности отдела и музея. В 1903—1904 гг. не велись научные исследования, не издавались труды отдела. В отчете говорилось, что неразобранные коллекции гибнут и нуждаются в надлежащем размещении и консервировании. Однако часть музея была открыта для публики (в 1903 г. около тыс., в 1904 г. около тыс. посетителей), проводилась работа по регистрации и систематизации коллекций (этнография чукчей, гиляков, тунгусов, орочей, китайцев, корейцев, японцев), нашлась возможность из имеющихся дублетов пожертвовать этнографических предметов в собрание ЭОРМ115.
В «ЖС» отмечалась работа музеев, основанных научными обществами, например, Владивостокского музея Общества изучения Амурского края. А. А. Макаренко на страницах журнала дает им неформальную оценку, выявив вклад рядовых музейных работников. Поводом послужило появление в свет музейного каталога, изданного в 1907 г. При подготовке каталога хранителю потребовалось «произвести настоящие раскопки в коллекциях, пребывавших, к стыду ученого общества, в непозволительной запущенности». В этой работе консерватору В. Глуздовскому помогал музейский сторож И. А. Алексеев, обладавший хорошей памятью, относившийся с любовью и вниманием к вверенным его охране коллекциям, знавший «биографию» каждой вещи. Сторож помог разобраться в коллекциях и пополнить сведения, которые хранитель не смог найти в документах, к тому же несовершенных. Пример И. А. Алексеева напоминает нам о преданных своему делу хранителях, реставраторах, сторожах, техническом персонале -работниках, без которых не могло развиваться музейное дело
В упомянутом каталоге были представлены, в частности, предметы по этнографии айнов, гиляков, алеутов, коряков, чукчей, камчадалов, юкагиров, ольчей, ороков, гольдов, тунгусов, китайцев, корейцев, японцев. А. А. Макаренко призвал членов Общества проявить больше интереса к делам и нуждам музея и активнее изучать этнографические богатства Амурского края"6. Само Общество использовало предоставлявшиеся возможности для расширения исследований: получив пожертвование от приамурского генерал-губернатора в сумме 2000 руб., оно запланировало проведение археологической, лингвистической, этнографической, географической экспедиций117. Общество изучения Амурского края вместе со своим музеем стало филиалом Приамурского отдела ИРГО118.
Как и Владивостокский музей, в ведение ИРГО перешел Якутский музей. Пользуясь материалами «Известий Якутского отдела ИРГО» (1-й том. Якутск, 1915), член Отделения этнографии ИРГО Н. А. Виташевский на страницах «ЖС» сообщал об изменениях, произошедших за последние годы в судьбе Якутского музея. Музей, содержавший большое количество ценных коллекций, к сожалению, не находился непрерывно под надзором и наблюдением компетентного ученого и опытного специалиста по музейному делу, иначе говоря, хранители музея часто менялись. Якутский областной статистический комитет, по инициативе которого при поддержке населения и политических ссыльных был создан и в ведении которого музей состоял со времени своего основания, передал музей Якутскому отделу Общества изучения Сибири и улучшения ее быта, а тот, в свою очередь, передал музей Якутскому отделу ИРГО (основан в 1913 г.).
От Якутского отдела ждали приведения в порядок коллекций музея и издания его научного описания. Однако работа Отдела тормозилась почти полным отсутствием материальных средств. Ассигнования из местных источников были ничтожны — около руб. в год (1915). Поступление ежегодных государственных субсидий Отделу и музею получило утверждение в законодательных органах, но откладывалось до окончания войны119. Известно, что политический ссыльный Емельян Ярославский (М.И.Губельман) в 1915—1917 гг. являлся консерватором музея, привел его в научный порядок, опубликовал обзор истории музея120.
Большой интерес представляют также сообщения в периодической печати, которые отражают воззрения местных деятелей на назначение музея. Так, создателями этнографического музея (1906) в Обдорске (ныне Ямало-Ненецкий окружной
17 1 краеведческий музей, г. Салехард) при библиотеке православного миссионерского братства св. Гурия руководило желание создать хранилище предметов этнографии «инородцев» Тобольского севера. По мысли его членов, для успеха своих действий «в инородческой среде» Братство должно было стать не только церковно-миссионерским, но и культурным учреждением, «маяком для всего населения Обдорского края без различия народностей, будь то остяки, самоеды, зырянские самоеды, татары». Музей создавался для изучения жизни и быта «аборигенов», без чего считалось невозможным приобрести на них влияние.
Как полагал настоятель Обдорской миссии игумен Иринарх, музейные коллекции приподнимут завесу религиозных убеждений инородцев", покажут их «ум и сметку», дадут сведения «о сумме их знаний, добытых в вековой борьбе с суровой природой крайнего севера. Хранилище коллекций будет обрисовывать инородцев, как людей, возбуждать к ним жалость в одном отношении, уважение в другом, будет пробуждать у колонистов человечность к ним, расположение, желание помочь.». Петербургские этнографы увидели в этом начинании в далеком Обдорске не только научные, но и
122 гуманные цели по отношению к «инородцам нашего Севера» .
Данная диссертация представляет собой историографическое исследование развития этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX в. Актуальность этой работы определяется необходимостью всестороннего и углубленного изучения истории отечественных этнографической науки и музейного дела в области этнографии народов России и зарубежныхн.
Представленный в диссертации период конца XIX — начала XX в. является важным этапом в истории этнографической науки и музеев в России, во многом определившим направления последующего развития этих общественных и культурных институтов в нашей стране. Одну из проблем науковедения составляет изучение внутренних факторов развития науки и музейного дела, выявление и анализ взаимосвязей между музеями и наукой, научным сообществом, научной периодикой. Актуальным является и исследование этих институтов в контексте политического, экономического, социального, культурного развития страны в определенный исторический период и исследование внешних факторов, воздействующих на историю науки и музейного дела. Следует также учитывать влияние, которое наука и музеи оказывают на культуру, быт, общественное сознание. Необходимо более глубоко изучить связь науки и музеев с идеологией, интеллектуальными течениями и общественными движениями, влияние государственной политики на этнографическую науку и музейное дело.
В конце XIX — начале XX в. приоритетом царской власти в России являлся курс на стабилизацию общества и экономическую модернизацию. Вместе с тем изучаемый период российской истории характеризовался нарастанием внутрии внешнеполитических, социальных, национальных противоречий, приведшим к войнам и революциям. Интересным и актуальным представляется изучение науки и культуры, история которых отражает это сложное и драматичное время в истории нашего государства.
К концу XIX в. в России сложилась организационная структура науки, включавшая научные учреждения и организации, научные кадры, а также научную периодику как средство научной коммуникации. Характерной чертой усилившегося научно-общественного движения в России и его результатом являлись расширение научной деятельности, развитие краеведения, рост числа научных обществ и музеев различного профиля по всей стране, которые становились не только культурно-просветительными, но и научно-исследовательскими учреждениями.
В XIX в. шел процесс дифференциации научных дисциплин. К концу XIX в. в России этнография оформилась как самостоятельная наука, находя свое место в ряду естественных и гуманитарных дисциплин. В конце XIX — начале XX в. научные учреждения и организации, кадры этнографов, этнографические музеи и этнографические отделы и коллекции региональных музеев, этнографическая периодика представляли тесно связанные элементы организационной структуры этнографической науки. Этнографические журналы отражали работу научных институций и представителей научного сообщества, идейный мир ученых. Периодику можно назвать одним из основных «нервов» и «продуктов» научной деятельности. В то же время она являлась «фактом» и «явлением» культуры, важным звеном, не только объединяющим ученых между собой, но и связывающим их с широкой общественностью. Научная периодическая печать представляет большую источниковедческую и историографическую ценность.
Необходимо учитывать, что в условиях отсутствия в изучаемое время в России специализированных музееведческих периодических изданий, в этнографической периодике получали отражение, помимо собственно научных проблем, также теоретические и практические вопросы работы не только этнографических музеев, но и музеев другого профиля. Этнографическая периодическая печать представляет собой один из основных историографических источников, в которых отразилось развитие этнографического музейного дела в контексте развития этнографической науки и музееведения в России в конце XIX — начале XX в.
Этнографическим музеям принадлежала основная роль в сборе, регистрации, хранении, систематизации, изучении, экспонировании, публикации, популяризации вещественных источников этнографических исследований. Этнографические музеи, этнографические коллекции и отделы местных музеев являлись вещественной базой этнографии. Этнографами разрабатывались теоретические и практические вопросы изучения культуры и быта народов России и зарубежных стран. Результаты этнографических исследований находили отражение в музеях. Музейные коллекции становились не только воплощением и итогом полевой работы, которая велась учеными под влиянием сложившихся в науке и разделяемых ими теорий и концепций, но и важным источником для научных исследований. Теоретические основы этнографического музейного дела и практика работы этнографических музеев соответствовали уровню развития этнографической науки и музееведения.
Актуальными проблемами являются также выявление роли личности в истории науки и музейного дела, исследование процесса формирования научного и музейного сообщества в России конца XIX — начала XX в. Важным и необходимым представляется 2 изучение истории и проблем отечественного этнографического музейного дела в контексте общих тенденций развития науки, музейного дела и музееведения, включая взаимосвязи с зарубежной наукой и музееведением.
Углубленное исследование теории и практики отечественного этнографического музейного дела и науки конца XIX-начала XX в. позволяет ярче осветить вопросы истории российских музеев. Речь идет, прежде всего, о центральных и крупнейших этнографических музеях России. Музей антропологии и этнографии Академии наук был организован в 1879 г. Его история восходит к Кунсткамере, первому в России естественно-научному, историческому и художественному музею, основанному императором Петром I в Петербурге в 1714 г. Российский этнографический музей был основан в Петербурге как Этнографический отдел Русского музея императора Александра III в 1902 г. С 1934 г. он преобразован в самостоятельный музейГосударственный музей этнографии, в 1948 г. получил наименование Государственный музей этнографии народов СССР, с 1992 г. имеет нынешнее название — Российский этнографический музей. В Москве на основе коллекций Этнографического отделения Румянцевского музея в 1924 г. был создан Центральный музей народоведения, с 1935 г. называвшийся Государственным музеем народов СССР. В 1948 г. после закрытия музея основная часть его вещевого собрания поступила в Ленинград в собрание ГМЭ. Без детального изучения проблематики этнографического музейного дела в контексте общих процессов в науке и музейном деле России конца XIX-начала XX в. невозможно осмыслить дальнейшую историю науки и музеев в нашей стране, представить историю центральных и региональных музеев и коллекций на протяжении XX — начала XXI в. и их современное состояние.
Несмотря на наличие исследований по этой проблематике, в изучении вопросов истории этнографического музейного дела в России конца XIX — начала XX в. остаются значительные лакуны. Далеко не все из перечисленных проблем исследованы достаточно полно. Кроме того, некоторые из источников, позволяющих решить эти проблемы, не получили в историографии должного освещения и оценки. В частности, периодическая печать конца XIX — начала XX в. как источник по истории этнографической науки и музейного дела изучена недостаточно. Необходимы выявление, исследование, научная оценка, введение в научный оборот этих материалов, что может существенно дополнить имеющиеся знания по истории этнографической музейной теории и практики, истории музейного дела, науки, общественной мысли, культуры в нашей стране. До сих пор исследования российских научных этнографических периодических изданий конца XIX — начала XX в. как источника по истории этнографического музейного дела не проводилось.
Недостаточная изученность ряда вышеперечисленных историографических проблем и источников определяет актуальность данной диссертационной работы. Выбор автором для историографического анализа в качестве основных источников специальных этнографических журналов конца Х1Х-начала XX в. — «Этнографического обозрения» (Москва, 1889−1916) и «Живой старины» (Санкт-Петербург — Петроград, 1890−1916) -объясняется тем, что в сравнении с другими историографическими источниками изучаемого периода они дают наиболее значительный по объему, тематическому и территориальному охвату материал, затрагивающий основные факты, явления, проблемы истории отечественной этнографической науки и этнографического музейного дела в России. Вместе с тем, анализ этих изданий позволяет представить развитие этнографических музеев в контексте истории музейного дела в целом.
Хронологические рамки исследования ограничиваются концом XIX — началом XX в. Этот период, примерно 1890−1910;е гг., представляет собой определенный этап в развитии этнографической науки, музейного дела, этнографической периодики в России.
В конце XIX — начале XX в. развивалась организационная структура отечественной этнографической науки. При сохранении научного интереса ко всем народам мира первостепенное внимание ученых привлекала этнография народов России. Значительно возрос интерес этнографов к материальной культуре отечественных народов (поселения и постройки, одежда, утварь, сельскохозяйственные орудия, промыслы и т. д.). Получили развитие прежние направления этнографических исследований — изучение общественных и семейных отношений, верований, народной словесности. В среде этнографов, на научных съездах обсуждались планы объединения деятельности этнографов в масштабе страны, выявилась потребность в определении предмета и задач этнографии, велись теоретические дискуссии. Возрос научный и общественный интерес к народному быту, крестьянской теме1.
В изучаемый период в России значительно увеличилось число музеев разного профиля, развивалась их деятельность как научных и просветительных учреждений. Активизировалась и совершенствовалась работа ранее существовавших этнографических музеев, основывались новые этнографические музеи, этнографические отделы в местных музеях. Оживление этнографического музейного дела было тесно связано с ростом активности этнографов в изучении отечественных и зарубежных народов. В данный период наметились основные направления музейного дела, получившие развитие в послереволюционное времямузеи приобрели статус культурной нормымузейное дело стало особой формой культурной деятельностиначалась разработка основных понятий музееведения2. В среде музейных деятелей шли объединительные процессы, обсуждалась необходимость упорядочения музейной работы в стране.
С 1889—1890 по 1916 гг. издавались первые отечественные научные этнографические журналы, носившие также музееведческий характер («Этнографическое обозрение» и «Живая старина»). Публикации на страницах этих изданий отразили основные вехи истории этнографической науки в России. Само появление специальной этнографической периодики было вызвано новым уровнем развития науки. Происходил количественный и качественный рост этнографических исследований разных сторон культуры отечественных и зарубежных народов. Организация таких журналов, как «Этнографическое обозрение» и «Живая старина», расширяла возможность публикации научных материалов и стимулировала развитие этнографии. Количественные и качественные изменения в этнографическом музейном деле также получили отражение в этнографической периодике. Даты начала и прекращения выхода указанных изданий, являющихся основными источниками предпринятого в диссертации исследования, установлены автором в качестве формальных хронологических рамок работы.
В конце XIX — начале XX в. появились и другие периодические издания научного и музееведческого направления (например, «Старые годы», СПб. — Пг., 1907;1916). Указанный период в среде представителей этнографической науки и музейного дела ознаменовался осознанием необходимости обобщения теории и практики, определения итогов и перспектив этнографической научной и музейной деятельности в России, проведения ряда организационных мер, направленных на их развитие. Этот процесс получил отражение в историографических источниках изучаемого периода. В ряде случаев в целях более полного раскрытия темы диссертации автором привлекались материалы, относящиеся к более раннему и более позднему времени, которые отражают предысторию отдельных фактов и явлений и позволяют обозначить тенденции их развития.
Цель и задачи исследования
обусловлены его историографическим характером. Целью работы является изучение истории развития этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX в. через призму публикаций в этнографической периодической печати указанного периода. В связи с этим в диссертации поставлены следующие задачи:
— дать обзор материалов по истории этнографического музейного дела, опубликованных в российской периодической этнографической печати конца XIXначала XX в.;
— проанализировать темы, проблемы, теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела, затронутые в российской периодической этнографической печати в указанный период;
— рассмотреть теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела в связи с историей этнографической науки;
— охарактеризовать место этнографического музейного дела в контексте развития музейного дела в России в конце XIX — начале XX в.
Методологической основой исследования является историко-системный подход, позволяющий представить историю этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX в. в русле истории этнографической науки и музейного дела, связанных с экономическим, социальным, культурным развитием страны в данный период.
В качестве основных источников в диссертации использовались материалы научных этнографических периодических изданий «Этнографическое обозрение» (далее — «ЭО») и «Живая старина» (далее — «ЖС»). Эти журналы представляют собой печатные органы, соответственно, Этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее — ИОЛЕАЭ) при Московском университете и Отделения этнографии Императорского Русского географического общества (далее — ИРГО). Эти научные общества являлись ведущими центрами этнографических исследований в России во второй половине XIX — начале XX в.
В работе использовались периодические и повременные издания музеев, научных обществ, учреждений и организаций, монографии и другие опубликованные источники, относящиеся к изучаемому периоду и касающиеся вопросов этнографического музейного дела. Среди них отчеты и научные издания Музея антропологии и этнографии (далееМАЭ), Этнографического отдела Русского музея (далее — ЭОРМ), Дашковского этнографического музея и Отделения иностранной этнографии (входили в состав Этнографического отделения Румянцевского музея), Музея прикладных знаний (Политехнического), Исторического и ряда других музеев. Привлекались публикации «Журнала министерства народного просвещения», журнала «Землеведение», «Русского антропологического журнала» и др.
Важным источником исследования является историко-искусствоведческий и музееведческий журнал «Старые годы» (далее — «СГ»), материалы которого позволяют рассмотреть развитие этнографического музейного дела в русле общих тенденций музейного дела в России в начале XX в.
Для выявления предыстории ряда проблем привлекались публикации второй половины XIX в., относящиеся к музейному делу в области этнографии. Также важные материалы, позволяющие проанализировать тенденции развития этнографического музейного дела в нашей стране в контексте истории музейного дела, этнографической науки и краеведения в послереволюционный период, содержатся в научных и музееведческих периодических изданиях 1920;х гг.: «Казанский музейный вестник», «Музей», «Этнография», «Краеведение» и других историографических источниках.
В диссертации широко используются архивные источники. Эти материалы позволяют глубже осветить ряд рассматриваемых в работе проблем, выявить некоторые малоизвестные факты, явления, идеи в истории этнографической науки и музейного дела. Большую ценность представляют документы, отражающие деятельность ИОЛЕАЭ, его Этнографического отдела, отдельных членов Общества в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также освещающие издание журнала «Этнографическое обозрение». К ним относятся фонд ИОЛЕАЭ и личный фонд видного этнографа, музееведа, организатора науки и музейного дела В. В. Богданова (1868−1949), хранящиеся в Научном архиве Института этнологии и антропологии Российской Академии наук (ИЭА РАН). Фонд В. В. Богданова содержит относящиеся к первой половине XX в. источники по истории этнографической работы музеев, научных обществ (ОЛЕАЭ и других) и их сотрудников, биографические сведения и документы по научнои музейно-организационной деятельности фондообразователя, научные работы.
B.В.Богданова по музееведению, различным этнографическим темам и многое другое. В диссертационном исследовании привлечены материалы Всероссийской этнографической выставки 1867 г. и Политехнического музея (ф. 227) и ИОЛЕАЭ (ф. 455), хранящиеся в Центральном историческом архиве Москвы.
Для освещения деятельности Отделения этнографии ИРГО и Академии наук, отдельных их сотрудников в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также по изданию «Живой старины», использованы материалы архивов Санкт-Петербурга. Исследованы документы Отделения этнографии ИРГО в Архиве Русского географического общества (ф. 1). Изучались личные фонды видных деятелей отечественной этнографии В. И. Ламанского (1833−1914) (ф. 35),.
C.Ф.Ольденбурга (1863−1934) (ф. 208), А. А. Шахматова (1864−1920) (ф. 134), Э. К. Пекарского (1858−1934) (ф. 202), В. В. Радлова (1837−1918) (ф. 177), А. Н. Самойловича (1880−1938) (ф. 782), хранящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.
В работе привлечены хранящиеся в Архиве Российского этнографического музея документы по истории ЭОРМ, материалы видных деятелей этнографической науки Д. А. Клеменца (1848−1914), В. И. Ламанского, Ф. К. Волкова (1847−1918), А. А. Миллера (1875−1935), Б. Ф. Адлера (1874−1942) по этнографическому музейному делу и музееведению (ф. 1). В Архиве РЭМ имеются документы Дашковского этнографического музея и созданного на его основе Центрального музея народоведения, а затем Государственного музея народов СССР (ф. 5).
Важную роль в исследовании сыграли архивные материалы, освещающие научное творчество видного ученого и музееведа Н. М. Могилянского (1871−1933), находящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (в составе фондов 202, 134, 208) и в Архиве РЭМ (ф. 1). Они характеризуют теоретическую и практическую работу ученого в области этнографии и музейного дела, его деятельность в ЭОРМ и в Отделении этнографии ИРГО.
Автором использовались собственные полевые этнографические и музееведческие наблюдения и материалы, собранные в ходе экспедиций в Вологодскую обл. (2002 г.), Тамбовскую и Рязанскую обл. (2003 г.), Архангельскую обл. и Республику Карелию (2004 г.), Московскую и Ленинградскую обл. (2005 г.). Диссертантка имела возможность познакомиться с работой центральных этнографических музеев России (РЭМ, МАЭ РАН) и многих региональных музеев, хранящих этнографические коллекции. В частности, Тамбовского областного краеведческого музеяВологодского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, Архитектурно-этнографического музея Вологодской области в д. Семенково, Сямженского районного краеведческого музея, Вологодская обл.- Каргопольского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства в д. Малые КорелыВепсского этнографического музея в пос. Шелтозеро, Олонецкого национального музея карелов-ливвиков, КарелияТалдомского историко-литературного музея, Егорьевского историко-художественного музея, Московская обл.- Кингисеппского историко-краеведческого музея, Ленинградская обл. Специальные командировки были предприняты автором в 2001 и 2005 гг. с целью изучения коллекционных описей, системы учета и хранения этнографических коллекций РЭМ и МАЭ. При написании диссертации использован опыт работы автора в Этнографическом кабинете-музее имени Н. Н. Чебоксарова ИЭА РАН.
Литература
по истории этнографического музейного дела в России конца XIXначала XX в. должна изучаться с учетом исследований по истории науки и культуры. В ряде публикаций эти проблемы рассматриваются комплексно. Укажем наиболее значимые труды.
С рубежа 1910;1920;х гг. появляются работы, посвященные оценке предшествующего этапа развития отечественного музейного дела. В послереволюционных публикациях прежний, дореволюционный период музейного дела противопоставлялся текущему новому этапу культуры и науки в советском государстве, обращалось внимание на связь музеев с краеведческим движением в стране, освещалась история и текущая работа этнографических музеев.
В целом, в литературе советского периода встречаются негативные оценки состояния и уровня развития науки и музейного дела, недооценка опыта научного и музейного строительства, обезличенпость этого процесса, умаление достижений отечественных ученых и музейных деятелей дооктябрьской эпохи.
В послевоенный период выходили «Очерки истории музейного дела в России» и «Очерки истории музейного дела в СССР» (7 выпусков, М., 1957;1971) и другие издания Научно-исследовательского института музееведения (с 1968 г. — НИИ культуры, с 1992 г. — Российский институт культурологии), содержавшие статьи по истории музеев разного профиля в дореволюционное и советское время4. Следует указать также ряд крупных обобщающих трудов по истории отечественных музеев и музееведческой мысли, подготовленных за последнее время сотрудниками Российского института культурологии, являющегося научно-исследовательским и научно-методическим центром в области музееведения5.
Необходимо отметить труды Т. В. Сташокович по истории этнографических музеев в русле развития отечественной этнографической науки в ХУШ-ХХ вв.6. В монографии «Этнографическая наука и музеи» Т. В. Станюкович рассмотрела историю этнографической науки, музейного дела в России в целом и этнографических музеев в частности в связи с историей Кунсткамеры и основанных на ее базе Этнографического и Анатомического музеев АН (1836), а затем Музея антропологии и этнографии. Период истории МАЭ с 1879 по 1917 гг. представлен автором как новый, более высокий, по сравнению с предыдущим, этап развития этнографической науки, который нашел отражение во всех сферах научной, научно-организационной, научно-популяризаторской работы музея. Развитие МАЭ после 1917 года в труде Т. В. Станюкович рассматривается в русле истории советской этнографической науки.
В монографии С. А. Токарева по истории отечественной этнографической науки годы с 1890 по 1917 — эпоха империализма и революционного рабочего движениявыделены как последний этап дореволюционной русской этнографии, при этом справедливо замечено, что резких граней между периодами развития науки не было. История этнографии, по С. А. Токареву, составляя часть общего процесса научной жизни и культуры в целом, является производной от социально-экономического и политического развития страны. Вместе с тем, в истории идей действуют и свои собственные закономерности. Усиление научного и общественного интереса к народному быту, материальной культуре, развитие стационарно-краеведческих и экспедиционных исследований, появление и рост числа этнографических музеев, этнографических периодических и серийных изданий автор указал среди характерных черт этого времени. В частности, усиление деятельности этнографических музеев и 9 начало издания специальных этнографических журналов с 1890-х гг. С. А. Токарев обоснованно считал показателями роста этнографической науки и повышения общественного интереса к ней7.
Значительную важность представляют относящиеся к более позднему времени работы С. А. Токарева, Ю. В. Бромлея, К. В. Чистова, Г. Е. Маркова, затрагивающие историю русской и зарубежной этнографии8. В разные годы появлялись труды, посвященные.
9 «10 вопросам организации отечественной науки, истории научной интеллигенции, научной, художественной и другой периодики XIX — начала XX в.11. Ряд статей посвящен истории этнографической периодической печати12. Изучалась работа научных обществ, проводивших этнографические исследования13. В статье Р. С. Липец и Т. С. Макашиной рассказывается о разных сторонах деятельности ОЛЕАЭ, в частности в области музейного дела и по изданию «Этнографического обозрения"14. В монографиях Т. Д. Соловей по истории отечественной этнологии затрагивается, в частности, важный период в развитии науки — рубеж XIX — XX вв. Большое внимание автор уделяет системе организации этнологии, рассматривает функционирование периодики и музеев в структуре науки15.
В последние годы заметно возрос интерес авторов к исследованию вклада ученых и музейных деятелей в отечественную науку и культуру конца XIX — начала XX в.16. Существуют публикации по различным проблемам этнографической науки и.
17 музееведения, по истории отдельных этнографических музеев, коллекций, выставок, этнографических собраний некоторых региональных музеев18.
Следует отметить труды И. И. Шангиной. Исследовав историю формирования коллекций по этнографии русского народа в этнографических музеях Москвы и Петербурга, она охарактеризовала разработанные музейными деятелями концепции комплектования, которые были положены в основу собирательской работы. В работах И. И. Шангиной получила отражение неразрывная связь деятельности этнографических музеев с развитием этнографической науки во второй половине XIX — первой трети XX в.19.
В изданиях МАЭ РАН, этнографического научного и музейного центра в нашей.
20 стране, получают освещение вопросы истории науки и собраний музея. Характеристика коллекционного собрания, различных сторон работы РЭМ с момента его основания, сведения об участии большого числа ученых, музейных деятелей, представителей широких кругов российского общества в деле его развития содержатся в юбилейном издании к столетию этого крупнейшего в России этнографического музея и центра этнографического музееведения21. Информация по истории науки и музейного дела представлена в Интернете на сайтах музеев, научных учреждений и организаций и др.22.
Тема данной диссертации предусматривает максимально полное изучение истории этнографического музейного дела в России в конце XIX — начале XX в. как целостного явления отечественной науки и культуры. Научная новизна исследования состоит в том, что использованные в качестве основных источников материалы представлены в работе значительно шире и глубже, чем это было сделано в предшествующих трудах по истории музейного дела. Научная этнографическая периодика как источник по истории этнографического музейного дела, прежде не получавшая должной оценки и привлекавшаяся исследователями фрагментарно, в данной диссертации впервые вводится в научный оборот в полном объеме.
Проведенное автором комплексное историографическое исследование этих источников дало возможность обосновать и конкретизировать ряд исторически важных моментов в развитии этнографического музейного дела, заполнить ряд историографических лакун в истории музейной этнографии в России в конце XIXначале XX в., то есть в период истории этнографической науки и музейного дела, изученный неравномерно. Значимость работы состоит в том, что вводимые в научный оборот в значительной мере впервые материалы и выводы исследования, представленные в диссертации и в публикациях автора, могут быть использованы для решения ряда теоретических и практических проблем этнографической науки и этнографического музееведения, разработки курсов по истории этнографии и этнографического музейного дела, а также по истории культуры, музейного дела, науки и научной периодики в России в конце XIX — начале XX в.
1 Токарев С. А. История русской этнографии. (Дооктябрьский период). М., 1966. С. 21, 364−436.
2 Музейное дело России. М., 2003. С. 129.
3 Напр., Романов Н. И. Местные музеи и как их устраивать. М., 1919; Шмит Ф. И. Исторические, этнографические, художественные музеи. Очерк истории и теории музейного дела. Харьков, 1919; Богданов В. В. Значение областных музеев для задач краеведения // Краеведение. 1923. № 1. С. 11−14- Штернберг Л. Я. Двухвековой юбилей русской этнографии и этнографических музеев // Природа. 1925. № 7−9. Стлб. 45−66- Малицкт Г. Л. Музейное строительство в России к моменту Октябрьской революции // Научный работник. 1926. № 2. С. 43−56.
4 Разгон A.M. Этнографические музеи в России (1861−1917 гг.) // Очерки истории музейного дела в России. Вып. 3. М., 1961. С. 231−268- Крюкова Т. А., Студенецкая Е. Н. Государственный музей этнографии народов СССР за пятьдесят лет Советской власти // Очерки истории музейного дела в СССР. Вып. 7. М., 1971. С. 9120- Этнографические коллекции в музеях СССР. М., 1964; Материалы по работе и истории этнографических музеев и выставок. М., 1972; Музей и власть. Ч. 1,2. М., 1991.
5 Российская музейная энциклопедия. М., 2001; Музейное дело России. М., 2003; Основы музееведения. М., 2005.
6 Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев Академии наук). JI., 1978; она же. Этнографический музей Русского географического общества // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии (далее — ОИРЭФА). Вып. VII. Труды Института этнографии АН СССР (далее — ТИЭ). Т. 104. Л., 1977. С. 22−28.
7 Токарев С. А. Указ. соч. С. 19−21,397−403.
8 Токарев С. А. Ранние этапы развития советской этнографической науки (1917 г. — середина 1930;х годов) // ОИРЭФА. Вып. V. ТИЭ. Т. 95. М., 1971. С. 111−120- Брошей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973; Бромлей Ю. В., Чистое К. В. Основные направления развития советской этнографии // Этнография в странах социализма. Очерки развития науки. М., 1975. С. 7−51- Токарев С. А. История зарубежной этнографии. М.,.
1978; Брошей Ю. В., Токарев С. А. Этнография // Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 2. Этнография и смежные дисциплины. M., 1988. С. 21−41- Марков Г. Е. Немецкая этнология. M., 2004.
9 Соболева Е. В. Организация науки в пореформенной России. JL, 1983; Степанский АД. История научных учреждений и организаций дореволюционной России. M., 1987; Бастракова М. С., Павлова Г. Е. Наука: власть и общество // Очерки русской культуры XIX века. Т.2. М., 2000. С. 329−394- они же. Наука: «ученые средства» и «ученые силы» // Очерки русской культуры XIX века. Т.З. М., 2001. С. 252−307- Иванов А. Е. Наука // Россия в начале XX века. М., 2005. С. 652−700.
10 Богданов В. В. Очерк из истории русской интеллигенции и русской науки [Всеволод Федорович Миллер у себя дома] // ОИРЭФА. Вып. VIII. ТИЭ. Т. 107. M., 1978. С. 42−55- Богданов В. В. Всеволод Федорович Миллер. К столетию со дня рождения (1848−1948). Очерк из истории русской интеллигеиции и русской науки // ОИРЭФА. Вып. X. ТИЭ. Т. 114. М., 1988. С. 128−169- Липец P.C. К публикации главы из рукописи В. В. Богданова // ОИРЭФА. Вып. VIII. ТИЭ. Т. 107. М., 1978. С. 39−42- Липец P.C. К публикации рукописи В. В. Богданова. (Жизненный путь В.Ф.Миллера) // ОИРЭФА. Вып. X. ТИЭ. Т. 114. М., 1988. С. 110−128- Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971; она же. Русская интеллигенция в 1900;1917 годах. М., 1981; Щетинина Г. И. Идейная жизнь русской интеллигенции Конец XIX-начало XX в. М., 1995.
11 Синицына K.P. «Казанский музейный вестник». 1920;1924. Казань, 1963; Бархатова Е. В. Русские художественные журналы начала XX в. // Вестник Ленинградского университета. Серия: история, язык, литература. JI., 1977. № 8. Вып. 2. С. 37−41- Валькова O.A. Научная периодическая печать России XVIIIначала XX в. М., 1999; Дергачева Л. Д. Периодическая печать // Очерки русской культуры XIX века. Т. 3. М., 2001. С. 444−506.
12 Косвен М. О. 100-летний юбилей русской этнографической прессы // Советская этнография (дапее-СЭ). 1953. № 4. С. 56−69- Титова ЗД. Роль народоведческих журналов — «Этнографического обозрения» и «Живой старины» в развитии отечественной библиографии. (Из истории этнографической библиографии) // Из истории советской книги и библиографии. Сборник материалов по библиографии и книговедению. Вып. 3. JI., 1974. С. 125−149- Решетов A.M. Журналу российских этнографов 75 лет (некоторые вопросы истории) Часть 1. 1926;1930 гт. // Этнографическое обозрение (далее — ЭО). 2001. № 4. С. 27−37- Миськова Е. В. Журнал «Этнографическое обозрение» (1889−1916). [Неопубликованная рукопись]. М., 2003.
13 Сабурова Л. М. Русское географическое общество и этнографические исследования (дореволюционный период) // ОИРЭФА. Вып. VII. ТИЭ. Т. 104. JI., 1977. С. 5−11- Бовина О. П. Научные общества в истории отечественной этнографии второй половины XVIII — начала XX вв. Чебоксары, 1993; Русское Географическое общество. 150 лет. М., 1995.
14 Липец P.C., Макашина Т. С. Роль Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в организации русской этнографической науки // ОИРЭФА. Вып. III. ТИЭ. Т. 91. М., 1965. С. 39−60.
1 Соловей Т. Д. От «буржуазной» этнологии к «советской» этнографии. История отечественной этнологии первой трети XX века. М., 1998; она же. Власть и наука в России. М., 2004.
16 Станюкович Т. В. Деятельность С.Ф.Ольденбурга в области музееведения и этнографии // Сергей Федорович Ольденбург. М., 1986. С. 84−90- она же. Л. Я. Штернберг и Музей антропологии и этнографии: К 125-летию со дня рождения ученого // СЭ. 1986. № 5. С. 81−91- Лукъянец О. С., Калашникова Н. М. Н. М. Могилянский — основатель молдавских коллекций в собраниях Русского музея // Известия Академии наук Молдавской ССР. Серия общественных наук. 1989. № 1. С. 69−75- Решетов A.M. Н. М. Могилянскийвыдающийся российский этнограф и музеевед // Музей. Традиции. Этничность. XX — XXI вв. Санкт-Петербург, Кишинев, 2002. С. 147−151- Дмитриев C.B. Судьбы сотрудников Этнографического отдела Русского музея: Н. М. Могилянский // Музей. Традиции. Этничность. С. 151−155- Сергеева Г. И.
B.И.Ламанский и организация Этнографического отдела Русского музея // Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX — XX вв.). СПб., 1992. С. 3−13- Зорин Н. В. Профессор Бруно Фридрихович Адлер как музеевед // Музей и личность. Сыктывкар, 1994. С. 192−194- Керимова М. М. Семья этнографов Харузиных и их эпистолярное наследие // ЭО. 2003. № 4. С. 90−106- она же. Научное наследие этнографов Харузиных // Вестник архивиста. 2005. № 5−6- 2006. № 1. С. 109−123- Витухновская М. А. Воспоминания П.П.Вейнера о журнале «Старые годы» // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность, искусство, археология. За 1984 г. М., 1986. С. 78−82- Минкина Е. В. Особняк Вейнеров. СПб., 1997; она же. П. П. Вейнер — музейный работник // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 2. СПб., 1997. С. 25−31.
17 Станюкович Т. В., Чистов КВ. Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев // СЭ. 1981. № 1 С. 24−36- Разгон A.M. Музей и наука // СЭ. 1983. № 2. С. 109−114- Ивановская Н. И. Из истории собирательских программ по этнографии (середина XIX — середина XX вв.) // Проблемы комплектования, научного описания и атрибуции этнографических памятников. Л., 1987. С. 86−92- Музееведение России в первой трети XX в. М., 1997; Томилов H.A. Музееведение, его периодизация и основные понятия // Известия Омского государственного историко-краеведческого музея № 6. Омск, 1998.
C. 52−64- Мастеница E.H. Музеи Петербурга в зеркале прессы: По материалам периодики 1918;1941 гг. СПб., 2000; Сундиева A.A. Музеи // Очерки русской культуры XIX века. Т.З. М., 2001. С. 564−625- Ушаков Н. В. Полевой этнографический источник по современности // Радловские чтения — 2004. СПб., 2004. С. 155−158- Байбурин А. К Этнографический музей: семиотика и идеология // Неприкосновенный запас. 2004. 1 (33). С. 81−86- Дмитриев C.B. Проект создания «Отечественного Российского Музеума» П. П. Свиньина и его место в истории русской музеологической мысли // Археология, история, нумизматика, этнография Восточной Европы. СПб., 2004. С. 186−193.
18 Томилов H.A. Этнографические коллекции в омских музеях // СЭ. 1981. № 5. С. 84−95- Ивановская H.H. Этнографические собрания в областных музеях Северо-Запада РСФСР (генезис и история формирования) // Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX — XX вв.). СПб., 1992. С. 145−159- Калиновская К. П. Возрождение музейной этнографии в Москве // Альманах — 1999. Музеи Российской Академии наук. М., 2000. С. 138−150- Ипполитова А. Б. История Музея народов СССР в Москве // ЭО. 2001. № 2. С. 144−159- Романова U.M. Этнографические материалы в экспозициях краеведческих музеев России. СПб., 2001; Дмитриев В. А., Калашникова Н. М. Комплектование — основополагающее направление деятельности Российского этнографического музея // Музей. Традиции. Этничность. С. 6064- Славянский мир. Этнографическая выставка 1867 года. СПб., 2000; Найт Н. Империя на просмотре: Этнографическая выставка и концептуализация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука, ученые и власть: 1880-е — начало 1920;х годов. СПб., 2003. С. 437−457.
19 Шангииа И. И. Русский фонд этнографических музеев Москвы и Санкт-Петербурга. История и проблемы комплектования. 1867 — 1930 гг. СПб., 1994; она же. Этнографические музеи Ленинграда в первые годы Советской власти (1918;1923 гг.) // СЭ. 1987. № 5. С. 71−80- она же. Этнографические музеи Москвы и Ленинграда на рубеже 20-х -30-х годов XX в. // СЭ. 1991. № 2. С. 71−81.
20 См. периодические издания: Сборники Музея антропологии и этнографии (далее — СМАЭ), издаются с 1900 г.- Курьер Петровской Кунсткамеры, Кунсткамера. Этнографические тетрадисм. также Кунсткамера. 290 лет. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН. История, коллекции, исследования. СПб., 2004.
21 Российский этнографический музей. 1902;2002. СПб., 2001.
22 См. http://www.museum.ru/ (сайт «Музеи России»), http://www.kunstkamera.ru/ (сайт МАЭ РАН), http://ethnomuseum.ru/ (сайт РЭМ), http://ethnos.nw.ru/ (сайт «Этнография народов России», содержащий базу данных по этнографической деятельности музеев России).
23 Турьинская Х. М. Музейное дело в России в 1907;1936 годы. М., 2001; она же. Десять лет Этнографическому кабинету-музею им. Н. Н. Чебоксарова Института этнологии и антропологии РАН // ЭО. 2003. № 5. С. 148−157- она же. Развитие этнографического музейного дела в ИЭА РАН // Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра. Материалы международной научной конференции. Вып. 1. СПб., 2003. С. 71−79. (В соавт. с Калиновской К.П.) — она же. Этномузееведческая мысль в журнале «Живая старина» (1890−1916) // Гуманитарная культура и этноидентификация. Труды молодых ученых. Вып. 2. М.: ИЭА РАН, 2005. С. 270−279- она же. Из истории музейного сообщества в России (конец XIX — начало XX в.) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. (В соавт. со Зверевой Ю.И.) (в печати) — она же. Этнографическая наука в российских музеях, научных обществах и изданиях рубежа XIX — XX вв. // Национальные ценности: традиции и современность. Материалы конференции молодых ученых. Москва, 15−16 декабря 2005 г. М.: ИЭА РАН, 2006. С. 9−25.
Заключение
.
Весь объем проанализированного в работе материала подтвердил представление о том, что научная этнографическая периодическая печать является одним из основных источников по истории этнографического музейного дела и музееведения в России в конце XIX — начале XX в. В публикациях «Этнографического обозрения» и «Живой старины» российские ученые показали неразрывную взаимную связь развития науки и музеев. Присутствие на страницах научных журналов большого количества музееведческих материалов объяснялось важной ролью, которую играли наука в музее и музей в науке. По убеждению ученых, только научно организованный этнографический музей мог стать подлинной источниковой базой для этнографической науки и служить просветительным учреждением.
В этнографической периодике отразились выявленные и сформулированные учеными основные проблемы науки, музейного дела и их взаимосвязи. Стало очевидным, что в конце XIX — начале XX в. значительное развитие получили представления о сущности музея, его месте в культуре и науке. Российскими учеными и музейными деятелями разрабатывались вопросы формирования научной концепции собирательской, хранительской, исследовательской, экспозиционной, издательской, просветительной работы этнографического музея. Справедливым представляется вывод о том, что в обозначенный период эти проблемы и опыт их решения воспринимались как актуальные составляющие общего культурного развития страны.
Изученные источники отразили растущую значимость, которая представителями научного и музейного сообщества придавалась кадрам этнографов и музейных работников, их статусу и профессиональной подготовке, что было определено потребностями развития науки и музейного дела. Разрабатывались проблемы профиля, состава отделов, статуса, бюджета музеев. Непременным условием функционирования музея было признано соблюдение принципов музейной техники. Предъявлялись новые требования к внутренней организации музейной работы. Обращалось внимание на необходимость специального музейного здания, соответствующего оборудования помещений. Сознавая познавательное и практическое значение этнографических исследований, ученые и музейные деятели увязывали возможность решения ряда научных проблем и общественных задач с научной постановкой музейной работы, с дальнейшим развитием «вещественной этнографии». Все это показывает, что музейное дело в России в изучаемый период вышло на более высокий уровень развития.
Практическая работа музеев строилась с учетом разработок в области музееведения, сформулированных отечественными деятелями науки и культуры. В конце.
XIX — начале XX в. на основе накопленного опыта разрабатывалась музейная теория, музееведение формировалось как самостоятельное научное направление и как научная дисциплина. Музееведческая периодика в России, как и за рубежом, играла важную роль в развитии музееведения, являясь отражением осмысления теории и практики музейного дела. Знакомство с опытом зарубежных музеев и музееведческими идеями, формировавшимися на Западе, оказывало большое влияние на воззрения и деятельность музейных специалистов в нашей стране.
В этнографических журналах «ЭО» и «ЖС» получили отражение представления отечественных ученых о степени систематичности музейных собраний, принципах отбора и приобретения предметов в музей, важности целенаправленного, а не случайного пополнения музейных фондов. Важной вехой развития этнографической науки в конце XIX — начале XX в. стали разработка, публикация и использование программ по изучению различных сторон народной культуры и собиранию предметов для музейных коллекций. Особое внимание обращалось на необходимость организации специальных экспедиций для музейных сборов, и в ходе полевой работы — фиксации возможно более полных сведений об этнографическом предмете, понимаемом как научный документ.
В публикациях журналов проводилась мысль о необходимости непрерывного сбора материалов, отражающих «живую старину» в среде крестьянства, являвшегося для этнографов одним из основных объектов изучения1. Сохраняя интерес к вещам старинным, самобытным, редким, экзотичным, обладающим высокой художественной ценностью, этнографы вместе с тем уделяли внимание собиранию и изучению предметов, представляющих культуру народа в динамике, отражающих не только прошлое, но и современность, характеризующих повседневный быт, хозяйство, социальные различия в среде изучаемого народа на данном этапе, который через определенное время станет для науки и музея историей.
В научном собирании и изучении предметов материальной культуры отечественных и зарубежных народов ученые видели возможность и пути решения многих проблем этнографии. Новым явилось представление этнографов и музейных деятелей о том, что этнографический предмет — явление не только материальной, но и духовной сферы культуры народа. Это было важнейшим научным достижением, определившим целый раздел в этнологии и музейной практике. Сбор и классификация культовых предметов, их научное описание и исследование заложили материальную основу для широкого изучения духовной культуры, многие аспекты которой были скрыты доселе от глаз посторонних в материальных памятниках. В дальнейшем изучение духовного мира народов сформировалось в целостное научное направление в этнологии,.
подкрепляемое комплектованием соответствующих коллекций в этнографических музеях.
Уже в трудах этнографов конца XIX — начале XX в. прослеживается тенденция к осознанию этнографических предметов не только в их практических, но и знаковых функциях. Вопросы комплектования, научного описания, интерпретации, научного использования коллекций этнографических музеев актуальны и в наши дни. Среди важных проблем, обсуждавшихся и на рубеже XIX — XX вв. и в настоящее время, -принципы сбора коллекций по традиционной этнографии и этнографического изучения современности2.
В «ЭО» и «ЖС» затронуты проблемы взаимодействия науки, музеев и общества, роли личности в науке и музейном деле, взаимоотношений интеллигенции и народа в социокультурном плане. Этнографические журналы служили связующими звеньями между этнографическими музеями и музейными деятелями центра и провинции, между научными обществами и научной общественностью регионових публикации имели методическое значение. В деятельности редакторов, сотрудников, авторов этнографических журналов сочеталась научная, музейная, организационная, собирательская, просветительная, преподавательская, общественная работа.
Источники свидетельствуют о значительном вкладе, который внесли в российскую этнографическую науку и музейное дело конца XIX — начале XX в. такие ученые, как В. Ф. Миллер, Д. Н. Анучин, Д. А. Клеменц, В. В. Радлов, В. И. Ламанский, Н. М. Могилянский, Л. Я. Штернберг, С. Ф. Ольденбург, А. А. Шахматов, Н. Н. Харузин, В. Н. Харузина, А. Н. Максимов, В. В. Богданов, Д. К. Зеленин, Б. Ф. Адлер. Личности этих ученых, живших и действовавших в сложной, противоречивой исторической обстановке, имевших различные социально-психологические установки, на которые оказывали воздействие происхождение, воспитание, образование, с позиций сегодняшнего дня не могут оцениваться нами однозначно. Этих людей, придерживавшихся подчас разных научных и общественно-политических взглядов, объединяла преданность науке. Отечественная этнография последующих лет опиралась на гуманистическое, демократическое наследие, прогрессивные идеи представителей дореволюционной этнографической науки3.
Изученные материалы показывают, что этнографические музеи Петербурга и Москвы развивались в научные и музееведческие центры. Значение собранных в них коллекций по культуре народов России и мира, их научной и популяризаторской деятельности, роль в развитии этнографической науки, музейного дела, просвещения и образования трудно переоценить. Центрами научной и музееведческой мысли становились также научные общества (ИРГО, ИОЛЕАЭ) и периодические издания.
(«ЭО», «ЖС», «СГ»). Их работа приобрела в значительной мере всероссийский масштаб. Этнографическую деятельность вели местные музеи России. Страницы профессиональных журналов явились местом обсуждения проблем науки и музеев в связи с состоянием общества в конце XIX — начале XX в. В среде ученых и музейных деятелей сформировалось понимание достижений и проблем науки и музеев в нашей стране с учетом российских реалий и в сравнении с зарубежными примерами.
Источники данного исследования — научная периодическая этнографическая печать, другие публикации, архивные документы, материалы по истории и современному состоянию этнографических музеев дали возможность охватить в целом процесс становления музейного дела в сфере этнографии в России за определенный период. Яркое культурное явление, музейное дело конца XIX — начала XX в. стало отражением жизненных реалий нашей страны того времени. Музеи и научные общества привлекали и объединяли культурные силы, являлись источниками, несущими знания в широкие круги населения, становились центрами изучения края, создавали атмосферу общественного подъема, способствовали формированию научного и музейного сообщества.
Собранные и изученные в диссертации данные отражают трудный, но объективный путь становления музейного дела как общекультурного явления, формирования музея как социокультурного организма. Музейное дело воспитывало и направляло в общественные сферы деятельности ученых и деятелей культуры, поднимая тем самым общий культурный уровень России. Научных и музейных деятелей объединяло чувство ответственности перед страной и обществом, беспокойство за судьбу отечественного культурного наследия, стремление сохранить памятники народного быта, изучать разнообразие культур народов мира, использовать научные знания в интересах просвещения народа и развития России.
Проблема сохранения культурного наследия и развития науки и просвещения останется актуальной и будет обсуждаться российскими учеными и музееведами в последующие годы. Период первой мировой войны, революций февраля и октября 1917 г., гражданской войны стали временем тяжелых испытаний для России, ее культуры и науки. Многие научные и музейные начинания были прерваны. Прекратилось издание «ЭО», «ЖС», «СГ». С приостановкой издательской деятельности научных обществ замер главный нерв их жизни. Как показывают источники, московские этнографы и музееведы стремились к возобновлению «Этнографического обозрения"4, петроградские — к продолжению «Живой старины"5.
Все российское научное сообщество нуждалось в этнографическом журнале, делало все для возрождения музейной работы, оживления научной деятельности.
В.В.Богданов образно описывал тяжелое для судеб науки время: «В 1918 и 19 годах Общество (ОЛЕАЭ. — Т.Х.), его члены сидели в холодных закоулках, без света и пищи, избегая передвижений по улицам. В 1920 году было довольно плохо. В 1921 году кое-что делалось, но немного. В 1922;м году уже забили прежние ключи жизни и началось сильное пробуждение. 1923;й год мы пережили в том же поступательном направлении"6. Действительно, с начала 1920;х гг. в развитии науки и музейного дела наметились положительные сдвиги.
Наблюдалась преемственность, и, вместе с тем, происходили качественные изменения в науке и музейном деле на протяжении 1910;1920;х гг. После установления советской власти изменились условия функционирования и развития науки и музеев. Основная масса работников науки и культуры продолжила свою деятельность, в 1920;е гг. был воплощен ряд проектов, о которых говорилось в дооктябрьский период, получила развитие разработка теоретических вопросов этнографии и музейного дела и их применение в условиях нового исторического этапа в жизни страны.
Так, В. В. Богданов с конца 1910;х гг. продолжит начатую им фактически уже на страницах «ЭО» выработку концепции научной организации этнографического и краеведческого музеев, о чем свидетельствуют и историографические источники послеоктябрьского времени. Теоретические и практические принципы, выработанные В. В. Богдановым, найдут выражение в его этнографической научной7, музейной и музееведческой8, преподавательской9 и общественной деятельности, в истории Центрального музея народоведения10, Музея Центрально-промышленной области (Московского областного музея)11 и других связанных с его именем начинаниях в 192 030;х гг.
В начале 1920;х гг. он выражал убеждение, что наука должна давать знания, и давать их всем12, что музей только будучи учреждением научным, хранилищем научно-достоверных бытовых документов, может дать ясный и точный ответ об истории и содержании народного быта, представляемого в его коллекцияхэкспозиция музея должна быть доступна пониманию не только специалистов, но и широкой публики13. Эти идеи вытекали из опыта русских этнографов-музееведов, выработанного в теории и на практике в предшествующие годы.
В 1924 г. Москве был открыт самостоятельный этнографический музейЦентральный музей народоведения, проект которого разрабатывался и претворялся в жизнь, в частности, В. В. Богдановым. Долгожданное открытие Этнографического отдела Русского музея (1923 г.) Н. М. Могилянский назвал «великим торжеством науки и музеологии"14. Развивалась деятельность Музея антропологии и этнографии, ставшего «подлинным исследовательским Институтом Этнографии"15. В середине 1920;х гг. в.
музее был организован Отдел эволюции и типологии культуры, о необходимости создания которого говорил Л. Я. Штернберг.
Ширилось краеведческое движение в стране, росло число музеев, возобновилось издание этнографических периодических изданий, появились специализированные музееведческие и краеведческие журналы, объединявшие представителей научного и музейного сообщества в масштабах страны. С 1926 г. начал выходить общесоюзный этнографический журнал «Этнография"16, в котором значительное место занимали публикации, посвященные деятельности музеев и научных организаций и учреждений 17. В Казани с 1920 г. издавался первый в России специально-музееведческий журнал «Казанский музейный вестник"18, в котором затрагивались проблемы и этнографических музеев19. Вопросам теории и практики музейного дела был посвящен также журнал «Музей», выходивший в Петрограде-Ленинграде в 1923;24 гг.20. В краеведческой периодике (журналы «Краеведение», «Известия Центрального бюро краеведения») находила отражение работа центральных и местных музеев и их этнографическая деятельность21.
Новая эпоха — и появление в начале 1930;х годов журналов «Советская этнография», «Советское краеведение», «Советский музей». В постсоветский период выходят «Этнографическое обозрение», «Живая старина», «Мир музея». В этнографической периодической печати сохраняется традиция освещения этнографической музейной деятельности в России и за рубежом. Этнографов-музееведов продолжают волновать вопросы сохранения культурного наследия, изучения культур народов России и зарубежных стран, развития этнографической науки и этнографического музейного дела.
1 Бромлей Ю. В., Чистов К. В. Основные направления развития советской этнографии // Этнография в странах социализма. Очерки развития науки. М., 1975. С. 11.
2 Станюкович Т. В., Чистов К. В. Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев // СЭ. 1981. № 1. С. 24−36- Дмитриев В. А., Качашникова Н. М. Комплектование — основополагающее направление деятельности Российского этнографического музея. С. 63−64- Ушаков Н. В. Полевой этнографический источник по современности. С. 155−158.
3 Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 197.
4 НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 113. Д. 3: Богданов В. В. Отчет о деятельности ОЛЕАЭ за 1920;1921 академический год. Л. 6.
5 ПФА РАН. Ф. 208. Оп. 3. Д. 652. Л. 240.
6 Богданов В. В. Отчет о деятельности Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии за 1921/22 — 1923/24 годы, 59-й, 60-й и 61 годы с основания Общества. М., 1925. С. 52.
7 НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 55. Д. 2: Богданов В. В. Общие руководящие замечания для этнолога-собирателя. 1921 г. Папка 55. Д. 3: Богданов В. В. Краткие руководящие указания для собирания этнографических предметов и записей. Папка 55. Д. 4. Папка 55. Д. 5: Богданов В. В. Руководящие очерки для собирания материалов и коллекций по этнологии. Папка 55. Д. 14: Богданов В. В. Основы краеведения. 1924 г. Папка 55. Д. 18: Богданов В. В. Дневник и записи этнолога-собирателя. 1921 г.
8 Богданов В. В. Музейная техника краеведения. Вологда, 1923; он же. Научные общества и музеи в их взаимоотношениях // Дневник 2-й всесоюзной конференции по краеведению. М., 1924. № 2- он же. Научные парки при областных музеях // Вопросы областного музейного дела. Рязань, 1925; НА ИЭА РАН.
Фонд В. В. Богданова. Папка 54. Д. 4: Богданов В. В. Музейная техника. Ок. 1927 г.- Папка 54. Д. 5: Богданов В. В. Систематический музей как тип областного музея. Папка 54. Д. 24: Богданов В. В. Организация областных музеев по этнографии. Папка 47. Д. 20: Богданов В. В. Записка о реконструкции центральных этнографических музеев в Москве и Ленинграде. 1948 г.
9 См. материалы лекций В. В. Богданова по музееведению: НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 116. Д. 9. Л. 1−9,25−51. Папка 55. Д. 17.
10 НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 55. Д. 10: Богданов В. В. Проект организации Российского этнографического музея в Москве. 1921 г. Папка 55. Д. 19: материалы к путеводителю по Этнографическому отделу Государственного Румянцевского музея. Папка 65. Д. 1: материалы по организации Российского (Московского) этнографического музея. Папка 71. Д. 3: материалы по истории Этнографического отдела Румянцевского музея. Папка 71. Д. 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11: материалы по истории Центрального музея народоведения.
11 Материалы по истории Московского областного музея см.: НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 54. Д. 1,2,3,6, 7,14,15,16,17,18, 19,25,27,28,29,30, 31. Папка 65. Д. 2.
12 НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 71. Д. 3. Л. 41−43: Богданов В. В. Проект расширения и организации Отделения Иностранной Этнографии Государственного Румянцевского Музея. Л. 41.
НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 94. Д. 9. Л.5: Богданов В. В. Обстановочные залы и части зал в краевых музеях как очередная задача областного музееведения. Шангина И. И. 90 лет Российскому этнографическому музею в Санкт-Петербурге // ЭО. 1993. № 1. С. 84.
15 Штернберг Л. Я. Двухвековой юбилей русской этнографии и этнографических музеев // Природа. 1925. № 7−9. С. 62.
16 Решетов А. М. Журналу российских этнографов 75 лет. С. 28.
17 См. Этнография. М. — Л. 1926. № 1−2 и след. Выходил до 1930 года включительно.
18 См. о нем: Синицына К. Р. «Казанский музейный вестник». 1920;1924. Казань, 1963.
19 Напр., Анучин Д. Н. К вопросу об устройстве музея народного быта и искусства в Москве // Казанский музейный вестник. 1920. № 1−2. С. 14−23.
20 См. Ольденбург С. Ф. Научная работа музеев // Музей. № 1. Пг., 1923. С. 13−17- Руденко С. И. Музей истории человечества// Музей. № 2. Л., 1924. С. 35−41.
21 Подробно см. ТурьинскаяХ.М. Музейное дело в России в 1907;1936 годы. М., 2001.
Список литературы
- Я. Янчук H.A. Пасхальные яйца // ЭО. 1898. № 1. Вопросы и ответы. С.205−206.
- Писанки и крашанки // ЭО. 1899. № 1−2. Вопросы и ответы. С.405−408.
- Хроника // ЭО. 1909. № 1. С.131−132- Хроника // ЭО. 1909. № 2−3. С. 268−269.
- Богданов В.В. К изучению игрушки. Программные заметки // ЭО. 1912. № 1−2. С.222−229.
- Данковская P.C. Малороссийские обрядовые печенья Курской губернии // ЭО. 1909. № 1. С.21−34- она же. «Кулик» и «лестничка» обрядовые печенья Фатежского уезда // ЭО. 1909. № 2−3. С.173−174- Хроника //ЭО. 1909.№ 1. С.133−134.
- Хроника//ЭО. 1909. № 1. С. 133.
- Хроника // ЭО. 1909. № 2−3. С. 275.
- Хроника//ЭО. 1909. № 4. С. 158.
- Хроника // ЭО. 1910. № 1−2. С.229−230.
- ЗаписалаХарузина В. Н. Свадебное печенье «роща» // ЭО. 1914. № 3−4. С.179−181.
- См. ЭО. 1912. № 1−2. С.101−154.
- Хроника // ЭО. 1912. № 3−4. С. 180.
- Хроника // ЭО. 1914. № 1−2. С. 268−270.
- Хроника// ЭО. 1915. № 3−4. С. 146.
- Богданов В.В. Русская бирка и древнейшие элементы бирки у ее европейских сородичей // ЭО. 1916. № 1−2. С.17−39- Клетнова E.H. Записка о метах и знаках собственности Вяземского уезда // ЭО. 1916. № 1−2. С.40−42.
- См. сведения из отчетов Московского Публичного и Румянцевского Музеев в «Журнале министерства народного просвещения», напр., в № 5 (май) за 1896- № 6 (июнь) за 1897 и др.
- Хроника // ЭО. 1908. № 1−2. С. 227.
- Анучин ДН. Антропологический музей Московского университета. С.242−243.
- Хроника//ЭО. 1909. № 2−3. С. 261.
- Хроника // ЭО. 1911. № 3−4. С. 284.
- Хроника//ЭО. 1913. № 1−2. С.ЗЗЗ.
- Известия и заметки // ЭО. 1892. № 4. С. 60.
- Богданов В.В. Дмитрий Николаевич Анучин. Ко дню 70-летия его рождения 27 августа 1913 г.// ЭО. 1913. № 1−2. С. V-VII.
- Станюкович Т.В. Этнографическая наука и музеи . С. 133.
- Журналы заседаний Отделения этнографии И.Р.Г.О. // ЖС. 1916. Вып. 2−3. С. 19.
- Анучип Д.Н. О задачах русской этнографии. С. 18- см также: Шангина И. И. Русский фонд этнографических музеев Москвы и Санкт-Петербурга. С. 20.
- Станюкович Т.В. Этнографический музей Русского географического общества . С. 28.
- Известия и заметки // ЭО. 1892. № 4. С. 59.
- Известия и заметки // ЭО. 1892. № 1. С. 55.
- Известия и заметки // ЭО. 1894. № 4. С. 212−213.
- См., например, Хроника//ЭО. 1904. № 3. С.142- Хроника//ЭО. 1912. № 1−2. С. 289−290.
- Хроника//ЭО. 1902. № 3. С. 178.
- Российский этнографический музей. 1902−2002. СПб., 2001. С. 38.
- Хроника// ЭО. 1903. № 2. С. 188.
- Хроника//ЭО. 1907. № 3. С. 153.
- Хроника//ЭО. 1909. № 1. С. 121−122.
- КлеменцД.А. Древности Минусинского музея. Томск, 1886.
- Анучин Д.Н. Дмитрий Александрович Клеменц//ЭО. 1914. № 1−2. Хроника. С. 270−273. 223 Известия и заметки // ЭО. 1891. № 4. С. 295.
- Хроника //ЭО. 1903. № 1. С. 151.
- Хроника // ЭО. 1909. № 4. С. 156−158.
- Хроника // ЭО. 1911. № 1 -2. С. 321.
- Вл. Б. Богданов В. В. Рец. на: Материалы по этнографии России. С. 180.
- Миллер В.Ф. Вступительное слово. С.3−4.
- Миллер В.Ф. Вступительное слово. С.3−4. 233 Известия и заметки // ЭО. 1889. № 1. С. 180.
- Хроника //ЭО. 1901. № 3. С. 179- Хроника//ЭО. 1903. № 2. С. 192.
- Хроника//ЭО. 1909. № 4. С. 169.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 4. С. 294.
- Известия и заметки // ЭО. 1893. № 2. С. 230.
- Станюкович Т.В. Этнографический музей Русского географического общества. С. 28.
- Kennen Ф.П. Несколько слов о Кавказском музее // Журнал министерства народного просвещения. 1896. № 3−4 (март-апрель). С. 88−100.
- Хроника//ЭО. 1907. № 4. С.155−156.
- Известия и заметки // ЭО. 1889. № 2. С. 237.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 2. С. 215.
- Известия и заметки // ЭО. 1889. № 2. С. 235.
- Хроника // ЭО. 1911. № 1−2. С. 319.
- Известия и заметки // ЭО. 1889. № 2. С. 236.
- См. Материалы по изучению Пермского края. Издание Пермского научно-промышленного музея. Вып. 1−5. Пермь, 1904−1915.
- Хроника // ЭО. 1902. № 1. С. 150.
- Известия и заметки // ЭО. 1895. № 1. С. 181.
- Хроника //ЭО. 1902. № 2. С. 193.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 2. С.214−215.
- Коп Ф. Я. Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет (1877−1902). Казань, 1902.
- Савенков И.Т. К вопросу об эволюции шахматной игры. Сравнительно-этнографический очерк // ЭО. 1905. № 1. С. 1−128.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 1. С. 259.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 3. С. 245.
- См. Ежегодник Тобольского губернского музея. Тобольск. Вып. 1. 1893 и след.
- Хроника // ЭО. 1913. № 1−2. С. 338−339.
- Двадцатипятилетие Красноярского городского музея (1889−1914). Красноярск, 1915.
- Известия и заметки//ЭО. 1897. № 4. С. 188−191.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 1. С. 259.
- Известия и заметки // ЭО. 1890. № 1. С. 264.
- Известия и заметки // ЭО. 1895. № 1. С. 181.
- Хроника // ЭО. 1903. № 1. С. 153.
- Известия и заметки // ЭО. 1897. № 2. С.178- Хроника // ЭО. 1907. № 1−2. С. 280.
- Хроника // ЭО. 1900. № 1. С. 185.
- Хроника // ЭО. 1908. № 1−2. С. 227.
- Известия и заметки // ЭО. 1893. № 3. С. 207.
- Известия и заметки // ЭО. 1893. № 2. С.228−230.
- Кузнецов С. К Черемисская секта кугу-сорта // ЭО. 1908. № 4.
- Хроника // ЭО. 1904. № 3. С.129- Хроника // ЭО. 1907. № 3. С.147- Хроника // ЭО. 1908. № 3. С.179−180- Хроника // ЭО. 1911. № 3−4. С. 284.29° Хроника // ЭО. 1904. № 3. С.127−129.
- Кузнецов С.К. Из воспоминаний этнографа // ЭО. 1906. № 1−2. С.29−51- 1907. № 3. С.1−27.
- Кузнецов С.К. Из воспоминаний этнографа // ЭО. 1907. № 3. С. 19−20,27.
- Хроника // ЭО. 1913. № 1−2. С. 324.
- НА ИЭА РАН. Фонд В. В. Богданова. Папка 55. Д. 10: Богданов В. В. Проект организации Российского этнографического музея в Москве. JI. 32.
- Реброва A.A. Коллекция предметов мордовской женской одежды, собранная С.К.Кузнецовым (по материалам отдела тканей и костюма ГИМ) // Труды Государственного Исторического музея. Т. 136. М., 2003. С. 217−229.
- Смирнов H.H. Этнография на Казанской научно-промышленной выставке. Казань, 1890.
- Д.У. Ушаков Д. Н. Этнографические коллекции на Всероссийской Выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде // ЭО. 1897. № 1. С. 152−157.
- Хроника//ЭО. 1904. № 4. С. 221.
- Известия и заметки // ЭО. 1890. № 1. С.264- Известия и заметки// ЭО. 1891. № 2. С. 168.
- Хроника // ЭО. 1909. № 2−3. С.269−270.
- Хроника//ЭО. 1903. № 1. С. 151.
- Известия и заметки // ЭО. 1897. № 1. С.216−217.
- Райт М.В. Русские экспедиции в Эфиопии в середине XIX-начале XX в. и их этнографические материалы // Африканский этнографический сборник. T. I. Труды Института этнографии. T. XXXIV. М., 1956. С. 247.
- Райт М.В. Русские экспедиции в Эфиопии. С. 220−281- Токарев С. А. История русской этнографии .С. 393−394.
- Хроника // ЭО. 1905. № 2−3. С.302−303.
- Хроника // ЭО. 1906. № 1−2. С. 176.
- Хроника//ЭО. 1902. № 2. С.190- Хроника//ЭО. 1902. № 3. С.172−175.
- См. Разгон A.M. Этнографические музеи в России. С. 261−263.
- Известия и заметки // ЭО. 1891. № 4. С. 294.
- В.Х-на Харузина В. Н. Рец. на: Отчет Пермского Научно-Промышленного музея за 1901. С. 130.
- Хроника // ЭО. 1907. № 1−2. С. 278.
- Хроника // ЭО. 1911. № 1−2. С. 325.
- Вл. Б. Богданов В. В. Рец. на: Кон Ф. Я. Исторический очерк Минусинского местного музея. С. 158 159.
- Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Известия Общества Любителей изучения Кубанской области. С. 193.
- Миллер В.Ф. Вступительное слово. С. 1−8.
- Анучин Д.Н. Русская наука и съезды естествоиспытателей. Речь председателя Распорядительного комитета XII съезда естествоиспытателей и врачей 28 декабря 1909 г. М., 1909. С. 13−18.
- Богданов В.В. Вс.Ф.Миллер как председатель. С. 23.
- Нидерле J1. Чешская этнографическая выставка в Праге, 1894 г. // ЭО. 1892. № 1. С.56- Известия и заметки//ЭО. 1893. № 4. С.248−249.
- Сперанский М.Н. Чешская этнографическая выставка 1895 года// ЭО. 1896. № 4. С. 134−149.
- Максимов А.Н. Современное положение этнографии и ее успехи // ЭО. 1909. № 4. С. 9−24- он же. Научные методы В. Ф. Миллера в этнографии // ЭО. 1913. № 3−4. С. 35−46.
- Сумцов Н.Ф. Влияние Дарвина на развитие лингвистики и этнографии // ЭО. 1909. № 1. С. 43−44.
- В.Х-на Харузина В. Н. Об успехах этнографии в Соединенных Штатах // ЭО. 1903. № 2. С. 107−115.
- В.Х-на Харузина В. Н. Рец. на: Отчет Пермского Научно-Промышленного музея за 1901. С. 130.
- Вл. Б. Богданов В. В. Рец. на: Харузина Вера. Отчет о летней поездке в Германию. С. 242−243.
- Богданов В. В. Выделение этнографии из Румянцевского музея. С. 171−172, 174.
- Богданов В.В. Из истории женского южно-великорусского костюма // ЭО. 1914. № 1−2. С.127−154.
- Вести//СГ. Апрель 1913. С. 48.