Правовая культура адыгов: История и современность

Актуальность темы

исследования. Северный Кавказ представляет собой специфический регион Российской Федерации. Проживающие в нем различные этносы с четко выраженными этническими традициями требуют формирования особой, отличной от других политики российского центра. Эта проблема стоит перед российским центром по меньшей мере уже два столетия. В предлагаемой диссертации рассмотрена правовая культура адыгов в исторической перспективе, что позволяет показать одну из сторон современного этапа формирования российской политики: изучение возможностей введения правового плюрализма в идеологию и практику на примере адыгского этноса, проживающего в трех северокавказских республиках: Кабардино-Балкарии, Адыгеи и Карачаево-Черкесии. В диссертации анализируется правовая ситуация и механизм ее трансформации в нескольких временных срезах: в годы пореформенной России (1860−1917;е годы), в период советских преобразований (1917;1980;е годы), и наконец, в постсоветское время (1990;е годы).

В исторической перспективе поворотными для взаимоотношений российского центра и народов Северного Кавказа явились 1860-е гг., так как в этот период Россия начала проводить всесторонние реформы как в области экономики, так и в области управления. В ходе судебной реформы на Северном Кавказе исторически сложившийся по-лиюридизм, заключавшийся в двуединстве обычного и религиозного права, модифицировался при русском правлении в форму двуединства государственного и местного адатно — религиозного законодательства. Вплоть до XX в. гражданские и семейно — наследственные иски регулировались по религиозному праву, а уголовные преступления против личности и собственности — по местным адатам. Сосуществование адатно-шариатного судопроизводства и российской (а после 1922 г. -советской) правовой системы сохранялось до 1925 г. Позднее была установлена единая советская правовая система при неофициальном использовании адата и шариата. Такое положение наблюдалось до 1990;х годов, когда появились новые подходы к правовой политике и идеологии на Северном Кавказе, выразившиеся прежде всего в попытке легализации отдельных элементов адатно-шариатного судопроизводства.

Цели и задачи исследования. В диссертации я предполагаю исследовать адат и шариат в рамках складывающегося в разные исторические периоды правового плюрализма в адыгском обществе, а именно: в 1860—1910;е годы, 1917;1925 гг, 1925;1940 гг., 1950;1980;е годы, 1990;е годы.

Цели исследования:

1. Обобщить весь комплекс материалов по правовой культуре адыгов.

2. Рассмотреть основные правовые системы, бытующие в адыгском обществе в исследуемые исторические периоды.

3. Охарактеризовать главные этапы формирования правовой культуры адыгов.

4. Проследить изменения в функционировании адатно — религиозного и российского (советского, постсоветского) судопроизводства в исследуемые исторические периоды.

5. Провести историко-сравнительный анализ правовой культуры народов Северного Кавказа.

6. Рассмотреть особенности взаимодействия адатно — религиозной и российской (советской, постсоветской) правовых систем в исследуемые исторические периоды.

7. Определить исторические, социальные, экономические и этнические факторы, лежащие в основе формирования и развития правовой культуры адыгов.

Для анализа сформулированных выше целей исследования я планирую решить следующие задачи:

— описать обычно-правовые и религиозные нормы,.

— исследовать обычноправовую и религиозную практику,.

— изучить правосознание адыгов,.

— описать обычноправовые и религиозные учреждения,.

— описать правовую политику и идеологию российской, советской и постсоветской администрации на Северо-Западном Кавказе,.

— исследовать место обычного и религиозного права в правовом плюрализме адыгского общества и характер их связи с российской правовой системой.

Новизна работы заключается в том, что впервые правовая культура адыгов является объектом специального исследования. В диссертации я предложила характеристику всех правовых систем, сосуществовавших в адыгской общине в разные исторические периоды, и особенности их взаимодействия в рамках одного правового поля. Я исследовала современную правовую политику по отношению к адату и шариату, описала наиболее важные случаи конфликтов, имевших место в адыгском обществе 1990;х годов, исследовала практику и институты современного адыгского адата и шариата, и наконец, дала характеристику основных направлений эволюции адыгского адата и шариата под воздействием государственных реформ.

Проблемы, связанные с преступностью и их возможным урегулированием с помощью традиционного права в эпоху «расцвета» советского уголовного права, являлись для исследователей в течение несколько десятилетий закрытыми. Отсутствие интереса к адату XIXXX вв. как к современной правовой системе в значительной мере объяснялось распространенным доныне взглядом на кавказское обычное право как на «пережиток» прошлого1. И дореволюционные авторы, и советские ученые отрицали возможность развития обычного права в современном им обществе, рассматривали его как отмирающий обычай, опирающийся на институты и ценности еще доисламского времени.

Предлагаемая работа — первый опыт целостного и обобщающего анализа правовой культуры адыгов, позволяющего выделить основные причины сохранения адыгской обычно — правовой и религиозной практики вплоть до 1990;х годов, выдержав российско-имперские и советские преобразования в области судоустройства и судопроизводства, и какие изменения ее основных элементов имели место за исследуемый период. Обычно-правовые и религиозные институты адыгов рассматриваются мною не как пережиток первобытного общества, а как часть современного плюралистического правового пространства, свойственного всем народам Северного Кавказа.

Теоретическая и практическая з н ачим о с т ь. Теоретическая значимость диссертации определяется созданием комплексного исследования одной из основных областей традиционной культуры адыгов — правовой, которая рассмотрена с помощью синхронно-диахронного анализа: с одной стороны, правовая культура изучена в разные исторические периоды, с 1860-х годов по 1990;е годы, с другой, она описана во взаимосвязи с общественнополитической и социально-экономической ситуацией, складывавшейся в исследуемые временные срезы, а также с помощью историкосравнительного метода, благодаря которому я привлекла богатейший материал по истории адата и шариата в других регионах Северного Кавказа. Выбранный мною подход позволил обобщить весь комплекс собранных материалов по истории адатно-религиозного права адыгов, рассмотреть все правовые системы, сосуществовавшие в этом регионе Северного Кавказа, охарактеризовать главные этапы формирования правовой культуры адыгов, и наконец, проследить изменения в функционировании традиционной и российской правовых систем.

Практическая значимость исследования правовой культуры адыгов в исторической перспективе связана с проведением на Северном Кавказе национальной политики, в основе которой должны быть положены идеи правового плюрализма. Несмотря на высказывания отдельных юристов, которые не поддерживают концепцию правового плюрализма, поскольку она лишает государство монополии на право2, для большинства политологов, юристов и этнологов вопрос о необходимости формирования правового плюрализма на Северном Кавказе уже не является дискуссионным и, в целом, рассматривается как необходимая мера для поддержания стабильности и мира в этом регионе. Однако вопрос о том, как следует достигать этого, по моему мнению, остается спорным прежде всего в силу поверхностного подхода к нему. Для того, чтобы действительно понять механизмы процесса формирования новой правовой идеологии и правового сознания и превращение их в практические действия, следует разобраться в уже сложившейся правовой ситуации, выявить ее исторические и этнические корни. И лишь затем формировать возможные механизмы их трансформации.

Методологическая основа. Поставленные в диссертации проблемы можно решить только при сочетании историко-сравнительного и диахронно-сихронного подхода. Отсутствие данного синтеза в значительной степени до сих пор не позволило многим исследователям проникнуть в сущность проблемы формирования правового плюрализма на Северном Кавказе. В работе я апеллирую к принятому к мировой антропологии понятию правовой плюрализм, которое используется для описания такой правовой ситуации, при которой сосуществуют две или более правовых системы в одном и том же социальном поле3. В основе данного подхода лежит идея не рассматривать разные формы права, сосуществующие в одном обществе, а изучать используемые правовые нормы как единую правовую систему4. В диссертации я применила наиболее плодотворный, с моей точки 3 зрения, и распространенный в мировои антропологии права подход, состоящий в описании правовой практики через изучение наиболее типичных для исследуемого народа конфликтов (LPospisil, L. Nader, K.N. Llewellyn, Kl. Koch, T. Eckhoff?.

Под конфликтами я понимаю серию действий между двумя и более лицами, в которой каждая из сторон предъявляет непосредственно требования другой и, в свою очередь, встречает ее противодействие. Представляется важным ввести понятие исходного конфликта, которое включает в себя лишь первую стадию развития событий. На следующей стадии его участники выбирают один из вариантов своего дальнейшего поведения: либо они продолжают эскалацию конфликта (устанавливают враждебные или кровнические отношения и совершают месть), либо пробуют договориться, прийти к соглашению (примирение — двухстороннее или с участием третьей стороны — медиаторов или государственных судей). В диссертации я вначале рассмотрю исходные конфликты, связанные с нанесением ущерба личности и собственности, которые, согласно советскому (российскому) и современному европейскому западному праву, принято относить к уголовному праву*, затем остановлюсь на формах совершения мести, и наконец, опишу процесс примирения с помощью медиаторов или обращение в официальные судебные органы.

Второе ключевое понятие в исследованиях по антропологии права — обычное право, которое используется наряду с другими, таким как местное право, традиционное (туземное) право, право коренных народов, обычаи, право «адат'3. Исследователи права считают, что существует два варианта, или вернее две стадии традиционного права: права, используемое и соблюдаемое самими местными общинами, и права в колониальный период в интерпретации государственных институтов. Поэтому некоторые ученые придерживаются точки зрения, согласно которой в период введения новой правовой системы старые правовые нормы, входящие в нее в качестве составной части, трансформируются в новое право, в силу чего последнее перестает рассматриваться специалистами как indigenous law, т. е. туземное, традиционное право, а определяется как customary law, т. е. обычное право. Так, С. Мерри подчеркивает, что customary law не может быть проанализировано как туземное, традиционное право, поскольку оно явилось интерпретацией туземного права в европейских категориях права7.

В советской этнографии права применялся иной подход. В его основе лежало рассмотрение адатно-шариатного права, вовлеченного в сеть новой правовой системы, как не изменяющегося. Ученые, начиная с М. М. Ковалевского и кончая современными исследователями обычного права, видели в нем источник по реконструкции общественного строя народов Северного Кавказа с древнейших времен до российского завоевания. Ни в дореволюционных, ни в советских исследованиях не делалось различий между дореформенным и пореформенным обычным правом. В 1990;е годы понятия «правовой плюрализм» и «этноюридический плюрализм» стало применяться и в российских исследованиях правовой ситуации на Кавказе8.

• В данном исследовании обычноправовые и шариатские нормы в области семейно-брачных отношениях рассмотрены частично. 4.

В 1980;1990;е годы появились исследования юристов и этнографов, в которых были поставлены вопросы теории и методологии изучения обычного права как одной из правовых систем. Отметим работы С. С. Алексеева, А. Б. Венгерова, Л. Е. Куббеля, А. И. Першица, Ю. И. Семенова, В. Н. Кудрявцева, Т. В. Кашаниной и др., а также материалы дискуссии по теме «Государство и право на Древнем Востоке», проведенной в 1984 г. на страницах журнала «Народы Азии и Африки» 9. В советской науке под обычным правом понималась совокупность так называемых юридических обычаев, догосударственных норм, которые были санкционированы государством и составили древнейший слой права10. Ю. И. Семенов указывал, что обычное право возникает на стадии раннеперво-бытного общества, регулируя первоначально отношения только между родами и общинами11. На стадии позднепервобытного общества субъектами обычного права становятся и индивиды12. На предклассовой стадии, когда начинает формироваться государственный аппарат и появляются постоянные судебные органы, происходит, как указывал Ю. И. Семенов, дальнейшая эволюция обычного права и начало становления права13. Классовое общество характеризуется формированием права и сужением роли обычного права. Тем не менее не все исследователи разделяли точку зрения ЮИ.Семенова. Так, А. Хайтлиев, исследуя правовую ситуацию у туркмен в XIX в., рассматривал обычное право как атрибут классового общества туркмен14. В современной западной антропологии права не принято делить стадии развития права в связи с уровнем развития общества (Дж.Бебанк)15.

В советской этнографии использовалось и понятие правовой культуры, которое включало в себя пять компонентов: правовые нормыправовое поведение, или правовая практикаправоотношенияправовые учрежденияправосознание. В диссертации я рассмотрю все вышеуказанные компоненты правовой культуры адыгов в их исторической эволюции. Представляется важным учесть принятое в юридической науке разграничение понятий правовая норма и фактическое поведение людей. Правовая норма, по словам В. Н. Кудрявцева, «призвана регламентировать и регулировать поведение людей», а их фактическое поведение — это право в действии17. В последние годы данный подход, а именно исследование нормы и ее нарушения, применяется как в истории, так и в этнографии. В. Х. Кажаров, к примеру, отмечал, что в предыдущие годы адыговеды изучали традиции «вне времени и пространства», и в итоге они описывали нормативные аспекты традиционных общественных институтов, отождествляя создаваемые этнографические модели с самой исторической реальностью функционирования традиций18. Вопрос о соотношении правовой нормы и ее нарушения поставлен и в монографии А. Я. Гуревича «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе». Он указывал, что в примитивном обществе складывалось своеобразное и подчас легко нарушавшееся равновесие между общим, нормативным, обязательным для всех способом поведения и индивидуальным поведением, а также проявлением личной воли, которые характеризовались некоторыми отклонениями от нормы. Первое — норма поведения — имело силу этического императива, второе — поведение индивида — было эмпирической реальностью. В обществе вырабатывался механизм подавления подобных нарушений19.

Источники. В отличие от обычного права других народов, населявших национальные окраины имперской России адаты адыгов долгое время оставались неписаными. Так, уже в XVII в. появились первые записи норм обычного права якутов, бурятов, казахов. Впоследствии такие записи проводились каждые 30−40 лет, в результате чего исследователи обычного права указанных народов располагают богатейшим материалом, относящимся к XVII — XIX вв.20 К сожалению, при изучении адатов адыгов я не имела таких возможностей. Адыгские адаты записывались один раз, в 1840-е годы. Их систематизация была проведена российскими военными на основе проведения опросов респондентов старшего возраста21.

Как подчеркивал В. К. Гарданов, нормы обычного права (адаты) фиксировались лишь в обычаях, передающихся по устной традиции из поколения в поколение22. Источниками адатов становились как санкционированные общиной нормы, ставшие традицией, так и новые нормы, возникавшие в ходе судебной практики, т. е. правовые инновации23. Источниками образования адатов у всех кавказских племен служили главным образом решения третейских судов. Если суд, не находил ответа в существующих адатах, он обращался за заключением к уважаемым стариками. Другим источником адата были постановления сельских сходов.

В.К.Гарданов дает детальное описание опубликованных в 1840 г. адыгских адатов. «Обычное право кабардинцев в первой половине XIX в. — это прежде всего право феодальное, — право, стоявшее на страже интересов кабардинских князей (пши) и дворян (узденей-уорков), под властью которых находилась вся остальная масса угнетенного и закрепощенного кабардинского народа», поэтому «основное содержание обычного права кабардинцев в рассматриваемый период сводится к упорядочению и регламентации феодальных отношений в Кабарде, к закреплению господствующего положения кабардинской феодальной знати. В дошедших до нас записях кабардинских адатов первой половины XIX в. подавляющая часть статей касается взаимоотношений кабардинских феодалов с их крепостными, подробно определяет виды и нормы феодальной эксплуатации крестьян, степень их личной зависимости, а также тщательно перечисляет права и привилегии сюзеренов и обязанности и повинности вассалов, т. е. трактует важнейшие вопросы феодального обычного права» 24.

Во второй половине XIX в. обычное право адыгов вновь становится неписаным. Сословная иерархия, как подчеркивал В.К. Гарда-нов, положенная в основу записанных в первой половине XIX в. адыгских адатов, в связи с ликвидацией зависимых сословий перестала играть доминирующую роль в общине. Во второй половине XIX в. адыгские адаты трансформировались, приобретя во многом демократичный характер. Однако повторные записи обычноправовых норм адыгов не производились. Данное обстоятельство, разумеется, не влияло на их функционирование в адыгском обществе, однако значительно усложнило мою работу по поиску источников. В силу этого описание юридической практики применения адатов в пореформенное время оказалось возможным лишь благодаря тому, что российская администрация ввела контроль за деятельностью обычноправовых и шариатских юридических институтов. Принимаемые адатно-шариатскими судами решения стали записываться и предоставляться в российские судебные органы. Эта практика продолжалась до 1925 г., официального за6 прещения функционирования медиаторских и шариатских судов на территории Кабарды и Адыгеи. В советский годы адыгский адат вновь стал неписаным.

В предлагаемом исследовании использовано несколько групп источников.

Архивные материалы. Как я указывала, адыгские адаты в пореформенное время не были систематизированы и опубликованы. Тем не менее судебная практика медиаторских судов в то время уже являлась писанной, поскольку принимаемые ими решения в письменном виде, как отмечалось выше, предоставлялись в российские судебные органы. В должностные обязанности сельских старшин входила пересылка в горские словесные суды материалов, касающихся адатно-шариатной правовой системы. Эти материалы включали в себя рапорты старшин о происходящих в селении конфликтах, прошения их участников на рассмотрение дела в медиаторском или шариатском суде, решения медиаторских и шариатских судов, дополнительные материалы, характеризующие медиаторское и шариатское судопроизводство (состав суда, взгляд на конфликт его участников и т. д.) и наконец рапорты старшин о ходе выполнения принятых судьями решений.

Архивы Северного Кавказа располагают значительным объемом подобных дел. Исходя из сказанного выше в качестве одного из основных источников в диссертации были использованы материалы архивных фондов Центрального Государственного архива Кабардино-Балкарской Республики (далее — ЦГА КБР), Государственного архива Краснодарского края (далее — ГАКК), Республиканского архива Адыгеи (далее — РАА): Нальчикского горского словесного суда (фонд N 22 ЦГА КБР), Екатеринодарского горского словесного суда (фонд N 660 ГАКК) и Майкопского горского словесного суда (фонд N 454 «Канцелярии Начальника Кубанской области и Наказного Атамана Кубанского казачьего войска» ГАКК). Данные фонды насчитывают по 6−8 тыс. единиц хранения и охватывают период адыгской истории с 1860 по 1919 г. В архивных материалах Нальчикского горского словесного суда содержатся сведения о деятельности медиаторского и шариатского судов кабардинцев, Майкопского и Екатеринодарского горских словесных судов — западных адыгов (шапсугов, абадзехов, натухайцев и других адыгских групп).

Также я использую в диссертации архивные материалы, характеризующие пореформенную политику и идеологию имперской России в области судебных преобразований. Имеются ввиду многочисленные официальные документы, предписания, указы и постановления, хранящиеся в северокавказских архивах и до сих пор не опубликованные. Лишь некоторые документы того времени были изданы, в частности материалы проводимых в начале 1900;х годов под руководством Н. М. Рейнке обследований практики горских словесных судов, а также материалы С. Эсадзе, бывшего сотрудника Управления Нальчикского округа, впоследствии следователя Нальчикского горского словесного суда, и наконец некоторые нормативные акты и указы, например, правила деятельности сельских и горских словесных судов25. Неопубликованные материалы хранятся в следующих фондах ЦГА КБР: N 6 — материалы Управления Нальчикского округа Терской обл. и N 757 — материалы Управления межевой частью Терской обл., а также в указанном выше фонде N 454 ГАКК — материалах Канцелярии Начальника Кубанской обл. и Наказного Атамана Кубанского казачьего войска. 7.

В первые годы советского правления правоведы стали вновь собирать и записывать дошедшие до нашего времени северокавказские адаты. Так, были записаны адаты дагестанских народов26. A.M. Ладыженский начал собирать адыгские адаты, но его записи не сохранились. Я располагаю лишь ссылками на эти материалы, сделанные A.M. Ладыженским в рукописи его докторской диссертации, хранящейся в институте государства и права. Для того чтобы восполнить этот пробел, я вновь обратилась к северокавказским архивам. Основные материалы, характеризующие деятельность медиаторского и шариатского судов и советской правовой политики в 1920;е годы содержатся в ЦГА КБР: фонд N 161 Нальчикского местного народного суда 2-го участка, фонд N 156 Областного суда Кабардино-Балкарской автономной обл., фонд N 160 Народного суда 1-го участка, фонд N 165 Народного суда 6-го участка, а также фонды ряда исполнительных комитетов сельских советов Кабардино-Балкарии (фонды N 65, 71, 92, 104, 105, 110, 125) и Кабардино-Балкарского областного совета рабочих, крестьянских и красногвардейских депутатов (фонд N 2), а также фонд N 159 Шариатского суда Нальчикского округа. Дополнительные материалы по теме монографии были обнаружены в фондах Республиканского архива Адыгеи (далее — РАА): это фонды N 76 Майкопского горского народного суда, N 9 Адыгского областного управления милиции, N 190 Управления милиции Псекупского округа, N 208 Окружного управления милиции, N 954 Народного суда Шовгеновского р-на, N 244 Адыгейского областного суда, N 1 Исполнительного Комитета Адыгейского областного совета депутатов трудящихся.

Впервые в работе, посвященной правовой культуре адыгов, я использовала архивные материалы, хранящиеся в Центре документации новейшей истории Кабардино-Балкарской Республики, бывшем архиве Обкома компартии Кабардино-Балкарии (далее — ЦДНИ КБР). В этом архиве мною обнаружены ценнейшие материалы, описывающие основные этапы формирования правовой политики и идеологии советской судебной машины в одной из республик Северного Кавказа, в Кабардино — Балкарии.

Литературные материалы. В работе мною использованы опубликованные материалы путешественников и исследователей XIX в., в которых содержится информация о различных аспектах правовых преобразований в пореформенной адыгской общине.

Нормативные акты РСФСР. В диссертации я привлекла нормативные акты РСФСР разных лет (Уголовные кодексы РСФСР 1922 г., 1925;1926 г., X гл. (дополнение к Уголовному кодексу, 1928 г.), Уголовный кодекс СССР 1960 г., Уголовный кодекс РФ 1997 г. 2.

Полевые этнографические материалы. Поскольку после 1925 г. записей решений медиаторских и шариатских судов не имелось, то информацию об их работе приходилось собирать в ходе бесед с людьми старшего возраста. В 1993;1999 гг. я провела несколько полевых этнографических сезонов в Кабардино-Балкарии и Адыгее. За этот период мною было опрошено 36 информаторов. Опрос сельских жителей проводился по пяти критериям: этническомуполовозрастномудолжностномуучастия в конфликтахучастия в примирении. Опрос проводился как в кабардинских селениях, так и в селениях западных адыгов, темиргоевцев, абадзехов, бжедугов, бесленеевцев.

Я изучала конкретные конфликтные ситуации в кабардинских и адыгейских селениях и способы их урегулирования, религиозную 8 ситуацию, правовые преставления сельчан: их отношение к традиционным юридическим институтам, основанным на адате и шарите, и советскому (российскому) законодательству, а также изучала основные аспекты мусульманской жизни адыгов. Я проводила опрос сельского населения о роли религиозных норм, моральных и правовых, а также беседы с духовными сельскими и республиканскими лидерами.

В Кабардино-Балкарской Республике мною были обследованы следующие крупные кабардинские селения, располагающиеся в разных районах республики Шжэш, Старый Черек, Зарагиж, Нижний Курку жин, Малка, Исламей, Ъриречное. В Адыгее были обследованы: два темиргоевских селения Шовгеновского р-на — Пшичо и Джеракайдва селения Красногвардейского р-на — бесленеевское селение Уляп и селение со смешанным населением Бжедухабль (в нем проживают шапсуги, кабардинцы, бжедуги, а также курды и греки), одно бжедугское селение в Теучежском р-не — Габукай, одно абадзехское селение в Шов-геновском р-не — Шовгеновский, и наконец, несколько кабардинских селений, расположенных в Кошехабльском р-не Адыгеи — Блепечсин, Кошехабль и Ходзь. Многие адыгские селения располагаются рядом с русскими хуторами. Так, бжедугский аул Габукай находится в окружении трех русских хуторов — Чабанов, Шевченко, Петров. В моих опросах принимали участие главным образом мужчины 40−60 лет. Как представляется, эта группа респондентов хорошо осведомлена о всех конфликтах, происходящих в их селении за последние 20−40 лет. Многие из них сами были участниками конфликтов. Я проводила опрос сельских жителей, участвовавших в медиаторских процессах, судей и заседателей, принимавших участие в работе советских и российских народных судов, а также представителей местной администрации, сельских учителей, религиозных деятелей. Наряду с этим я проводила опросы представителей властных структур КБР, правоохранительных и судебных органов КБР, Парламента КБР, а также ряда Комиссий и комитетов при Президенте КБР и Кабинете министров КБР.

Судебные материалы. В диссертации я привлекла материалы уголовных дел по убийствам и изнасилованиям (106 дел), рассмотренные Верховным судом КБР в 1950;1990;е годы (далее — ВС КБР). Эти дела хранятся в архиве суда и впервые стали доступны для исследования этнографа. Использование судебных материалов позволило мне сопоставить данные полевой этнографической работы и судебные материалы, в которых содержатся уникальные сведения о местном праве и его приспособлении к советскому (российскому) законодательству.

Газетные материалы. В процессе работы над диссертацией мною была использована информация, извлеченная из газет, издаваемых в 1920;е годы28 и 1990;е годы20.

Историографический обзор. При обращении к эт-ноправовой тематике ключевым понятием является правовой плюрализм. В мировой антропологии права начала XX в. оно применялось исключительно при рассмотрении правовой ситуации, складывавшейся в бывших колониальных странах. Антропологи права выявили в изучаемых обществах своеобразное сочетание туземного (indigenous law) и насаждаемого колониальными властями европейского права. Позже в мировой антропологии права понятие «правовой плюрализм» стало широко использоваться как для описания правовой ситуации, например, в отдельной африканской деревне или на Новой Гвинее, 9 так и для описания правовой культуры обществ развитого капитализма, главным образом для изучения социальных и правовых порядков в индустриальных обществах США, Британии и Франции32.

Мировая антропология права, как указывалось выше, — широко распространенная область науки. Ее истоки связаны с необходимостью внедрения колониальных режимов в ряде регионов Азии, Африки и Австралии. Со временем в область антропологии права были включены и современные индустриальные общества. Между тем, как отмечал Н. Рулан, юридическая антропология развивалась прежде всего в рамках социальной и культурной антропологии. По мнению исследователя, «юридическая антропология не вызвала до сих пор подобающего интереса крупных авторов из области классических юридических дисциплин. С другой стороны, Ж. Карбонье относил юридическую этнологию и юридическую антропологию к ответвлениям юридической социологии34. Не претендуя на всестороннее обозрение зарубежных исследований, отсылая читателей к серьезным библиографическим работам по антропологии права и войны35, намечу основные направления в этой области науки. В 1960;е годы в Беркли (США) Лаура Нейдер начала издавать сборники статей по антропологии права, в которых участвовали исследователи, ставшие позже известными учеными в этой области (М.Глюкман, Л. Поспишил, X обе ль, Боганнан, Мур)36.

Много работ было посвящено изучению обычного права (customary law) на африканском материале (М.Глюкман, МЛанок)37, на Новой Гвинее (Л.Поспишил, Р. Гордон, М. Мегтит), в Мексике (Л.Нейдер), в Австралии, Новой Зеландии (Т.Эган)38. Другие, опираясь на австралийские и африканские материалы, описывали формы взаимодействия традиционных правовых систем и колониального права и особенности формирования государственной правовой политики, в том числе и основанной на идее правового плюрализма (М.Хукер, А. Касл, Дж. Андерсон, М. Глюкман, Р. Сатнер)39. Есть работы и по частным вопросам, например, по выплату композиции (Дж.Тромпф, М. Финен40).

В большинстве отмеченных выше исследованиях, за исключением работ Макса Глюкмана41, применен наиболее плодотворный, с моей точки зрения, и распространенный в мировой антропологии права подход, состоящий в описании правовой практики через изучение наиболее типичных для исследуемого народа конфликтов (Л. Поспишил, Л. Нейдер, К. Левеллин, Л. Кох, Т. Экгофф). Тем не менее в указанных выше работах, как правило, институт мести не рассматривался. Можно отметить лишь работу М. Хэслюка, в которой автор на примере албанского общины показал функционирование обычного права не только через описание исходных конфликтов, но и через описание института мести как ответа на исходный конфликт43. Чаще всего институт мести — объект отдельных исследований (Д.Блэк, М. Харди — в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, Дж. Гинат, Г. Крессел — у бедуинов в Израиле, Хр. Боем — у монтенегро в Югославии, Е. Колсон — у народов Африки, Гр. Халпайк — у папуасов, Р. Карстен — у джибаро Эквадора). В 1999 г. Ассоциацией по истории преступлений и уголовной юстиции был проведен международный семинар по истории мести, куда были приглашены все ведущие специалисты в этой области45.

В мире существуют несколько крупных сообществ, объединяющих исследователей в этой области, например, международная ассоциация «Право и общество» (президент — Кэрол Гринхауз), американская комиссия «Folk Law and Legal Pluralism», международный Коми.

10 тет по Социологии права и т. д. Представляют интерес материалы созданной в 1970;е годы в Австралии Комиссии по правовому реформированию46. С 1981 г. Джон Гриффите издает в США журнал по правовому плюрализму.

Область юридической этнологии или этнографии47 — не нова и для современной российской науки. Первые исследования начались еще в начале XIX в., когда институты обычного права рассматривались правоведами в связи с формированием российского законодательства48. Во второй половине XIX в. исследования обычного права активизировались: этнографы занялись сбором документов, в результате чего появились исследования Б.Вс.Миллера, В. Тесленко, А. Хаханова49, а правоведы устраивали дискуссии по ключевым вопросам соотношения формирующего российского законодательства и обычного права, характерного как для русских общин, так и для общин народов Сибири и Кавказа, а также способах кодификации и систематизации обычно-правовых норм50. В этот период появились и теоретические работы по обычному праву народов Северного Кавказа, в том числе и по институту кровной мести .

Известным социологом и юристом М. М. Ковалевским, проводившим сравнительное изучение правовых систем народов Кавказа, Западной Европы и России, было создано новое для российской науки XIX в. научное направление — сравнительное правоведение52. Истори-ко-сравнительный метод, которым пользовался М. М. Ковалевский при изучении памятников законодательства и материалов юридической практики, позволил ему выявить черты сходства и различия правовых систем ряда народов мира с учетом тех явлений, на основе которых развивалось конкретное законодательство53. По материалам обычно-правовых норм русского народа проанализировал эволюцию института кровной мести С.Д.Гальперин54. В 1920;е годы М. О. Косвен продолжил изучение института кровной мести. Он утверждал, что в основе ее эволюции лежало превращение мести как обязанности перед общиной в право отдельного индивида55. Для доклассового общества характерно специфическое правосознание, при котором, во-первых, не было развито понятие преступления (любое, с точки зрения европейского права, преступление рассматривалось общиной как нанесение ущерба) и, во-вторых, при нанесении ответного удара соблюдался принцип талиона, т. е. принцип причинения равного ущерба56. М. О. Косвен исследовал развитие системы композиции, вергельда (wer — человек, geldплата) как определенного порядка денежного возмещения за причиненный ущерб, возникшего намного позже института кровной мести. Ученый определил дифференцированную шкалу композиций, а также проанализировал факторы, оказывающие влияние на ее формирование57.

Исследования по кавказскому адату продолжил A.M. Ладыженский. На основе данных из архива Г. Шервашидзе, находящемся в Северо-кавказском горском научно — исследовательском институте (Ростов на Дону) и материалов собранных автором во время полевых исследований в Осетии, Кабарде, Адыгее, Аджарии и Абхазии A.M. Ладыженский попытался проследить зарождение и формирование обычного права на Кавказе. В процессе работы он выдвинул гипотезу, что в период родового строя и его разложения у северокавказских народов существовал неправовой обычай. Обычное право и соответственно обычноправовые нормы формируются в период становления государственной власти. Считая, что к моменту завоевания Северного Кавказа Российской империей, у народов, населявших этот регион, первобытнообщинный строй уже перерос в классовое общество, A.M. Ладыженский утверждал, что адаты из неправовых норм трансформировались в обычное право. Под обычным правом автор понимал «определенную совокупность правил внешнего поведения», опиравшуюся на три ключевых принципа. Во-первых, эти правила должны были рассматриваться членами социального объединения как обязательные. Их обязательность связывалась либо с влиянием условий общественной жизни, либо с наличием какого-либо значительного общественного авторитета. Во-вторых, эти нормы должны были исполняться всеми членами данного общества. При их нарушении одним из членов коллектив принимал репрессивные меры. И наконец, в-третьих, эти нормы должны были защищать интересы определенной общественной группы, являвшейся или зачатком класса, или уже вполне сложившимся классом.

А.М.Ладыженский рассмотрел причины, лежащие в основе возникновения ответных действий на исходный конфликт, заостряя свое внимание на чрезвычайно распространенной как в XIX в., так в XX в. теории эквивалента (Е.Б.Пашуканис, А. Ф. Гюнтер, М.О.Косвен). В современной российской науке эта теория разрабатывается Ю. И. Семеновым, который указывает, что вначале в основе кровной мести лежало стремление родов к сохранению баланса, затем — принцип талиона (т.е. возмездие) — нанесения эквивалентного ущерба виновной стороне58. А. М. Ладыженский на примере северокавказского адата попытался показать, что эта теория не находит подтверждения в правовой практике. Он писал, что «изучение адатов кавказских горцев отнюдь не дает основания утверждать, будто все уголовные нормы возникли из идеи „око за око“, „зуб за зуб“, которая появилась, как и все правовые понятия, в эпоху менового оборота, и, как всякое право, основана на идее эквивалентного обмена. Первоначально у горцев Северного Кавказа убийство отнюдь не ограничивалось повторным убийством, а продолжалось из поколения в поколение, пока не заключался мир между враждующими родами. Позже под влиянием шариата и российской судебной системы кровная месть ограничилась новым принципом „кровь кровью не моют“, т. е. за убийство, совершенное из мести, месть не полагалась, поскольку это убийство перестало являться обидой, а стало уничтожением (омыванием кровью) обиды» 59.

По мнению А. М. Ладыженского, появление системы композиций соответствовало переходу от господства союзов мира к государственности. Всякое преступление могло быть выкуплено уплатой определенной пени. Первоначально выкуп, подчеркивал он, возник не из идеи получения эквивалента за причиненное зло, не из мысли о возмещении убытков, а из желания мстить. Не имея возможности направить свою месть против личности преступника, мститель захватывал его имущество. Сперва композиции выплачивались всем родом сообща в полной мере. Позже начали перекладываться на семью виновного, тогда как остальные сородичи вносили только известные доли: чем более дальнее родство, тем доли композиции меньше.

А.М.Ладыженский справедливо указывал, что в позднепервобыт-ной общине, характерной для народов Северного Кавказа, гражданское право сливалось с уголовным, причем уголовные преступления часто влекли за собой чисто имущественную ответственность, а гражданские правонарушения — уголовно-правовую санкцию. Эту точку зрения в современной российской науке поддерживает Ю. И. Семенов, который отмечает, что разделение права на уголовное и гражданское характерно собственно для права классового общества60. Ю. И. Семенов подчеркивает, что для позднепервобытной общины характерно «понятие ущерба, который члены одной человеческой группы причиняют членам другой группы». Это понятие тесно переплетается, хотя полностью и не совпадает, с понятием обиды. «Причинение имущественного ущерба равно как и физического ущерба имело одинаковый смыслнанесение ущерба личности и разрешались одними и теми же способами» 61.

По мнению А. М. Ладыженского, первоначально понятие вины у горцев Северного Кавказа заменялось понятием объективной ответственности за преступление. Отвечали члены рода убийцы, хотя бы они не были повинны. Как показывал тот же исследователь, в северокавказском правосознании идея вины в течение длительного периода заменялась идеей причинения вреда без вины и даже идеей формально установленной ответственности, причем последнюю нес не только виновник, но и его родичи.

Особого рассмотрения, по мнению А. М. Ладыженского, заслуживает институт кровной мести. В процессе превращения кровной мести в право обвинителя перед судом как органом государственной власти А. М. Ладыженский выделял четыре ступени: 1) кровная месть всех членов рода убитого направлена против всех сородичей убийцы, 2) кровная месть ограничивается ближайшими родственниками убитого и его ближайших родственников, 3) кровная месть заменяется выкупом и символическим мщением (приставлением меча к груди убийцы), 4) трансформация кровной мести в обязанность быть обвинителем в суде. Первая стадия была характерна для эпохи матриархата и патриархального родового строя, вторая — в период распада родов на задруги, третья — в период разложения первобытнообщинного строя и четвертая — в период становления уже сформировавшегося государства, в котором были сильны пережитки родового быта.

Немаловажен вопрос становления системы судопроизводства и судоустройства в обычном праве. А. М. Ладыженский различал адатские и третейские суды, считая их различными стадиями становления системы судопроизводства и судоустройства: до появления русских на Северном Кавказе у горцев имелись третейские суды (посреднические, медиаторские), в процессе судебной реформы, проводимой российской администрацией на Северном Кавказе, были созданы постоянные адатские суды.

Хотелось бы особо подчеркнуть, что в своих работах A.M. Ладыженский заметное место отводил сравнительным параллелям между адатом прошлых веков и состоянием традиционных юридических норм поведения, бытовавших в 1920;1940;е годы. Автор имел возможность изучать те нормы обычного права северокавказских народов, которые сохранились в 1920;1930;е годы преимущественно в полуофициальной форме. Он указывал, что собственно адатские суды были отменены еще в 1920;е годы. Тем не менее процессуальные нормы традиционного судопроизводства продолжали играть существенную роль и в 1940;е годы, оказывая влияние на рассмотрение дела в советских народных судах. В связи с этим А. М. Ладыженский изложил свое понимание формы и степени сохранения некоторых норм обычного права горцев Северного Кавказа. Для нынешних исследователей традиционного права.

13 народов Северного Кавказа эта часть исследования A.M. Ладыженского представляет особый интерес, поскольку им приходится иметь дело с народами, во многом утратившими традиционный образ жизни: то, что еще сохранялось на Северном Кавказе в 1940;е годы, в 1990;е годы с трудом можно обнаружить лишь в рассказах горцев старшего поколения.

В первое десятилетие после установления советской власти несмотря на стремление правящих кругов и идеологического руководства превратить историческую науку в инструмент идеологического воздействия, наука в этих условиях, хотя и в более стесненых условиях, продолжала развиваться. Во второй половине 1920;х годов на национальных окраинах СССР началась кампания по борьбе с преступлениями, представлявшими собой пережитки родового быта — так называемыми бытовыми преступлениями. Под ними подразумевались наряду с традициями выплаты калыма и похищения девушек институт кровной мести и выплата композиции. Советские правоведы и юристы-практики (краевые, областные прокуроры, председатели и члены народных судов) начали изучать и описывать указанные выше бытовые преступления. Их исследования публиковались на страницах советских журналов «Еженедельник советской юстиции», «Революция и горец», «Социалистическая законность», «Советская юстиция» 62. С одной стороны, изданные в этих журналах статьи вряд могут рассматриваться как строго научные исследования, поскольку именно в эти годы началась подтасовка научных фактов с целью создания историческо-правового фундамента для проведения советской правовой политики, а с другой, их можно изучать как своеобразный источник для описания методов формирования советской правовой идеологии.

В 1940;1960;е годы бытовые преступления продолжали оставаться в центре внимания правоведов и юристов-практиков68. Однако если в работах 1920;1930;х годов частично содержались данные о реальной правовой ситуации в ряде советских регионов, то в исследованиях 1940;1960;х годов подобная информация полностью отсутствует. Так, М. А. Абазатов писал, что в Чечено-Ингушетии в 1960;е годы кровная месть стала редким явлением: «Для советской молодежи чужд дикий обычай кровной мести, она не нуждается в нем и в большинстве своем уже не придерживается его» 64. А. М. Мамутов указывал, что в Казахстане «убийства, совершенные на почве кровной мести, давно не встречаются на практике» 65. Совершенно изжил себя институт кровной мести и в Узбекистане66. В эти годы подтасовка научных фактов, касающихся не только современности, но и прошлого, продолжилась. Так, Х.С. Сулей-манова писала, что еще до революции традиционные суды не пользовались в узбекском обществе доверием народа67.

В то же время юристами проводились закрытые исследования об уголовной ситуации в ряде республик Северного Кавказа. В 1960;е годы появились работы, в которых разбирались преступления, связанные с пережитками местных обычаев: двоеженство, выплата калыма, похищение и т. д. Они имели место в большинстве республик СССР68.

Наряду с этим появились работы по преступлениям, совершенным на почве кровной мести. Во многом проведение исследований подобного рода было связано с принятием в 1960 г. нового Уголовного кодекса РСФСР, в котором институт мести получил иную трактовку. Если в УК РСФСР 1935 г. кровная месть рассматривалась как «престу.

14 пление, составлявшее пережиток родового быта", то в УК РСФСР 1960 г. она была выведена из главы «Преступления, совершенные на почве пережитков местных обычаев» и включена в раздел «умышленные убийства с отягчающими обстоятельствами» с формулировкой «убийство, совершенное на почве кровной мести», к которому применялись более жесткие меры. Новая трактовка кровной мести как уголовного преступления была введена в кодексы только четырех союзных республиках СССР: РСФСР, Грузинской, Туркменской и Казахской*.

В 1960;е годы юристами и этнографами были проведены исследования по бытованию кровной мести и применении вышеуказанной статьи нового УК именно в этих республиках: в РСФСР (Чечня, Ингушетия — A.A. Плиев69), Грузинской ССР (Абхазия — А. А. Барамия, АджарияГ.И.Диасамидзе70), Казахской ССР (С.Х.Жадбаев71), Туркменской ССР (Б. Сарыев)72. Можно отметить работу следователей М. С. Брайнина и E.H. Смирнова о практике расследования преступлений, связанных с пережитками местных обычаев, на Кавказе и в Средней Азии73. Многие из этих работ с грифом «для служебного пользования» выполнены во Всесоюзном институте по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности*. В рамках этого института проводились конференции по вопросам предупреждения преступности, на которых прокурорскими работниками Кавказа рассматривались случаи совершения кровной мести74.

Указанные выше исследования осуществлялись юристами на основе материалов судебных расследований и заседаний, хранящихся в архивах республиканских Верховных судов (А.И.Барамия, Г. А. Диа-самидзе). Авторы детально рассматривают бытовавшие в 1960;е годы формы кровной мести, причины ее совершения и т. д. Будучи чрезвычайно ценными для моего исследования, эти работы имеют существенный недостаток: они разбирают только те случаи, которые связаны с совершением кровной мести, не углубляясь в анализ института мести как явления, включавшего в себя и другие «бескровные» формы мести. Так, А. И. Барамия не различает отношения кровников и враждебные отношения75, которые, с моей точки зрения, являются разными формами взаимоотношений, складывавшимися между участниками исходных конфликтов и их родственников.

Помимо собственно практических исследований юристов правоведы как до, так и после принятия нового УК РСФСР 1960 г., проводили активные дискуссии о целесообразности главы, посвященной бытовым преступлениям. Материалы этих дискуссий публиковались на страницах журнала «Советское государство и право .

В конце 1960;х — начале 1970;х годов в советской исторической науке возник интерес к правовой истории. Используя архивные материалы, ученые начали активно разрабатывать темы, связанные с историческими аспектами обычноправовых и религиозных норм ряда народов СССР, в том числе и народов Северного Кавказа. Можно отметить работы Х. Д. Гаглоева, Ф. АТантемировой, А. И. Мусукаева, К. А. Кокурхаева, К. Г. Азаматова, Ф. Д. Эдиевой и др.77.

В УК РСФСР п." к" ст. 102, в УК ГрузинССР п. 8 ст.104, Туркм. ССР п.Ю ст. 106, КазахССР п. «к» ч.1 ст. 88.

Ныне Научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной Прокуратуре РФ.

При обращении же историков к современному состоянию традиционных правовых институтов продолжали появляться неверные высказывания. В этот период широко развернулась борьба за «формирование нового человека и советского правосознания» 70. Ученые настаивали на том, что к 1930;м годам на Северном Кавказе было полностью покончено как с кровной местью, так и с традиционными форма.

70 ми ее урегулирования, т. е. медиаторством .

Тем не менее именно в эти годы появилось интересное исследование по истории ликвидации шариатского судопроизводства на советском Северном Кавказе З.Х.Мисрокова80 Автор, используя богатейшие архивные данные, собранные им в архивах гг. Нальчика, Махачкалы и Грозного, описал как общие тенденции, характерные для судеб шариата в разных республиках северокавказского региона, так и имевшие место различия, касающиеся преимущественно применения шариатскими судами уголовных норм. Истории советских шариатских судов в Средней Азии посвящено исследование Н.И.Абидовой81. Она, как и З. Х. Мисроков, акцентировала внимание на вопросе применения шариатскими судами шариатских уголовных норм82. С одной стороны, исследования З. Х. Мисрокова и Н. И. Абидовой по истории советских шариатских судов представляют для моего исследования большое значение, а с другой, их авторам, к сожалению, не удалось избежать идеологического давления, оказываемого на ученых в это время. Поэтому вряд ли стоит обсуждать вывод З. Х. Мисрокова о том, что «упразднение адатских и мусульманских органов стало возможным не в результате административных мер, а благодаря продуманной реализации мероприятий по воспитанию масс, постепенному введению в их жизнь принципов социалистического права» 83. В 1970;е годы описание историками и этнографами функционирования традиционных правовых институтов, сохранявшихся в ряде регионов Северного Кавказа, было невозможно. Ученые предпочитали просто не затрагивать такие вопросы. Так, Б. Х. Бгажноков, рассматривая различные типы избегания, бытовавшие в 1970;е годы и бытующие в адыгском обществе до сих пор, не упомянул о существовании традиции избегания кровников.

Наиболее плодотворными советскими исследованиями по обычному праву стали в те годы работы, посвященные изучению правовых систем ряда африканских стран, в которых шел процесс формирования национального правового законодательства, вобравшего в себя нормы обычного права и нормы шариата .

В 1980;1990;е годы интерес ученых к правовой истории Российской империи значительно возрос. Проводятся конференции, семинары и круглые столы по проблемам обычного и мусульманского права и концепции правового плюрализма86. В институте государства и права РАН, институте этнологии и антропологии РАН, Московском юридическом институте защищен ряд диссертаций. В Грузии появилась лаборатория по изучению грузинского обычного права при Научно-коорцинационном центре «Социально-культурные традиции» АН Грузии. Появились переводы ряда теоретических работ, например, Ж. Карбонье и Н. Рулана88. Стали печататься глубокие исследования, в которых, на основе архивных данных рассматривалась трансформация обычноправовых и религиозных норм не только в ХУП-Х1Х вв., но и в советские годы. Отмечу работы А. Хайтлиева по обычному праву туркмен, С. Л. Фукса — по обычному праву казахов, М. А. Агларова, В.О. Бобров-никова, С. А. Лугуева, Д. Макарова — по обычному праву народов Дагестана, В. А. Александрова — по обычному праву русской крестьянской общины, Э. Д. Мужухоева и З. М. Блиевой — по правовым преобразованиям в Терской обл., З. В. Кануковой — по обычному праву осетин. Чаще всего исследователи обращались к обычному праву как к источнику, используя его для рассмотрения общественно — политического строя и социально — экономических вопросов изучаемых ими народов. Так, при изучении традиционных форм хозяйствования народов России ученые обращались к тем нормам обычного права, которые отражали экономические отношения внутри общины01.

Наряду с этим было много работ, посвященных изучению истории семьи, авторы которых рассматривали нормы обычного права в семейно-брачных и наследственных отношениях. Отмечу монографию Я.С.Смирновой92, в которой по полевым этнографическим материалам рассматривается эволюция норм адата и шариата в области наследования и раздела имущества после развод супругов на протяжении более 100 лет на Северном Кавказе. Автор указывала, что в 1980;е годы «в некоторых республиках и областях (относительно чаще в Чечено-Ингушетии) отмечены случаи наследования по адатам. С этими и им подобными остатками порядков ведется настойчивая борьба» 93. К сожалению, давление советской идеологии не позволило Я. С. Смирновой детально исследовать применение норм местного права в области се-мейно-брачных отношений. Во многих исследованиях ставился вопрос о соотношении обычной, мусульманской и российской правовых систем в ряде регионов позднеимперского периода. В некоторых работах, с одной стороны, доказывалась прогрессивная роль российского права в государственном развитии ряда народов России, а с другой, проводимая российской администрацией на окраинах России судебная реформа рассматривалась как инструмент «карательной царской политики», направленной на «подавление коренного трудового населения» 94. Исследователи М. Н. Игнатьева, Б. О. Цибиков, В. А. Зибарев отмечали, что именно Россия способствовала сохранению и консервации обычного права народов Сибири и Севера в XVIII — XIX вв.95 В западной литературе, где описан процесс внедрения во второй половине XIX в. волостных судов, применявших русские обычноправовые нормы, принята точка зрения о позитивности этого шага на пути включения российских крестьян в правовое государство96. Волостные суды, в которых была установлена единая правовая система, как считает Дж. Бебанк, явились началом включения крестьянских общин в общегосударственное право97.

В 1980;е годы продолжали проводиться исследования, объектом которых были преступления, совершенные на почве пережитков местных обычаев. Однако юристы, как правило, ограничивались описанием только традиций, связанных с положением женщин, т. е. двоеженства, выплаты калыма, похищения и т. д.98 Работ по бытованию кровной мести и применению УК РСФСР 1960 г. в 1980;е годы не стало. В 1990;е годы юристы вновь обратились к «преступлениям, составляющим пережитки местных обычаев», к которым, как и ранее относили институт кровной мести. Для таких преступлений характерно, что «сознание лиц, их совершающих сковано (ограничено) представлениями, вытекающими из местных обычаев, велениями норм обычного права» 99.

За последние годы среди кавказоведов значительно возрос интерес к исследованию особенностей северокавказского варианта на.

17 циональной политики позднеимперской России. В целом взгляды нынешних исследователей можно разделить на три группы.

К первой довольно многочисленной группе относятся те кавказоведы, которые поддерживают идею колонизаторского характера российской политики на Северном Кавказе. К ним можно отнести Р. З. Куадже, Ж. А. Калмыкова, С. Х. Мафедзева, Й. Я. Куценко, В. Х. Кажарова и др.. По мнению В. Х. Кажарова, «столетняя война, массовый геноцид, аннексия территорий, изгнание большей части народов в пределы Османской империи, военно-оккупационный режим в зонах, отведенных для проживания его остатков, — все это поставило адыгов на грань полной деэтнизации» 101. Согласно данной точке зрения, речь может.

1П? идти только к геноциде адыгов, их насильственной ассимиляции. Близка этой позиции и точка зрения исследователей Б. М. Джимова, Х. М. Думанова, Х. С. Кушхова, Т. Х. Кумыкова, А. В. Фадеева, которые считают, что главной целью российской политики на Северном Кавказе было расширение сферы влияния российской экономики, т. е. расширение рынков сбыта, освоение источников сырья, территориальные захваты при этом судьбы северокавказских народов Россию не интересовали .

Есть и противоположная точка зрения на характер национальной политики позднеимперской России на Северном Кавказе. Ее высказывают исследователи В. А. Матвеев, В. Н. Мальцев, A.M. Авраменко, О. В. Матвеев, П. П. Матющенко, В. Н. Ратушняк, В. С. Гальцев, Ф.П. Тройно104. В основу российской политики на Северном Кавказе, как указывает В. А. Матвеев, была положена идея гражданского приобщения северокавказских народов к России, т. е. их включение в российскую империю как граждан. Главным результатом этого процесса должно было стать формирование у народов Северного Кавказа нового общероссийского самосознания". По мнению В. Н. Мальцева, данный процесс включал в себя постепенное вовлечение Северного Кавказа в сферу российского государственного, административного, правового устройства, а также в сферу социальной политики и экономики106. В связи с этим некоторые исследователи отмечают положительную роль России в развитии экономического и культурного развития северокавказских народов.

Третья точка зрения представлена Т. Х. Кумыковым. Он отмечал, что особенностью правовой политики позднеимперской России на Северном Кавказе являлось стремление к консервации этнической самобытности всей жизни народов, в том числе и их правовых институтов. Этот автор писал, что «царизм умышленно задерживал введение в национальных окраинах русских судебных органов, несмотря на то, что судебная система, действовавшая в Кабарде и Балкарии, уже не соответствовала новым социально-экономическим условиям конца XIX — начала XX в.» 107.

В адыговедении много исследований, в которых анализировалась правовая ситуация, характерная для адыгской общины конца XVIII — начала XIX в. Отмечу работы В. К. Гарданова, Т. ХЛумыкова, В. Х. Кажарова, И.Х.Тхамоковой108. Обычное право адыгов рассматривалось как атрибут феодального общества. В. К. Гарданов указывал, что существование у адыгов системы композиции, т. е. выплаты «цены крови» за причиненный ущерб — безусловное доказательство наличия у них феодального строя. Адыгская система композиции представляла собой «строго регламентированную шкалу возмещения за причиненный ущерб имуществу или личности в зависимости от сословной принадлежности потерпевшего» 109.

Сама по себе правовая культура в пореформенной адыгской общины конца XIX — начала XX в. еще не исследовалась. Ни историки, ни этнографы, ни юристы в полной мере не использовали материалы делопроизводства и постановлений адатных судов. К настоящему времени изданы лишь единичные памятники дореформенного обычного права. На основе этих источников советские историки и юристы рассмотрели некоторые элементы дореформенного обычного права, такие как система композиций, представлявшая основной вид наказаний по адату. Развитие в XIX — XX вв. денежных композиций, высылка кровника из общества, прямые иски и иски по подозрению, очистительная присяга и другие важнейшие черты местного адата еще никем серьезно не изучались.

Наиболее значительные работы, в которых рассматривалась правовая ситуация в адыгской общине пореформенного времени, — исследования Ж. А. Калмыкова и Х. М. Думанова. Ж. А. Калмыков, используя архивные материалы, описал историю создания горского словесного суда в Нальчикском округе Терской обл. Автор акцентировал внимание на проблеме соотношения обычного, мусульманского и российского права в пореформенной адыгской общине. В результате анализа архивных источников он пришел к выводу, что в исследуемый период можно говорить о кризисе традиционной правовой адатно-шариатной системы110. Общая характеристика сельской судебной организации пореформенной Кабарды дана в статье Х. М. Думанова и Х.С. Кушхова111.

Применение норм адата для урегулирования конфликтов, связанных с причинением имущественного ущерба, в пореформенной кабардинской общине детально и аргументировано рассмотрено в работах Х.М.Думанова112. Проведя историко-сравнительное исследование обычноправовых норм в первой и во второй половине XIX в., автор пришел к выводу, что по нормам адата регулировались не только земельно-правовые, но и семейные отношения, например, дела о наследстве. Ранее было принято считать, что дела о наследстве рассматривались в кабардинской общине исключительно по нормам шариата .

Правовые преобразования в Кабарде и Адыгее, имевшие место в годы советской власти, практически не были предметом специального исследования. В целом в процессе трансформации правовой системы адыгов и создании советского судопроизводства можно выделить четыре этапа: I — с 1919 по 1925 г.- II — с 1925 по 1940 г.- III — с 1950 по 1980;е годыIV этап — 1990;е годы. Я могу назвать лишь упоминавшиеся выше работы: статью Х. М. Думанова и Х. С. Кушхова и монографию З. Х. Мисрокова, в которых частично затрагивалась история советских шариатских судов в Кабарде и Адыгее.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1 КосвенМ.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С. 236.

2 Туманов В. А. Предисловие к кн. Карбонье S. Юридическая социология. М., 1986. С. 14.

3 Moore S. F. Social Facts and Fabrications: Customary Law on Kilimanjaro, 1880−1980. Cambridge, 1986; Pospisil L. The Anthropology of Law: A Comparative Theory of Law. N.Y., 1976; Карбонье Ж. Юридическая. С. 180−210.

4 Griffiths J. Introducton. People’s Law and State Law: The Bellago Papers. Dordecht, 1985. P.17−18.

5 Pospisil L. Kapauku Papuans and their Law. New Haven, 1958; Llewellyn K.N., Adamson Hoebel E The Cheyenne Way. Conflict and Case Law in Primitive Jurisprudence. Norman, 1970; Nader L. The anthropological Study of Law // American Anthropologist. Menasha, 1965; Koch Kl.-Fr. War and Peace in Jaremo: the management of conflict in Highland New Guinea. Cambridge- 1974, Eckhoff T. The Mediator, the judge and the Administrator of Conflict resolution // Acta Sociologica. 1966. Vol.10. N1−2.

6 К. фон Венда-Бекманн. Правовой плюрализм // Человек и право. Отв.ред. Н. И. Новикова, В. А. Тишков. М., 1999, С. 10, Рулан Н. Юридическая антропология. М., 1999. С.209−210.

7 Merry S. Е. Op.cit. Р.875−876.

8 Першиц А. И., Смирнова Я. С. Юридический плюрализм народов Северного Кавказа // Общественные науки и современность. 1998. N 1- Тишков В. А. Вперед, назад или в никуда? Северный Кавказ: проблемы и политика // Независимая газета. 22.01.1998.

9 Алексеев С. С. Общая теория права. М.(1981; Венгеров А. Б. Теория государства и права. М., 1998; Каманина Т. В. Просихождение государства и права. М., 1999; Материалы круглого стола // Народы Азии и Африки. 1984. N 2−3.

10 Першиц А. И. Проблемы нормативной этнографии // Исследования по общей этнографии. М., 1979. С. 22.

Семенов Ю. И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // Этнограф, обозрение С далее — ЭО). 1997. N 4. С.11−12.

12 Там же. С. 17.

13 Там же. С.18−22.

14 Хайтлиев А. Уголовное обычное право туркмен. Ашхабад, 1986. С. 47.

15 Burbank J. Legal Culture, Citizenship, and Peasant Jurisprudence: Perspectives from the early twentieth century // Reforming Justice in Russia, 1864−1996. Power, Culture and the Limits of Legal Order. N.Y., 1997. P.83−89.

16 Венгеров А. Б., Куббель Л. Е., Перщиц A.M. Этнография и науки о государстве и праве // Вест. АН СССР. 1984. N 10. С. 95.

17 Кудрявцев В. Н. Юридические нормы и фактическое поведение // Сов. государство и право. 1980. N 2. С.12- ero se. Социология, право и криминология// Сов. государство и право. 1969, N 2. С. 68.

18 Катаров В. Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и балкарцев. Нальчик, 1994. С.317−318.

19 Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970. С.116−117.

20 Игнатьева М. Н. Обычное право якутов (XVII — XIX в.) М., 1989; Цибиков Б. О. Обычное право селенгинских бурят. Улан-Удэ, 1970. Материалы по казахскому обычному праву. Алма-Ата, 1948.

Адаты черкес бывшей Черноморской линии// Адаты Кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа Сост. Леонтович Ф. И Вып.1. Одесса, 1882.

22 Гарданов Б. А.

Введение

// Материалы по обычному праву кабардинцев. Нальчик, 1956. С. 4.

23 Першиц А. И. Круглый стол «Государство и право на Древнем Востоке» // Народы Азии и Африки. 1984. N 3. С. 79.

24 Гарданов Б. А.

Введение

С.7−8.

25 Положение о сельских (аульных) обществах и их общественном управлении и о их повинностях государственных и общественных в горском населении Терской области (30.12.1869). Составитель Кануков А. А. 4.1, Владикавказ, 1908; О сельском суде. 4.2.

Владикавказ, 1911; Законодательные акты, касающиеся Северного Кавказа и в частности Терской обл. Сб. указов Правительствующего Сената, положений Комитета Министров, правительственных распоряжений, разъяснений Государственного Совета и Правительствующего Сената. Составитель Канунов А. А. Вып.4. Владикавказ, 1911; Агишев Н. М., Бушей В. Д., Рейике Н. М. Материалы для обозрения Горских и народных судов Кавказского края. Спб., 1912; Временные правила для Горских Словесных судов Кубанской и Терской областей // Кубанская справочная книжка на 1891 г. Екатерино-дар, 1891- Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Б/м., 1868- Уголовное уложение. Т.15. Спб., 1909.

26 Магомедов P.M. Адаты дагестанских горцев как исторический источник. М., 1960.

27 Уголовный Кодекс РСФСР. Петроград, 1922; Уголовный Кодекс РСФСР в редакции 1926 г. М., 1927; Уголовный Кодекс РСФСР. М, 1925; Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1960; Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1970; Уголовный кодекс РФ. М., 1997.

28 «Знамя труда». Майкоп- «Красная Кубань». Екатеринодар- «Красное Знамя». Екате-ринодар- «Красный пахарь». Майкоп- «Советская Кубань». Краснодар- «Советский юг». Ростов на Дону, «Кабарда». Нальчик.

29 «Адыгейская правда», «Северный Кавказ», «Советская Кубань» ,' 'Вести городов юга России" .

30 Merry S. Е. Legal Pluralism // Law and Society Review. Vol. 22. N 5.1988. P.869- Benda-Beckmann K. Why bother about Legal Pluralism? Analytical and Policy questions: an introductory address // Newsletter. Commission of Folk Law and Legal Pluralism. N39. 1997.

31 Malinonski B. Crime and Custom in a Savage Society. Paterson, 1926.

32 Merry S. E Op.cit. P.872.

33 Рулан H Юридическая. C.48−49.

34 Карбонье Ж. Юридическая. C. S3, 59.

35 Nader L, Yngvesson B. On Studying the Ethnology of Law and its ConsequencesOt-terbein K. Anthropology of War // Handbook of Social and Cultural Anthropology, ed. Honigmann J. N. Caroline, 1973; Nader L. The anthropological Study of Law // American Anthropologist. Menasha, 1965; К. фон Бенда-Бекманн. Правовой плюрализм.

36 The Ethnography of Law. ed. Nader L.// American Anthropologist. Menasha, 1965; Law in Culture and Society, ed. Nader L. Chicago, 1969; The Disputing Process: Law in Ten Societies. N.Y. 1978. ed. Nader L., Todd H.F.

37 Gluckman M. The ideas in Barotse jurisprudence. New Haven, 1965; Mittlebeeler E. African Custom and Western Law: the Development of the Rhodesian Criminal Law for Africans. N.Y., 1973, Chanock M. Law, Custom and Social Order: the Colonial Experience in Zambia. Cambrige, 1985.

38 Nader L. Harmony ideology: justice and control in a Zapotec mountain village. Stanford, 1990; Pospisil L. Kapauku Papuans.- Gordon R.J., Meggit M.J. Law and Order in the New Guinea Highlands. Hanover-London, 1985; Egan T. Justice all their own: the Caledon Bay and Woodah Island Killings 1932;1933. Melbourne, 1996.

39 Hooker MB. Legal Pluralism. An Introduction to Colonial and Neo-colonial Law. Oxford, 1975— Hooker M.B. Adat Laws in Modern Malaya. Oxford, 1972; Castles A. An Australian Legal History. Sydney, 1982; Cory H Sukuma Law and Custom. Oxford, 1953; Anderson J.N.D. The Adaptation of Muslim Law in Sub-Saharan Africa // African Law: Adaptation and Development, ed. Kuper H, Kuper L. Berkley, 1965; Gluckman M. Politics, Law and Ritual in Tribal Society. Oxford, 1971; Williams N. Two Laws: managing disputes in a contemporary Aboriginal community. Canberra, 1987; Suttner R.C. Legal Pluralism in South Africa // International and Comparative Law Quarterly. 1970. Vol.19. N1.

40 Trompf G. Payback: the logic of retribution in Melanesian religions. Melbourne, 1994; Finnane M. Payback, Customary Law and the Criminal Law in Colonised Australia // The History of Vendetta. Bad Homburg, 1999.

41 Gluckman M. Custom and Conflict in Africa. N.Y., 1964.

42 Pospisil L. Kapauku Papuans.- Llewellyn K.N., Adamson Hoebel E. Op.cit.- Nader L. The anthropological Study//- Koch Kl.-Fr. Op.cit.- Eckhoff T. Op.cit.

43 Hasluck M. The Unwritten Law in Albania. Cambridge, 1954; Hasluck M. The Albanian Blood Feud // Law and Warfare, ed. Bohanan P. Texas, 1970.

44 Black-Michaud J. Cohesive Force: Feud in the Mediterranean and the Middle East. Oxford, 1975; Hardy M.J.L. Blood Feuds and the Payment of Blood Money in the Middle East. Leiden, 1963; Ginat J. Blood revenge: Family honor, mediation and outcasting.

Brighton, 1997; Kressel G.M. Blood Feuds among Urban Bedouin: an anthropological study. Jerusalem, 1982; Boehm Ch. Blood Revenge: The anthropology of feuding in Montenegro and other tribal societies. Kansas, 1984; Hallpike C.R. Bloodshed and Vengeance in the Papuan Mountains. Oxford, 1977; Colson E. Social control and vengeance in plateau Tonga society // Africa, 1953, N23- Karsten R. Blood Revenge and War among the jibaro indians of Eastern Ecvador // Law and Warfare, ed. Bohanan P. Texas, 1970; Colson E. Social Control and Vengeance in Plateu Tonga Society // Africa. 1953. Vol.23. N.3.

45 The History of Vendetta, ed. Emsley C. Bad Homburg, 1999.

46 Australian Law Reform Commission. The Recognition of Aboriginal Customary Law. Canberra, Vol.1−2. 1986.

47 В. К. Гарданов в своих работах, посвященных анализу обычноправовых норм адыгов XVIII — начала XIX в., использовал термин юридическая этнография (Система композиции в обычном праве адыгов (черкесов) XVIII — первой половины XIX в. // VII Меж-дунар. контр, антрополог, и этнограф, наук. Доклад N 281. М., 1964. Этим же термином пользовался и ВЛ. Зибарев (Из истории обычного права народов Севера // Сов. этнография. Т 2. М., 1986). Ю. И. Семенов апеллирует к предложенному еще в 1979 г. А.И. Пер-щицем термину нормативная этнография (этнология) {Семенов Ю. А. Указ.раб. С.23).

Александров B.A. Обычное право крепостной деревни России. М., 1984. С. 15, 37.

49 Хаханов А. Суд общины у грузин-горцев // ЭО. N 1. 1893- Тесленко В. О судоустройстве по обычному праву белорусов // ЭО. 1893. N 3- Хангалов М. Н. Юридические обычаи у бурят // ЭО. 1894. N 2- Изразцов Н. Обычное право киргизов Семиреченской области // ЭО. 1897. N 3- Миллер Б.Вс. Из области обычного права карачаевцев // ЭО. 1902. N 1, 3.

50 Александров В. А. Указ. раб. С. 18.

51 Ковалевский М. Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права. М.1880- Гальперин С. Д. Очерки первобытного права. Спб., 1893- Ха-рузин H.H. Очерки первобытного права. М., 1898- Пост А. Г. Зачатки государственных и правовых отношений (Очерки по всеобщей сравнительной истории государства и права). М., 1901; Ковалевский М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом. Опыт в области сравнительной этнографии и истории права. Вып.1−2. М., 1905; Башмаков A.A. Очерки права родового, наследственного и обычного. Спб., 1913; Малиновский H.A. Кровавая месть и смертные казни. Вып.1−2. Томск, 1908; Иваненко В. Разлад между уголовным законом и народным обычаем на Кавказе и его влияние на преступность // Русская мысль. Вып.4−6. М., 1904.

5 Ковалевский М. М. Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии. Методы сравнительного изучения права // Сб. по общеюридическим наукам. Вып.1. Спб., 1899.

53 Ковалевский М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в ис-торико-сравнительном освещении. T.1−2. М., 1886- его же. Закон и обычай на Кавказе. T.1−2. М., 1890- его же. Историко-сравнительный метод в юриспруденции. С.1−10.

54 Гальперин С. Д. Указ. раб. С. 178.

55 Косвен М. О. Преступление и наказание. М.- JI., 1925. С. 79.

56 Там же. С.32−33, 59. Там же. С. 97,124.

58 Семенов Ю. И. Указ. раб. С. 16.

59 Ладыженский A.M. Адаты кавказских горцев. Диссер. докт.юрид.наук. М., 1949.

60 Семенов Ю. И. Указ.раб. С. 23.

61 Там же. С. 17, 22.

62 Балабан Н. Борьба с пережитками родового быта и вызванными ими преступлениями // Рабочий суд. М., 1928. N 20- Бекпатаев. О борьбе с бытовыми преступлениями в условиях Казахской АССР// Еженедельник советской юстиции (далее — ЕСЮ). 1925. N 41. Богачев Б. Преступления родового быта и борьба с ними // ЕСЮ. 1929. N 38- Голун-окий С. А. Кризис бытовой преступности в Осетии // Материалы для изучения Северной Осетии. Вып.1. М., 1929; Гюнтер А. Р. О преступности в Северной Осетии // Там жеДзедзиев. Бытовые преступления и правовое положение горянки // Революция и горец. Ростов-на-Дону. N 2, 1929; Дигуров К. Борьба с бытовыми преступлениями в автономных областях / ЕСЮ. 1929. N 11- ело же. Женщина-националка в свете бытовых преступлений // Там же. 1929. N 13- Загорье Б. Бытовые дела в национальных областях и республиках// Там же. 1929. N 32- Занели Я. На борьбу с пережитками старого быта // Там же. 1929. N 38- Котович В. Бытовые преступления в Карачаево-Черкесской автономной области// Там же. 1926. N 14- Макаров Ф. Бытовые преступления среди горцев // Революция и горец. Ростов-на-Дону. N 2, 1929; ело же. Бытовые преступления на Северном Кавказе // ЕСЮ. 1929. N 18- ело же. За действительное раскрепощение горянки // Там же. 1929. N 32- Махмудов И. Бытовые преступления в свете советского законодательства // Там же. 1928. N 10- Мельников Ф. Бытовые преступления в Закавказской СФСР // Там же. 1928. N 51- Мухитдинова Э. Многоженство в нашей судебной практике // Там же. 1929. N 18- ее же. Революционная законность и бытовая преступность на Востоке. М. Д, 1929; Потоцкий В. Бытовые преступления и пересмотр уголовного кодекса в Азербайджане // Власть Советов. 1927. N 50- Приградов-Кудрин А. Многоженство как бытовое преступление // ЕСЮ. 1929. N 34- Синельников Г. Бытовые преступления в Казахстане // Там же. 1926. N 14- Мокринский С. П. Преступления составляющие пережитки родового быта. // Сов. право. 1927. N 3- Намитоков А. Пережитки родового быта и советский закон. М., 1929; Шигаев И. Дополнения УК РСФСР главой X «0 преступлениях, составляющих пережитки родового быта» // ЕСЮ. 1928. N 15- Иод-ковский А. К проекту главы X Уголовного Кодекса // Там же. 1928. N 10- Тадевосян В. Усилить борьбу с пережитками родового быта // Социалистическая законность (далее — СЗ). 1940. N 11- Бомас. Борьба против родовых пережитков // Там же. 1937. N 3. С.37- Позан Ю., Темеров Н. Туземные суды Туруханского края // Сов. юстиция. 1931. N 10- Петрова Е. Кочевые суды // Там же. 1932. N 4- Дурманов Н. Д. Преступления составляющие пережитки родового быта. М., 1938; Лаговиер Н. Преступления против женщин и борьба с ними // Сов.юстиция. 1937. N 5.

63 Хашаев Х. М. Шариат, адат и преступления составляющие пережитки родового быта в Дагестане. М., 1949; его же. Пережитки шариата и вредных адатов и борьба с ними. Махачкала, 1957; Бильшай В. Л. Роль советского уголовного права в искоренении пережитков феодально-байского отношения к женщине // Уч. зап. Всесоюзного института юридических наук. Вып.7. М., 1958; Иноятов Т. Суды Советского Узбекистана в борьбе с феодально-байскими пережитками. Ташкент, 1958; Кулиев Н. Борьба с пережитками отсталого прошлого в сознании людей в условиях Советской Туркменистана. Ашхабад, 1955; Абазатов М. А. 0 вреде пережитков шариата и адата в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1963; Катанян Р. За искоренение родовых пережитков. М., 1937; Сулейманова Х. С. Собр.соч. Т.1−3. Ташкент, 1967; Рашковская Ш. С. Преступления, составляющие пережитки патриархально-родовых отношений. М., 1959, Гольст Г. Борьба с преступлениями против личности // СЗ. 1961. N 1. Юсифов Я. Борьба с опасными преступлениями против личности// Там же. 1958. N 1- Ибрагимов У. Борьба с преступлениями, составлявшими пережитки родового быта // Там же. 1957. N 1- Кафаров Я. М. Борьба за искоренение пережитков шариата и вредных адатов (по материалам Дагестанской АССР). Махачкала, 1966; Дурдыев Б. Борьба с преступлениями, составляющими пережитки местных обычаев. Ашхабад, 1971; Аливердиев А. Предотвращать преступления, составлявшие пережитки местных обычаев // Сов. юстиция. 1969. N 15- Сарыев Б. Опасные последствия пережитков. Ашхабад, 1967.

64 Абазатов М. А. Указ. раб. С.21−22.

65 Мамутов А. М. Преступления составляющие пережитки патриархально-родового быта. Алма-Ата, 1963. С. 290.

66 Иноятов Т. Указ. раб.

67 Сулейманова Х. С. Зарождение советского уголовного права Узбекистана // Сов. государство и право. 1948. N 15. С. 66.

68 Могилевский А., Степанов С. Ответственность за преступления, совершенные на почве пережитков местных обычаев // СЗ. 1970. N 7- Арипов Д. С. Борьба с преступлениями, составлявшими пережитки феодального быта и некоторые вопросы квалификации. Душанбе, 1962; Гилязев Ф. Г. Борьба за ликвидацию преступлений, посягающих на жизнь, здоровье женщин, совершенных на почве пережитков местных обычаев (по материалам Башкирской АССР). Дисс. канд. ист. наук. М., 1969 (для служебного пользования) — Аманов X. Предупреждение преступлений, совершенных на почве пережитков прошлого по отношению к женщине. Дисс. канд.ист.наук. Ашхабад, 1973; Повели-цына П. Ф. Ответственность за воспрепятствование осуществления равноправия женщин. Автореф. дисс. канд. юрид. наук. Баку, 1969.

6 Плиев А. А. Кровная месть у чеченцев и ингушей и процесс ее изживания в годы советской власти. Дисс. канд. ист. наук. М., 1969.

70 Барамия А. И. Борьба с преступлениями против жизни и здоровья. Дисс. канд. юрид. наук. МоскваСухуми, 1965; Диасамидзе Г. И. Убийство на почве кровной мести по советскому уголовному праву (по материалам Аджарской АССР). Дисс. канд. юрид.наук. Свердловск, 1974.

71 Жадбаев С. Х Уголовно-правовая борьба с умышленными убийствами при отягчающих обстоятельствах по советскому законодательству (по материалам Казахской ССР). Дисс. канд. юрид. наук. Алма-Ата, 1964.

72 Сарыев Б. Уголовно-правовая борьба с преступлениями, составлявшими пережитки местных обычаев (по материалам Туркменской ССР). Дисс. канд. юрид. наук. М., 1964.

73 Брайнин М. С., Смирнов E.H. Расследование преступлений, связанных с пережитками местных обычаев. М., 1962.

74 Барамия Б. И. Предупреждение преступлений против личности, совершенные на почве кровной мести// Вопросы предупреждения преступности. Мат. конференции. М., 1964; Керимов А. П. Устранение вражды — конкретная мера предупреждения преступности против личности // Там же.

75 Барамия А. И. Борьба с преступлениями. Дисс. канд. юрид. наук. С. 98.

76 Ломидзе М. К. О кодификации уголовного законодательства Грузинской СССР // Сов. государство и право. 1959. N 8- Касаткин Ю. П. О системе составов преступлений составляющих пережитки родового быта в связи с проектом Уголовного кодекса СССР // Уч. зап. Таджикского университета. Тр. юридического факультета. Вып.З. T.8. Душанбе, 1955. С. 109.

77 Громыко М. М. Община в обычном праве сибирских крестьян XVIII — 70-х годах XIX в.// Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Вильнюс, 1974; Кисляков H.A. Нормы наследования по адату и шариату у народов Средней Азии и Казахстана. М., 1973; Омаров A.C. Понятие и основные черты адата Дагестана // Советское право, традиции, обычаи и их роль в формировании нового человека. Нальчик, 1972; Некипелов П. Т. Преступления, составляющие пережитки местных обычаев // Там жеДшабраилов К. Я. Кровная месть: некоторые вопросы генезиса и уголовно-правовой борьбы с нею на современном этапе // Там жеКучмезова М. Ч. Имущественные и наследственные права балкарцев в XIX в.// Вест. Кабардино-Балкарского НИИ истории, языка и литературы. Вып.6. Нальчик, 1972; Мамакаев М. Чеченский тайп (род) в период его разложения. Грозный, 1973; Гаглоев Х. Д. Указ. раб.- Гантемирова Ф. А. Общественно-политический строй и обычное право чеченцев и ингушей (XVIII — первая половина XIX в.). Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1972; ее же. Адаты чеченцев и ингушей (XVIII — первая половина XIX в.)// Вест. Московского университета. Сер. 12. Право. 1972. N 4- Эдиева Ф. Д Обычное право в системе общественных отношений карачаевцев в XIX в. Автореф. дисс. ист. наук. М., 1975; ее же. Социальный дуализм обычая кровной мести карачаевцев в XIX в.// Из истории Карачаево-Черкессии. Вып.7. Черкесск, 1974; ее же. Формы землевладения и землепользования по обычному праву карачаевцев в первой половине XIX в. // История горских и кочевых народов Северного Кавказа. Вып.1. Ставрополь, 1975. Мусукаев А. И. Балкарский тукъум. Нальчик, 1978; Аза-матов КГ. Из истории изучения обычного права балкарцев//Уч. зап. Кабардино-Балкарского государственного университета. Нальчик, 1965; его же. Социальноэкономическое положение и обычное право балкарцев в первой половине XIX в. Автореф. дисс. канд. ист. наук. Нальчик, 1967; Кокурхаев К. А. Общественно — политический строй и право чеченцев и ингушей (вторая половина XIX — начало XX в.) Харьков, 1983; его же. Правовая система и судопроизводство чеченцев и ингушей (вторая половина XIX — начало XX в.) // Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Т. Н. Грозный, 1977.

78 Токарев Б. Я. Советское право и обычаи в их связи и развитии. Саратов, 1970; Чомаев К. И. Дореволюционные черты этнической психологии горских народов Северного Кавказа // Вопросы национальной психологии. Черкесск, 1972; Катанчиев Т. М. Формы и методы борьбы с сохранившимися вредными установками местных обычаев, т. е. адыгэ хабзэ и шариата в Кабардино — Балкарской АССР // Советское право, традиции, обычаи и их роль в формировании нового человека. Нальчик, 1972.

Катанчиев Т. М. Указ. раб. С. 118.

80 Мисроков З. Х. Отмирание шариатской юстиции в автономиях Северного Кавказа. М., 1979; его же. Адатные и шариатные суды в автономиях Северного Кавказа. Дисс. канд. юрид. наук. М., 1979.

81 Абидова Н. И. Суды казиев и особенности процесса их ликвидации в Узбекской ССР. Автореф. дисс. канд. юрид. наук. Ташкент, 1974.

82 Абидова НИ. Указ. раб. С.14−24.

83 Мисроков З. Х. Отмирание шариатской. С. 41.

84 Бгажноков Б. Х. Адыгский этикет. Нальчик, 1978. С.138−145.

85 Денисов В. Н. Системы права развивающихся стран. Киев, 1978; Зивс С. Роль права в обеспечении некапиталистического пути развития стран Африки // Сов. государство и право. 1966. N 10- Лихачев В. А. Обычное уголовное право Ганы // Тр. Университета дружбы народов. Т.18. М., 1966; его же. Уголовное право в независимых странах Африки. М., 1973; Решетников Ф. М. Очерки уголовного законодательства Эфиопии// Тр. университета дружбы народов. Т.18. Вып.1. Сер. экономики и права. М., 1966; Синицына И. Е. Обычай и обычное право в современной Африке. М., 1978; Томсинов В. А. Источники британского колониального права в Тропической Африке. М., 1981; его же. Английское право как инструмент колониальной политики в Африке // Правоведение. 1980. N 6- Еремеев Д. Е. Отражение патриархального и родоплеменных традиций в шариате // Народы Азии и Африки. 1983. N 1.

86 Обычное право в России: проблемы теории, истории и практики. Ростов на Дону. Отв.ред. Г. В. Мальцев, Д. Ю. Шапсугов. 1999. материалы XI Международного конгресса по обычному праву и правовому плюрализму, август 1997 г. М., 1999; Человек и право. М., Огв.ред. Н. И. Новикова, В. А. Тишков. М., 1999.

87 Игнатьева М. Н. Обычное право якутов (XVII-XIX в.). Автореф. дисс.канд. ист. наук. М., 1989; Дончев KT. Обычное право болгарской деревни от освобождения до 40-х годов XX в. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1993; Викторин В. М. Социальная организация и обычное право ногайцев Нижнего Поволжья (XVIII — начало XX в.). Автореф. дисс. канд. ист. наук. JI., 1985; Куадже Р. З. Социальные отношения и их отражение в непи-санном феодальном праве Адыгеи (Черкесии) XVIII — первой половины XIX в. Автореф. дисс. канд. ист. наук. Тбилиси, 1988, Селюков Ф. Т. Обычное право: основные понятия, структуры, функции и методы изучения. М., 1991. (Деп. в ИИНИ0Н>, Табо М. Э. Брак и семья по обычному праве Лесото. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1984; Галбен А. Н Развитие обычного права феодальной Молдавии (XVIII — первой половине XIX в.). Автореф. дисс. канд. ист. наук. Кишинев, 1982.

88 Карбонье Ж. Юридическая.- Рулан Н. Юридическая.

89 Хайтлиев А. Указ. раб.- Галбен А. И. Указ. раб.- Фукс С. Л. Обычное право казахов. Алма-Ата, 1981; Агларов М. А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII-начале XIX в. М., 1988; Александров ДАУказ. раб.- Мужухоева Э. Д. О влиянии буржуазных реформ 60−70-х годов XIX в. в России на административное и судебное устройство в Терской обл. // Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в XVI — начале XX в. Грозный, 1981; Блиева З. М. Из истории становления российской системы управления в Чечне (конец XVIII—XIX вв.) // Вопросы истории и историографии Северного Кавказа. Нальчик, 1989; Лугуев С. А. Терминология, связанная с судоустройством и судопроизводством у лакцев в XIX — начале XX в.// Отраслевая лексика дагестанских языков. Махачкала, 1984; Makarov D. Enacting the Sharia Laws in a Dag-estani Village// Newsletter. International Institute for the study of Islam on the Modern World. N 1. 1998. P.19- Канукова З. В. Система внутреннего управления в пореформенном осетинском селе // Вопросы истории и историографии Северного Кавказа.

90 Магомедов P.M. Указ. раб.- Гарданов В. К Обычное право как источник для изучения социальных отношений у народов Северного Кавказа в XVIII — начале XIX в. // СЭ. 1960. N 5- Думанов Х. М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата первой половины XIX в. Нальчик, 1990; его же. Землевладение и земельно-иерархические права в Кабарде в первой половине XIX в. // Актуальные проблемы феодальной Ка-барды и Балкарии. Нальчик, 1992; Куадже Р. З. Социальные отношения.- Кучмезова М. Ч. Указ. раб.- Азаматов КГ. Указ. раб.- Александров В. А. Указ. раб.- Громыко ММ. Указ. раб.- Мамакаев М. Указ. раб.- Гантемирова Ф. А. Указ. раб.- Кокурхаев КА. Указ. раб.- Ахметова НС. Институт «кун» в обычном праве казахов и его отмена при Советской власти. Алма-Ата, 1979; Викторин В. М. Указ .раб.- Галбен А. И. Указ.раб.- Эдиева Ф. Д Обычное право.- Бероев Х. Ж. Новый источник по обычному праву кабардинцев / Вопросы историографии и источниковедения Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1987.

91 Зибарев В. А. Юстиция у малых народов Севера (XVII — XIX в.). Томск, 1990; Думанов Х. М. Обычное имущественное право кабардинцев. Нальчик, 1976; Дончев К. Т. Указ.раб.- Кисляков H.A. Указ. раб.- Азаматов К. Г. Указ. раб.- Галбен А. И. Указ.раб.

92 Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М., 1983.

93 Там же. С. 183.

94 Федоров М. М. Правовое положение народов Восточной Сибири. Якутск, 1978; Хайтлиев А. Указ. раб.- Кокурхаев КА. Указ. раб.- Эдиева Ф. Д. Обычное право.

95 Зибарев В. А. Из истории обычного права народов Севера // Сов. этнография. 1986. N 2. С.73- Зибарев В. А. Юстиция у малых., Игнатьева М. Н. Указ. раб. С. 17, 23−24- Цибиков Б. О. Указ .раб. С. 4, 6.

96 Burbank J. Legal Culture. P.83−89.

97 Там же. Р.95.

98 Байназарова М. Д. Ответственность за доведение до самоубийства женщин на почве пережитков местных обычаев (по материалам Туркменской ССР). Дисс. канд. юрид. наук. М., 1986 (для служебного пользования) — Диванова Т. Развитие законодательства Туркменской ССР по борьбе с калымом и кайтармой. Дисс. канд. юрид. наук. Ташкент, 1982; Муллаева М. М. Уголовная ответственность за преступления, совершенные на почве феодальных пережитков // Теория и практика борьбы с правонарушениями. Вып.2. Душанбе, 1981.

99 Сухарев Е. А., Арямов A.A. Особенности уголовно-правовой категории «зависимость» в преступлениях, составляющих пережитки местных обычаев // Актуальные проблемы борьбы с правонарушениями. Екатеринодар, 1992. С. 181.

100 Куадже Р. З. Некоторые вопросы колониальной экспансии царского самодержавия против Адыгеи (Черкесии)// Черкесия в XIX в. Майкоп, 1991; Мафедзев С. Х. К проблеме.

0 национальном самосознании // Там же. С.19- Куценко И. Я. Кавказская война и проблема преемственности политики на Северном Кавказе// Кавказская война: уроки истории и современность. Краснодар, 1995. С.43- Кажаров В. Х. Адыгская Хаса. Нальчик, 1992; Калмыков Ж. А. Административно-судебные преобразования в Кабарде и горских (балкарских) обществах в годы русско-кавказской войны // Кавказская война. С. 116.

101 Кажаров В. Х Адыгская Хаса.С.5.

102 Мафедзев С. Х. Указ. раб. С.19- Куценко И. Я Указ. раб. С. 43.

103 Джимов Б. М. Характер колониальной политики царизма на Северо-Западном Кавказе во второй половине XIX в. // Черкесия в XIX в. С. 65, 66−69- Думанов Х. М., Кушхов Х. С. К вопросу о судоустройстве и судопроизводстве в Кабарде во второй половине XIX — начале XX в.// Культура и быт адыгов. Вып.6. Майкоп, 1986; Калмыков S.A. Из истории судебных учреждений в дореволюционной Кабардино-Балкарии (1890−1917)// Изв. Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Сер. общественные науки. N1. Ростов-на-Дону, 1975; Кумыков Т. Х. Из истории судебных учреждений в Кабардино-Балкарии (XVIII — XIX в.) // Уч.зап. Кабардино-Балкарского НИИ. T.19. Нальчик. 1963; Фадеев A.B. Россия и Кавказ в первой трети XIX в. М., 1961.

104 Гальцев B.C. К истории пореформенного развития Северного Кавказа// Изв. Северо-Кавказского НИИ. T.25. Орджоникидзе, 1966. С. 92. Авраменко A.M., Матвеев О. В., Ма-тющенко ПЛ., Ратушняк В. Н. Об оценке Кавказской войны с научных позиций историзма // Кавказская война. С.39- Тройно Ф. П. Царизм и горские народы Северного Кавказа в 60−90-е годы XIX в. // Изв. Северо — Кавказского НИИ. T.25. С.87−89.

105 Матвеев В. А. К вопросу о последствиях Кавказской войны и вхождении северокавказских народов в состав России (Новое концептуальное освещение проблемы) // Кавказская война. С. 194,196.

106 Мальцев В. А. Влияние кавказской войны на административно-судебные реформы на Северном Кавказе второй половины XIX в.// Кавказская война. С.264−265.

107 Кумыков Т. Х. Из истории судебных. С. 92.

108 Гарданов В. К.

Введение

.- его же. Гостеприимство, куначество и патронат у адыгов (черкесов) в XVIII — ХЗХ в.// СЭ. 1964. N1 — его же. Обычное право как источник.- Тха-мокова ИХ. Из истории общественной организации шапсугов в первой половине XIX в. // Вопросы этнографии и этносоциологии. Нальчик, 1981; Кумыков Т. Х. Из истории судебных.

1 Гарданов В. К. Система композиции. С.1−2. шКалмыков S.A. Из истории судебных. С. 91. m Думанов Х. М., Кушхов Х. С. К вопросу о судоустройстве. ш Думанов Х. М. Обычное имущественное. m Там же. С. 6.

выводы.

Формирование советской правовой политики началось в первые послереволюционные годы в обстановке развернувшейся в Центральной России и на Северном Кавказе гражданской войны. В Кабардино-Балкарии и Адыгее, как и всюду, значительно возросло количество конфликтных ситуаций как между адыгами, так и между адыгами, с одной стороны, и соседними северокавказскими народами, с другой. Появились групповые формы конфликтов. В их основе лежали различные причины, в том числе и государственная политика по переделу горских земель. Проводимая в Кабардино-Балкарии земельная реформа вызвала многочисленные земельные конфликты как внутри кабардинского общества, так и между ним и соседними народами. Одним из результатов российской деятельности стало нарушение традиционных территориальных связей, что привело к увеличению конфликтов внутрисельского характера. Тяжелая экономическая ситуация стимулировала значительное увеличение краж и ограблений. Согласно этому обычаю, вдовы и сироты могли отдавать свой скот в ссуду на 5 лет с ежегодной уплатой хозяевам скота половины шерсти и одного-трех баранов. Через 5 лет либо скот возвращался хозяину, либо договор продлевался.

Продолжал бытовать и институт мести. В указанные выше годы сохранялись правила мести, характерные для пореформенного времени, а именно узкий круг лиц, имевших право быть объектом или субъектом местиотсутствие жесткой связи между характером исходного конфликта и формой местиотсутствие деления преступлений на умышленные и неумышленныеотсутствие определенных правил совершения мести в пространстве и во времени (отсутствие срока давности между исходным конфликтом и временем совершения мести, а также местом, где она могла совершаться) — зависимость обращения к мести от желания потерпевшего и его родственников.

Появились и другие элементы, ранее не свойственные адыгскому институту мести. Во-первых, в совершении мести начали принимать участие женщины. В 1920;е годы они могли быть как объектом, так и субъектом мести. Во-вторых, применительно к исследуемому периоду можно говорить о частичном возрождении идеологии, направленной на поддержание мести. Обострившаяся политическая борьба привела к тому, что в 1920;е годы в адыгской общине месть начала реализовываться не только как регулятор общественных отношений, но и как элемент политической борьбы. В адыгской истории уже были такие периоды, например, в XVIII в., когда борьба за власть между удельными князьями способствовала активизации института кровной мести. В. Х. Кажаров отмечал, что «кровная месть, используясь как инструмент политической борьбы между княжествами, перерастала рамки соционормативного института и приобретала ярко выраженные политические черты» 278. В 1920;е годы новые социально-экономические и политические условия, оказывавшие существенное влияние на формирование социально-правового поля адыгской общины, способствовали трансформации института мести. Использование мести в политических целях в качестве способа защиты интересов определенных групп привело к возрождению и санкций против тех, кто отказывался «по другую сторону баррикад». Поэтому, как мне представляется, применительно к адыгскому обществу 1920;х годов можно говорить об увеличении роли института мести в жизни адыгов.

Тем не менее, как и до революции в 1920;е годы отличительной чертой Кабардино-Балкарии и Адыгеи оставался полиюридизмсосуществование в областях нескольких судебно-правовых систем. Уже в первые годы своего существования советская власть столкнулась с правовой системой адыгов, в которой адат сочетался с шариатом суннитского толка. Согласно нормам обычного права разбирались уголовные и поземельные иски, а по шариату — гражданские и семейные. В 1918;1925 гг. у адыгов в основном сохранились дореволюционные судебные институты адата. Предпринятые советской властью попытки замены адата шариатом, а затем советским законодательством не удались. Вместе с тем в этот период наблюдается дальнейшее ослабление позиций адатных норм, в частности медиаторского суда.

В основе этого процесса лежал отказ советской администрации контролировать выполнение адыгами судебных решений медиаторов. В то же время общинные санкции по поддержанию адатных норм, связанных с миротворческим процессом, уже в пореформенное время, т. е. во второй половине XIX — начале XX в., перестали выполнять эффективную роль. Несмотря на то, что в 1920;е годы медиаторский суд продолжал испытывать начавшийся еще в пореформенное время кризис, адыги стремились рассматривать свои конфликты с помощью медиаторов. Как я показала в предыдущей главе, уже в конце XIX — начале XX в. медиаторский суд не вполне справлялся с ролью миротворца в адыгской общине. Известны многочисленные случаи, относящиеся как к дореволюционному периоду, так и первой половине 1920;х годов, когда медиаторам не удавалось примирить стороны, когда враждующие стороны мстили друг другу, несмотря на все усилия медиаторов. Изучая архивные материалы, я пришла к выводу, что медиаторский суд в том виде, в каком он функционировал в первую половину 1920;х годов уже не был способен полностью «обслуживать» адыгов. Еще в конце XIX в. российские чиновники и такие крупные юристы, как Н. Рейнке, поняли необходимость проведения судебных реформ в Кабарде и Адыгее. В 1920;е годы такая необходимость вновь проявилась в особой силой.

Судебные органы для урегулирования разобранных мною выше конфликтов были постепенно сформированы советской властью в 1918;1929 гг. Результатом первого этапа становления советского судопроизводства стало неприятие адыгами советских юридических институтов и поддержка традиционного права.

Во время подготовки и начала коллективизации в Кабардино-Балкарии и Адыгее в судебной политике произошел перелом. К концу 1920;х годов советская власть на Северном Кавказе достаточно окрепла. Этот период характеризовался полным запрещением традиционного адатно-шариатного судопроизводства и внедрением основных советских судебных органов. В советской правовой политике появились новые лозунги. Возникла «борьба с пережитками родового быта», в которые были включены нормы адата и шариата. В Кабарде и Адыгее вводился полный запрет на использование норм адата и шариата с последующей уголовной ответственностью за их легальное и нелегальное применение. Адыгов заставляли рассматривать свои конфликты в созданных советской администрацией новых судебных органах. Неприятие адыгами советского судопроизводства в первую очередь было связано с неприятием понятий «преступление» и «наказание», лежащих в основе советского уголовного законодательства, а также с советской системой наказания, применявшей тюремное заключение. Правосознание адыгов продолжало придерживаться традиционной модели понимания преступления как причиненного имущественного или физического ущерба, необходимости его возмещения и последующего примирения участников конфликта и их родственников.

Судебные институты и нормы адата претерпели под влиянием советских реформ сложную трансформацию. Прогнозы советских историков и юристов об «отмирании адата, шариата и других вредных пережитков старого режима» после проведения коллективизации и советских правовых преобразований не оправдались. После запрета в 1925 г. адатных медиаторских судов адыгам пришлось приспосабливаться к жизни в условиях единой советской судебно-правовой системы. Причем адатное правосознание, нормы и институты оказались устойчивее, чем подобные советские структуры. Начатая в конце 1920;х годов активная борьба с бытовыми преступлениями привела к тому, что данные преступления перестали осуществляться явно, уйдя в «подполье». К середине 1930;х годов, как писал Т. М. Катанчиев, было покончено и с остатками кровной мести, и выплатой вознаграждения.

150 в качестве компенсации за причиненный физический ущерб274. Результатом этого этапа становления советского судопроизводства явилось формирование системы «двойного» урегулирования конфликтов, заключавшейся в том, что каждый адыг, попавший в серьезный конфликт, рассматривал его одновременно в советском народном суде (что его вынуждали делать) и с помощью медиаторов (что он делал по собственному желанию).

Заключение

.

Пореформенные адыгский адат и шариат представляли собой правовую систему, узаконенную российским государством в 1860-х годах. Она была признана официально и включена в российскую судебную систему в качестве самостоятельных судебных органов (медиа-торского и шариатского судов) и в качестве обычноправововых и шариатских норм, применяемых в созданных российской администрацией переходных судебных органах (горских словесных и сельских судах). Между тем данный процесс носил ограниченный, незавершенный характер, что проявилось, во-первых, в отказе российской администрации признать институт мести как одну из форм адыгского адата и проведении ряда мероприятий по его ослаблению, во-вторых, в отсутствии не только сбора, систематизации или кодификации адыгских обычноправововых и шариатских норм, но и в отсутствии формулирования правил их применения как в местных (медиаторском и шариатском), так и в горских словесных и сельских судах. Этим в значительной степени объясняется наличие, с одной стороны, в местной и российской судебной практике путаницы и разнобоя в применении норм адата и шариата, а с другой, неспособность ни медиаторов, ни духовных лиц, ни российских судей проводить успешную и планомерную деятельность по организации социального контроля над общинной жизнью адыгов. Отмечаемая судебная и, соответственно, социальная анархия — следствие несовершенной и незаконченной правовой политики российского государства на Северо-Западном Кавказе.

Между тем описанная ситуация — лишь одна сторона медали. Проведение российских реформ в области экономики, социальной, судебной и политической жизни во многом изменило жизнь адыгской общины, ее устои. Пореформенная адыгская община в значительной степени трансформировалась в общество с равными правами и обязанностями при сохранении отдельных элементов сословной морали. Как известно, для большинства адыгских субэтносов, и в первую очередь, такого крупного как кабардинского, до середины XIX в. была характерна сословная иерархия, во многом определявшая социально — экономическую и политико-правовую атмосферу в обществе, что было показано диссертантом в монографии «Народные традиции в общественном быту кабардинцев (вторая половина XIX — XX вв.)». Российская администрация ликвидировала сословную иерархию в адыгских субэтносах, сохранив, а в ряде случаев предоставив высшим сословиям отдельные привилегии (например, службу в российской армии).

Изменение во второй половине XIX — начале XX в. общинной жизни адыгов повлияло в свою очередь на функционирование адатно-религиозного права. Иная жизнь — иные правовые нормы. Поэтому, как мне представляется, пореформенный адыгский адат и шариат могут рассматриваться не как традиционное, местное право, а как формы их преломления в российской судебной практике, которое обусловлено влиянием судебной, социально — экономической и политической деятельностью российского государства в этом регионе. Адыгский адат и шариат (местное право) стали составной частью государственного биюридического уголовного и гражданского законодательства российского государства. В ходе данного процесса произошло взаимодействие и частичное взаимопроникновение местной и российской правовых систем. С одной стороны, созданная российским государством административно — общинная и судебная система поддержала и включила в свою сферу деятельности многие нормы местного права адыгов (сохранение роли сельского схода, проникновение норм адата и шариата в российские судебные органы и т. д.), с другой, традиционное судопроизводство ощутило на себе влияние российского права (использование ареста виновного как способа ослабления конфликта, трансформация коллективной ответственности в индивидуальную, ориентация некоторых слоев адыгского населения на российские судебные нормы и т. д.). Можно говорить о попытке создания плюралистического правового поля, в котором правовые нормы, относящиеся к разным правовым системам и имевшие разные источники происхождения, осуществляли функцию социального контроля над жизнью адыгской общины.

Отмеченная двойственность российской правовой политики по отношению к местному праву проявляется и при его детальной характеристики. С одной стороны, можно сказать, что традиционное правосудие, основанное на адате, по-прежнему зависело от многих факторов, т. е. оно не обеспечивало всем участникам рассматриваемых конфликтов равных прав и обязанностей. С другой, ослабление роли сословного фактора позволило сократить разрыв назначаемых сумм материальной компенсации, создать более жесткую связь между характером ущерба и формой компенсации. Далее. С одной стороны, медиа-торский суд по-прежнему пользовался большой популярностью в адыгской общине, а с другой, только российская администрация могла добиться выполнения его решений.

Двойственность положения адата и шариата во второй половине XIX — начале XX в. отчасти обуславливалась неспособностью российских чиновников дать глубокую и всестороннюю оценку состояния местного права. Представленный в диссертации анализ традиционных способов урегулирования сельских конфликтов с помощью суда или мести показал их ослабление в исследуемый период, выразившееся прежде всего в изменении народного правосознания: если в прежние века обращение к адату являлось обязанностью каждого адыга как члена определенного коллектива (семьи, рода, общины), то в пореформенной адыгской общине у каждого адыга появилось право выбирать вариант дальнейшего развития конфликта по собственному желанию. Можно с уверенностью говорить об отсутствии в исследуемый период правовой идеологии мести, тогда как медиаторство или посредничество частично сохраняло свою доминанту в правовом адыгском поле. Отсутствие ясных правил при совершении мести или во время примирения, невозможность общины проследить выполнение медиаторских приговоров, неспособность медиаторов урегулировать многие сложные конфликты, — все это свидетельствует об ослаблении правовой идеологии посредничества в адыгской пореформенной общине.

Положение шариата как правовой системы в пореформенной адыгской общине было иным. Еще до начала осуществления российской судебной реформы идеологи введения на Северном Кавказе норм шариата не смогли укрепить свои позиции на Северо-Западном Кавказе, ограничившись восточными областями этого региона (Чечня, Дагестан). В результате в адыгской общине шариату не удалось вытеснить нормы адата и во второй половине XIX — начале XX в. он имел.

219 незначительную сферу применения, ограничиваясь преимущественно религиозно — этическим аспектом (акида), оставляя в стороне собственно правовые нормы (фикх). Между тем российское государство, видя преимущество шариата как более совершенной правовой системы предпочла поддерживать его, применяя нормы шариата в области семейных имущественных отношений в российском горском словесном суде. Между тем эти попытки оказались явно неудачными и вносили в судопроизводство путаницу. Ислам по-прежнему занимал в жизни адыгов незначительное место.

Правовое реформирование первого десятилетия после установления советской власти на Северо-Западном Кавказе включало в себя три этапа, в основе которых лежала борьба между различными политическими направлениями. Одни лидеры стремились поддерживать сохранение адата и медиаторского суда, другие — шариат, предполагая значительно расширить сферу его применения, и, наконец, третьи отстаивали точку зрения о необходимости полной ликвидации адат-но-шариатного судопроизводства и формирования новых судебных институтов, основанных на советском судопроизводстве.

Первый этап формирования правового поля на Северо-Западном Кавказе характеризовался созданием формального (видимого) компромисса между советской администрацией и религиозно-адатным судопроизводством. В основе данной правовой политики была идея постепенной замены традиционных юридических институтов, основанных на адате и шариате, на новые, базирующиеся на советском законодательстве. Вначале в Кабардино-Балкарии и Адыгее были сохранены нормы адата и медиаторский суд при установлении значительного ограничения его деятельности в области подсудности рассматриваемых дел и жесткого контроля со стороны советского администрации за его деятельностью.

Одновременно с этим шел процесс создания правовой идеологии, поддерживавшей развитие шариатского судопроизводства взамен медиаторского, основанного на адате. В формировании данного направления приняли участие как представители советской администрации из центра, так и национальные кадры, так называемые шариа-тисты (панисламисты). И тех, и других объединило стремление ослабить уже без того в значительной степени ослабленный адыгский адат. Одним из способов ограничения адата в адыгской общине стал отказ советской администрации выполнять «полицейские» функции, т. е. помогать осуществлять приговоры медиаторского суда, поскольку общинные санкции в этот период оказывали незначительное воздействие на участников конфликтов. Другим способом явилось создание разветвленной сети шариатских судов разного уровня (сельского, областного, окружного). Между тем сторонники шариата потерпели поражение. Как мне представляется, в основе неудачи исламизации Северо-Западного Кавказа лежала, во-первых, сознательное выхолащивание из шариатского судопроизводства собственно основ шариата. По сути, созданные в 1920;х годах шариатские суды являлись одним из вариантов советских судов, ничего общего не имеющих с шариатом. Во-вторых, при проведении данной политики не было учтено адыгское правосознание, которое в исследуемый период не было готово к расширению сферы применения правовых норм шариата в обществе.

Период легального существования адата и шариата закончился в 1925 г., когда были запрещены все формы традиционного судопроизводства. Начался второй этап правового реформирования, основная идея которого сводилась к попытке создания новых советских судебных учреждений с использованием элементом адатно-шариатного судопроизводства, таких, как административные коллегии, третейские суды, примирительные камеры и т. д. Одновременно в этот период начали функционировать и советские народные суды, в которых применялись советские уголовный и гражданский кодексы. И те, и другие органы крайне плохо приживались в адыгском обществе и адыгском правосознании. Адыги открыто отказывались поддерживать советские юридические институты. Основной причиной данного отторжения, как мне представляется, было чрезвычайно жесткое и резкое внедрение норм советского судопроизводства в этом регионе. Российско — имперская администрация проводила судебное реформирование мягче и осторожнее, благодаря чему она сумела достичь некоторых позитивных результатов в области изменения адыгского правосознания.

Третий период формирования правовой ситуации на Северо-Западном Кавказе в первое советское десятилетие начался во время коллективизации, когда советская власть, почувствов себя достаточно окрепшей, осуществила перелом в правовой идеологии и политике в этом регионе (1929 г.). В это время было полностью запрещено адатно — шариатное судопроизводство и внедрены основные советские судебные органов. В советской правовой политике появились новые лозунги. Возникла «борьба с пережитками родового быта», в которые были включены и нормы адата, в том числе институт мести, и нормы шариата. В Кабарде и Адыгее вводился полный запрет на использование норм адата и шариата с последующей уголовной ответственностью за их легальное и нелегальное применение. Адыгов заставляли рассматривать свои конфликты в созданных советской администрацией новых судебных органах. Неприятие адыгами советского судопроизводства в первую очередь было связано с неприятием понятий преступление и наказание, лежащих в основе советского уголовного законодательства, а также с советской системой наказания, применявшей тюремное заключение. Правосознание адыгов продолжало придерживаться традиционной модели понимания преступления как причиненного имущественного или физического ущерба и необходимости его морального и материального возмещения.

Судебные институты и нормы адата и шариата претерпели под влиянием советских реформ сложную трансформацию. Прогнозы советских историков и юристов об «отмирании адата, шариата и других вредных пережитков старого режима» после проведения коллективизации и советских правовых преобразований не оправдались. После запрета в 1925 г. адата и шариата адыгам пришлось приспосабливаться к жизни в условиях единой советской судебно-правовой системы. Причем адатное правосознание, нормы и институты оказались устойчивее, чем подобные советские структуры. Начатая в конце 1920;х годов активная борьба с бытовыми преступлениями привела к тому, что данные преступления перестали осуществляться явно, уйдя в «подполье». Результатом этого этапа становления советского судопроизводства явилось формирование системы «двойного» урегулирования конфликтов, заключавшейся в том, что каждый адыг, попавший в серьезный конфликт, рассматривал его одновременно в советском народном суде (что его вынуждали делать) и с помощью медиаторов (что он делал по собственному желанию).

Период 1950;1980;х годов характеризовался упрочением системы «двойного» урегулирования конфликтов и возникновением тенденции рассмотрения многих из них только с помощью медиаторов при завуалированной поддержке местных судебных институтов. В большей степени эта тенденция проявилась в 1970;1980;е годы — в период застоя в СССР, когда был значительно ослаблен центральный и республиканский контроль над правовыми органами северокавказского региона. Результатом этого этапа правовых преобразований в Кабардино-Балкарии и Адыгее стала значительная трансформация советского судопроизводства, в основе которого было положено возрождение и укрепление некоторых норм адата и шариата и формирование полулегального положения адатно-шариатного судопроизводства.

Советские суды на Северо-Западном Кавказе, в состав которых входили главным образом национальные кадры, хорошо знакомые с местным правом, создали гибкую «советско-традиционную» правовую систему, которая, применяя нормы советского уголовного и гражданского кодексов, тесно взаимодействовала с нелегальными адатнорелигиозными правовыми нормами. Можно говорить о формировании в исследуемый период одного из варианта северокавказской идеологии правового плюрализма, в основе которого было положено использование советских, адатных и шариатских норм в рамках единого правового поля. В исследуемый период советский суд на Северо-Западном Кавказе, с одной стороны, применял такие нормы адата как выселение семьи виновного, сохранял нейтральное отношение к фактам выплаты виновными компенсаций, не препятствовал обвиняемым в изнасиловании урегулировать вопрос с помощью брака, учитывал позицию по рассматриваемому делу сельчан, которые принимали активное участие в советских судебных процессах: если они требовали смертной казни, суд назначал ееесли сельчане требовали снижения срока наказания — снижали. Советский суд терпимо относился и к той роли сельчан, которую они оказывали на участников судебного процесса. Наряду с этим во время судебного процесса адыги стали открыто использовать, во-первых, российскую уголовную норму — смертную казнь, в качестве формы местии, во-вторых, советский суд для оказания давления на поведение участников конфликта с тем, чтобы склонить их к традиционному примирению.

Возникший правовой симбиоз, взаимная правовая адаптация местных правовых норм и советского права в единой социокультурной среде позволил обоим видам права приобрести несвойственное им содержание, специфические функции, роль в обществе и способствовал значительному ослаблению криминальной ситуации в Кабардино-Балкарии и Адыгее в 1950;1980;е годы. Ни местные правовые нормы, ни советское право отдельно не смогли бы достичь такого результата.

1990;е годы — крушение советского режима, введение российского законодательства, изменение статуса северокавказских республик, осуществление частичной десоветизации всей судебно — правовой системы Кабардино-Балкарии и Адыгеи — все это привело к созданию новой правовой ситуации в исследуемом регионе. Как мне представляется, правовая ситуация 1990;х годов отчасти сходна с той, которая сложилась в первое десятилетие советской власти на Северо-Западном Кавказе. Как и в те годы, в настоящее время сформировались три позиции по отношению к будущему адата и шариата в.

222 этом регионе. Появились общественные и политические движения, которые начали призывать к открытому функционированию местного права. Среди различных точек зрения на адат и шариат, в высших эшелонах республиканских властей, правоохранительных и судебных органов появилось мнение о возможности легализации отдельных норм адата и шариата. По-прежнему в исследуемом регионе есть лидеры, пытающиеся воспользоваться переходным общественно — политическим и экономическим периодом для расширения сферы шариата. Обращение к сохранившимся к настоящему времени нормам адата и шариата стало легальным. В республиках не осуществляется уголовное преследование за обращение к ним.

Возникшие политические споры вокруг признания местного права во многом обуславливаются наличием правовой свободы и реальной (неформальной) правовой независимостью северкавказских республик от федерального Центра. Как мне представляется, на Северо-Западном Кавказе формирование правового поля в XXI веке будет зависеть от двух составляющих: характера правовой политики федерального центра, которая может либо продолжить сохранять нейтралитет по отношению к правовой действительности, либо ввести строгий правовой контроль, наконец, легализовать отдельные нормы местного права, и характера формирующейся в этом регионе правовой идеологии и политики республиканских властей.