Повествовательная идентичность в прозе А. Битова 1960-х — 1970-х гг

Творчество А. Битова — не охватываемое одним термином сложное явление, возникшее на определенном историко-культурном фоне и при стечении различных биографических обстоятельств. Рождение А. Битова как писателя происходило в ситуации специфического умонастроения периода «оттепели», когда в отдельных своих образцах в культурное сознание возвращались произведения И. Бабеля, М. Булгакова, О. Мандельштама, Ю. Олеши, А. Платонова, М. Цветаевой. Благодаря проницаемости «железного занавеса» читатели получили возможность познакомиться с произведениями Г. Белля, Д. Джойса, А. Камю, Ж. Сартра, Дж. Сэлинджера, У. Фолкнера, Э. Хемингуэя. После трех десятилетий запрета в литературную жизнь пробивался модернизм и авангард.

Однако вместе с либерализацией внутренней жизни страны началось «ощутимое иссякание энергии Первотолчка» [187, 299]. Несмотря на то, что советская критика поддерживала иллюзию, что после 1956 г. в изменившихся социальных условиях литература переживает небывалый подъем, в творчестве писателей остро ощущалось «семантическое истощение литературной почвы» [187, 299]. Самоопределение словесности воплощалось в поиске новых художественных форм и способов выражения.

Родовым свойством русской литературы является тяга к самопознанию. «Взгляд на самое себя является для русской культуры более первичным и основополагающим, чем взгляд на окружающий мир», — писал Ю.М. Лот-ман [248, 407]. Кризис ценностно-идеологических оснований привел к появлению рефлектирующего героя в «молодежной прозе», в контексте которой в 1960;е гг. рассматривалось творчество А. Битова. Одной из причин разлада в душе героя произведений А. Гладилина, В. Аксенова, А. Кузнецова, В. Конецкого критики называли слом в самосознании общества, отразившийся острее всего на моральном самочувствии подрастающего поколения, «того поколения, что с младенчества впитало в себя <.> мифы, с детской доверчивостью и восторженностью доверяло им и никаких иных опор веры не знало и не имело» [167, 153].

Сама форма повествования, которую избрали авторы «молодежной прозы» — «записки молодого человека» («Продолжение легенды» В. Кузнецова, 1957), дневник («Хроника времен Виктора Подгурского» А. Гладили-на, 1956) — служила способом сиюминутного фиксирования состояния кри-зисности и непосредственной, живой «неолитературенной» рефлексии героя на разлад с миром и самим собой [167, 153]. Романтическая приподнятость стиля произведений сочеталась с тщательным прописыванием процесса протекания душевной жизни персонажа. Писатели использовали арсеналы соцреалистической традиции и экспериментального искусства двадцатых годов.

Как и авторы «молодежной прозы», А. Битов часто шел на эксперимент, продолжая в своем раннем творчестве традиции Ю. Олеши и Д. Хармса. Однако литературные истоки писателя обнаруживались и в русской классической литературе — в произведениях А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А. Белого, В. Набокова. Быть может, поэтому творчество А. Битова отразило протест против «репрессивной цивилизации», подавляющей спонтанную человечность" особым, специфическим образом [219, 8]. Уже в первых своих произведениях писатель стремился преодолеть и социоцентризм официальной идеологии, и современной ему литературы. «Из обществ, я бы примкнул лишь к «экологическому», — писал А. Битов в середине 1970;х гг. Стивену Хагену [цит. по: 272, 24]. Однако и в начале 1960;х гг. способ мышления делал писателя внеположенным мифу советской системы.

В повестях и рассказах начала 1960;х гг. А. Битов представлял реальность как субъективное отражение индивидуального сознания. «Суть этой реальности нередко тягостна и очень далека от тех оптимистических картин, которые предполагает социалистический реализм», — пишет Э. Чан-сес [272, 18]. «Писатель хочет найти за означающим означаемое, — замечает А. Большев, — и всякий раз тщетно» [74, 147]. JL Аннинский подчеркивает, что имеиа и названия в битовской прозе суть лишь ПСЕВДОНИМЫ вещей, замещающие и затемняющие их реальный смысл: «Зная Битова, видишь, что этот лейтмотив проходит через всю его прозу: тревожное заглядывание за слово, нетерпеливое перебирание имен и знаков, страх обмана и подмены» [54, 701]. Исследователи указывают на то, что уже в раннем творчестве писателя обнаруживает себя кризис персональной идентичности.

Проза А. Битова «эгоцентрична, то есть сосредоточена на единственном центральном „я“ в разных его вариациях» [219, 18]. «Застиг себя», — сказанное позднее А. Битовым про Алексея Монахова, можно отнести к любому его герою и к самому автору. И. Роднянская назовет этот феномен — «сдвоенным битовский автоперсонажем» [219, 15], JI. Аннинский — мотивом «симметрии, когда незакрепленность качеств позволяет им выворачиваться туда-сюда» [54- 703], Н. Иванова — «прозой с явным присутствием автора или очень близкого к нему лирического героя, от лица которого ведется повествование» [128, 13], И. Клех- «автобиографическим персонажем» [140, 163].

В большинстве своем данные суждения о герое А. Битова прозвучали в литературной критике в конце 1980;х — начале 1990;х гг. В 1960;е гг. интерпретация рефлексивности и нецельности битовского героя велась в плоскости этической. В 1968 г. в журнале «Дон» критик JI. Аннинский опубликовал заостренно-полемичную статью «Точка опоры» о творчестве А. Битова и В. Белова. По мнению JI. Аннинского, общим для столь далеких художников было то, что их герои ищут некую нравственную точку опоры и находят ее, только вырвавшись за пределы представлений и каждодневного опыта своей среды. Обращение к творчеству А. Битова, писателя, который в шестидесятые годы официозной критикой не почитался и расценивался как автор «слишком рафинированный, сложный и далекий от народа», во многом было провокативным [232, 12].

Именно поэтому первые серьезные исследования о А. Битове появились за рубежом в 1990;е гг.: в 1993 г. в Англии (Эллен Чансес «Андрей Битов: Экология вдохновения» (Cambridge, 1993)), в 1996 и в 1999 гг. в Германии (Свен Спикер «Образы памяти и забвения в прозе Андрея Битова» (Frankfurt am main, 1996) и Дуня Кари «Постмодернистская метаисториче-ская художественная литература и „Пушкинский дом“ Андрея Битова» (Frankfurt am main, 1999)), в 2003 г. — в Италии (Марк Амусин «Город, обрамленный словом (Ленинградская школа прозаиков и трансформация «Петербургского текста») (Pisa, 2003)).

В конце 1970;х — начале 1980;х гг. имя А. Битова исчезло со страниц советских «толстых» журналов. «Пушкинский дом» (1964 — 1971) был отвергнут издателями. После того как в 1978 г. роман был опубликован в США, а в 1979 г. писатель стал участником и составителем бесцензурного альманаха «Метрополь», о нем практически не упоминается в критике. Только во второй половине 1980;х гг. в связи с публикацией «Пушкинского дома» в журнале «Новый мир» (1987) критики вновь заговорили о творчестве писателя. Ряд интересных работ, появившихся в начале 1990;х гг., был посвящен исследованию сознания битовского героя. «Это не герой даже, а инструмент, — утверждала Н. Иванова. — Инструмент восприятия и инструмент анализа этого восприятия. Он — отражение действительности через ее осознание.» [128, 173]. И. Роднянская рассматривала сознание созданных писателем персонажей как «практическое поле самоанализа» автора [219, 18]. Критик отмечала, что конфликт нецельности — это проблема не только героя или антигероя А. Битова, но и самого автора. Предметом исследования О. Славниковой1 является метапроза А. Битова, обеспечивающая максимально полное выражение «я» писателя.

1 Славникова О. Существование в единственном числе // Новый мир. -Петрович у распахнутого окна // Дружба народов. — 2000. — № 3.

1999. — № 7. Славникова О. Иван.

Большой вклад в изучение авторского самосознания был внесен М. П. Абашевой. В монографии «Литература в поисках лица (русская проза в конце XX века: становление авторской идентичности)» (2001) исследователь применила филологический подход к истолкованию интердисциплинарной проблематики, распространив идеи современной герменевтики об опосредованности формирования персональной идентичности зпаково-символическими ресурсами культуры на русскую литературу 1990;х гг., и проанализировала с этой точки зрения современную метаи мемуар-но-автобиографическую прозу. Данная работа предоставляет серьезный опыт для исследования проблемы идентификации и открывает перспективы в изучении культурных форм идентичности, складывавшихся в творчестве А. Битова.

Анализируя раннее творчество А. Битова, мы исходим также из положения Т. М. Колядич об известной близости двух периодов в истории русской литературы: «Практически литература оттепели явилась таким же переходным периодом, который предшествовал художественным поискам 1960;х гг., как и рассматриваемый нами период (середины 1980;х — 2000;х гг. — И.Я.) по отношению к литературе XXI века» [226, 7]. Обращаясь к изучению культурной ситуации периода «оттепели», И. Скоропано-ва указывает, что тематические и стилевые поиски литературы того времени обусловили появление соц-арта, постмодернизма, шестидесятников, а «русский неоавангардизм, являвшийся фактором разложения официальной литературы, <.> культивировал отношение к художественному творчеству как самоценному явлению духовной жизни» [233, 76]. Конец 1950;х гг. М. Эпштейн рассматривает как «стадию перехода от модерна к постмодерну» [282, 76J.

Понятие идентичности, которое, начиная с 1960;х гг., стало одним из центральных в ряде культурно-ориентированных дискурсов2, в нашей работе включает в себя компоненты, выработанные философией, психологией и социологией.

Термин «идентичность» был введен 3. Фрейдом при описании механизмов действия интериоризации при формировании Супер-Эго. Импульс к универсализации проблематики идентичности, ее выходу за границы психоанализа и философии дал Э. Эриксон, который связал идентичность с переживанием индивидом себя как целого и определил ее как длящееся внутреннее равенство с собой в непрерывности самопереживания индивида. Э. Эриксон ввел понятие «кризиса идентичности», понимая его как сопровождающий человека на каждой стадии культурного становления личности.

Применительно к изучению литературы персональная идентичность автора — это индивидуальные текстовые стратегии авторства. Персональная идентичность, проявленная в тексте, формируется так же, как и личностная идентичность, но «процессами, претворенными в специфически художественном сознании» [47, 10].

Понятие повествовательной идентичности было разработано П. Рике-ром. П. Рикер был убежден, что понятие личности является «фундаментальным в философии, поскольку в ней рождаются значения, дающие начало культурным смыслам» [218, 26]. Французский философ подразумевал под повествовательной идентичностью «такую форму идентичности, к которой человек способен прийти посредством повествовательной деятельности» [218, 4]. Важнейшими составляющими повествовательной идентичности П. Рикер называл «идентичность завязывания интриги», идентичность персонажа и «овладение персонажем» через рефигурацию (интерпретацию его реальной деятельности). 2.

Идентичность" обозначает «соотнесенность чего-либо („имеющего бытие“) с самим собой в связанности и непрерывности собственной изменчивости и мыслимая в этом качестве („наблюдателем“, рассказывающим о ней себе и „другим“ с целью подтверждения ее саморавности)» [75, 300]. 8.

Обоснование фундаментальной роли нарратива, способного придать осмысленность разрозненным эпизодам жизни и сторонам «я» личности содержится в сочинениях X. Арендт. Исследователь полагает, что посредством повествования рефигурация демонстрирует самопознание, выходящее за границы области повествования: «Кто есть или был человек, мы можем узнать только выслушивая историю, где герой он сам» [56, 246].

Проблема идентичности связана с изучением проблемы авторского сознания, проблемы автора. В отечественном литературоведении интерес к изучению авторского сознания возрос в двадцатые годы XX века. Уже в ранних работах М. М. Бахтина («Искусство и ответственность» (1919), «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924)) предметом анализа становится художественное сознание, личность писателя. В 1930;е гг. ученый выдвигает идею «чужого» по отношению к автору слова. Отношения автора и героя он определяет диалектически, видит в их взаимодействии диалог, полифонизм. Диалогическая позиция, по мысли М. Бахтина, утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу героя. Своим творчеством ученый обозначил диалогическую природу художественного произведения и «вненаходимость» автора по отношению к тексту.

Б. Корман, опираясь на труды М. Бахтина, В. Виноградова, Л. Гинзбург, Г. Гуковского, Н. Степанова, разрабатывал теорию системного изучения художественного произведения, где главным стало понятие «автор». Исследователь установил «теоретическое единство» между понятиями «автор», «субъект», «объект», «точка зрения», «текст», «чужое слово», «идеальный читатель». Определив понятие «автор» (носитель сознания, «выражением которого является все произведение»), он ввел понятие субъектно-объектной организации, опосредующей автора [148, 8]. Исследователю важно не выделение повествователя и рассказчика, а понимание единства между сознаниями (рассказчика, повествователя) и истолкование этого единства как авторского. Б. Корман объединил мысль М. Бахтина о «вненаходимости» автора с мыслью о «находимости» его в каждом малом отрезке произведения.

Новая волна научного интереса к проблеме авторской субъективности основывается на интерпретации фигуры автора в связи с различными культурными кодами. К личности художника смещается ракурс исследования в книге А. К. Жолковского «Михаил Зощенко: поэтика недоверия» (2007), в которой дается оригинальное прочтение повести «Перед заходом солнца» и «зощенковский персонаж» интерпретируется как своего рода портрет самого автора. Интерес к проблеме авторского сознания отличает исследования Е. Толстой о Чехове «Поэтика раздражения» (1994) и В. Топорова «Странный Тургенев (Четыре главы)» (1998), в которых предметом анализа становится, «фабульность человека» (Л.Гинзбург).

В научно-критических работах в качестве синонима к термину «идентичность» используются термины «самосознание» (И. Роднянская), «самоопределение» (JI. Аннинский). Вслед за М. Абашевой при исследовании творчества А. Битова 1960;х- 1970;х гг. под идентичностью мы понимаем «заостренно-отрефлектированные и символически маркированные моменты авторского самосознания в поисках самотождественности» [47, 10].

Несмотря па изученность проблемы идентичности в позднем творчестве А. Битова, не вполне проясненным остается вопрос об истоках данного явления. Раннее творчество писателя также не являлось предметом специального рассмотрения в контексте проблемы идентичности.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью изучения творчества А. Битова как феномена, фиксирующего моменты авторского самосознания в поисках самотождественности и расширяющего представление о формах повествовательной идентичности в русской литературе 1960;х -1970;х гг.

Рассматривая творчество А. Битова 1960;х — 1970;х гг., мы исходим из понимания того, что перед нами «метатекст», в котором каждая вещь сращена множеством жилок с большим текстовым телом" [219, 6]. Одно произведение А. Битова словно сливается с другим. Каждый отдельный рассказ (очерк, фрагмент), отражающий какой-то момент жизни героя, претерпевает изменения по мере того, как преобразуется в целое — так из отдельных рассказов возник роман «Улетающий Монахов».

В творчестве А. Битова 1960;х — 1970;х гг. повествовательная идентичность связана с жанровой модификацией. Писатель утверждал, что склонен разделять свои произведения на две категории: рассказы о своем современнике и «путешествия». Следуя за А. Битовым, мы рассматриваем формы повествовательной идентичности в рассказах, повестях, романе-пунктире «Улетающий Монахов» и многочисленных путешествиях. Вместе с тем мы анализируем главный внутренний сюжет прозы А. Битова, встречающийся во всех его произведениях — это сюжет утраты и поиска субъекта сознания.

Проза А. Битова 1960;х — 1970;х гг. вызывает ощущение непрерывно текущего эксперимента, эпатажности, свойственной тем эстетическим поискам, которые велись в первое двадцатилетие XX века. Мир в ранних произведениях писателя предстает разрозненным, алогичным, не складывающимся в определенную картину. В нем появляется герой, подчиненный авторскому замыслу. Он сомневается в факте собственного существования, «призрачен» (В. Набоков).

Процесс «развоплощения» героя имеет у А. Битова психологическую мотивировку. Для писателя значимо мироощущение персонажа, его поток мыслей, настроение. Вслед за В. Аксеновым, обратившимся к роману Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» как модели для организации повествования в «молодежной повести», А. Битов в 1960;е гг. использует нарративную модель «Улисса» Дж. Джойса, вводя в текст «поток сознания», несобственно-прямую речь, диалоги и монологи.

Кризис персональной идентичности писатель обнаруживает на раз-пых стадиях становления личности. Героями его рассказов являются дети, подростки («Фиг», «Бабушкина пиала», «Большой шар», «Но-га»), взрослые («Бездельник», «Пенелопа»). Пытаясь вернуть расколотому миру дорефлек-сивную цельность восприятия и мировидения, А. Битов обращается к теме детства, исследуя его с точки зрения становления самосознания личности.

Самым адекватным способом идентификации в прозе А. Битова 1960;х — 1970;х гг. является идентификация «человека пишущего». Именно процесс создания текста отвечал битовской потребности самопознания. В рассказе «Автобус» и повести «Жизнь в ветреную погоду» А. Битов рисует противоположные стороны процесса, напрямую связанного с самопознанием человека, имеющего отношение к творчеству.

В первой половине 1960;х гг. изменение стиля А. Битова происходит в постоянно возобновляющихся попытках самоидентификации. В романе «Улетающий Монахов» (1960 — 1966) стремление писателя к «воплощенно-сти» приводит к тому, что и герой, и автор проходят свой путь самопознания. Развенчание Монахова является для А. Битова в определенном смысле утверждением собственного мироощущения. Пытаясь приблизиться к обретению собственного органичного и подлинного существования, А. Битов отсылает читателя к классическим литературным источникам, которые являются «идентифицирующими признаками национального сознания, закрепленными литературной традицией» [219, 8].

Кризис повествовательной идентичности, наметившийся в творчестве А. Битова в середине 1960;х гг., привел писателя к поиску новых форм самовыражения. Обращаясь к одному из самых гибких жанров литературы — путешествию — А. Битов на какое-то время пожертвовал литературным героем ради изображения конкретно-чувственного мира другой культуры. В «Уроках Армении» (1967 — 1969) и «Грузинском альбоме» (1971 — 1973) самоопределение писателя было связано с осмыслением своей и чужой истории, уроками «любви или нелюбви» к собственной родине. Включаясь в сферу социального, культурного, исторического измерения жизни, писатель открывал мир и себя «сначала в умозрительной перспективе, а впоследствии в перспективе экзистенциальной» [218, 49].

В конце 1960;хначале 1970;х гг. А. Битов искал новые способы моделирования субъективности. В путешествиях «Колесо» (1969 — 1970) и «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» (1971 — 1972), тщательно продумывая организацию текста, используя известные сюжеты, писатель наслаивал на них собственный жизненный опыт и ставил свои вопросы. Именно интертекст в поздних путешествиях А. Битова становится фиксированным набором черт желаемой идентичности и определяющей субъективность повествователя величиной.

Обозначенные выше проблемы будут последовательно раскрываться в главах диссертационного исследования.

Объектом исследования в диссертации стало творчество А. Битова 1960;х- 1970;х гг.

Материалом исследования являются рассказы «Бабушкина пиала» (1958), «Фиг» (1959), «Бездельник» (1961), «Большой шар» (1961), «Автобус» (1961), «Пенелопа» (1962), «Но-га» (1962), повесть «Жизнь в ветреную погоду» (1963), роман-пунктир «Улетающий Монахов» (1960 — 1966), путешествия «Одна страна» (1960), «Призывник» (1959 — 1961), «Путешествие к другу детства» (1965), «Уроки Армении» (1967 — 1969), «Выбор натуры (Грузинский альбом)» (1971 — 1973), «Колесо» (1969 — 1970), «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» (1971 — 1972). Роман «Пушкинский дом» (1964 — 1971), хотя и вписывается в хронологические рамки нашей работы, не является объектом изучения, так как вокруг него вырос корпус исследовательской литературы3.

J Роднянская И. Образ и роль: О прозе Андрея Бнтоиа, 1978. Бреитбарт Е. Пушкинский дом, 1979. Немзер А. В поисках жизни: Андрей Битов. Статьи из романа, 1986. Латынина А. Дуэль на музейных пистолетах: За.

Предмет исследования — повествовательная идентичность, рассмотренная на жанровом, нарративном и образном уровнях.

Цель: изучить специфику персональной и повествовательной идентичности в ранней прозе А. Битова.

В соответствии с этим поставлены следующие задачи исследования:

1) выявить особенности выражения авторского «я» в ранней прозе А. Битова;

2) исследовать влияние кризиса персональной идентичности на формы повествования в романе «Улетающий Монахов»;

3) рассмотреть взаимообусловленность повествовательной формы и жанровой модификации в путешествиях А. Битова;

4) определить вектор моделирования повествовательной субъективности в повестях «Колесо» и «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность».

Научная новизна работы заключается в том, что в диссертации рассматриваются способы моделирования субъективности в произведениях А. Битова 1960;х- 1970;х гг.

Методологической основой работы является системный подход, предполагающий изучение произведения как целостного образования. В работе использованы сравнительно-типологический, структурно-семантический и интертекстуальный методы исследования.

Теоретическую основу диссертационного исследования составляют исследования Р. Барта, М. Бахтина, Ж. Бодрийара, В. Виноградова, И. Ильина, Б. Кормана, Ю. Кристевой, В. Курицына, М. Липовецкого, Ю. Лотмана, П. Рикера, И. Скоропановой, М. Фуко, М. Хайдеггера, Й. Хейзинги, М. Эпметки о романе А. Битова «Пушкинский дом», 1988. Новиков В. Тайная свобода, 1988. Иванова Н. Точка зрения: О прозе последних лет, 1988. Ерофеев Вик. Памятник прошедшему времени: Андрей Битов. Пушкинский дом, 1988. Курицын В. «Странный опыт», или Жизнь в музее, 1989. Курицын В. Отщепенец: Двадцать пять лет назад закончен роман «Пушкинский дом», 1993. Карабчиевский Ю. Точка боли: О романе Андрея Битова «Пушкинский дом», 1993. Липовецкий М. Закон крутизны, 1991. Липовецкий М. Разгром музея: Поэтика романа А. Битова «Пушкинский дом», 1995. Скоропанова И. Классика в постмодернистской системе координат: «Пушкинский дом» Андрея Битова, 2000. штейна, а также литературно-критические работы М. Абашевой, JI. Аннинского, А. Болынева, JL Гинзбург, И. Клеха, Т. Колядич, Н. Лейдермана, Н. Ивановой, И. Роднянской, И. Сухих, О. Славниковой. Б. Успенского, В. Ха-лизева, Э. Чансес.

Теоретическая значимость. В работе уточняется понятие повествовательной идентификации, что позволяет обозначить, а также описать важнейшие тенденции литературного процесса 1960;х — 1970;х гг.

Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены па методологических семинарах кафедры русской литературы XX в. Магнитогорского государственного университета, на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-литературоведов при кафедре русской литературы XX в. Магнитогорского государственного университета (2006 — 2009), на внутривузовских научно-практических конференциях (Магнитогорский государственный университет 2006 — 2008), на Международной научной конференции «VIII Ручьевские чтения. Изменяющаяся Россия в литературном дискурсе: исторический, теоретический и методологический аспекты» (Магнитогорск, 2007), на Международном литературно-образовательном форуме «Русский человек на изломе эпох в отечественной литературе» (Киров, 2007). Содержание работы отражено в девяти статьях и докладах.

Практическая значимость. Материалы исследования могут быть ис-пользовапы при подготовке общих и специальных курсов по истории русской литературы.

Структура диссертации обусловлена целями и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Текст диссертации изложен на 158 страницах.

Список литературы

включает 294 наименования.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Блаженны времена, для которых звездное небо становится картой дорог — и торных, и еще не проторенных, — дорог, освещенных светом этих звезд", — так начинает Д. Лукач свою монографию «Теория романа» [180, 19], говоря об «эпохе романа», в которой больше нет места для поэта-романтика, не умеющего отказаться от своего требования цельности «я» и окружающего его мира. А. Битов разделяет с этим аллегорическим поэтом его стремление к восстановлению утраченной целостности, стремление к потерянному дому. «Всевозможные въедливые расследования и самодопросы с пристрастием инициированы у Битова тоской по идеалу», — пишет И. Роднянская [219, 18].

Эта «тоска по идеалу», «воплощенности», по высоте, по «образу мира, который раньше мира», в творчестве А. Битова 1960;х — 1970;х гг. находит выражение в разнообразных формах идентификации: воспоминаниях о детстве, автобиографичности повествования, авторефлексии, интертекстуальной игре.

Анализируя сюжет ранних битовских рассказов, основанных на антропоцентрическом принципе повествования от третьего лица, как отпадение человека от его первоначальной сущности, мы обнаруживаем стремление писателя вернуть расколотому миру дорефлексивную целостность. А. Битов мифологизирует детство, апеллирует к врожденному эмоциональному началу ребенка. Расширяющиеся границы мифа о детстве становятся для писателя поводом для осмысления онтологии человеческой жизни. Нередко образы «мальчиков» и «подростков» выступают в роли «второго я» писателя. Вместе с тем, А. Битов неоднократно указывает на то, что неравный взрослому ребенок подчас «неравен и самому себе». Идентификация как один из механизмов формирования личности через отождествление героем себя с родителями, ровесниками приводит к интериоризации их моральных норм и запретов, ценностей и соответствующих форм поведения, что в итоге сводит содержание личности к нулю.

Из всех стратегий идентичности писателю ближе всего самоидентификация «человека пишущего». Именно процесс создания текста представляется А. Битову единственно адекватным способом обретения себя («Автобус», «Жизнь в ветреную погоду»). Писательство становится для А. Битова способом самопонимания. «Обнаружить себя», осознать свою идентичность битовский герой может только в творчестве. О чем и о ком бы ни писал А. Битов — о самоопределении начинающего литератора, о великих художниках или выдающихся современниках — самопознание в его текстах предстает как главная сюжетная задача, а самосознание автора скрывается за словом героя или обнаруживается в открытом авторском слове.

Роман «Улетающий Монахов» стал попыткой осознания подлинность своего «я» через классическую традицию. Традиция предстает у А. Битова особым видом дискурса, где посредством собственной открытости писателя, неотстраненности его от познаваемых объектов рождается целая метасистема, которая в творчестве писателя становится одним большим текстом. В то же время, посредством маркировки вторичности героя А. Битов обнаружил собственную отдаленность от первичного культурного текста, то есть свою позицию «пост», рождающую иронию или самоиронию.

Распад романной формы в «Улетающем Монахове» привел А. Битова к поискам нового жанра. Этим жанром стало путешествие, предоставившее писателю возможности новой идентификации. Однако нашел ее писатель не сразу. В путешествиях «Одна страна» (1960), «Призывник» (1959 — 1961), «Путешествие к другу детства» (1965) А. Битов отдает повествовательные функции героям. Разоблачая «апофеоз суперменства» писатель, как в ранних рассказах и в «Улетающем Монахове», показал несостоятельность попыток самоидентификации героев не потому, что они «слишком сложны и неисчерпаемы», а потому, что их, в сущности, нет.

Этот феномен становится для А. Битова отправной точкой в поиске самоидентификации в путешествиях второй половины 1960;х гг. В прохождении через «ничто» в «Уроках Армении» и «Грузинском альбоме» для А. Битова коренится очистительная сила — «сначала в умозрительной перспективе, а впоследствии в перспективе экзистенциальной» [218, 49]. Именно поэтому принцип «растворения в творении» рассматривается писателем как основной эстетический принцип творческой личности. Мировосприятие писателя, рефлектирующего в пределах земного и космического сознания, проявляет себя в лирических отступлениях путешествий как предельно индивидуальное, достаточно остро ощущаемое качество автора. Включаясь в сферу социального, культурного, исторического измерения жизни А. Битов сосредотачивает внимание на собственном «я»: «Не в Армении и не в России, а вот в этой своей книге я путешествую» [7, 469]. В «Грузинском альбоме» исповедальность соседствует у А. Битова с самопрезентацией: автор тщательно выстраивает образ повествователя, реконструируя какую-то из собственных ипостасей. Самоидентификация для него связана с возможностью «взглянуть на собственную улицу, собственное жилье, на себя самого» [8, 574].

В начале 1970;х гг. А. Битов открывает для себя новые способы моделирования субъективности. Повествовательная идентификация в путешествиях «Колесо» (1969 — 1970) и «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» (1971 — 1972) осуществляется путем размывания грани между искусством и реальностью. Интертекстуальность служит способом познания мироустройства и способом самопознания, способом миромоделирования в системе порождающих смыслов.

Битовская повествовательная самоидентификация обладает высокой степенью рефлективности: пытаясь выразить себя-писателя в акте письма, автор видит результатом объективированный персонаж, бежит от рожденной им литературности к подлинности своего «я», но умеет это только одним способом — создавая литературу.

Избранная А. Битовым в конце 1960;х — 1970;х гг. модель идентификации, все более приближаясь к постижению смысловой множественности истины, обнаруживает черты постмодернистского сознания. Однако, в отличие от постмодернистских текстов, у А. Битова образ автора не только не отвергается, но и опознается по его стремлению привлечь внимание к собственной роли создателя, творца новой реальности. Также, вопреки проявленной неиерархичности, в произведениях А. Битова остается сакральный центр, глобальная аксиологическая тема — творчество, вокруг которой конструируется и текст, и личность писателя.

Таким образом, констатируя, что в прозе А. Битова 1960;х — 1970;х гг. нашли отражение три этапа становления самосознания личности (самопознание, самоидентификация и самореализация «человека пишущего»), мы связываем возникновение и развитие кризиса персональной и повествовательной идентичности в его раннем творчестве со стечением биографических обстоятельств, обусловивших специфический взгляд писателя «в себя», и тенденций к десубъективации искусства, своеобразно развивавшимися в условиях «оттепели».