Самоидентификация как выражение культурно-национального самопознания, Россия, век XVII

Актуальность исследования.

На пороге нового тысячелетия, когда мир так изменился по сравнению с предшествующими веками, тем не менее совершенно очевидно, что многие, казалось бы навсегда ушедшие в прошлое, элементы родового или племенного сознания отнюдь не исчезли. Пройдя через горнило исторических метаморфоз, этот древнейший принцип постоянно воспроизводит себя в качественно иной материальной и временной среде. Экономическая, политическая и религиозная составная процесса человеческого движения (подчеркнуто не будем называть это движение развитием, так как в этом случае весьма велик соблазн детерминизма) лишь подчеркивает глубинность, архетип и чность этого процесса. Нынешний измененный мир, расставшийся с жестким биполярным идеологическим противостоянием, казалось, должен был бы измениться, так как исчезла основа такого противостояния, но этого как раз и не произошло. Древнейший оппозиционный принцип воспроизвел себя снова в качественно иных условиях, изменились при этом лишь внешние атрибуты, неизменным осталось постоянное содержание. Момент к о м п л и м е н тарности и некомплиментарное&tradeтак или иначе накладывается на политические, экономические и всякие иные реалии, усугубляя или, наоборот, смягчая противоречия между конкурентами и союзниками.

Где же корни этого феномена? Только лишь в объективной внешней среде, выстраивающей тот или иной исторический тип исключительно как некую экономическую корпорацию, деятельность которой подчеркнуто прагматична и все сотрудники которой вольны в своем выборе места службы. Вероятнее, что в конкретном случае мы сталкиваемся не только с объективным фактом, продуктом определенного исторического процесса (что безусловно верно), но и с моментом субъективным, где личное Я уже не только продукт упомянутого процесса, но и действующая личность, стремящаяся к определенным целям. Характеристика этого процесса дала бы возможность правильного понимания всех сторон этнического существования. Для этой цели совершенно необходимо максимальное приближение к истокам процесса обретения этого личностного Я через обращение к глубинным основам национальной культуры. Через изучение национальной культуры становится возможным не только определение параметров «коллективной личности», как факту ставшему, но и, что, может быть, более интересным, как факту становящемуся.

Для нашей страны актуальность подобного познания необыкновенно высока. Задействование чисто политических, экономических и иных, в основном государственных механизмов (даже в тех случаях, когда это имеет как бы антигосударственное или внегосударственное значение) в ходе проведения последних реформ свидетельствует как минимум о двух вещах.

Первое. Чисто механическая, абстрактная модель, основанная на определенных теоретических вы кладках, не приводит к должному результату без изучения и познания глубины моментов национального бытия.

Второе. Использование этой абстрактной схемы, использование только «научного», «теоретического» материала и в тоже время пренебрежение со стороны правящей элиты, (то есть людей, ответственных за принятие решений) национальных реалий, пренебрежительное отношение к собственному народу и нежелание считаться с ним, как с живым организмом, вольно или невольно, (чаше невольно, подсознательно) воспроизводит старую российскую архетипическую модель российской государственной системы.

Человеческий фактор является безусловным основанием всякого системного изменения. В этом плане русская философия неоднократно выдвигала именно, а н тро п о це н тр и зм как важнейший фактор системного построения. Так, В. В. Зеньковский писал: «Русская философия не теоцентрична (хотя в значительной части своих представителей глубоко и существенно религиозна), не космоцентрична (хотя вопросы натур-философии очень рано привлекали к себе внимание русских философов), — она больше всего занята темой о человеке, о его судьбах и путях, о смысле и целях истории. Прежде всего это сказывается в том, насколько всюду доминирует (даже в отвлеченных проблемах) моральная установка: здесь лежит один из самых действенных и творческих истоков русского философствования. Тот «панморализм», который в своих философских сочинениях выразил в своих философских сочинениях Лев Толстой, — с известным правом, с известными ограничениями может быть найден почти у всех русских мыслителей, — даже у тех, у которых нет произведений, прямым образом посвященным вопросам морали (например, у Киреевского). С этим связано и напряженное внимание к социальной проблеме, но ярче всего это обнаруживается в чрезвычайном решающем внимании к проблемам историософии. Русская мысль сплошь ис-ториософична, она постоянно обращена к вопросам о «смысле.

I? 1 истории, конце истории и т. п.

1 'Зеньковский В. В. История русской философии. Т.1, Ч. 1. Л., 3991. С. 16.

Таким образом, для русского национального мышления чрезвычайно важным является проблема историософии, ибо одним из важнейших обстоятельств национального бытия является обретение своего исторического места. По этому поводу В.В. Зеньков-ский написал:" Это исключительное, можно сказать, чрезмерное внимание к философии истории, конечно, не случайно и очевидно коренится в тех духовных установках, которые исходят от русского прошлого, от общенациональных особенностей «русской души». Нельзя тут же не отметить, что это обстоятельство было не особенно благоприятно для развития «чистой» философии в России, — интерес к вопросам философии истории ставит мысль перед самым сложным запутанным и сложным материалом." 1 Эти слова Зеньковского раскрывают сложность процесса самопознания в России, процесса, исходящего из глубин национальной стихии и постепенно фиксируемого (насколько это возможно в русских условиях) в плане теоретическом.

Познать что-либо, значит овладеть, стать хозяином, обрести ясность перспектив и почувствовать путь, ведущий к их исполнению. Это жажда силы и ясности является одним из важнейших вопросов времени. Самопознание, таким образом, не только и не.

1 Зеньковский В. В. История русской философии. Т.1. 4.1, Л., 1991. С. 17. столько работа рационального ума, но вовлечение всех потенциальных сил народа, направленных на определенную цель — максимальную реализацию своего Я в истории.

Для нашей страны, переживающей один из самых сложных периодов своей истории, значение изучения национальной культуры становится таким образом не просто актом рутинного процесса, но жизненно важной задачей. Через изучение национальной культуры, а стало быть и отраженного в ней личного Я возможно программирование с о ц и о к у л ь т у р н ы х процессов в изменяющемся российском обществе.

При тщательном исследовании различных аспектов истории национальной культуры могут быть поняты удачные и неудачные последствия теорий, стремящихся быть панацей от всех исторических болезней.

Методологической основой исследования является комплексный анализ культурных и исторических источников, с опорой на труды русских философов и историков.

Степень изученности проблемы.

Что такое Россия и ее народ? Как он определяет себя в мировом процессе? Все эти и сейчас актуальные вопросы занимали русскую науку и философию (и не только русскую) на протяжении столетий. Сложность возникала, прежде всего, в попытке определить не только роль России в мировой истории и культуре, но и ее место в геокультурном мире. Что же такое Россия? Восток или Запад? Эта проблема, имманентная русской историософской мысли, питает русскую идею, которая обнаруживает себя практически во всех трудах русской философии. Еще в XIX веке мы видим споры между славянофилами — А. Хомяковым, К. Аксаковым, Н. Данилевским, И. Киреевским, с одной стороны, и западниками — Т. Грановским и В. Печериным, с другой1. В этих спорах, принимавших иногда достаточно острую форму, одним из важнейших моментов был момент геокультурного самоопределения России. Подобное самоопределение мыслилось, как минимум, в двух вариантах:

Россиянечто особое, славяно-византийское, противостоящее другим мирам;

Россия — часть Европы (правда часть особая, отставшая).

Вместе с тем, вольно или невольно, все представители названных теоретических направлений, констатируют два обстоятельства:

— во-первых, что вполне естественно, они рассматривают культурно-исторические образования как очевидные факты;

1 См., например. Сб. Русская идея. М. 1992.

— во-вторых, вольно или невольно, Европа выступает у них как эталон, как некое мерило ценностей. Такое видение Европыскорее часть подсознания, чем сознания, своеобразная нулевая шкала, априорная истина, даже для тех, кто европейскую культуру внешне не приемлет.

Подобная оппозиция была продолжена в дальнейшем, в веке XX. Мы видим евразийцев — Н Трубецкого, П. Савицкого, Г. Вернадского и их оппонентов — Н. Бердяева, А. Кизеветтера, Ф. Степу на1. Дискуссии, которые они вели, также отталкивались от ев-роцентристского понимания истории. Например, «евразийство отвергает безапелляционный авторитет европейской культуры. А так как, с понятием европейской культуры принято связывать „прогрессивность“, то многим кажется, что евразийство есть течение реакционное» 2. Из этой фразы Н. Трубецкого видно, что даже отрицая Европу, как «мерило всех вещей», он использует ее как некую отправную точку, основываясь на которой, выдвигает свою концепцию евразийского государства.

Таким образом, Европа априори присутствует во всех спорах как факт мышления. Споры эти, продолженные в наше время, снова воспроизводят ту же самую схему. Достаточно обратиться.

1 См., например: Сб. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993.

2 Трубецкой Н. О туранском элементе в русской культуре. // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993. С. 80 к трудам Л. Гумилева, В. Кожи нова, А Панарина, М. Мешкова, А Ахиезера, С. Лурье1, чтобы убедиться в справедливости данного тезиса. Видимо любой цивилизации, чтобы стать таковою, требуется осознание тех границ, на которых она сталкивается с другой, похожей или не похожей на нее цивилизацией, (это не так-важно), и через ее осмысление она определяет свою форму, свое лицо. Как весьма справедливо заметил Ю. Лотман, «самоописание этого пространства подразумевает местоимение первого лица. Одним из основных механизмов семиотической и н д и в и д у, а л ь н о с т и является граница. А границу эту можно определить как черту, на которой кончается периодическая форма. Это пространство определяется как «наше», «свое», «культурное», «безопасное», гармонически организованное. Всякая культура начинается с разбиения мира на внутреннее свое и внешнее «их». Как это бинарное разбиение интерпретируется — зависит от н2 типологии культуры.

Поворот в сторону культуры как ключу к пониманию этого личного Я хорошо заметен у целой плеяды русских ученых. Работы Д. Лихачева, И. Экономцева, В. Бычкова, Н. Лосского, В.

1 Панарин A.C. Реванш истории. Российская стратегическая инициатива в XXI в. М, 1998; Лурье С. Метаморфозы традиционного сознания. СПб. 1994; Ахиезер A.C. Россия: критика исторического опыта. М. 1991; Кожинов В. История Руси и русского слова. Современный взгляд. М.5 1997; Кожинов В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1997; Гумилев Л. Н. Or Руси к России. М. 1992.

2 Лотман Ю. Внутри мыслящих миров. Человек-текст-семиосфера-история. М., 1996. С. 175.

Соловьева, Г. Федотова, Г Флоровского, И. Ильина, М. Карташо-ва, К. Леонтьева1 подчеркивают значимость русской культуры, как самостоятельного явления и, так или иначе, определяют место национального русского Я в диалоге с другими культурами. Все эти труды, а также работы Ю. Лотмана, А. Лосева, Л. Гумилева, А. Панарина и других авторов дают возможность определить новые подходы к изучению становления национального Я не только как свершившегося факта, но и как стадиально развивающегося процесса. Именно эта идея стала определяющей в диссертационном исследовании.

Основываясь на реальном историческом и культурологическом материале, мы старались отойти от проблемы жесткого столкновения различных идей, как оппозиционных принципов, в сторону их единой ку л ьту р н о — п с и хо л о г и ч е с ко й основы. Если предположить, что высказываемые русскими теоретиками взгляды представляют собой текст, то более интересным окажется подтекст, где высказано гораздо больше, чем во внешнем, теоретическом формулировании. Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что все работы на эту тему, (перечислить все просто нет.

1 См. например: Ильин И. О грядущей России. М., 1993; Экономцев И. Православие. Византия. Россия. М., 1992; Федотов Г. Россия и свобода. «Письма о русской культуре». New York, 1981; Судьба и грехи России. В 2 Т. СПб 1991;1992; Соловьев В. Соч. в 2 т. М., 1989. Карташов A.B. Очерки истории русской церкви М., 1989; Леонтьев К Н. Восток, Россия и славянство. В 2 т. М., 1985 — 86. Лосский H.A. Избранное. ML 1991; История русской философии. М, 1991. Бычков В. Эстетика отцов церкви. М. 1993;. Флоренский Г. Пути русскаш богословия. Вильнюс 1991. возможности, да и в этом нет необходимости), стремятся определить различие или сходство между цивилизациями, основываясь, примерно, на одном и том же фактическом материале. Особо надо подчеркнуть, что все исследователи исходили в своих установках из взгляда на культурно-исторический тип, как на уже ставший факт. Но несмотря на обилие экономических, социологических, политологических, исторических и всяких иных научных подходов, складывается впечатление, что предмет спора находится не в поле рационального, а в поле иррационального, мифического, ибо видно вырастание различных, хорошо организованных, научных теорий из одной национальной, мифической стихии. Стихия эта, будучи озвученной и филологически оформленной, становится конкретной к у л ь т у р о л о г и ч е с к о й теорией.

Таким образом, споры между различными школами по поводу самоидентификации России как культурно-исторической системы, могут быть более продуктивными, если идти от уже ставшего факта к процессу его становления. Определив это, можно установить взаимосвязь между реальной исторической стихией, составляющей основу национального существования, и его конкретным символическим знаком, который выражает некоторые его элементы. «Исторические наиболее активные символы характеризуются неопределенностью в отношении между текстом выражением и текстом — содержанием. Последний всегда принадлежит более многомерному смысловому пространству. Поэтому выражение не полностью покрывает содержание, а лишь как бы намекает на него.» 1 Если приложить эти слова Ю. Лотмана к процессу национального самопознания и самоопределения, то обнаружится, что внешние символы, которые являются продуктом определенных благоприятных исторических обстоятельств, хотя и стремятся занять абсолютное положение как свершившиеся факты, уже имеющие свою собственную мифологию, на самом деле выражают гораздо более широкую и внутренне противоречивую и, вместе с тем, единую, постоянно изменяющуюся, национальную душевную стихию.

Научная новизна исследования состоит в попытке изучения соответствия между реальным содержанием того или иного культурно-исторического явления и его знаковым выражением, символом. Для нас самым важным было установление этого феномена не как константной, а как динамичной величины. В процессе изучения динамики делается возможным понимание не только исторической закономерности, но и вариантности того или иного знака. В контексте вышесказанного становится понятным реальное функционирование культурно-исторического типа и как.

1 ЛотманЮ. Внутри мыслящих миров. Человек-текст-ссмиосфера-история. М., 1996. С. 170 феномена объективного, и как феномена субъективного. Одним из самых важных моментов, как представляется, стало бы изучение всех особенностей культурно-психологического поля, в контексте которого и идет формирование коллективной личности. В динамике качественного изменения знакового выражения, что хорошо видно на примере национальной культуры, находит свое отражение само изменение системы, созданной коллективным Я.

Целью данного исследования является попытка раскрытия взаимоотношений между знаком национальной самоидентификации, выражающим себя в какой-либо культурно-исторической концепции, и реальным содержанием всех сторон национальной жизни.

Для этой цели было необходимо через тщательное изучение всех сторон национальной культуры и истории показать становление этого знака во всем многообразии субъективно-объективных реалий. Основное внимание уделялось той части национальной культуры, где этнос определял свое место в истории, как ее субъект. Для достижения цели исследования потребовалось решение нескольких задач:

1. Показать особенности формирования самоидентификационного знака в конкретный исторический период.

2. Определить сущность, параметры, идентичность и неадекватность знака реальной культурно-исторической субстанции.

3.Обнаружить суть поиска знака культурно-исторической самоидентификации в динамике национального развития.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее выводы могут быть использованы в планировании и изучении различных кул ьту р н о-и сто р и ч е с к и х процессов, в особенности там, где предполагается прогнозирование реагирования на различные варианты национальной с о ц и о э к о н о м и ч е с к о й политики. Кроме того, до известной степени, выводы работы могут быть использованы в лекциях и учебном процессе.

Апробация работы. Отдельные элементы работы нашли свое выражение в лекциях и семинарских занятиях по культурологии, в статьях.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Заключение

".

Данная работа не стремится к опровержению одной или всех сразу культурологических концепций, связанных с моментом геополитического и геокультурного самоосознания России как определенного культурно-исторического типа. На самом деле мы сталкиваемся не со схемой, а с живой исторической реальностью. Необходимо было показать, что теории сами по себе, есть выражение определенных культурно-исторических реалий, важнейшей из которых является обретение нацией своего исторического Я, реализуемого как определенная культурно-историческая позиция. Важно подчеркнуть, что процесс самопознания выражает себя в поиске соответствующего адекватного символа. Определение символа становящегося, не всегда охватывает все стороны его реального бытия, более того, это реальное бытие в некоторых своих проявлениях может иметь и альтернативные варианты. Мы видим, что теория вырастает из неоформленной мифологической протоплазмы, характеризующей первоначальное состояние этнического самопознания. Как нам кажется, процесс обретения этносом своего исторического Я, своей собственной теории существования проходит через определенные этапы, характеризующиеся различным социально-культурным содержанием. Как.

часть национальной культуры, теория исполняет дифференциально-интегральную роль, с одной стороны, определяющая его внешние границы по отношению к другим этносам и собирающая отдельные его элементы в единое целое с другой. Но теория, как явление историческое, может быть понята только тогда, когда мы ощутим процесс его становления по отношению и в противовес времени его небытия. Соотношение между бытием и небытием теории — есть исторический акт, в рамках которого происходит развитие идеи как необходимости. В процессе реализации подобной необходимости возможны различные внешние варианты, иногда прямо противоположные. Но на самом деле они выражают лишь определенное качество становления национального Я. Внешняя сторона может быть чрезвычайно динамична, менять свои формы. Гораздо более важным является ее внутреннее содержание как актуализация необходимости. Как нам представляется, поиск теорий национальной самоидентификации есть выражение всех этих позиций. С одной стороны, поиск теории русской национальной самоидентификации должен отделить своих от чужих, обнаружить себя в историческом пространстве, с другой стороны, он (поиск) же разделяет время исторического небытия народа от момента его исторического становления, то есть актуализации народа и как факта, и как процесса. Но подобная вертикальная модель развития теории от фазы ее возникновения к фазе ее развития свидетельствует еще об одном, что развитие теории может означать не только развитие в смысле изменения, но и является показателем самого качества национального духа. Сама видимая история есть индикатор этого процесса. Сверх жесткая кристаллизация системы приводит к хрупкости и иссыханию той первоначальной живости, которая придавала национальной жизни особую энергичность. XVII век был индикатором подобного процесса. Мы видим как из инвариантного многообразия была откована определенная кристаллическая клетка, которая детерминировала многие процессы дальнейшей жизни. Можно сколько угодно говорить о том, что именно эта модель развития является наиболее предпочтительной, заранее обусловленной. Мы не вправе не рассмотреть альтернативные варианты, само разнообразие которых не может не свидетельствовать о действительном богатстве национальной, культурной жизни, (так как история не терпит, как это принято считать, сослагательного наклонения). Многие процессы, происходящий в нашей современной жизни, многие кризисные ситуации, многие позиции в социальной, политической, культурной сферах, их диспропорции могут быть поняты сквозь призму движения народа через различные стадии его самопознания. Сверхкристаллизация, сверхсистемность, сверхтеоретичность могут привести к достаточно тяжелым последствиям, если общество не обладает иммунитетом против них. Если даже не существует глобальной угрозы существованию системе как системы, тем не менее, мы видим, что сверхкристаллизация сказывается на реальной, а не абстрактной жизни народа, самим изменением его духа, что находит свое реальное выражение в трагических, почти эсхатологических ситуациях. Данная работа должна объяснить многие, как нам кажется, процессы, происходившие в русской культуре и истории, не только в XVII веке, но и в другие эпохи.