Актуальность темы
исследования заключается в том, что процесс формирования идентичности в среде русских эмигрантов «поколения полутора» — один из самых малоисследованных культурных феноменов XX в. Всестороннее изучение этой эпохи, без которого наше представление о динамике русской культуры XX века является неполным, — одна из наиболее актуальных задач гуманитарной науки нашего времени, в связи с чем встаёт вопрос о создании «эмигрантологии». В конце XX столетня историки литературы (IO.B. Бабичева, В. А. Боярский, В. М. Жердева, И. М. Каспэ, О. М. Орлова, Т. О. Семенова, JI.B. Сыроватко и др.) определили одну из ближайших и конструктивных для себя задач в начале нового XXI века: восстановить цельность завершившейся литературной эпохи в России, историческими событиями прошлого века неправомерно «четвертованной».
Уровень обобщения здесь, как и в любой другой отрасли науки, достижим лишь после прохождения этапов становления, содержанием которых является как анализ творчества видных культурных деятелей русской эмиграции, так и фигур второго и третьего ряда, составляющих своего рода культурный фон, без учёта которого невозможно, однако, понимание самого феномена русского эмигрантского Ренессанса. До окончания этого этапа невозможна историко-культурная реконструкция всего многообразия сложнейших процессов, происходивших в культурном пространстве русской эмиграции. Сейчас, по сути, культурология находится в самом начале этого «накопительного» этапа: многие имена первостепенных деятелей эмиграции (укажем, например, на творчество Ю. Фельзена, Ю. Мандельштама, А. Штейгера, J1. Червинской) почти не привлекали внимание учёных, а о систематическом рассмотрении литературной периферии эмиграции речь не идёт в принципе.
В связи с этим рассмотрение философских интенций творчества одного из видных писателей эмиграции — Гайто Газданова, таким образом, актуально как часть более общей задачи — попытки понять эмиграционный культурный феномен.
Младшее литературное поколение первой волны российской эмиграции XX столетия — поколение художников, полноправно вступивших в литературу в 1920;1930;е годы: М. Агеев, Н. Берберова, Б. Божнев, И. Болдырев, В. Варшавский, Г. Газданов, А. Гингер, А. Головина, М. Горлин, Р. Гуль, И. Кнорринг, Д. Кнут, Н. Кодрянская, Г. Кузнецова, В. Набоков, Б. Поплавский, А. Присманова, Г. Раевский, Н. Татищев, Ю. Фельзен, Л. Червинская, А. Штейгер, В. Яновский — эти и многие другие писатели и поэты эмигрировали из России в молодом или совсем юном возрасте, вынося тяжелейшую память.
0 произошедшей исторической катастрофе, а в отдельных случаях — и опыт Гражданской войны. Формирование маркеров личностной культурной идентичности в значительной мерс довершалось уже в обстановке эмигрантского существования, когда, по словам Г. Адамовича, «человек остался без всякой опоры, без какой-либо поддержки где бы то ни было, откуда бы то ни было"1, — в условиях, единственным преимуществом которых была полная свобода начинающего литератора в своих духовных и философских исканиях. Отсутствие громкого имени и возможностей публиковаться, коими в той или иной мере всё же располагали литераторы старшего поколения, сам статус эмигранта, сопряжённый с социальной неустроенностью, часто — со страшнейшей нищетой и бедствованием, с одной стороны, а с другой — обострённое ощущение пребывания внутри чужой, доминирующей культуры — способствовали обособлению «детей эмиграции» на фоне русского литературного зарубежья, а также рождению и формированию в их среде менталыюсти совершенно особого качества, впитавшей и причудливо совместившей в себе «многое.
1 Адамович Г. Одиночество и свобода. — Нью-Йорк: Издательство mi. Чехова. — 1955. — С. 70. не только от русской, но и от западной классики. не только от своих литературных современников-соотечественников, но и от современников европейцев, наконец, не только от «эстетики словесного творчества», но и от экзистенциального чувства живого и зачастую трагического бытия" .
Именно этих представителей эмиграции и принято называть «незамеченное поколение». Это понятие было введено B.C. Варшавским, посвятившим идеологической и творческой деятельности младоэмигрантов книгу с таким названием. Не замыкаясь на характерной для старшего поколения идее возрождения исторического прошлого России, ведя напряжённый творческий поиск, наблюдая за пореволюционными литературными явлениями, активно ассимилируя и используя «нноязыковое» и «инокультурное» окружение своего ареала, писатели и поэты младшего поколения уходили и от традиционной эмигрантской тематики, связанной с ностальгией по утраченным традициям и быту. Но тем самым ещё более затруднялось их вхождение в литературу: поэтическое новаторство фактически не получало необходимого критического отклика, попросту не замечалось, поскольку главным читателем младоэмигрантов оставалось старшее поколение русского зарубежья, ориентированное, преимущественно, на восприятие традиционных литературных произведений. Это ощущение двойного одиночества и заброшенности усиливало трагизм мироощущения, одним из частных выражений чему стала подчёркнутая актуализация экзистенциального аспекта литературного произведения. Попытки качественного преобразования философии, экспериментирование с сюжетом и формой произведения сочетались с пониманием литературы как достояния, прежде всего, внутреннего существования человека, человеческого духа, и с небывалым до той поры вниманием к этому плану внутреннего мира, то есть не столько к чисто психологической природе и реальности сознания человека, сколько к внутренним духовным, мировоззрен.
2 Матвеева Ю. В. «Превращение в любимое»: Художественное мышление Ганто Газданова. — Екатеринбург: УрГУ. — 2001. — С. 53. ческим возможностям личности.
При обращении к творческому наследию Г. И. Газданова (1903;1971), начиная с момента публикации монографии JI. Диенеша (1982), фактически стали уже общим местом рассуждения исследователей об особом духовном опыте, с которым этот писатель вступил в литературу, — об опыте человека некалендарного XX века, катастрофического и непредсказуемого. В соответствии с известными фактами биографии писателя делаются и попытки определить своеобразие модели мира, созданной Газдановым как представителем младшего поколения первой волны российской эмиграции XX века: «Почва заколебалась — война, революция, гражданская война, эмиграция. Исчезла стабильность, свойственная жизни старшего поколения. Персонажи. вслед за писателем утратили способность целостно воспринимать мир — потеряны критерии между значительным и мелким, постоянным и преходящим. Мир стал текучим, фрагментарным, утратившим внутреннюю связь"3. Ю. В. Матвеева указывает, что «действительность, в которую погружены герои Газданова, совершенно лишена твёрдости, стабильности, определённости, однозначности. Всё в ней зыбко, хрупко, непрочно, ненадёжно, призрачно"4. «Мы пришли в этот мир случайно, и как бы ни стремились к поставленной цели, к реализации своих способностей и устремлений, всегда может появиться непредвиденное обстоятельство, которое способно круто изменить направление жизни, обнаружить скрытые черты характера и, возможно, истинную, а не придуманную сущность"5, — дополняет А. Н. Ннколюкин.
При всём вышеизложенном многообразии точек зрения, такая кардинальная черта газдановского мира, как снятие дуальной оппозиции «своё» -«чужое», характерная для раннего постмодерна, до настоящего времени, на.
3 Бочарова З. С. Судьбы российской эмиграции: 1917;1930;с гг. — Уфа: Восточный ун-т. -1998.-С. 34.
4 Матвеева Ю. В. «Превращение в любимое»: Художественное мышление Гайто Газданова. — Екатеринбург: УрГУ. — 2001. — С. 62.
5 Николюкин АН. «11с в изгнании, а в послании»: миссия литературы // Культурное наследие российской эмиграции: 1917;1940: В 2 кн. — М.: Наследие. — 1995. — Кн. 2. — С. 8. 6 сколько нам известно, была только косвенным объектом внимания исследователей. Возможно, это является и одной из причин того, что подчас в одних и тех же работах оценки творчества писателя как принципиально нового слова в русской литературе и призывы применять к текстам Газданова особые критерии и подходы сочетаются именно с традиционалистскими способами их рассмотрения и с подходом к ним как к текстам собственно психологического реализма (см., например, работы Л. Диенеша, Е. Тихомировой), либо же модернизма начала XX века (работы Н. Дзуцевой, С. Кабалоти, Т. Красав-ченко).
Непосредственными предшественниками постмодернизма являются постструктурализм и деконструкция как философский метод. Последние два понятия чрезвычайно близки основным установкам постмодернизма — постструктурализм и деконструкция свели историю к философии, а философию к поэтике. Наиболее распространена точка зрения, что постмодернизм возник как кризис на классический модернизм в конце 1930х гг. и что первым произведением постмодернизма является роман Дж. Джойса «Поминки по Фин-негану». Ирония в этом произведении побеждает серьезный модернистский трагизм, такой, например, который свойственен текстам Кафки. Однако существует мнение, обобщённое, в частности, В. Рудневым, что постмодернизм появился гораздо раньше, одновременно с модернизмом, и начал с самого начала подтачивать его корни. Если смотреть на дело так, то первым произведением постмодернизм был «Улисс» того же Джойса, в котором тоже предостаточно иронии, пародии и цитат. Так или иначе, вся послевоенная литература: романы Фаулза, романы и повести Кортасара, новеллы Борхеса, весь поздний англоязычный Набоков — все это постмодернизм.
В рамках данного диссертационного исследования мы разделяем вторую из представленных точек зрения, связанную с трактовкой появления постмодернизма в рамках собственно парадигмы модерна. В этой связи мы используем в качестве ведущей дефиниции понятие «ранний постмодерн», редко 7 встречающееся в научной литературе (см., например, использование термина предпостмодерн В. Рудневым, Т. Семёновой). Сразу оговоримся, что при использовании термина «ранний постмодерн» мы фактически приравниваем его к предпостмодерну. Отличительной чертой этого направления является наличие постмодернистских интенций (рнзома, интертекст, цитатность, субъективизм, игра, коллаж и ость и т. д.) преимущественно в поэтике литературных текстов, без философской рефлексии по поводу оснований и принципов новой культурной парадигмы.
Думается, что более пристальное внимание к вопросу о ранних постмодернистских интенциях в творчестве Г. Газданова, о проблеме её взаимосвязи с сюжетно-композиционной организацией его произведений, должно способствовать более адекватному представлению о специфике рефлексии русской эмиграции XX века.
Состояние научной разработанности проблемы. Первый блок проблем, проанализированный в рамках данного исследования, касается формирования и трансформации культурной идентичности личности. Широкое распространение термина «идентичность» и его введение в междисциплинарный научный оборот произошло благодаря известным трудам американского психолога Эрика Эриксона. Со второй половины 1970;х годов это понятие прочно вошло в лексикон всех социально-гуманитарных наук, привлекает внимание ученых различных направлений и дает начало многочисленным теоретическим и эмпирическим исследованиям проблемы идентичности. Различным ракурсам исследования проблем идентичности личности посвящены работы психологов Р. Бернса, Д. Зиглера, И. Кона, Б. Ливехуда, Дж. Мид, Э. Фромма, 3. Фрейда, Л. Хьеела, К. Юнга, и др.- этнопсихологов А. Садохина, Т. Стефаненко, В. Тишковасоциологов С. Баклушинского, Е. Белинской, П. Бергера, Н. Журавлева, А. Казьминой, О. Козловой, Ю. Левады, П. Сорокина, Т. Шредера, В. Ядовакультурологов П. Гуревича, Б. Ерасова, И. Малыгиной, А. Флиера, М. Шибаевой и других исследователей. Специфие ческий ракурс формирования идентичности — шггериоризация, то есть перетекание внешнего во внутреннее, социального в индивидуальное, рассматривался такими учеными, как М. Бахтин, М. Бубер, JI. Выготский, П. Жан, Ж. Пиаже и др. Проблемам межкультурной коммуникации, которые значимы для нашего исследования, посвящены труды JI. Гришаевой, Т. Грушевицкой, Д. Гудкова, В. Конецкой, В. Кочеткова, В. Красных, О. Леонтовнча, В. Мас-ловой, В. Попкова, JI. Суриковой, С. Тер-Минасовой, А. Шестакова и др.
Согласно теории JI. Фестинджера, при столкновении с чужой культурой возникает так называемый когнитивный диссонанс. Этот диссонанс заставляет индивидуума модифицировать свое поведение, чтобы восстановить соответствие своему окружению. Противоречие между самовоспрнятием и восприятием со стороны окружающих — одна из самых значительных причин культурного шока — состояния физического и эмоционального дискомфорта, возникающего в процессе приспособления личности к новому культурному окружению. Термин «культурный шок» был создан К. Дюбуа в 1951 г. и впервые применен к кросскультурным проблемам антропологом К. Обергом в 1960 г. В результате межкультурной трансформации личность претерпевает глубокие изменения. При написании данного исследования значимой была модель М. Беннета, предусматривающая продвижение от этноцентрических стадий (изоляции и отрицания чужой культуры) кэтнорелятивным стадиям.
Проблематику неопределенности, несоизмеримости процессов идентификации в условиях постмодерна, происходящих в той области, которую можно назвать межкультурной, освещает Ю. Кристева. С её точки зрения, совершенно недостаточно было бы сказать, что экспатрианты являются всего лишь носителями утопических либеральных убеждений, что значит немного, поскольку лишь немногие из них играют серьезную роль в жизни какой-либо нации. Миграционный опыт артикулируется как опыт нахождения в «зазоре» срабатывания порождающего механизма культуры, или «в зазоре настоящего» (М.К. Мамардашвнлн), потому что будущее, вероятно, не может прояс питься до тех пор, пока не состоится актуальная разработка культурного содержания, непредзаданного никак. В этом смысле понятие динамической идентификации представляется продуктивным для данной диссертационной работы. Суммируя сказанное, можно предположить, что ситуации миграции, диаспоры, перемещенности создают необходимые предпосылки для осуществления постмодернистского проекта в различных областях культуры.
Второй блок проблем, рассматриваемый в данной работе, сопряжён с освещением культурной специфики русской эмиграции. Исследователи, имея в виду массовый отъезд из послереволюционной России, используют различные модели эмиграции: от статичной, выстроенной по классическим образцам (так, А. Азов принимает за образец для сверки «иудейскую ноту"6) до динамичной, отражающей особую культурную ситуацию (так, И. Сабеннико-ва концептуализирует и подробно описывает «феномен массовых антитоталитаристских эмиграции"7). В качестве синонимов «эмиграции» нередко фигурируют «русская диаспора», «русское зарубежье», «зарубежная Россия».
Поскольку данная диссертация не ставит своей целью создание историографии русской эмиграции, мы перечислим лишь историков, культурологов, литературоведов и социологов, внесших наибольший вклад в изучение культуры русской эмиграции: А. Аронов, А. Ахиезер, 3. Бочарова, А. Гулыга, С. Дельвин, J1. Ерёменко, А. Зверев, Е. Земская, А. Квакни, П. Ковалевский, И. Кондаков, В. Костиков, Б. Лапин, А. Мацейно, М. Мекин, А. Мулярчик, М. Назаров, Е. Пивовар, Ю. Поляков, М. Раев, Л. Ржевский, И. Сабенникова, Г. Струве, Г. Тарле, Е. Хитрова, Е. Челышев, М. Чудакова, Д. Шаховский, Э. Шулепова.
В рамках нашего диссертационного исследования мы сознательно не используем дефиниций «младшее поколение русской эмиграции первой вол.
6 Азов A.D. Проблема теоретического моделирования самосознания художника в изгнании: русская эмиграция «первой волны». — Ярославль: Я ГПУ. — 1996. — С. 127.
Сабенникова II.B. Российская эмиграция (1917;1939). Тверь: Золотая буква. — 2002. — С.
41−50. ны" или «незамеченное поколение" — нам близка позиция И. В. Кондакова и Л. Б. Брусиловской, которые модифицируют подобную терминологию до емкой конструкции «поколение полутора», поскольку эта модификация, призванная подчеркнуть «промежуточность» и оттого неопределенность положения, в котором оказались литераторы-эмигранты, соответствует гипотезе и о основным положениям данной работы. В этой связи особой значимостью обладают научные труды, в которых изучается культура русских эмигрантов «поколения полутора», к которым относятся работы Н. Барковской, А. Большаковой, Л. Брусиловской, В. Боярского, М. Васильева, Т. Ворониной, В. Жердевой, И. Каспэ, Г. Кодзиса, И. Кондакова, Н. Мельникова, О. Михайлова, А. Николюкина, А. Чагина.
В работе рассматривались с культурологических позиций тексты произведений Газданова: «Вечер у Клэр», «Ночные дороги», «На французской земле», «Призрак Александра Вольфа», «Возвращение Будды». Как отмечено в работах В. Боярского, именно с произведений 1940;х гг. начинается признание Газданова как фигуры европейского масштаба: его романы активно переводятся на европейские языки, получают положительные критические отзывы. Первым исследователем, рассмотревшим творчество Газданова как целостную систему, был Л. Диенеш. Анализируя биографию писателя, его произведения и свойственные им константные темы, Л. Диенеш не ставил своей задачей подробный анализ конкретных произведений. Его анализ, что вытекает из поставленной им задачи, ни в коей мере не претендует на полноту и окончательность. В дальнейшем творчество Г. Газданова в различных ракурсах исследовали Ю. Бабичева, В. Березин, Л. Брусиловская, Н. Дзуцева, О. Дюдииа, В. Жердева, С. Кабалоти, Т. Каяболов, Ким Се Унг, И. Кондаков, Т. Красавченко, И. Кузнецов, Л. Матанцева, Ю. Матвеева, Ю. Нечипоренко,.
8 См.: Кондаков И. В., Брусиловская Л. Б. Оттепель в культуре русского зарубежья (опыт позднего Газданова) // Газданов и мировая культура: Сб. статен / Ред. и сост. Л. В. Сыроватко. -Калининград: ГП «КГТ». — 2000. — С. 4−11.
С. Никоненко, М. Новиков, О. Орлова, С. Семёнова, Т. Семёнова, JI. Сыро-ватко, Е. Тихомирова, Р. Тотров, Е. Трофимов, С. Федякин, М. Шульман. Однако, насколько нам известно, анализ философских интенций в ключе раннего постмодернизма, не являлся предметом ни одного из вышеперечисленных исследователей. Отметим лишь работу Т. Семёновой, посвященную децентризму поэтики Г. Газданова, косвенно связанную с проблематикой нашего исследования9.
Объект исследования — культурные смыслы произведений Г. Газданова: «Вечер у Клэр», «Призрак Александра Вольфа», «Возвращение Будды», «Ночные дороги», «На французской земле».
Предмет исследования — формирование поликультурнои идентичности у представителей русской эмиграции «поколения полутора».
Цель исследования — деконструкция «своего» и «чужого» в контексте философских интенций раннего постмодернизма, выявленных в текстах произведений Газданова.
Достижение поставленной цели диссертационного исследования потребовало решения следующих задач:
— выявить многообразие подходов в рамках западной и отечественной науки к проблеме формирования культурной идентичности личности — для определения собственной методологической позиции;
— раскрыть понятие «поликультурная идентичность» в качестве теоретического конструкта с позиции культурологии;
— представить поля шггерпретацни феномена русской эмиграции «поколения полутора» в культурологической литературе;
— выявить способы и пути формирования поликультурной идентичности в жизни Г. Газданова и охарактеризовать сё основные формы;
— выявить философские интенции в творчестве Г. Газданова, сопря.
9 См.: Семенова Т. О. Система повествования Г. И. Газданова: Авггорсф. дисс. канд. фнлол. наук. — СПб.: Пед. ун-т им. Герцена. — 2003. — С. 67−106. жённые с ранним постмодернистским дискурсом снятия противопоставления категорий «своё» и «чужое».
Теоретико-методологические основы исследования. В работе учитывались теоретические разработки российских и зарубежных исследователей: литературоведов, культурологов, философов, психологов, а также материалы, содержащиеся в мемуарах и личной переписке и художественной литературе обозначенного периода. Методологической основой диссертации явились принципы объективности, конкретности, системного анализа объекта исследования в противоречивом единстве, взаимообусловленности и развитии всех его составляющих. Объект, предмет, цели и задачи диссертационного исследования сделали необходимым использование методологии структурализма.
Основными методами исследования стали: семиотический, генетический и факторный анализметод историко-культурной реконструкции, исторический и логический подходы к явлениям и процессам общественной жизни.
Гипотеза исследования состоит в предположении о том, что дискурс раннего постмодерна в европейской культуре XX века сформировался, в том числе, благодаря интеллектуальным исканиям русских эмигрантов «поколения полутора», для представителей которого (в частности, Газданова) характерно формирование поликультурной идентичности современного типа путём снятия дуальной оппозиции «своё» — «чужое».
Научная новизна результатов исследования заключается в следующем:
— Выявлены основные аспекты гуманитарного, исторического и психологического осмысления понятия «культурная идентичность» в контексте западного и отечественного гуманитарного дискурса, прослежены контекстуальные трансформации данного понятия.
— Впервые с позиций теории культуры на теоретическом уровне разра.
13 ботано и структурировано понятие «поликультурная идентичность» как феномена, проявляющего себя на обыденном и специализированном уровне.
— В исследовании впервые выявлены ранние постмодернистские тенденции в жизни и творчестве Газданова, сопряжённые с поэтикой литературных текстов, без философской рефлексии по поводу оснований и принципов новой культурной парадигмы. При этом уточнено, что они заключаются, в том числе, в деконструкции дихотомии «своё — чужое» в текстах данного автора.
— Уточнены постмодернистские мировоззренческие интенции в художественных произведениях Газданова, сопряжённые с категориями «деконструкция», «ризома», «игра», «поток сознания», «субъективизм», «гипертекст» и др.
— Доказано, что в среде русской эмиграции «поколения полутора» сформировался феномен поликультурной идентичности личности, благодаря чему стало возможным успешное и высокоэффективное осуществление коммуникации между советской, эмигрантской и европейской культурами.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в рамках культурологи не разработано на теоретическом уровне само понятие «поликультурная идентичность» в среде русской эмиграции «поколения полутора», слабо отрефлектированы его основания и структурные компоненты.
Практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть использованы в учебном процессе в рамках преподавания курсов по истории зарубежной культуры и литературы в высших учебных заведениях по специальности «культурология».
Основные теоретические положения, выносимые на защиту:
1. В межкультурной коммуникации классической является ситуация, когда при взаимодействии с представителями другой культуры индивид как бы выходит за границы привычной обстановки, из круга привычных понятий и сталкивается с неизведанностью другого мира, при этом несовпадение самоидентифнкации и внешней идентификации становится питательной средой для формирования социальных, психологических, этнических предрассудков и национально-культурных стереотипов — барьеров на пути к межкультурному взаимопониманию. Однако в процессе межкультурной коммуникации трансформация личности предполагает прохождение через стадию марги-нальности, которая представляет собой периферийное положение личности в обществе. Выход из состояния маргинальности возможен, в том числе, за счёт приобретения индивидом черт трансформированной поликультурной личности, которая может успешно участвовать в процессе наведения мостов между представителями разных культур.
2. Трансформированная личная культурная идентичность — поликультурная по своей сути — не является частью конкретной культуры, но в то же время и не оторвана от нее, она живет на границе/перекрестке культур. При межкультурном контакте личности функционируют как бы в пространстве «третьей культуры», обретающей формы промежуточных паттернов, действующих на пересечении культур. Межкультурной личности должны быть свойственны эмпатня, сниженная степень этноцентризма и умение устанавливать значимые взаимоотношения с «чужими».
3. Интерпретация понятий «своё» — «чужое» русскими эмигрантами «поколения полутора» показывает, что в ситуации миграции начинает формироваться совершенно уникальный механизм культурной идентификации личности, находящейся в кризисной, пограничной ситуации в условиях чужой страны и чужой культуры. Именно кризис идентичности, на наш взгляд, который весьма по-разному переживали российские мигранты данной поры, дал возможность некоторым из них совершить прорыв в конструировании собственной идентичности, что характерно для более поздней эпохи постмодерна. При этом особую привлекательность приобретает для представителей «поколения полутора» промежуточная позиция между двумя, безусловно связанными с идеологией непрерывного обновления, негативными образами.
1Э современности" как образами «чужого»: между пугающим образом новой России и не менее тревожным образом стремительно стареющей и, вполне вероятно, гибнущей Европы.
4. Биография Г. Газданова является примером формирования у человека поликультурной идентичности. При этом монокультурная стадия сменяется кризисом идентичности и далее, под влиянием такого канала межкультурной коммуникации, как вынужденная эмиграция, трансформируется через маргинальность в поликультурную идентичность. Таким образом, в результате межкультурной коммуникации была создана трансформированная полн-культурная личность с множественной идентичностью как нормой постмодернистских реалий. Более того, за счет наличия мощного творческого потенциала Газданову удалось осуществить роль медиатора в процессе общения нескольких культур — русской зарубежной, советской и европейской. При этом у писателя сформировались такие личностные черты, как эмпатия, отсутствие этноцентризма, что и дало возможность осуществить успешную межкультурную коммуникацию через снятие оппозиции «свое» и «чужое».
5. Для ранней постмодернистской философии реальность не представляет самостоятельной ценности, а предстает через призму субъективных ап-перцепций, вследствие чего центр тяжести в текстах смещается с события на его восприятие, как в произведениях Газданова. Доказывается, что без учета характера жанрового мышления Газданова не может сложиться адекватное представление о своеобразии его романов, которые, синтезируя в себе русскую и западную повествовательные традиции, выходят на новый уровень постмодернистского межкультурного диалога (поликультурности). Философское мышление Газданова, позиционированное в контексте пред постмодерна, вырабатывает и оригинальные принципы поэтики: 1) повествование в русле потока сознания, 2) временной синкретизм, 3) множественная идентичность героя, 4) соединение рационального и иррационального и т. д.
6. В романах Г. Газданова проявляется совершенно новый характер
16 хронотопа, когда художественное время образует сложную и многослойную структуру. Система координат повествования сориентирована не на реальное историческое время, а на «внутреннее восприятие», «внутренний хронотоп» героя-рассказчика, в котором прошлое переживается как настоящее, а картины будущего отчетливы и реалистичны. Таким образом, можно говорить о ризомности ретроспективы, настоящего и перспективы. Такое ощущение времени выражается с помощью приемов нелинейного письма — монтажного и коллажного.
Апробация работы.
1. По теме диссертации были опубликованы 5 статей, суммарным объемом в 1,5 п.л. (см. список публикаций в конце Автореферата).
2. Материалы диссертации внедрены в учебный процесс МГУКИ, они были использованы при разработке учебных курсов «История зарубежной литературы», «История западной цивилизации и культуры», читаемых в Высшей школе культурологии МГУКИ.
3. По материалам диссертации соискателем был зачитан доклад на ежегодной аспирантской конференции Высшей школы культурологии «Современные проблемы исследований культуры» в 2008 г. (№ 12) на тему «Проблема «своего» и «чужого» в формировании культурной идентичности личности. Текст выступления был опубликован на сайте Высшей школы культурологии htt://yanko.Iib.ru/Iii-scooI/index.htinl в марте 2008 г.
4. Диссертация прошла обсуждение и была рекомендована к защите на заседании кафедры культурологии и антропологии МГУКИ от 01 февраля 2008 г. (Протокол № 6).
Структура работы обусловлена поставленными целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Подводя итог данному диссертационному исследованию, следует остановиться на следующих значимых моментах, о которых шла речь выше.
В философской антропологии различение «своего» и «чужого» является базовой дуальной оппозицией, маркирующей культурную идентичность человека. Это имеет огромное значение для создания и развития собственной культуры, ибо «своя» культура строится в соединении двух возможностей — возможности отграничения себя от другой культуры (что и создает своеобычность, как бы ограниченность каждой культуры) и возможности открыть себя другой культуре — возможности отделения и возможности взаимодействиясоздается соединения открытости и замкнутости. Мир «своего», «своя» культура обретают специфику, своеобразие только в процессе осознания чужой культуры и в общении с ней.
Культурная идентичность, приобретающая особое значение в условиях межкультурной коммуникации, представляет собой символ самосознания, который включает образ мира, систему ценностей и менталитет той группы, к которой принадлежит индивид. Представители всех подходов так или иначе считают, что ядром культурной идентичности является «образ самого себя, слитый с культурой, в целостном восприятии действительности индивидом"231.
В философии и культурной антропологии также стало аксиомой утверждение, согласно которому каждый человек выступает носителем той культуры, в которой он вырос и сформировался как личность, хотя в повседневной жизни он сам обычно этого не замечает, воспринимает как данность специфические особенности своей культуры. Однако при встречах с представителями других культур, когда эти особенности становятся очевидными,.
Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. — N1.: Прогресс. — 1996. — С. 327. люди начинают сознавать, что существуют другие формы переживаний, виды поведения, способы мышления, которые весьма значительно отличаются от привычных и известных. Все эти разнообразные впечатления о мире трансформируются в сознании человека в идеи, установки, стереотипы, ожидания, которые в итоге становятся для него важными регуляторами его личного поведения и общения.
Как уже отмечалось нами выше, культурная идентичность основывается на разделении представителей всех культур на «своих» и «чужих». Такое разделение может привести как к социальной солидарности, так и к социальной конфронтации. В ходе межкультурной коммуникации может возникнуть ситуации расхождения или несовпадения каких-либо явлений другой культуры с принятыми в «своей» культуре, вследствие чего возникает понятие «чужой». Как следствие формируется представление о «чужом» — нездешнем, иностранном, незнакомом и необычном. Констатация и осознание культурных различий становятся исходным пунктом для понимания причин неадекватности в ситуации коммуникации. Исходя из этого обстоятельства в межкультурной коммуникации понятие «чужой» приобретает ключевое значение. Проблема заключается в том, что до настоящего времени не сформулировано научное определение этого понятия. Во всех вариантах использования и употребления оно понимается на обыденном уровне, то есть путем выделения и перечисления его характерных признаков и свойств. При таком подходе понятие «чужой» имеет несколько значений и смыслов: нездешний, иностранный, находящийся за границами родной культурыстранный, необычный, контрастирующий с обычным и привычным окружениемнезнакомыйнеизвестный и недоступный для познаниясверхъестественный, всемогущий, перед которым человек бессилензловещий, несущий угрозу для жизни.
Представленные семантические варианты понятия «чужой» позволяют рассматривать его в самом широком значении, как все то, что находится за.
J.4Z пределами само собой разумеющихся, привычных и известных явлений или представлений. И, наоборот, противоположное ему понятие «свой» подразумевает тот круг явлений окружающего мира, который воспринимается как знакомый, привычный, само собой разумеющийся.
В межкультурной коммуникации классической является ситуация, когда при общении представителей различных культур происходит столкновение культурно-специфических взглядов на мир, при котором каждый из партнеров первоначально не осознает значения различий в этих взглядах, поскольку каждый считает свои представления нормальными, а представления своего собеседника ненормальными. Несовпадение самоидентификации и внешней идентификации также становится питательной средой для формирования социальных, психологических, этнических предрассудков и национально-культурных стереотипов — барьеров на пути к межкультурному взаимопониманию. Более того, в ситуации межкультурной коммуникации личность чаще всего переживает кризис идентичности, связанный с её трансформацией. Трансформация личности предполагает прохождение через стадию маргинальности, которая представляет собой периферийное положение личности в обществе. О маргинальности обычно говорят в связи с изгоями и мигрантами, что напрямую связано с проблематикой проведённого исследования. «Переходную личность» воспринимают как изолированного, одинокого и беззащитного человека, вырванного с корнями из привычной среды и тщетно ищущего почву, чтобы укорениться в иной, далеко не эквивалентной среде.
Процесс вхождения маргинальной личности в новое общество чрезвычайно труден, поскольку человек оказывается на границе двух культур. С одной стороны, еще сильны старые корни, знакома и понятна старая картина мира, поступками руководят привычные ценности. С другой стороны, старые представления оказываются не столь уж бесспорными, притягательностью начинают обладать образы и понятия новой жизни.
J.43.
Межкультурная трансформация — это довольно болезненный переход количественных изменений в качественно иные маркеры идентичности. Длительное нахождение в иной культурной среде не обеспечивает этого перехода автоматически: мигранты могут годами жить в своих общинах и не вступать в достаточное культурное взаимодействие с носителями языка и культуры для того, чтобы сформироваться в поли культурную личность. Для многих индивидуумов этап маргинальпостн остается конечным — им так и не удается достичь полной аккультурации. Состояние переходности, которое приобретает стойкий характер, делает личность конгломератом разноплановых социальных ролей и культурных ориентации. Такая амбивалентность нередко ведет к деперсонализации, порождает внутреннюю напряженность, психические расстройства и срывы. Вместе с тем, состояние переходности, марги-нальности может быть относительно продуктивным при наличии у человека высокого творческого потенциала.
Для того чтобы в межкультурной коммуникации активно осуществлялся процесс продуктивной трансформации, необходима высокая степень интенсивности межкультурных контактов, которая должна быть выражена как на количественном (частота и длительность контактов), так и на качественном уровне (глубина и насыщенность общения). Степень ассимиляции личности зависит от исходных установок (желания или нежелания стать органичной частью новой культуры), степени включенности в социальную жизнь общества, а также от государственной политики по отношению к мигрантам (включая языковую политику).
В результате продуктивной межкультурной трансформации личность претерпевает глубокие изменения. В рамках данного диссертационного исследования была применена модель М. Беннетта, предусматривающая продвижение от этноцентрических стадий (изоляции и отрицания чужой культуры) к этнорелятивным стадиям: 1) приятию чужой культуры через формирование уважительного отношения к моделям поведения и ценностным ориенчч тирам, 2) адаптации (эмпатии и плюрализму) и 3) интеграции. Беннет указывает на взаимосвязь и взаимообусловленность когнитивного, поведенческого и аффективного аспектов, однако предупреждает, что следует с известной долей условности рассматривать их как следующие друг за другом стадии одного и того же процесса. Первой стадией является когнитивное развитиевыработка релевантных категорий, отражающих культурные различия. Реакция на когнитивное развитие — аффективная, так как познающий субъект чувствует угрозу своему устоявшемуся образу мира. Поведенческая стадия предполагает совместную деятельность коммуникантов, направленную к единой цели через консолидацию различий в универсальные категории и формирование межкультурных коммуникативных умений. Беннет полагает, что все три аспекта в конечном итоге интегрируются в так называемую «кон.
О Т) структивную/поликультурную маргинальность".
Трансформированная поликультурная идентичность не является частью конкретной культуры, но в то же время и не оторвана от нее, она живет на границе/перекрестке культур. При межкультурном контакте личности функционируют как бы в пространстве «третьей культуры», обретающей формы промежуточных паттернов, действующих на пересечении культур. Межкультурной личности должны быть свойственны эмпатия, сниженная степень этноцентризма и умение устанавливать значимые взаимоотношения с «чужими».
Во-вторых, в данном исследовании мы провели культурологический анализ понятий «своё» — «чужое» русскими эмигрантами «поколения полутора», у которого в ситуации миграции начинает формироваться совершенно уникальный механизм культурной идентификации личности, находящейся в кризисной, пограничной ситуации в условиях чужой страны и чужой культуры. Именно кризис идентичности, на наш взгляд, который весьма по-разному.
Bennet M.J. Towards Ethnorclativism: A Developmental Model of Intcrcultural Sensitivity // R.M. Paige. USA: 1993. — P. 78. переживали российские мигранты данной поры, дан возможность некоторым из них совершить своеобразный прорыв в конструирование собственной идентичности, что характерно для эпохи раннего постмодерна.
Более того, мы отметили, что особую привлекательность приобретает для представителей поколения «полутора» промежуточная позиция между двумя, безусловно связанными с идеологией непрерывного обновления, негативными образами «современности» как образами «чужого»: между пугающим образом молодой, новой России и не менее тревожным образом стремительно стареющей и, вполне вероятно, гибнущей Европы.
Эмигрантская публицистика межвоенных лет не только постоянно оперирует такими понятиями, как «новое», «чужое», но и усиливает скрывающуюся за ними семантику катастрофы: «Пока мир пережил одну катастрофу, мы пережили две"233, — подчеркивала Зинаида Гиппиус в статье «Современность». Умножающееся количество катастроф в данном случае предполагает умножающееся количество образов нового, а, следовательно, «чужого»: советская Россия описывается молодыми литераторами как территория пугающей и непонятной новизны. Ужас восприятия «нового» как «чужого», страх перед необратимыми изменениями, которым подвержены «близкие», «свои», поскольку они остались на захваченной территории, может отчасти компенсироваться при помощи моделей нелинейной истории — когда метафора молодой России подразумевает не поступательную смену времен, а возвращение к уже пройденному этапу, омоложение.
Иначе говоря, будущее выносится за пределы актуальной маргинальной/поликультурной идентичности, с точки зрения представителей «поколения полутора», на будущее нельзя повлиять, его нельзя рационально планировать и выстраиватьв определенном смысле, будущее — идеальный другой, чужой, от которого следует ждать ответа на еще не решенные вопросы. При.
Гиппиус 3. Современность // Числа. — 1933. — Кн. 9. — С. 143. этом именно в будущее переносятся чаемые упования, именно в будущем должен окончательно оформиться, закрепиться, реализоваться коллективный образ желаемой культурной идентичности, только в будущем этот образ может быть зафиксирован и описан. Категория прошлого, напротив, практически не имеет отношения к коллективной и/или личной культурной идентификации. Прошлое помечается как область индивидуального переживанияреконструкция прошлого, чрезвычайно значимая для многих литераторов-эмигрантов (в первую очередь, для Г. Газданова и В. Набокова), призвана выявить особые свойства индивидуальной памяти, индивидуального опыта.
Характеризуя особенности формирования поликультурной идентичности в замкнутой среде парижской миграитской диаспоры, мы выявили, что «молодые» сообщества и объединения маркируются, прежде всего, именами активных участников. Во всех «молодых» проектах того времени участвуют фактически одни и те же литераторы, включая и Г. Газданова, но это не устойчивое «групповое ядро», а, скорее, несколько растерянных авторов, волей обстоятельств оказавшихся рядом, пытающихся всякий раз заново обозначить основания для коллективной и личной культурной идентификации, переформулировать общие задачи, и, главное — заново определить собственное место в разыгрываемом сюжете, что и позволило нам атрибутировать специфику данного ролевого поведения как относящуюся к раннему постмодерну.
Вместе с тем, именно к «поколению полутора» относятся первые попытки конструирования динамичной идентичности, характерной для более поздней культурной эпохи. В числе прочего, именно поэтому конструкт «молодого поколения» оказывается впоследствии столь популярным и столь неуловимым: все «молодые литераторы» вроде бы известны наперечет, и в то же время их способы определять себя по отношению к «молодой литературе» постоянно меняются. В этой связи объяснимо раздражение В. Ходасевича, который, ожидая увидеть новое «литературное течение», обнаруживает «кружковщину (ее можно было бы назвать и более жесткими именами)», лич/ шейную «идейной связи"234, — ведь общность «молодых литераторов» утверждается на основе сразу нескольких, отчасти связанных между собой, отчасти противоречащих друг другу образцов, в чём и проявляется снятие дуальной оппозиции «своё» — «чужое», характерной для постмодернистского дискурса.
Попадая на «чужую», уже освоенную и уже превращенную в миф территорию, молодые литераторы, в том числе и Г. Газданов, лишались свободы перемещений, — для них перейти «невидимую черту», перекраивающую пространство монпарнасского кафе, было почти так же невозможно, как обрести потерянную Родину. Повторим, что нас в этой связи интересовали не столько причины «изолированности» и маргиналыюсти как таковой (бедность, плохое знание языка, подозрительное отношение к эмигрантам из России — хотя, казалось бы, и они должны были бы раствориться «в монпарнас-ской гостеприимной мешанине»), сколько культурные причины, побуждающие «молодых литераторов» постоянно маркировать замкнутость своего сообщества как выстраивание «своего» в чужой культуре. Однако «своё» позиционируется как неустойчивая социальная реальность. На наш взгляд, речь идёт о специфической защитной функции, которую выполняет метафора «братства», способная оградить «странное», то есть фактически лишенное собственных свойств, «своё» сообщество литераторов-эмигра1ггов от проникновения «чужих» символов. Эта метафора отсылает, с одной стороны, к воспоминаниям о «военном», «офицерском», «белогвардейском» товариществе, с другой — к идее «мистического братства», которая в эмиграции активно отыгрывается самыми разнообразными сообществами (от масонской ложи до «Братства святой Софии»), что также неразрывно связано с жизнью и творчеством Г. Газданова.
Итак, «своё» сообщество воспринимается представителями «поколения.
234 Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова. -1954.-С. 241. полутора" то как некий единый организм, членов которого объединяет внутренняя связь, невыразимая эмпатия, то представляется случайным собранием одиноких, непроницаемых друг для друга личностей. Согласно этим представлениям, общность должна выражаться на «музыкальном» языке чувств и предчувствий, разобщенность — на «театральном» языке действий, поступков, любых проявлений достигаемой ориентации. Конструирование коллективной культурной идентичности превращается в поиск сверхценных сценариев совместного поведения, которые позволили бы соединить две стороны распавшегося образа поэта, литератора — «одиночество», «уникальность», «неисчерпаемость личности», во-первых, и потребность в реализации, во-вторых. Коль скоро институциональные механизмы, обычно выполняющие роль такой связки, в эмиграции атрофируются, утрачивают мотивацию, их место занимают мифы о литературной жизни (петербургской или монпарнас-ской) и дистанцированные от собственно института литературы множественные, неустойчивые, противоречивые модели сообщества.
Итак, «входя в литературу», собираясь стать «литераторами в эмиграции», литераторы «поколения полутора» оказываются в лакуне между «мар-гиналыюстыо» и «мэйнстримом». Постоянная угроза ощутить себя провинциалами по отношению к метрополии или маргиналами в чужой стране предотвращается самыми разнообразными способами: будь то известная формула «мы не в изгнании — мы в послании», или распространенное представление о том, что «вывезен весь цвет русской литературы», или, что наиболее значимо в рамках нашего исследования, популярная в кругу «молодых литераторов» идея особой эмигрантской идентичности, близкой по своей структуре к разорванной идентичности «нового», «послевоенного» европейца эпохи раннего постмодерна.
Для выяснения стратегии действия в этом пространстве и того как мотивировался, определялся, выстраивался «путь в литературу» молодых эмигрантов, мы вновь обратились к категориям «своего» и «чужого». На наш взгляд, проблема своего/чужого непосредственно связана и с проблемой центра/периферии: баланс между сферой «своего» и сферой «чужого» поддерживается постольку, поскольку существует доминирующий язык, задающий рамки публичной жизнив свою очередь, «периферия может использовать приватность как щит, противодействующий доминантным тенденциям центра"235 (Э. Шилз). Обитатели призрачного «зарубежного государства» охотно превращают приватное/своё в сферу, которую непонятно, от чего скрывать, а публично/чужое — в сферу, которую непонятно, зачем выстраивать. Это смешение выражается и в описаниях эмиграции как «одной семьи», и в метафорах «подпольного», «внутреннего» существованияи в популярности сообществ, которые помечаются как тайные, и в специфическом культе «открытости», «прямоты», «искренности». Все приведённые выше метафоры маркируют динамичную поликультурную идентичность личности мигранта в эпоху предпостм о дерна.
Шаткая социальная реальность, в которой жили представители «поколения полутора», характеризуется в рамках нашего исследования как «пороговая», «лиминальная», «антиструктурная» — одним словом, мозаичная, а, следовательно, постмодернистская. В ней разорваны или лишь эпизодически поддерживаются каналы связи с другими социальными институтами, нет четких границ между актуальной и второстепенной литературой, между инстанциями автора, критика и читателя. В такой ситуации легко экспроприируются, хотя и остаются отрывочными, фрагментарными, «чужие» маркеры культурной идентичности, связанные с более или менее устойчивыми моделями поведения.
Таким образом, «своё» и «чужое» ситуативно меняются местами, постоянно происходит проигрывание новых неустойчивых паттернов поведения. Становясь вместилищем отрывочных представлений о литературе и ут.
Цит. по: Лурье С. Историческая этнология. — М.: Книга. — 1999. — С. 78. рачивая очертания института литературы, такая среда вполне успешно работает как институт незамеченности или маргинальности. По отношению к символам незамеченности, гибели, нищеты выстраиваются системы ролей, оценок и мотивацийразрабатываются модели поведения на незамеченной территории, выпавшей из повседневного пространства и повседневного времени. Становясь литераторами, представители «поколения полутора» получают возможность оперировать уже сложившимися собственными образцами поликультурной множественной идентичности, снимая противопоставление «своё» — «чужое» в культуре.
В результате проведённого исследования было доказано, что личность Газданова являла собой один из первых примеров формирования трансформированной идентичности, которую можно, с некоторыми оговорками, назвать маргинальной/поликультурной/конструктивной идентичностью раннего постмодерна. Мы, безусловно, отдаем себе отчет в том, 1гго Газданов не является представителем постмодернистской парадигмы в полной мере, предвосхищая, однако, в своей жизни и творчестве ее доминантные черты.
История жизни Г. Газданова действительно пронизана разного рода совпадениями, связями, случайностями, которые иногда напрямую органично вплетались в литературную канву его книг, иногда косвенно подразумевались. Можно сказать, что, рассматривая культуру как мстатекст, мы проинтерпретировали творческий путь Газданова следующим образом: от текста, в котором жизненные факты художественно преломлялись, затем подвергались коренной трансформации, к тексту, в котором использование «документального кода» становилось литературным приемом, и следом — к тексту, утратившему ориентацию на документальность любого вида, в том числе и автобиографическую. С позиций культурологического анализа формирование постмодернистских тенденций в творчестве невозможно без уяснения того, как мультнкультуралыюсть складывается как обыденный феномен в жизни данного писателя.
В судьбе Газданова наличие с рождения двух имен приобретает символическое значение, словно предопределяя центральную тему его творчестватему параллельного существования, в котором события внешней и внутренней жизни находят точки соприкосновения, сливаясь порой в единый поток. В связи с этим и была представлена личность Газданова как поликультурная трансформированная личность, а также выявлены постмодернистские тенденции в его творчестве.
Подводя итог, следует сказать о том, что судьба Г. Газданова несет в себе явный след истории его семьи, пережившей разрушение языковых и социальных барьеров. Можно сказать, что в идентичности писателя изначально присутствовали три культурных маркера: традиционный осетинский, православный и европейский. Однако, на наш взгляд, эту стадию все-таки можно охарактеризовать как монокультурную ситуацию, поскольку она была характерна для многих жителей столицы российской империи, которые не являлись русскими по рождению. В современной культурной а1ггропологии такой тип идентичности принято называть суперэтническим, однако исследователи никогда не говорят о внутренней противоречивости данной ситуации. Более того, в рамках многонациональной империи невозможно было формирование «чистой» монокультурной идентичности, поскольку очень высокой была плотность межкультурной коммуникации, в рамках которой происходило очевидное противопоставление «своего» (российского) «чужому» (иностранному, незнакомому, внешнему).
Таким образом, у Г. Газданова начала формироваться личностная культурная идентичность, под которой мы понимаем осознанное принятие индивидом соответствующих культурных норм и образцов поведения, ценностных ориентиров и языка, понимание своего «я» с позиций тех культурных характеристик, которые были приняты в российском обществе начала XX века.
В этой личностной идентичности важным было то, что промежуточное состояние между русской и европейской культурами, нередкое в образованных слоях России, в мироощущении Газданова усугублялось наличием третьей — осетинской — ветви, которую он всегда чувствовал, но не мог ясно обозначить. В основе художественного мироощущения Газданова — прежде всего чувство неповторимости, и то, что делало его хоть сколько-нибудь принадлежащим к некой общности — национальной или социальной — отфильтровывалось писательским сознанием как лишающее его индивидуальности, в то время как тема иного родства, напротив, неповторимость усиливала. В этом мы видим объяснение тому факту, что сам писатель, воспроизводя с поразительной доскональностью этапы детства и юности, начиная с момента рождения, не акцентирует внимания на осетинских корнях в своей биографии, заменяя его при этом следом «инородным», подлинное происхождение которого понятно только посвященным.
Для формирования идентичности важен харьковский период жизни писателя, ознаменованный любовыо к Т. Пашковой (прототип Клэр), увлечением философией Шопенгауэра и Ницше. Здесь мы можем предположить, что неудавшаяся любовная история, увлечение «философией жизни» явились теми внутренними причинами, которые привели юного Газданова к ситуации кризиса монокультурной идентичности. Как и большинству молодых людей, ему, на наш взгляд, было необходимо демонстрировать свой новый статусстатус взрослого мужчины, для чего как нельзя лучше подходила служба в армии, тем более что в то время в России шла Гражданская война.
По окончании Гражданской войны в жизни Газданова начинается период эмиграции, для которого характерно состояние маргинальности, внена-ходимости по отношению к «своему» и «чужому». Нам представляется также, что в данном случае налицо несовпадение внутренней и внешней идентичности, и это является интенцией к развитию творческого начала (что встречается, понятно, прежде всего у богато одаренных людей). И творческая активность в данном случае может стать одним из основных каналов еамореализации мигранта-маргинала: в 1926 году в Праге в журнале «Своими путями» был опубликован первый рассказ Газданова «Гостиница грядущего», с чего начинается «путь в литературу» одного из представителей «поколения полутора», но успех придёт к автору только после выхода в свет «Вечера у Клэр».
Через два года после этой публикации Газданов вступил в масонское братство. Все исследователи сходятся в том, что полноценно осветить эту сторону жизни писателя не представляется возможным (см.: О. М. Орлова, В. А. Боярский и др.). В рамках нашего исследования, не претендующего на детальную реконструкцию биографии Газданова, факт вступления в масонскую ложу интерпретирован с точки зрения формирования черт коллективной идентичности. Как нам представляется, маргинальное положение писателя требовало своего разрешения не только в творчестве, но и в социальной жизни. Более того, масонская ложа привлекала Газданова еще и потому, что, по словам его наставника М. Осоргина, «искусство без символов невозможл но, а масонство есть искусство». Вместе с тем в причастности к масонству существует некий элемент «театрализации жизни», при которой обычный человек становится «посвященным братом». Таким образом, на наш взгляд, заполняется социальная лакуна, свойственная маргинальности, и начинается складываться игровое пространство, в поле которого может образоваться трансформированная культурная личность с множественной идентичностью как культурной нормой.
Для нас это суждение интересно в том смысле, что, на первый взгляд, перед нами типичный пример идентификации личности с малой группой, однако в случае с Газдановым проблема представляется более сложной. Не рискуя утверждать категорично, мы склонны предположить, что в ситуации формирования множественной идентичности, свойственной раннему по.
Мнхаил Осорпш и Ганто Газданов: два поколения эмиграции. Письма, статьи // Литературная учеба. — 2004. — № 5. — С. 49. стмодерпу, малая группа является лишь частью игрового пространства, в котором «свои» (братья) являются таковыми только на собранияхв реальной же жизни братья не только не встречались друг с другом, но и, встретившись, не должны были узнавать друг друга. Таким образом, «свои» были таковыми лишь в частном пространстве, тогда как в публичном они оставались «чужими». Театрализация, присущая постмодернистскому дискурсу, и в этом случае способствовала снятию оппозиции «свой» — «чужой» в мире Газданова.
Начало Второй мировой войны было ознаменовано «падением» Парижа как крупнейшего культурного центра русской эмиграции. Связано это, прежде всего, с различными позициями эмигрантов по отношению к фашистской Германии и, как следствие, либо с мобилизацией в Иностранный легион, либо (после оккупации Парижа) с оттоком русских in французской столицы на юг, в свободную зону, или в Америку. Настроенные же наиболее лояльно к новому режиму эмигранты предпочитали оставаться в Париже в ожидании того, что гитлеровская армия принесет России долгожданную свободу от большевиков. Газданов, как известно, не принадлежал ни к тем, ни к другим, ни к третьим. И вновь перед нами снятие оппозиции «свое» — «чужое» в мировосприятии писателя.
Если начало нападения на Россию еще можно было рассматривать как борьбу Гитлера и Сталина, то события, связанные с делом «Музея Человека», гибель Бориса Вильде и его товарищей, потрясшая литературную эмиграцию, сводки об обороне Москвы, о блокаде Ленинграда — всё вместе, очевидно, повлияло на изменение отношения Газданова к происходящему. Та эволюция, которую так явственно отразил Михаил Осоргин в своих «Письмах о незначительном», не нашла документального или художественного выражения в биографии Газданова, но, безусловно, была им пережита и обусловила его внутреннюю готовность к активным действиям. В ином случае трудно было бы представить Газданова сотрудником «Русского патриота» — просоветской газеты, бесконечно далекой от стилистических и идеологических канонов.
1ЭЭ эмигрантских изданий.
Однако как только время борьбы, ставшее временем единения всего антифашистски настроенного населения Европы, миновало, тут же вступили в силу прежние противоречия, и понятия «русский» и «советский», на короткий период ставшие синонимами, снова оказались разделены непреодолимым барьером — Газданов уже не мог присоединиться к тому выплеску симпатий в адрес Советского Союза, который подвигнул некоторых его старых знакомых принять советское гражданство. Сотрудничать в газете, переименованной в «Советский патриот», он тоже больше не мог.
Свои чувства выразил лишь однажды, написав в числе первых беспристрастное свидетельство героической борьбы — роман «На французской земле». Как мы знаем, в 1946 году он был издан на французском языке, но не снискал признания. Объективность Газданова, желание описать увиденное «без чьих бы то ни было советов или указаний», с одной стороны, и посвящение памяти погибшим советским военнопленным — с другой, — не вызвало одобрения ни в эмигрантских, ни в советских, ни во французских литературных кругах.
Обращаясь к событиям внешней социальной жизни, следует сказать о том, что до 1953 года (именно в это время он стал сотрудничать с радио «Свобода») у Газданова не было постоянного места работы: большую часть жизни он был таксистом, а эта профессия в значительной мере является индивидуальной, не предполагает формальных социальных связей внутри какой-либо организации. Маргиналыгасть, таким образом, закреплялась в социальной жизни писателя. Теперь же, при поступлении на радио «Свобода», должно было произойти коренное изменение образа жизни и социального статуса. Более того, служба на радио «Свобода» означала участие в расколе, который произошел среди русской эмиграции по окончании Второй мировой войны. В 1947 году он вышел из рядов Союза журналистов и писателей и полупит советский паспорт, что еще более отдалило его от писательской эмигхэо рантской среды, сделав его вновь «чужим» среди «своих».
В 1953 году Газданов с женой переезжает в Мюнхен, где находилась редакция радио «Свобода». В 1957 г. Газданова назначают главным редактором новостного отдела, и эта работа поглощает его полностью. Исследователи творчества писателя единодушно отмечают, что последние романы Газданова (за исключением «Эвелины и её друзей») были явной творческой неудачей.
Из этого можно заключить, что произошедшая смена социального статуса и роли позволила Газданову реализовать в своей профессиональной деятельности черты трансформированной культурной личности, о которых речь шла выше. В 1967 году его назначили редактором русской службы радио «Свобода», что позволило ему готовить интереснейшие передачи о Гоголе, Чехове, Алданове, Степуне, Зайцеве и других русских писателях. Мы видим, что черты поликультурности, присущие личности Газданова, нашли свое воплощение в качестве медиатора двух ветвей русской культуры — советской и эмигрантской. При этом чрезвычайно важно, с позиций культурологического анализа, подчеркнуть, что именно в качестве межкультурного коммуникатора Газданов проявил умение устанавливать значимое отношение с «чужими» через снятие оппозиции «своё» и «чужое». Мы имеем в виду, что как и эмигрантская среда, так и советская культура оставались для него и не вполне «своими», и не вполне «чужими».
Можно сказать, что биография писателя является удивительным примером формирования у человека поликультурной идентичности. Нам удалось проследить, как монокультурная стадия сменяется кризисом идентичности и далее, под влиянием такого канала межкультурной коммуникации, как вынужденная эмиграция, трансформируется через маргинальность в поликультурную идентичность. Таким образом, в результате межкультурной коммуникации была создана трансформированная культурная личность с множественной идентичностью как нормой постмодернистских реалий.
— 1Э/.
Более того, за счет наличия мощного творческого потенциала Г. Газда-нову удалось осуществить роль медиатора в процессе общения нескольких культур — русской зарубежной, советской и европейской. При этом у писателя сформировались такие личностные черты, как эмпатия, отсутствие этноцентризма, что и дало возможность осуществить успешную коммуникацию через снятие оппозиции «свое» и «чужое».
Переходя к культурологическому анализу философских интенций в творчестве писателя, мы говорим о том, что уже первый его исследователь Л. Диенеш подчеркивает снятие оппозиции «своё» — «чужое»: «В слиянии двух разнородных элементов — русского и западного — в одно целое — прозрачную классическую прозу с новым тревожным содержанием, с ее «арзамасским ужасом» XX века, с утратой веры и всех ценностей и в то же время с духовным преодолением пустоты и, в конечном счете, торжеством над этими разрушительными стремлениями — Газданов создал нечто новое в русской.
237 литературе, такое, чего до него не было" .
На наш взгляд, эта философская интенция оказала значительное влияние на формирование нормативных образов «эмигрантской литературы», так как Гайто Газданов подчеркнуто дистанцировался от любых форм коллективного самоопределения. Вместе с тем литературные критики данного периода отмечали, что у Газданова обнаруживается так называемое — «отсутствие человека: в рецензиях на прозу Газданова явно господствует образ холодного наблюдателя, безразличного к своим героям, из-за чего «у действующих лиц нет никакой судьбы» (Вейдле), «каждый персонаж как будто застыл в навязанной ему позе» (Адамович). Собственно, о Газданове говорят как о мастере ритма и стиля, но все эти умения обычно кажутся рецензентам второстепенными, если не бессмысленными. Однако, на наш взгляд, именно доминирование формы (вышеобозначенного ритма и стиля) при одновремен.
Диенеш Л. Гайто Газданов. Жизнь и творчество. — Владикавказ: Изд-во Ссв.-Осет. ин-та гумм, нсслсд. — 1995. — С. 9. ном использовании приёма «смерти автора», его отчуждённости от внутреннего мира персонажей и является предвосхищением философии постмодерна. Для нас так же ясно, что современники не могли по достоинству оценить новаторство Газданова.
Более того Газданов, в отличие от Набокова, безусловно, оказывается в более выгодном положении — вместе с маской наблюдателя он получает право числиться героем собственных произведений и пусть «равнодушно», «поверхностно». Естественно, «превращение» автора в героя, являясь приёмом постмодернистского дискурса, так же интерпретировалось в культуре русской эмиграции в негативных тонах.
Новейшие", «постмодернистские» представления о литературном персонаже как о конгломерате различных оптик и, соответственно, различных ролей, игнорируются эмигрантской критикой, но активно осваиваются эмигрантскими литераторами. Разрыв между «существованием» и «ролью», или, говоря иначе, утрата устойчивой идентичности, невозможность посмотреть на себя глазами другого — в философии постмодерна помечается именно как проблема, конфликт.
Эмигрантские романисты действительно настойчиво выдают своих героев за «людей без свойств», в то же время материал, которым заполняются эти вроде бы пустые матрицы, современники легко принимают за автобиографический. Полярные модусы письма — «искренность» и «пародия» — провоцируют чтение, ориентированное на поиск портретного, биографического, фактографического сходства. Однако Газданов же никогда не подписывается именами своих героев, что даёт нам возможность предположить наличие поликультурной идентичности с размытыми полями «своего» и «чужого».
В диссертации показано, что значительный пласт художественной философии Газданова составляет поликультурное сознание. Оно обнаруживается во всех девяти романах писателя, поскольку в каждом из них сохраняются постоянные межкультурные проблемы. Уже в первом крупном произведе.
159 нии видны поликультурные тенденции, соответствующие постмодернистской стилистике. В романе «Вечер у Клэр» мы встречаем такого героя и такую модель мира, которые соответствует раннему постмодернистскому ми-ровидению. Это связано с открытием нового героя в литературе — самоценного, самодостаточного, располагающего неповторимым внутренним миром, героя, для которого в культуре нет «своего» и «чужого».
Метод деконструкции в тексте нередко переходит в тотальную деконструкцию, что подчеркнуто мыслью о неизбежной конечности жизни близких и просто знакомых людей (в терминологии экзистенциалистов — «других»), размышлениями о предрешенности своего собственного существования, обнаруживающиеся на уровне метафорических соответствий, развиваются дальше в романе и проецируются уже на огромное пространство земли. Таким образом, «своё» и «чужое» синтезируются, лишаются границ, перетекая друг в друга. Так, в романс возникает ощущение катастрофичности бытия.
Многие исследователи отмечают, что первое произведение Газданова является романом-воспоминанием. Однако такой подход не способствует раскрытию постмодернистской сущности произведений, в которых категория «памяти» играет значительно большую роль: прошлое в них не реконструируется, не воссоздается, а словно заново рождается в настоящем. По мнению В. Жердевой, «воспоминание для Газданова. символ реальности, которая, став достоянием памяти, освобождается от таящейся в пей опасности разочарований, и человек вспоминающий становится подлинным человеком, с все.
Л >D поглощающей душой и сильным чувством". Память в философском мире Газданова становится основой самосознания героя и обретения дистанции по отношению к самому себе и реальности. В этом прослеживаются такие прин.
Жердева В. М. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б. Поплавский, Г. Газданов). Автореф. дне. канд. филол. наук. — М.: МПГУ.- 1999.-С. 110. цппы постмодерна, как субъективизм, игра, ризомность повествования.
В диссертации отмечено также, что снятие оппозиции «своего» и «чужого» в творчестве писателя реализуется различными способами: 1) через мотив множественной идентичности героя, 2) через особый речевой стиль (повествование от первого лица множественного числа), 3) через введение гипертекста, iito означает введение повествовательной структуры «текст в тексте».
Утверждая, что для постмодернистского письма реальность не представляет ценности, а предстает через призму субъективных апперцепций, мы тем самым предполагаем, что центр тяжести в таком романе смещается с события на его восприятие. В правомерности этого утверждения нас убеждает анализ самих текстов романов, в общем нарративе которых значительно изменяется соотношение не столько между сюжетным/событийным, сколько восприятием сюжета. Мы считаем, что без учета характера жанрового мышления Газданова не может сложиться представление о своеобразии его романов, которые, синтезируя в себе русскую и западную повествовательные традиции, выходят на новый уровень постмодернистского межкультурного диалога (поликультурности).
Романное мышление Газданова, позиционированное в контексте пред-постмодерна, вырабатывает и оригинальные принципы поэтики: 1) повествование в русле потока сознания, 2) временной синкретизм, 3) множественная идентичность героя, 4) соединение рационального и иррационального и т. д.
В нашем исследовании доказано, что в текстах Газданова проявляется совершенно новый характер хронотопа, когда художественное время образует сложную и многослойную структуру. Система координат повествования сориентирована не на реальное историческое время, а на «внутреннее восприятие», «внутренний хронотоп» героя-рассказчика, в котором прошлое переживается как настоящее, а картины будущего отчетливы и реалистичны.
Таким образом, можно говорить о ризомности ретроспективы, настоящего и.
161 перспективы.
Выразить такое ощущение времени можно только с помощью приемов нелинейного письма — монтажного и коллажного. К приему коллажа в дискурсе постмодерна можно отнести положение героев Газданова, так или иначе переживших встречу с собственной смертью, и последовавшую за ней трансформацию сознания, что напоминает положение человека, потерявшего почву под ногами и понимающего, что эта «иллюзорная опора» никогда не вернётся. Таким образом, газдановские герои находятся в пустоте, в абсолютном и окончательном вакууме. Но жить без системы взглядов на мир невозможно, поэтому газдановские персонажи вырабатывают на основе идентичной онтологии две, по сути, оппозиционные ценностные системы, которые можно условно определить как «альтруистически-христианскую» и «негативно-разрушительную». При всей философской насыщенности романа «Призрак Александра Вольфа» его тематика, однако, значительно шире простой презентации двух полярных философских систем — альтруистически-христианской и негативно-разрушительной. В этом проявляется амбивалентность ценностных установок героев через снятие оппозоции «своё» — «чужое», что характерно для философии постмодерна и указывает в целом на отсутствие категории «истина».
Мы считаем вполне вероятным, что Газданов одним из первых ввёл в философию постмодерна новаторское представление об источниках творческого процесса. Следуя его метафорической логике, творческие интенции личности рождаются на границах состояний, то есть на границе жизни и смерти, как в исследуемых нами текстах. И вместе с тем в дискурсе раннего постмодернизма, само творчество и разрушает границы жизни и смерти, своего и чужого, прошлого и настоящего.
В своей приверженности теме изображения «изменённых состояний сознания» Газданов вовсе не одинок: этот вопрос был одним из важнейших в философии постмодерна XX века. В литературе эта проблема оказалась связанной с проблемой подлинного и мнимого, иллюзии и реальности. Интерес к «изменённым состояниям сознания» характерен и для всех других произведений Газданова. Перед нами совершенно уникальный механизм культурной идентификации личности, находящейся в кризисной, пограничной ситуации, где отсутствуют бинарные оппозиции «своего» — «чужого», «космоса» -«хаоса». Именно кризис идентичности, на наш взгляд, даёт возможность совершить своеобразный прорыв в конструирование собственной идентичности (понимаемый как своеобразный «путь»), что характерно для более поздней эпохи, — эпохи постмодерна.
В некотором смысле рубежным в творчестве Газданова является роман «Ночные дороги», который сочетает в себе элементы художественности и публицистичности. Отметим проницательность Вейдле, увидевшего в газда-новскнх произведениях не подражание Прусту, но отражение общеевропейских литературных тенденций, связанных с зарождением постмодерна.
Мы разделяем точку зрения исследовательница О. Дюдиной, которая говорит о совпадении точек зрения автора и героя-повествователя и делает следующий вывод: «.термины «автор», «повествователь», «герой» становятся синонимами. Важна именно единственность, суверенность повествовательной точки зрения в романе, написанном от первого лица, в форме исповеди главного героя, что позволяет говорить об авторе-повествователе как о.
239 тт лирическом герое". Действительно, можно говорить о совпадении авторской позиции с позицией нарратора (основанием для этого может служить намерение Газданова издать книгу с полным сохранением имён прототипов, где нарратор совпадал бы с Гайто Газдановым), что демонстрирует снятие дуальных оппозиций в самой структуре текста, свидетельствуя о его постмодернистской направленности.
Эмигранты, как особая социальная общность, привлекают пристальное.
Дюдина О. Поэтика романов Г. Газданова. — М.: МГУ. — 2000. — С. 53. внимание нарратора. Теоретические обобщения, касающиеся этой общности, разбросаны по всему роману, как и иллюстративный материал к этим обобщениям. Мечтатели, алкоголики и здравомыслящие люди — вот, по Газдано-ву, внутреннее деление эмигрантской общности. Преуспеяние «здравомыслящих людей» (характерным примером которого может служить повышение «экономического потенциала») закономерно ведёт к потере русского менталитета, максимальному приспособлению к среде. Для более полной характеристики эмигрантского микросоциума Газданов противопоставляет русское и европейское видение мира, противопоставляя «варварскую свободу мышления» буржуазности европейцев.
Мы считаем, что «Ночные дороги» являются произведением переходным: писатель, активно осваивая новую для него эстетическую сферу документального, продолжает частично пользоваться и «старыми» методами, заимствованными из сферы художественной литературы. Формирование и применение нового инструментария приёмов и одновременно с этим активное использование приёмов «старых» — этот фактор, вероятно, и предопределил эклектичность данного произведения, и позволяет отнести его к раннему постмодерну.
Следующим произведением, в котором проявлены философские взгляды Газданова, является документальный роман «На французской земле», завершённый в 1945 году. На примере данного текста мы провели культурологический анализ постмодернистских тенденций, сопряжённых со снятием дуальных оппозиций «своё» — «чужое».
Специфической чертой философского дискурса раннего постмодерна в романе «На французской земле» является большое количество «личных историй», «портретов», во многом перерастающих свое первоначальное иллюстративное значение и приобретающих значение самостоятельных историй, ценность которых не только в их иллюстративности, но и в их единичности, уникальности. Таким образом, «бытовая часть» в данном случае приобретает доч самостоятельное значение, не потеряв и значения иллюстративного, что свидетельствует об усложнении авторской позиции, поскольку к точке зрения исследователя добавляются точки зрения хрониста и философа. В рамках нашего исследования было уделено наибольшее внимание последней точке зрения — собственно философской.
Нам представляется, что Газданов склонен к философским обобщениям, изображая советского человека как особый «вид», обладающий серией специфических качеств. Характеристика советского человека даётся нарра-тором не сама по себе, но в оппозиции европейцу. В этой связи нам более всего интересна позиция нарратора, который чувствует себя и не советским человеком, но и не европейцем, снимая тем самым дуальную оппозицию «Россия» — «Европа», что служит основанием его поликультурной идентичности.
Таким образом, в документальном произведении Газданова отчётливо проявляются такие постмодернистские тенденции, как хаотичность и ризом-ность повествования, его децентрированность, снятие дуальных оппозиций «своё» — «чужое», коллажность. Всё это позволяет говорить о том, что и документальные произведения Газданова относятся к ранней постмодернистской прозе.
Определяя возможные перспективы исследования, скажем, что продуктивным мог бы стать компаративный анализ философских интенций творчества Г. Газданова и В. Набокова, поскольку оба писателя, на наш взгляд, могут быть представлены как поликультурные личности, служащие медиаторами различных культур. Более того, мы считаем вполне возможным рассматривать их творчество как различные модификации раннего постмодерна. lOD.
