Петербургские повести" Н. В. Гоголя активно и многосторонне исследуются учеными на протяжении всего времени своего существования. Творческая концепция писателя, стиль и язык художественных произведений стали предметом рассмотрения в работах А. Белого, Г. А. Гуковского, В. В. Виноградова, Б. М. Эйхенбаума, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна, С. Г. Бочарова, С. Н. Машинского, Г. П. Макогоненко, В. М. Марковича, В. Ш. Кривоноса и др.
I I.
Творчество Н. В. Гоголя сразу вызывало интерес как у читающей публики, так и у критиков, литературоведов. Одним из первых отметил популярность писателя В. Г. Белинский, указавший, что «Гоголь пользуется в Петербурге исключительною и. самою завидною, самою великою славою: чем больше его бранят, тем больше его читают» [29. С. 168].
Повести, составившие петербургский цикл, в целом получили одобрительную оценку современников писателя. Хотя некоторыми критиками они не воспринимались как серьезные. Так, Е. М. Засторожнова приводит следующую рецензию на сборник «Арабески» Н. В. Гоголя, напечатанную в журнале «Библиотека для чтения»: «Некоторые из страниц его в шуточном роде непритворно смешны, и развеселят самого угрюмого человека. „Клочки из записок сумасшедшего“ отличаются теми же достоинствами, и были бы еще лучше, если б соединялись какою-нибудь идеей» [84. С. 18]. Сказывался сформированный «Вечерами на хуторе близ Диканьки» «горизонт ожидания» читателей.
Наиболее полно и подробно «Петербургские повести» впервые были проанализированы в работах В. Г. Белинского и А. Григорьева. Известно, что В. Г. Белинский высоко оценил творчество Гоголя уже в первой статье 1835 года «О русской повести и повестях г. Гоголя („Арабески“ и „Миргород“)». По мнению критика, Гоголь, который «еще только начал свое поприще», «в настоящее время является главою литературы, главою поэтовон становится на место, оставленное Пушкиным» [31. Т.1. — С.183]. Так начинается «гоголевский период» русской литературы.
В статье 1835 года В. Г. Белинский подробно анализирует три повести, вошедшие в последствии в петербургский цикл: «Невский проспект», «Портрет» и «Записки сумасшедшего».
Уродливый гротеск" [31. Т.1. — С. 174] - так определил критик жанровое своеобразие повести «Записки сумасшедшего». По мнению В. Г. Белинского, в этой повести «такая бездна поэзии, такая бездна I философии», что по глубине изображения и воздействия на читателя она достойна кисти Шекспира: «вы еще смеетесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечьюэто смех над сумасшедшим, которого бред смешит и возбуждает сострадание».
Анализируя «Невский проспект», В. Г. Белинский отмечает прежде всего способность Н. В. Гоголя изобразить истинно и глубоко «две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное о бок друг другу» [31. Т.1. — С. 178]. Критик подробно рассматривает причины гибели Пискарева, восхищается талантом писателя в создании образов Шиллера и Пирогова. Высокую оценку Белинского получает способ построения повести — по принципу контраста. Контраст, по его мнению, усиливает звучание трагического несоответствия наивных грез и реальной действительности, а также воздействие повести на читателя: «И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!.» [31. Т.1. — С. 180].
Иную оценку в критике В. Г. Белинского получает повесть «Портрет». Критик неодобрительно отзывается о первой редакции повести, указывая на противоречия между ее первой частью, выдержанной в реалистическом духе, и второй, наполненной религиозно-мистическими мотивами.
По его мнению, Н. В. Гоголю совершенно не удается фантастическое вс второй части повести, названной Белинским «явной приделкой». Вторая часть, как считает критик, «решительно ничего не стоит: в ней совсем не видно г. Гоголя» [31. Т.1. — С.180].
Новая редакция «Портрета», опубликованная Н. В. Гоголем в 1842 году, также не получает положительной оценки В. Г. Белинского, по мнению которого, «фантастические затеи» во второй части повести приводят к тому, что писатель «чересчур затейливо, холодно и сухо аллегорически» рассказывает историю Чарткова и страшного портрета, удаляясь таким образом от «современного взгляда на жизнь и искусство» [31. Т. 1. — С.427].
В дальнейшем В. Г. Белинский с большим вниманием следит за творчеством писателя, отзываясь рецензией или статьей на каждое сочинение Н. В. Гоголя. В статье «Русская литература в 1843 году», рассуждая об особенностях восприятия читающей публикой творчества Н. В. Гоголя, он очень верно, даже пророчески, замечает: «Всякому легче понять идею, прямо и положительно выговариваемую, нежели идею, которая. заключает в себе смысл, противоположный тому, который выражают слова ее.. Еще много времени пройдет и много новых поколений выступит на поприще жизни прежде, чем Гоголь будет понят и оценен по достоинству большинством» [31. Т.8.-С.90].
Подобную же точку зрения высказал Н. Г. Чернышевский, который и обозначил как «гоголевский» целый период развития русской литературы, а Н. В. Гоголя, вслед за В. Г. Белинским, назвал «отцом русской прозы», главой «единственной школы» [195. С.49].
По мнению критика, идеи, определяющие направление развития русской литературы, в большинстве своем почерпнуты ею именно из произведений Н. В. Гоголя: «Если и можно припомнить несколько сносных, даже два и три прекрасных произведения, которые не были проникнуты идеею, сродною идее Гоголевых созданий, то, несмотря на свои художественные достоинства, они остались без влияния на публику, почти без значения в истории литературы» [195. С.32].
Главную задачу в анализе творчества писателя Н. Г. Чернышевский определяет, исходя из того, что Н. В. Гоголь «.пробудил в нас сознание о нас самих — вот его истинная заслуга, важность которой не зависит от того, первым или десятым из наших великих писателей должны мы считать его в хронологическом порядке. Рассмотрение значения Гоголя в этом отношении должно быть главным предметом наших статей.» [195. С.48].
Слова Н. Г. Чернышевского о том, что «Гоголь принадлежит к числу тех писателей, любовь к которым требует одинакового с ними настроения души, потому что их деятельность есть служение определенному направлению нравственных стремлений» [195. С.50], на наш взгляд, оказались пророческими: долгое время именно «настроение души» писателя, по нашему мнению, оказывалось вне поля зрения внимания литературоведения.
Далее Н. Г. Чернышевский высказывает мнение, что Н. В. Гоголь «.стал во главе тех, которые отрицают злое и пошлое» [195. С.50]. Разделяет эту точку зрения и другой читатель-современник Н. В. Гоголя — А. А. Григорьев. Этот критик формулирует главную задачу гоголевского творчества как «анализ в душе нашей пошлого и анализ окружающей жизни сквозь призму анализа внутренней пошлости» и определяет его путь к идеальному как «отрицательный путь к идеальному» [69. С.266].
А. Григорьев сравнивает творческую манеру Н. В. Гоголя с действиями «беспощадного анатомика», что «по частям разнимает человека» [69. С. 193]. Далее он замечает, что окончательно разрушиться, распавшись на части, человеку и миру в художественном пространстве гоголевских произведений не дает юмор. Именно юмор, который, по определению критика, «выручает» писателя, наполнен любовью к жизни и светлым стремлением к идеалу. Подобный юмор, по мнению А. Григорьева, «.достигает крайних пределов своих в „Носе“, оригинальнейшем и причудливейшем произведении, где все фантастично и вместе с тем все — в высшей степени поэтическая правда, где все понятно без толкования и где всякое толкование убило бы поэзию.» [69. С. 194].
Анализируя творчество писателя, в статье «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» он отмечает, что в каждом из его произведений слышится тоска по идеалу, «. все равно, с кем ни знакомит он нас, с Тарасом ли Бульбой или с Маниловым, с Акакием ли Акакиевичем или с ослепляющей, как молния, красотой Аннунциаты» [69. С.188].
По мнению критика, именно сам Н. В. Гоголь, «яснее и врагов своих и поклонников» [69. С. 189] определяет и объясняет не только свойство и значение своего таланта, «пружины своего творчества», но и свою историческую задачу. Это становится возможным благодаря тому, что писатель не только изображает «язвы» действительности и слишком чутко отзывается на ее проблемы, но и потому, что Н. В. Гоголю, как считает А. Григорьев, «.дано было все язвы износить на себе и следы этих язв вечно в себе оставить.» [69. С. 191].
Гениальность Н. В. Гоголя, по мнению критика, определялась во многом еще и тем, что он «весь проникнут был желанием усовершенствоваться» [69. С. 191]. Как известно, писатель и сам неоднократно подчеркивал свое стремление к самосовершенствованию.
В этих критических статьях, хотя и не упоминается риторика, все же можно заметить движение критической мысли к ней: «идеал», «действие на читателя», «целое и части» — все эти понятия восходят к риторике, составляют ее классический инструментарий.
В своеобразную полемику с В. Г. Белинским, Н. Г. Чернышевским, А. А. Григорьевым в конце XIX в. вступает В. В. Розанов, который считает, что вся русская литература «явилась отрицанием Гоголя, борьбою против него» [171. С.47]. По мнению философа, главная причина подобной «диаметральной противоположности» заключается в том, что Н. В. Гоголь увидел в жизни и изобразил в своих произведениях не реальный мир, а мир своих «больных грез» [171. С.49], который не имеет ничего общего с действительностью, являясь только карикатурой на нее.
Сравнивая А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя, В. В. Розанов приходит к выводу, что Пушкин, «всегда верный природе человека, верный и судьбе его» [171. С.226], является своеобразным символом жизни, позволяя читателю оставаться самим собою. Н. В. Гоголь же, напротив, воплощает в своем творчестве только «мертвую ткань», которая, входя в душу читателя, «таковою в ней и остается навсегда» [171. С.230].
Называя писателя «великим художником форм», В. Розанов утверждает, что Н. В. Гоголь «сгорел в бессильной жажде прикоснуться к человеческой душе», потому что как личность был глубоко «уединен в своей душе» [171. С.51].
В целом же исследования рубежа XIX — XX вв., Серебряного века русской литературы, жизнь и творчество Н. В. Гоголя интерпретируют в неразрывном единстве с религиозным мировоззрением писателя. Так, протоирей Иоанн Восторгов отмечает: «Вот писатель, у которого сознание ответственности пред высшею правдою за его литературное слово дошло до такой степени напряженности, так глубоко охватило его существо, что для многих казалось какой-то душевной болезнью, чем-то необычным, непонятным, ненормальным. Это был писатель и человек, который правду свою и правду жизни и миропонимания проверял только правдой Христовой. Такие творцы по своему значению в истории слова подобны святым отцам в Православии: они поддерживают благочестные и чистые литературные предания» [52. С.5].
Одним из первых исследует соотношение религиозного понимания писателя и его творчества Д. С. Мережковский. Он приходит к выводу, что именно в Н. В. Гоголе воплощается «неизбежный, окончательно совершающийся только именно в нас, в наши дни, переход русской литературы, всего русского духа от искусства к религии, от великого созерцания к великому действию, от слова к делу» [136. С.274].
По его мнению, Н. В. Гоголь, избрав предметом творчества черта, понимаемого Д. С. Мережковским как явление «бессмертной пошлости людской» [136. С.213], «.почувствовал до смертной боли и смертного ужаса, что христианство для современного человечества все еще остается чем-то сказанным, но не сделанным, обещанным, но не исполненным» [136. С.276].
Рассмотрев единство религиозного мироощущения, жизни и творчества писателя, Д. С. Мережковский высказывает предположение: главной причиной гибели Н. В. Гоголя стала невозможность преодолеть и осознать до конца тот факт, что «.искусство не может быть святым в христианском смысле, потому что всякий художественный образ есть все-таки не бесплотная духовность, а одухотворенная плоть или воплощенный дух.» [136. С.295]. Здесь также нет слова «риторика», но «душа», воздействие на которую было главной задачей риторов, становится центром, к которому стремится творчество Н. В. Гоголя.
Особенности творческой манеры Н. В. Гоголя, неповторимость языка и стиля одним из первых исследует А. Белый, полагавший, что «Гоголь умел извлечь из языка доселе неизвлекаемое, после него никогда уже не было такого сдвига в нашей литературе» [28. С. 49]. В его анализе явно видны следы древней риторической традиции: исследуя фигуры, тропы и приемы, использованные Н. В. Гоголем в художественных произведениях, А. Белый указывает на их тесную взаимосвязь с содержанием, формой, смыслом сюжета. Он приходит к выводу, что в художественных произведениях Н. В. Гоголя прослеживаются «.3 наложенных друг на друга слоя: смысловой, образный и словесныймысли эквивалентны стилю, слогу, тенденции, краске, ритмунет четкой грани между нимивсюду: химия взаимодействия слоев.» [28. С. 128].
По мнению А. Белого, «.Гоголь помертвенел в Петербурге: и не отогрел его Рим- „Мертвые души“, портрет России, — выпрыгнули из рамы. Это началось на Невском проспекте» [28. С.201] и нашло свое отражение в языке и стиле писателя.
Глубокое исследование стилистических элементов творчества Н. В. Гоголя представлено в книге В. Ф. Переверзева «У истоков русского реализма». Анализ творческого наследия писателя осуществляется под знаком социологической критики, но обращение к стилю (последнему прибежищу риторики) продиктовано задачей «обнаружить глубокую связь и взаимную обусловленность всех частей гоголевского творчества, его внутреннюю логику и органическую стройность.» [158. С.286].
Советское литературоведение подробно изучало стилистическое и идейное своеобразие творчества Н. В. Гоголя, но, в соответствии с эпистемой времени, не уделяло внимания религиозным воззрениям писателя.
Классический пример исследования «Петербургских повестей» в лучших традициях советского литературоведения являет нам книга В. М. Марковича «Петербургские повести Н.В. Гоголя». Цель исследования —' раскрыть внутренний смысл повестей. По мнению В. Марковича, «.нет иного пути к смыслу, кроме постижения всех тонкостей формы» [133. С.7]/ поэтому он внимательно исследует форму петербургских повестей и подробно анализирует своеобразие творческой манеры Н. В. Гоголя, замечая, что «.несколько очевидных странностей его манеры буквально бросаются в глаза» [133. С. 10]. К таким «странностям» В. Маркович относит, в частности, конкретность особого рода, т.к. писатель не детализирует бытовые описания и сцены, а изображает несколькими быстрыми штрихамипринцип неожиданного введения фантастики в будничную бытовую обстановкуособо важную роль людской молвы и др.
В целом общение автора с читателем в петербургском цикле, по мнению В. Марковича, строится как ситуация «катастрофического общения» [133. С. 103], обусловленная стремлением Н. В. Гоголя потрясти читателя, чтобы пробудить его сознание и чувства. Заметим, что в этом и состоит коммуникативная цель риторики.
В современном литературоведении осмысление как всего творчества Гоголя в целом, так и петербургского цикла в частности, осуществляется с учетом религиозного мировоззрения писателя. Следует отметить, что изучение русской литературы в ее связи с христианством — потребность, обусловленная спецификой ее формирования и развития. Как справедливо замечает Е. М. Засторожнова, «православное миропонимание, ставшее основой для формирования русской книжности, оказывало значительное влияние на развитие литературы вплоть до XX в. Воздействие Православия на русскую литературу проявилось в многообразных формах. И картина мира, и сюжетно-стилевые, и жанровые особенности, и поэтика пронизаны незримым духовным светом Первообраза» [84. С. 216].
Основы исследования жизни и творчества Н. В. Гоголя в религиозном контексте были заложены авторами Русского зарубежья (К.В. Мочульский, В. В. Зеньковский, Д. И. Чижевский и др.).
Одним из первых на необходимость прочтения и анализа творчества Н. В. Гоголя с позиций религиозного мировидения указал В. В. Зеньковский. В своей «Истории философии» религиозный мыслитель пишет о трагическом разрыве общества с церковным. Русская интеллигенция, полагает он, оторвавшись от церкви, ищет свое вдохновение в эстетическом гуманизме, опирается на него. Но вслед за Чаадаевым в среде интеллигенции нарастает движение, которое ищет в церковном сознании ответ на все сложные вопросы бытия. Среди этой, обращенной к церкви интеллигенции, В. В. Зеньковский на первое место ставит Н. В. Гоголя. «Пророк православной культуры», — так он назовет писателя. В. В. Зеньковский видит в Н. В. Гоголе писателя, который внес в русскую литературу одну из центральных тем русских исканий — о возврате культуры к Церкви, о построении нового церковного мировоззрения — о «православной культуре» [87. С. 82].
К.В. Мочульский, исследуя духовный путь Н. В. Гоголя, указывает, что религиозно-нравственные идеи писателя легли в основу «учительства» всей русской литературы. Объяснение этого исследователь видит в следующем: «Религия Гоголя — соборная. Люди — братья, живущие друг для друга, связанные общей виной перед Господом, круговой порукой и ответственностью. Всякий индивидуализм и эгоистическая обособленность — от дьявола. В духовной области нет частной собственности: все Божие, все дары посылаются для всех» [145. С.39].
Продолжая мысли В. В. Зеньковского, К. В. Мочульского, современные исследователи жизни и творчества Гоголя (В.А. Воропаев, И. А. Виноградов, С. А. Гончаров, И. А. Крюков, В. Г. Одиноков, Е. И. Анненкова и др.) считают, что в его художественном наследии целенаправленно, по мере совершенствования творческого гения писателя, отражено интенциальное движение к Богу: «Несмотря на кажущиеся противоречия, все написанные им произведения составляют лишь последовательные (хотя подчас и крутые) ступени духовного восхождения, так что начало и конец его жизненного пути умещаются в коротенькой евангельской притче: «Царство Небесное подобно закваске, которую женщина взявши положила в три меры муки, доколе не вскисло все» «[44. С. 389].
Так, С. А. Гончаров рассматривает творчество Н. В. Гоголя в контексте религиозно-мистических традиций, исследует отражение религиозного миросозерцания писателя в поэтической системе, а также особое внимание уделяет проблеме религиозно-духовной интерпретации поэтического мира Н. В. Гоголя.
По мнению исследователя, писатель, обобщая и придавая эмпирическому изображению символический смысл, стремиться «возвести читателя в область „внутреннего духа“, религиозно-символического понимания, замыкая его на самопознание читателя, на вопросы, обращенные читателем к самому себе. Поэтому движение читателя подобно „лестнице“, пути восхождения от конкретного к духовному, который имплицируется как путь откровения и спасения» [64. С. 115].
С.А. Гончаров отмечает, что для подобного «восхождения» гоголевский текст перестраивает не только стратегию чтения, но и сознание читателя, заставляя его искать внутренние, иносказательные связи, поиск которых возводит читателя в область религиозно-учительных и глубинных мифологических смыслов. Таким образом в гоголевском тексте читатель оказывается поставленным в позицию активного восприятия, направленного на поиск «ключа» прочтения, его движение — движение от внешнего к внутреннему, от знака к значению.
В результате анализа, проведенного на основе взаимодействия фольклорно-мифологической, мистической и религиозно-учительной систем поэтики Н. В. Гоголя, С. А. Гончаров приходит к выводу, что общая динамика Н. В. Гоголя представляет собой переход от художественного творчества к творчеству духовному [64. С. 220].
Герменевтический принцип прочтения «Петербургских повестей» реализуется в диссертационном исследовании JI.A. Осадчей, цель которогопонимание коммуникативно-событийной стороны текстов повестей Н. В. Гоголя. В данном исследовании автор впервые методом дискурсивного анализа, используя пятикомпонентную систему кодов Р. Барта, исследует систему риторических кодов, в различных модификациях присутствующую в произведениях Н. В. Гоголя.
В результате проведенного анализа JI.A. Осадчая приходит к выводу о доминировании в петербургском цикле Н. В. Гоголя религиозного герменевтического кода. Обращение к нему «как к адекватному семиотическому ключу прочтения текстов цикла», по мысли ученого, «провоцируется целым комплексом средств», среди которых выделяются код абсурда, символическая антитеза «внешнего» и «внутреннего», код «поприща», код «соблазна», код «искусства» и др. [156. С.158].
Исследование петербургского цикла Н. В. Гоголя в нашей работе осуществляется с учетом его риторической составляющей, обусловившей как речевое, так и идейно-композиционное своеобразие повествовательного пространства гоголевского текста, оказавшей значительное влияние на процесс восприятия и интерпретации художественного произведения.
Актуальность исследования. В течение долгого времени риторика была периферией литературоведческих исследований. И все же интерес к ней не угасал: об этом свидетельствуют работы С. С. Аверинцева, M. JL Гаспарова, А. Ф. Лосева, Ю. М. Лотмана, А. В. Михайлова, М. Я. Полякова, а также зарубежных исследователей — А. Ж. Греймаса, Г. Г. Гадамера, Р. Барта, У. Эко и др. Это объяснимо: риторика возвращала литературу, искусство в целом к его истокам. Ведь риторическая наука содержала в себе всю идею художественного творчества. Поэтому не удивительно, что риторические стратегии, трансформируясь, видоизменяясь, имплицитно продолжали оказывать воздействие на литературу.
В работах, посвященных творчеству Н. В. Гоголя, в последнее десятилетие все чаще звучит мысль о риторичности художественного наследия писателя в целом и «Петербургских повестей», в частности. При этом риторический текст не является «рудиментом», «анахронизмом», а служит «орудием соединения разновременного опыта» (А.И. Иваницкий). Соединение «разновременного опыта» необычайно важно сейчас, когда отечественная гуманитарная мысль — литературоведение не исключение — настойчиво ищет пути и средства «связи времен». Риторический текст — это тот «базовый» текст, который, зародившись в древности, является категориальным признаком любого текста от античности до наших дней, и который «связывает» искусство всех времен и народов в единый общечеловеческий эстетический опыт.
Рассуждая о соотношении риторики и идеологии, У. Эко отмечает: «Восприимчивый читатель, желающий постичь какое-нибудь произведение искусства прошлого во всей его первозданной свежести, должен руководствоваться не только своими собственными кодами, которые были бы иными, если бы это произведение в свое время не появилось на свет и не было бы определенным образом усвоено обществомон должен реконструировать тот риторический и идеологический универсум, ту коммуникативную ситуацию, в которой родилось произведение» [204. С.141]. На наш взгляд, риторический анализ позволяет учитывать как риторический, так и идеологический универсум" в целях создания адекватной интерпретации художественного произведения.
В поле зрения современной филологии находится не только речеведческий анализ — любимое дитя риторики, но и открытие риторики как древней теории словесности (теория словесности наследует из риторики ряд понятий и даже целых разделов: учение о видах стиля, учение о композиции, учение о фигурах стиля). Понятия и категории классической риторики переосмысливаются и адаптируются теорией литературы, отдельные категории и понятия риторики перекодируют и используют поэтика, стилистика, семиотика, социология, социальная психология и др. В результате такого взаимодействия риторика из теории производства речи превращается в теорию анализа речи.
Внедрение риторических принципов в литературоведческий анализ текста позволило построить такую модель, которая рассматривает художественное произведение, опираясь на потенциальные возможности системы языка и определенных средств ассоциативности. В читательском восприятии текст интерпретируется таким образом, что понимание (толкование) одних и тех же языковых выражений и смысла произведения в целом обусловливается индивидуальной картиной мира и коммуникативным опытом читателя. Интерпретация текста строится на основе соотнесения текста с культурным контекстом, в процессе которого и активизируется риторическая функция текста, синтезирующая авторскую эстетику, «идеологию» и читательскую интерпретацию.
Современными исследователями художественного текста риторичность — способность внушить, убедить, подчинить себе душу воспринимающего — признается одной из базовых характеристик текста, категориальным признаком, позволяющим «использовать формулу управления мыслеречевой деятельностью в качестве методологического приема для проведения лингвистического — и глубже — филологического анализа текста» [208. С.21].
Результатом взаимодействия риторики и теории литературы в исследовании проблем художественного текста явилось понятие «риторический текст».
Риторический текст в нашем понимании — это такой текст, который включает в себя риторические средства как в их классической функции, так и трансформированной в процессе литературного развития. Риторический текст предполагает открытое сопоставление плана выражения с планом содержания в целях выявления авторского замысла.
К риторическим средствам мы относим:
— риторические топы и фигуры речи (тропы: метафора, метонимия, ирония) в их классической функции: топ как вопрос, задаваемый к суждению, используемый для развития темы, тропы — как украшения речи, призванные привлечь внимание адресата речи, поразить его своей новизной и необычностью, чтобы реализовать главную риторическую задачу — убедить, подчинить волю слушающего;
— риторические средства в их трансформированной функции: топы как смыслопорождающая модель, тропы как средство формирования определенного читательского восприятия (в соответствии с идеологией автора).
Особенности функционирования риторического текста обусловливаются взаимосвязанной «триадой»: автор — текст — читатель. Автор намеренно использует тот или иной арсенал языковых средств, позволяющих выразить особое уникальное мировидение и сформировать определенную читательскую реакцию. Единственной реальной данностью, из которой читатель может сделать выводы о мировосприятии автора, характере отображаемой им действительности, адекватности и типичности изображения, является текст, который создается автором, как правило, с учетом предполагаемого адресата речи, его читательского и жизненного опыта. Одним из средств приобщения читателя к жизненному опыту, воплощенному в художественном произведении, и является риторический текст, который, воздействуя на душу читателя, изменяет его в соответствии с идеологией автора.
Функционирование риторического текста в художественном произведении можно представить в схеме [Приложение № 1, с. 155].
Материалом и объектом исследования является риторический текст в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя как культурный код. Предметом — функционирование риторического текста в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя.
Цель и задачи исследования
В работе ставится цель исследовать функционирование риторического текста в произведениях Н. В. Гоголя. В связи с этим предстоит решить следующие задачи:
1. Рассмотреть формирование понятий «текст» и «риторический текст».
2. Выявить и исследовать риторические средства, обеспечивающие эффективное функционирование «риторического текста» в петербургском цикле Н. В. Гоголя.
3. Охарактеризовать важнейшие риторические приемы, влияющие на смыслопорождение «Петербургских повестей» и определить их специфику.
4. Выявить функции традиционных риторических средств (тропов, топов) и их трансформацию в художественном пространстве «Петербургских повестей».
Научная новизна настоящей работы заключается в том, что: а) впервые исследуется функционирование риторического текста в повествовательном пространстве петербургского цикла Н. В. Гоголя как главного средства направления рефлексии читателяб) рассматриваются приемы как классической риторики, так и риторики, претерпевшей трансформацию в гоголевском тексте.
Положения, выносимые на защиту:
1. Творчество Н. В. Гоголя совпадает с одной из переломных литературных эпох, когда еще могли действовать старые традиции, но и в то же время происходит их ломка, трансформация. Риторическая традиция, на которую так или иначе ориентировался Н. В. Гоголь, не исчезла бесследно в «гоголевский период» русской литературы. После падения нормативной эстетики риторичность как литературная традиция продолжает свое существование. Риторика не столько прямо повлияла на «Петербургские повести» Н. В. Гоголя, сколько органично вошла в них как модель текстопостроения, смыслопорождения, как культурный код.
2. Влияние прошлой литературной традиции — риторики — сохраняется в гоголевском тексте: риторика способна реализовать важную для Н. В. Гоголя мысль о литературе, которая может воздействовать на, читателя, преобразуя его духовный мир. В данном случае сохраняется ее главная функция — воздействовать, «улавливая» души читателей. Для классической риторики важно понимание адресата речи. «Читающая публика» представлена в петербургском цикле следующими типами: наивный читатель, читатель-повеса, читатель-чиновник, читатель-художник.
3. В то же время классическая риторика не могла сохраниться в прежнем виде. В «Петербургских повестях» происходит трансформация классической риторики: возникают новые функции тропов, которые становятся не только украшением речи, но и, пробуждая рефлексию читателя, формируют определенное — негативное — читательское восприятиетопы из модели развития темы превращаются в смыслообразующую модель.
4. Творчество Н. В. Гоголя долгое время рассматривалось либо с социологических позиций, либо с точки зрения поэтикиязык и представляемый им смысл оказывались разными объектами исследования. Разумеется, художественное произведение можно рассматривать с разных «наблюдательных пунктов»: как документальное свидетельство эпохи, как эстетический объект. Но целостность произведения оказывается не нарушенной только тогда, когда анализ приводит к «диалектическому синтезу» (У. Эко) эстетического факта и объясняющего его исторического контекста. «Идеология» Н. В. Гоголя и те эстетические средства, в которых она находила свое воплощение, осуществляют свой синтез наиболее полно в процессе риторического анализа.
Методологическую основу работы составляют труды по истории и теории риторики (С.С. Аверинцев, В. И. Аннушкин, Ю. М. Лотман, М. Н. Макеева, О. И. Марченко, У. Эко, Е. А. Юнина, Е. А. Яковлева и др.), работы по поэтике художественного произведения (М.М. Бахтин, М. Я. Поляков, В. И. Тюпа, Б. А. Успенский, В. Б. Шкловский и др.), потворчеству Н. В. Гоголя (С.Г. Бочаров, С. А. Гончаров, И. А. Виноградов, В. А. Воропаев, А. И. Иваницкий, Ю. В. Манн, Б. М. Эйхенбаум и др.).
Методы исследования. В соответствии с поставленными задачами в работе используются сравнительно-сопоставительный и историко-функциональный методы, а также риторический анализ, обращение к которому позволяет выявить синтез идеологии Н. В. Гоголя и обусловленных ею риторических средств.
Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что материалы могут быть использованы для углубленного изучения творчества Н. В. Гоголя, интерпретации художественного текста на основе соотнесения его эстетических свойств, обусловленных идеологией автора, и общественно-исторических обстоятельств. Данные исследования были использованы при изучении творчества Н. В. Гоголя на уроках литературы, при выполнении риторического анализа текста на уроках риторики в МОУ «Гимназия № 33» г. Улан-Удэ.
Апробация основных положений диссертации осуществлялась в работе научных конференций.
Структура исследования предполагает наличие в работе трех глав. Первая глава посвящена анализу специфики функционирования риторики в «гоголевский период» русской литературы и внедрению в теорию литературы риторической методологии, позволяющей осуществлять анализ строения текста и его взаимодействия с читателем на качественно новой основе. Во второй главе рассматривается отражение в петербургском цикле классической риторики. Третья глава посвящена выявлению и анализу в исследуемом цикле изменений функций традиционной риторической модели.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Конец XX века называют временем совершившегося риторического переворота. Риторика не просто переживает ренессанс, а составляет оригинальное направление в области гуманитарного знания — неориторику. Риторика как научная отрасль в современном мире чрезвычайно актуальна: она занимается не только проблемами текстопостроения и совершенствованием способов убеждения, как классическая риторика. В неориторике, в ее основных направлениях: литературоведческом, аргументативном, психологическом, педагогическом и популярном особое внимание уделяется способам воздействия на адресата речи, имеющим целью пробудить интерес читателя, заставить его рефлексию работать на понимание произведения.
Современная риторика из теории производства речи превращается в теорию анализа речи, где особое внимание уделяется строению текста и проблеме личностной коммуникации, что способствует внедрению риторической методологии в теорию литературы.
Наше исследование петербургского цикла Н. В. Гоголя построено в соответствии с литературоведческим направлением неориторики, уделяющим особое внимание адаптации традиционной топики, риторическому анализу текста и учению о тропах. Риторика используется нами как культурный код, открывающий новые возможности интерпретации художественного текста.
Это обусловлено тем, что, несмотря на падение риторики как главной филологической дисциплины в середине XIX в., она не исчезает бесследно и продолжает влиять на процессы текстопорождения — присутствует в «снятом виде»: в недрах риторики складываются и развиваются поэтика, стилистика и теория словесности, которая наследует из риторики ряд понятий и даже целых разделов (учение о видах стиля, учение о композиции, учение о фигурах стиля), анализ произведений художественной речи во многом ведется из риторических установок как анализ предметно-практической речи.
Творчество Н. В. Гоголя совпадает с переломной литературной эпохой, когда формируются новые принципы, но еще продолжают действовать старые традиции. Традиции риторики как механизма текстопорождения продолжают «работать» и в «гоголевский период» развития русской литературы, но при этом их функции трансформируются. Риторика присутствует в художественных текстах как культурный код.
Это и объясняет действие в тексте гоголевских повестей риторического текста. Понятие «риторический текст», явившееся результатом взаимодействия риторики и теории литературы в исследовании проблем художественного текста, предполагает открытое сопоставление плана выражения с планом содержания в целях выявления авторского замысла и осмысливается нами как.
1. действие в рамках гоголевского текста классической риторики в ее способности убеждать, воздействовать на душу воспринимающего;
2. использование классических способов текстопостроения: смысловой модели «целое — части», тропов с изменением их традиционных функций.
В «Петербургских повестях» влияние классической риторической традиции, на наш взгляд, прослеживается в том, что Н. В. Гоголь, во-первых, реализует русский риторический идеал, во-вторых, стремится осуществить главную риторическую задачу — воздействовать на адресата речи, убеждая его примерами из жизни.
Риторическая организация текста связана прежде всего с особенностями функционирования смысловых риторических моделей (топов), отображающих общие законы человеческого мышления и позволяющих автору осуществлять строгий отбор и соотношение «идей» речи, и тропов, выполняющих роль своеобразного риторического кода, так как они не только воплощают содержание, но и формируют его, воздействуя на читателя и «программируя» определенную читательскую реакцию. Интерпретация текста строится на основе соотнесения текста с культурным контекстом, в процессе которого и активизируется риторическая функция текста, синтезирующая авторскую эстетику, «идеологию» и читательскую интерпретацию.
Риторический текст в исследуемом цикле, по нашему мнению, используется Н. В. Гоголем прежде всего с целью эффективного воздействия на читателя и выстраивается в соответствии со способной убеждать, воспитывать риторикой, т. е. с риторикой педагогической, цель которой — воздействуя на слушателя, воспитывать его. С этих позиций русский риторический идеал, реализованный в «Петербургских повестях» может быть определен как идеал педагогико-риторический: писатель, в первую очередь, стремится воздействовать на читателя и приобщить его к нравственным ценностям христианской культуры.
Гармонизирующее начало, присущее русскому риторическому идеалу, не находит своего отражения в петербургском цикле. Нарушение божественного мироустройства изображается автором посредством стратегии противопоставления реального/нереального, а также через выявление факта несоответствия людей своему поприщу, предначертанному свыше, невыполнения священных обязанностей человека. «Поприще» каждого человека Н. В. Гоголь видит в созидании добра «внутри себя» и в окружающем мире путем искренней веры в бога и соблюдения христианских заповедей.
Писатель, чтобы донести свои мысли до читателя, избирает путь «от обратного»: изображая абсурдную действительность и уподобляя человека застывшему музейному экспонату, он стремится потрясти читателя и заставить задуматься о высоком божественном смысле человеческого бытия. Таким образом прослеживается в риторическом тексте исследуемого цикла направленность на «положительную онтологичность» (еще одну составляющую русского риторического идеала), не реализованную, на первый взгляд, в повествовании о жизни петербургского мира.
В петербургском цикле Н. В. Гоголь предвосхищает читательскую реакцию и в соответствии с ней меняет манеру повествования: от игривого ироничного тона до трагического осмысления описываемого. Писатель не просто моделирует образ читателя, а создает своеобразный портрет предполагаемого адресата речи — того, кого нужно исправить: наивный читатель, читатель-повеса, читатель-чиновник, читатель-художник (идеальный читатель). Такое представление о задачах художественного произведения восходит к главной классической риторической задачевоздействовать на душу слушателя (адресата речи) созидающей силой слова, убеждая примерами из жизни, которые способны потрясти его, заставить пересмотреть уже известное, исправиться, измениться в соответствии с христианскими заповедями.
В «Петербургских повестях» писатель не только отображает действительность, в которой господствует сверхъестественное демоническое начало, но и стремится понять, что происходит с человечеством, почему нравственная деградация становится всеобщей характеристикой, как апостасийное начало проникает в жизнь людей. И в соответствии с поставленными задачами происходит отбор изобразительно-выразительных средств языка.
Преодоление классической риторической модели в «Петербургских повестях» происходит в функционировании топов и тропов. Известно, что классическая риторика рассматривала топ как вопрос, задаваемый к суждению: рассказывая о явлении, необходимо было указать его причину, рассказывая о частном, надо было сопоставить его с общим, часть сравнить с целым. Отсюда и выделение топов: однородное/неоднородное, часть/целое, общее/частное и др. Классическая риторика при этом использовала топы для развития телт. Неориторика рассматривает топ как возможность развить не тему, а. мысль.
Именно так «работает» в петербургском цикле наиболее часто используемый Н. В. Гоголем топ «целое — части». Традиционно в риторике этот топ используется для описания конкретного предмета и выделение, анализ отдельных его «частей» способствует формированию четкого представления о предмете («целом») путем соединения его составляющих. В тексте Н. В. Гоголя данный топ служит главным средством изображения пошлого, пустого мира Петербурга, в котором человек перестает быть существом духовным, теряет представление о высоком божественном замысле. Петербург-столица, жизнь людей в этом городе в изображении писателя превращаются в демонстрацию пустоты (бездушия) и абсурдности миропорядка. Образ Петербурга в гоголевском повествовании предстает как модель разрозненного, разъятого на части реального мира, лишенного гармонии и счастья, мира, в котором процветают зло и обман, где нет места добру, кротости и смирению.
Проведенный анализ смысловой модели «целое — части» показывает, что Н. В. Гоголь, опираясь на классические риторические функции данного топа, наделяет его и специфической ролью в создаваемом тексте: из модели развития темы топ превращается в смыслообразующую модель.
Анализ тропов (метафоры, метонимии, иронии), используемых писателем для создания картины реального мира, показывает, что их роль трансформируется: они не только являются средством украшения речи, но и, пробуждая рефлексию читателя, формируют определенное — негативное — читательское восприятие текста.
Гоголевская метафора становится главным риторическим приемом, помогающим отобразить присутствие в реальном петербургском мире неких сверхъестественных, демонических сил, не имеющих (за исключением повести «Портрет») конкретного воплощения, лица. Метафоры позволяют читателю, «дешифруя» их, увидеть отсутствие живого в человеке и «оживление» статичного в петербургском мире искаженных ценностей, обнаружить присутствие демонического (неестественного) в обыденных вещах и явлениях, в самом укладе жизни людей в столице. Метафоры выполняют самые различные функции: они предупреждают, приглашают к размышлению, скрывают тайну и т. д.
Метонимия в исследуемом цикле становится художественным средством изображения распада человеческой личности, бездуховности людей в повествовательном пространстве гоголевского текста.
Ирония автора, являясь связующим звеном между абсурдом и действительностью, фантастикой и реальностью обнажает существо жизни петербургского мира и, пробуждая рефлексию читателя, ориентирует читательское восприятие художественного повествования.
Проведенное исследование функционирования. риторического текста в повествовательном пространстве петербургского цикла Н. В. Гоголя показало, что внедрение риторических принципов в литературоведческий анализ текста открывает новые возможности интерпретации художественного произведения, способствует более глубокому анализу приемов текстопостроения и эффективности их воздействия на читателя в заданном автором «горизонте понимания».
В результате проделанной работы мы пришли к выводу, что риторический текст является одним из средств воздействия на читателя в целях приобщения его к жизненному опыту, воплощенному в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя, и позволяет учитывать как «риторический, так и идеологический универсум» (У. Эко) в целях создания адекватной интерпретации художественного произведения.
Проведенное исследование не является исчерпывающим анализом функционирования риторического текста в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя, но позволяет по-новому взглянуть на соотношение замысла автора, его художественного воплощения и степени эффективности воздействия на читателя, открывает новые возможности интерпретации художественного текста. На наш взгляд, риторический анализ, обеспечивающий синтез приемов социологического и эстетического методов, может быть широко использован в литературоведческой практике.
