Анализ произведения «Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе»
Рассматривая построение «Повести», можно отметить многочисленные анафоры: единоначатие предложений и частей предложений посредством повторяющегося союза «и», что отличает сочинительную связь как особенность древнерусского синтаксиса. «И обреете святый беса стояща на том месте, иде же повелел ему, яко коня уготовлена. И вседе на нь святый, и обретеся тое же нощи в Великом Новограде, в келии своей… Читать ещё >
Анализ произведения «Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе» (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Житие Иоанна написано в 70-х гг. XV века. Главные черты своего содержания оно почерпнуло из новгородских легенд, получивших литературную обработку в эпоху падения Новгорода.
Как первый архиепископ города, Иоанн был очень популярен в Новгороде, и с его именем связано несколько легенд, бытовавших в устной и письменной традиции. Одна из этих легенд — рассказ о чудесном заступничестве новгородской иконы Знамения Богородицы по молению Иоанна в 1170 г. во время нахождения на Новгород суздальцев. Вторая легенда — рассказ о путешествии Иоанна на бесе в Иерусалим. Третья — чудесное обретение забытых мощей Иоанна. Предположительно, открытие мощей Иоанна в 1439 и послужило «оживлению» преданий о нём.
Рассказ о путешествии Иоанна — самое фантастическое и наиболее популярное из всех преданий о первом новгородском архиепископе. Повествование гласит: во время молитвы Иоанн замечает в сосуде для умывания всплески. Поняв, что это нечистый, он заключает беса крестным знамением. В обмен на освобождение Иоанн просит беса доставить его в Иерусалим, где архиепископ молится и преклоняется перед святынями, после чего возвращается на бесе обратно в ту же ночь. После выполнения обещания нечистый просит сохранить всё, что произошло ночью, в тайне. Но Иоанн в ходе своих поучений рассказывает о произошедшем в третьем лице, за что бес начинает мстить, выставляя архиепископа блудником. Новгородцы обвиняют архиепископа в блуде и изгоняют его из города: сажают Иоанна посередине реки на плот, но, увидев, что плот плывёт против течения, осознают чудесную силу священника и понимают свою ошибку. Со всех сторон бегут они за плотом, прося прощения и умоляя вернуться. Иоанн подплывает к берегу, дарит всем прощение, совершает крестный ход и возвращается на престол в Великий Новгород. Заканчивается повесть библейской цитатой-словами Христа об изгнанных «правды ради».
Познавательная ценность подобной литературы была ограниченной и не преследовала цель расширить кругозор читателя или слушателя. Как и другие легендарно-исторические сказания, широко распространившиеся в конце XIV — начале XV веков, «Повесть» была внесена в состав жития святого, хотя является самостоятельным, возникшим независимо от жития произведением. Отсюда и сложность в чётком жанровом определении — взаимопроникновение сказочной повести в житие.
«Легенда об Иоанне, заклявшем крестным знамением беса и заставившем его тем служить себе, восходит к сказочному фольклору Древней Руси», — пишет Д. С. Лихачев. Этот сказочно-легендарный мотив (мотив заключения, «пленения» святым беса, который вынужден исполнять требования подвижника) широко распространен в мировом фольклоре.
В сказании присутствует традиционный сюжетный мотив помощи герою обязанного ему жизнью чудесного существа. Этот мотив характерен, в частности, для волшебных сказок. Но в «Повести» он трансформирован: бес — помощник поневоле, а по существу враг Иоанна. Парадоксален сюжетный мотив путешествия, паломничества в Иерусалим — Святой город — на бесе.
Два перемещения Иоанна в пространстве — путешествие-паломничество в Иерусалим и плавание на плоте против течения — внешне противоположны по смыслу: первое — проявление торжества святого над нечистой силой; второе — следствие клеветы, мести беса Иоанну, унижение святителя. Это не добровольное путешествие, а изгнание. Но именно изгнание архиепископа превращается в окончательную победу над бесом. На глубинном смысловом уровне два «путешествия» оказываются сходными, они повторы одной и той же ситуации — победы над дьяволом.
Принимая за правду то, что сюжет «Повести» создан Иоанном Новгородским, можно сделать вывод, что она имеет две задачи воздействия на читателя. С одной стороны — «проповедование», стремление укрепить религиозные убеждения, очередное напоминание о могуществе и силе Божьей с подводящей итог фразой в конце: «Дети мои! Любое дело творите, сначала проверив всё, чтобы не оказаться прельщёнными дьяволом. А то может случиться, что с добродетелью зло переплетётся, тогда виновны будете перед Божьим судом: ведь страшно впасть в руки бога живого». С другой стороны, «Повесть» — это прославление архиепископа Иоанна как великого и могущественного священнослужителя.
Л.А. Дмитриев в «Истории русской литературы X—XVII вв.еков» отмечает такой момент: «Реальные события в легендарно-исторических сказаниях получают легендарно-мистическое истолкование». С реалистической точки зрения можно предположить, что Иоанн в своё время был замечен в неподобающих священнослужителю ситуациях, отсюда — материально правдоподобная ситуация обвинения его в блуде со стороны прихожан. Но так как Церковь в то время имела главенствующую роль и в политике и в духовном сознании граждан, то вокруг неприятной истории была сочинена целая мистическая легенда, которая не только «обеляла» Иоанна Новгородского. Но и запрещала даже предполагать, что архиепископ может быть грешен, ведь подвергались угрозам слова и даже мысли об этом: «о таких людях Давид сказал: «Пусть онемеют уста льстивые, в гордыне изрекающие ложь о праведнике» «А те, которые изгоняют святых несправедливо, что скажут в ответ?». Данная точка зрения — не богохульство, а лишь отражение того, что происходит в современном обществе — епископы, освящающие криминальные фирмы и ездящие на «Лексусах»; убийцы и воры, нежно дружащие со святыми отцами, позволяют предположить, что такие «священники» могли быть в любое время, ведь история циклична. Но будем всё-таки придерживаться общепринятой точки зрения, что это легенда, описывающая победу Бога над Дьяволом, торжество добродетели и единение человека с Богом.
В «Повести», как и во всей древнерусской литературе, присутствует стремление к канону, к устойчивым словосочетаниям, к тем художественным методам, которые диктуются общими задачами.
Чёткость антитезы, лежащая в основе сюжета «Повести» и определяющая риторический конфликт между добром и злом, выражает характерную черту произведения с чёткой моралистической заданностью, поскольку церковная литература стремится к непосредственной убедительности.
Поскольку средневековая христианская эстетика отрицала искусство как источник эстетического наслаждения, рассматриваемое произведение очень скупо на художественно-выразительные средства в сравнении с художественной литературой в современном понимании.
В тексте можно выделить сравнительные обороты, призванные подчеркнуть особо важные моменты, о характере сравнений очень точно сказал Д. С. Лихачёв: «Сравнение в древнерусской литературе подсказывается не мироощущением, а мировоззрением». Поэтому выделяется в основном не то, что создаёт зримое представление, а то, что помогает ощутить, почувствовать, поверить.
«Святые просияют, как золото искусно выделанное». Золото здесь олицетворяет солнце, просвещение, неподверженность порче, мудрость; «золото искусно выделанное» — предполагается как не возникшее само собой в природе, а созданное искусным ювелиром, имеющим непревзойдённые умения, создающим свои творения с определённой целью — доказать силу и мощь Бога и церкви.
«Как огнём палим я» — говорит бес об ощущении от заключения в сосуде, о нестерпимости заточения под крестным знамением. Здесь подчёркивается, как больно и плохо будет тому, кто идёт против Бога.
«Заклятьем твоим, как цепями, крепко связан» — говорится о слове священника, имеющим великую власть над бесом, олицетворение несокрушимости церковного заклятия.
«Овцы осудили пастыря» — так люди, не поверившие сначала архиепископу, сказали сами о себе после осознания своей ошибки. Богобоязненность настолько велика, что люди готовы отождествлять себя с животными, а священника с пастухом (пастырь — устар. пастух), это выражение также можно отнести к литоте, поскольку здесь преуменьшается значение человека в этом мире, что очень характерно для верующих того времени;
«Словно по воздуху несомый» плыл святой по реке, вероятно плот не качался на волнах, а плыл, казалось, над водой, против течения.
Из метафор:
«несокрушимая твердыня» или «твердый адамант» (в другом переводе) — о силе воли Иоанна, который может устоять перед любым «бесовским наваждением», который может вытерпеть любые лишения и изгнания, для доказательства людям своей чудесной силы и силы Бога, который дал святым «власть над духом нечистым»;
«в сладость учения святаго» — о заинтересованном и положительном отношении людей к учениям архиепископа, об ощущении наслаждения, испытываемого людьми от его рассказов.
Эпитеты также немногочисленны и призваны чётко выделить всё божественное, как истинное и самое лучшее, а земное и бесовское как более низкое:
«дивен бог», «бес лукавый», «целомудренный великий святой», «душеспасительная беседа» «честные игумены, искуснейшие иереи и богобоязненные мужи», «уста льстивые», «великая быстрина», «преславное чудо» и другие.
Поскольку повесть переписывалась неизвестное количество раз, при этом, возможно, обрастая подробностями и приукрашиваясь, в тексте также встречаются перифразы. «Забвению предать» (забыть), «творить молитвы» (молился), «клевету возводить» (клеветать), «впасть в сомнение» (сомневаться) и другие. К частному случаю перифраза можно отнести эвфемизмы слова «чёрт». Слово «чёрт» заменяется в тексте различными синонимами: «бес», «нечистый», «дьявол», «лукавый». Это объясняется тем, что имя языческого чёрта христианину не полагалось произносить вслух, по крайней мере — без особого повода. Считалось, что простого упоминания чёрта достаточно, чтобы он услышал это и приблизился к неосторожному человеку, а то и навредил ему. Сама же христианская Церковь, таким образом, преследовала цели распространять христианство и уничтожить язычество путём наложения жёсткого табу на имена языческих божеств и обозначения. Поэтому и в устной и в письменной речи, поминая чёрта, цензуру обходили, используя эвфемизмы.
Характер выше приведённых тропов можно объяснить установленными еще Логофетом определёнными приёмами для жизнеописания святого и для прославления церкви; а данные образцы имели несколько холодный и монотонный стиль, которому легко было подражать даже не будучи одарённым писателем.
Рассматривая построение «Повести», можно отметить многочисленные анафоры: единоначатие предложений и частей предложений посредством повторяющегося союза «и», что отличает сочинительную связь как особенность древнерусского синтаксиса. «И обреете святый беса стояща на том месте, иде же повелел ему, яко коня уготовлена. И вседе на нь святый, и обретеся тое же нощи в Великом Новограде, в келии своей. И отходя бес ис келии святаго, и рече…». Используемые в описательных фрагментах эпизодов повторы, активизируют внимание на отдельных экспрессивных моментах, придавая речи оттенок торжественности, приподнятости. Так и стилистическая симметрия выделяет и подчёркивает дополнительным пояснением важные детали текста: «Согрешили мы, неправедно поступили «, «возвратись на престол свой, не оставь чад своих осиротевшими».
Описание жития святого диктует характерные для богословской литературы фразеологические сочетания: «праведник Божий», «раб Божий», «дети мои», «дьявол лукавый», «Божий святитель», «крестный ход», «Божий суд», а также в повести употребляются цитаты из Библии: «Прославляющего меня — и я прославлю», «Блаженны изгнанные правды ради» и др.
Использование легендарных мотивов поимки беса в сосуд и езде на бесе получили довольно значительное распространение в литературе Востока и Запада. Первый мотив, видимо восходит к сказанию о Соломоне, запечатлевшем бесов в сосуде. Он нашёл своё отражение и в византийской житийной литературе, в частности в патериковой, в повести об авве Лонгине, вошедшей в «Скитский патерик».
Занимательность сюжета повести привлекла внимание лицеиста Пушкина, начавшего работу над комической поэмой «Монах». Мотив путешествия героя на бесе был также использован Н. В. Гоголем в повести «Ночь перед Рождеством».
Находящая под идейным влиянием православия литература пропагандировала традиционные христианские добродетели: смирение, покорность, страх господнего гнева благочестие. Во имя чего приносились такие жертвы? Ведь чтобы служить Богу, не надо себя истязать, а нужно нести свою веру с чистой душой и открытым сердцем людям. Смириться — успокоить душу, а не безропотно подчиняться «власть имущим». А, наделяя своих персонажей такими нравственными качествами, древняя литература тем самым способствовала искажению самого понимания внутреннего мира человека, мистификации, что было выгодно консервативным силам Древней Руси.