Но поворотной точкой в жизни Флягина стало убийство. Убийство цыганки Грунюшки, покинутой любовником — князем. Эту женщину Голован тоже убивать не хотел, он её просто в реку спихнул. Странным не кажеться? Всё у него помимо воли выходит.
А три трупа за спиною стабильно есть. Грунюшка вроде как сама его орудием самоубийства избрала, да спровоцировала. Но здесь в отличие от предыдущих убийств принципиальное отличие. Он Груню любил больше жизни. Это и стало причиной его перерождения.
Совершённый грех сгорел в покаянии и вере в Бога. Не только словами, но и делами. Он решил искупить свои грехи делами. Записался за другого человека в рекруты. Честно и верно служил и воевал на Кавказе. А случай на переправе у горной реки когда он пошёл добровольцем переплывать холодную реку под вражеским огнём — это прообраз купели в которой смылись его грехи водой и огнём. А уволившись из армии в офицерском звании бывший преступник, беглец и гуляка отправился в монастырь.
И в монастыре у него было не всё ровно, но уже не плотские искушения, а духовная брань и борьба со страстями. «Очарованный странник», это яркое произведение об очищении души человеческой и пути человека к Богу через покаяние и исправление жизни, очищаясь делами от грехов и совершенных преступлений. ГЛАВА 6. СИМВОЛИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРАН.С. ЛЕСКОВАНебольшая по объему повесть Николая Семеновича Лескова «Запечатленный ангел» [27, c. 341−403] представляет внимательному исследователю богатейший материал для уяснения всей сложности литературоведческого термина «символ», отличия символа от эмблемы и понимания сложности взаимодействия символа и мифа в литературном произведении, чтобы, согласно выражению русского философа и филолога А. Ф. Лосева «…разобраться в том, чем отличается миф от символа и как они могут сливаться в одно нераздельное целое» [29, c. 53]. Для начала попробуем определить, что же такое символ. Вот как трактует эту универсальную эстетическую категорию выдающийся русский советский филолог и культуролог Сергей Сергеевич Аверинцев: «В широком смысле можно сказать, что Символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и что он есть знак, наделённый всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа.
Всякий Символ есть образ (и всякий образ есть, хотя бы в некоторой мере, Символ); но категория Символ указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие некоего смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного" [1, c. 643]. Приступим к рассмотрению символов, фигурирующих непосредственно в «сказе» Марка Александрова. Накануне наступления бедствий, постигших общину старообрядцев, жена старосты Луки Кирилова Михайлица видит вещий сон, полных тревожных знамений: «Уснув,
— говорит,
— помолившись, не помню я сколько спала, но только вдруг вижу во сне пожар, большой пожар: будто у нас все погорело, и река золу несет да в завертах около быков крутит и вглубь глотает, сосет". А самой насчет себя Михайлице кажется, будто она, выскочив в одной ветхой срачице, вся в дырьях, и стоит у самой воды, а против нее, на том берегу стремит высокий красный столб, а на том столбе небольшой белый петух и все крыльями машет. Михайлица будто и говорит: «Кто ты такой?» — потому что чувствиями ей далося знать, что эта птица что-то предвозвещает. А петелок этот вдруг будто человеческим голосом возгласил: «Аминь»,
— и сник, и его уже нет, а стала вокруг Михайлицы тишь и такое в воздухе тощение, что Михайлице страшно сделалось" [27, c. 355]. В первом же предложении встречается сочетание трех фундаментальных символов, известных человечеству еще с доисторических времен: огонь — «элемент символически противоречивый, освещающий, но одновременно и уничтожающий» [5, c.
184]; река — «…вода, которая динамикой своих разливов, своим течением определяет периоды времени, решающие для человеческого существования» [5, c. 222]; зола (пепел) известна как «символ очищения, вызывающий неотступные мысли о бренности земной жизни» [5, c. 202]. &# 160; Однако все вышеперечисленные символы обладают и специфическими «христианскими» смыслами: Дух Святой именно «в виде языков пламени одухотворил апостолов в первую Пятидесятницу» [5, c. 184] (так называемое «нисхождение Благодатного огня»); вода для христианина «символизирует священную воду Иордана, в котором Иоанном был крещен Иисус» [5, c.
222]; зола — это пепел, прах, упоминаемый христианскими священниками в погребальном слове: «земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху в надежде на воскресение Иисуса Христа к вечной жизни через Господа нашего Иисуса Христа». Взятые в совокупности, все эти символы возвещают Михайлице (и внимательному читателю) весть о неизбежности нового крещения староверов. Не стоит забывать и еще вот о чем: в процитированном нами отрывке упоминаются все четыре элемента, «являвшиеся упорядочивающими принципами традиционной картины мира». Другими словами, после перечисления всех элементов традиционного мироустройства — земли (зола, пепел, прах есть составляющая земли), воды (река), огня (пожар) и воздуха — мы должны отдать себе отчет в том, что мы находимся в только что сотворенном новом мире, идущем на смену «ветхому» миру старообрядцев. Привидевшаяся Михайлице в этом же сне ветхая рубашка («вся в дырьях») может быть метонимией «ветхого человека». Этот библейский термин, означающий внутреннюю греховную сущность человека, не раз употреблялся апостолом Павлом в его Посланиях — например, в Послании к римлянам:"Зная, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху" (Рим 6:6) [6, c. 1185] - именно в смысле той старой греховной натуры, которая должна быть преодолена и заменена совершенно новой, более здоровой сущностью во всяком христианине. Петух в христианском понимании — символ «Христа, открывшего новый день веры» [5, c.
204]. На явную принадлежность этой символической фигуры к сонму персонажей христианской мифологии указывает и произнесенное петухом «человеческим голосом» слово «Аминь» — завершающая формула христианских псалмов и молитв, в приблизительном переводе означающая «быть по сему, да будет так». На этой же странице повести встречается еще один любопытный символ, относящийся к категории «символических животных», причем Лесков приписывает ему довольно редкое толкование: пробудившейся от сна Михайлице слышится «что под дверями у них барашек заблеял. И слышно ей по голосу, что это самый молодой барашек, с которого еще родимое руно не тронуто». Что характерно, так и не увиденный ею барашек с истошным криком пропадает при произнесении Иисусова имени — тут перед нами редко упоминаемый, но реально существующий в христианской мифологии символ Антихриста как «цветущего, неправедного агнца» [5, c. 209].
&# 171;Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные" (Мф.7:15) [6, c. 988]. Заметим также, что согласно христианской эсхатологии (науке о Конце Света), явление Антихриста будет предшествовать второму пришествию Христа — так что пусть в метафорическом смысле, но для данного частного случая обретения старообрядцами подлинной Веры Христовой последовательность событий соблюдена верно (в момент вторичного крещения старообрядцы, однажды уже крещенные по канонам древлеправославной церкви, иносказательно говоря становятся именно что свидетелями «второго пришествия Христа», пусть и на персональном уровне каждого крещающегося).
Итак, староверы, получившие пророчество о конце их ветхого мира посредством видения Михайлицы (напомним, что один из самых известных библейских текстов «Апокалипсис или Откровение святогоапостола Иоанна» представляет собой череду видений о конце света и втором пришествии), вступают в полосу гонений, бедствий и странствий, знамением каковых последовательно становятся «сошествие ангела» — падение иконы после визита таинственного агнца — и запечатывание очей ангела на иконе сургучной печатью. Обратимся к рассмотрению образа Луки Кирилова. Марк Александров описывает его как некоего новоявленного пророка Моисея: «Путь свой на работах мы проходили с ним точно иудеи в своих странствиях пустынных с Моисеем, даже скинию свою при себе имели и никогда с нею не расставались: то есть имели при себе свое «божие благословение» [27, c. 344]. Символическое соответствие пророка Моисея и Луки Кирилова представляется тем более явным, если вспомнить, что ветхозаветный пророк выводит иудеев из плена египетского — так и Лука выводит свою общину из плена предрассудков и суеверий к подлинной христианской вере, одним из воплощений которой на страницах повести является старик-отшельник, анахорет Памва, символизирующий собой совершенную, «надземную веру», ее духовный аспект, в христианстве связанный именно с фигурой Христа и Новым заветом. Напомним, что принимая таинство крещения, с точки зрения Церкви человек умирает для жизни плотской, греховной и возрождается от Святого Духа в жизнь духовную, которую на страницах повести и воплощает святой отшельник. Именно встреча с Памвой незаметно, но бесповоротно меняет душу Марка Александрова — он с удивлением обнаруживает доселе неизвестные ему аспекты христианской веры. До встречи с Памвой Марк был уверен, что чудотворная икона нужна старообрядцам как для покровительства их жизни: «И так икона в сем содержании у Луки на груди всюду, куда мы шли, впереди нас предходила, точно сам ангел нам предшествовал. Идем, бывало, с места на место, на новую работу степями, Лука Кирилов впереди всех нарезным сажнем вместо палочки помахивает, за ним на возу Михайлица с богородичною иконой, а за ними мы все артелью выступаем, а тут в поле травы, цветы по лугам, инде стада пасутся, и свирец на свирели и играет… то есть просто сердцу и уму восхищение! все шло нам прекрасно, и дивная была нам в каждом деле удача: работы всегда находились хорошие; промежду собою у нас было согласие; от домашних приходили все вести спокойные; и за все это благословляли мы предходящего нам ангела, и с пречудною его иконою, кажется, труднее бы чем с жизнию своею не могли расстаться&#.
187; [27, c. 345]. Именно первенство духовного аспекта христианской религии над материальным (пусть даже и обладающим сакральным статусом), подвижник веры Памва самолично утверждает в разговоре с Марком, рассказывающим об утрате чудотворной иконы: «Ангел тих, ангел кроток, во что ему повелит Господь, он в то и одеется; что ему укажет, то он сотворит. Вот ангел! Он в душе человечьей живет, суемудрием запечатлен, но любовь сокрушит печать…» [27, c. 385].
Эти слова отшельника явно перекликаются со словами Иисуса Христа: «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» (1 Кор. 3:16) [6, c. 1190]. И вот именно с такой точки зрения икона выступает подлинным символом христианской веры, а не талисманом или оберегом, как — в некотором смысле — ее использовали староверы. Другими словами, в финале повести икона приобретает наивысший возможный статус знаковости — «символа», — превосходящий ее предыдущее значение «эмблемы», как целое превосходит любую из своих частей, придавая им новое онтологическое качество. Именно символ есть знак, указывающий на сверхреальное, пусть и воплощенное в материальном объекте — иконе.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В контексте представленной курсовой работы характеристика общих особенностеймировоззрения в творчестве Н. С. Лескова помогла определить ее преимущественно на уровнеличной онтологиифилософского восприятия мира и людей, а также духовной культуры Н. С. Лескова. Исследование базы источников также позволяет акцентировать внимание на том, что из всего числа имеющихся работ не представилась возможность выделить те труды, которые бы наиболее полно раскрывали тему диссертации, характеризуя специфику, сущность вещного мира в творчестве Н. С. Лескова. В связи с этим фактом еще остаются неисследованными вопросы, касающиеся философии восприятия жизни, культуры, человека посредством мира вещей, до конца не определены их место и роль в отечественной литературе, в том числе и в художественной литературе. В конечном результате такая ситуация в историографическом пространстве темы работы дополнительно подчеркивает актуальность представленного диссертационного исследования. Дав оценкувещному миру святочного хронотопа и дифференцировав социокультурные символы и художественное пространство, мы смогли также сделать вывод, согласно которому в литературных произведениях Н. С. Лескова художественное пространство неразрывно с понятием «время». Мы рассматриваем время и пространство в рассказах Н. С. Лескова как отражение философских, этических и других представлений писателя.
Такие принципы изображения действительности у Н. С. Лескова позволили ему оригинально и логично проанализировать специфику художественного времени и пространства в разные эпохи, изучить и изобразить грамматическое время в художественном произведении, рассмотрев при этом время и пространство в их неразрывной связи. Благодаря данным понятиям Н. С. Лесковым отражено соотнесенность событий, фактов, ассоциативных, причинно-следственных и психологических связей между ними. В произведениях Н. С. Лескова они создают сложный ряд событий, выстраиваемых в ходе развития сюжета. Художественный текст этого писателя отличается от текстов других писателей-современников тем, что Н. С. Лескову удалось создать воображаемый мир посредством использования метода описания разных вещей с тем, чтобы произвести задуманный, а не произвольный, эффект на своего читателя, заставить его задуматься над происходящим и сделать правильные выводы. Хронотоп в произведениях Н. С. Лескова обладает определенной спецификой, связанной с особенностями самого художественного текста и авторскими замыслами. Времени в текстах Н. С. Лескова свойственно иметь четко определенные границы, согласующиеся с историческим временем или временем, установленным автором условно. Творчество Н. С. Лескова, несмотря на большое количество посвященных ему работ в литературоведении, языкознании, культурологии и других гуманитарных отраслях, представляет собой до конца не познанный художественный мир.
Ряд аспектов творчества писателя неоднократно избирался для рассмотрения исследователями. Несмотря на стремление всесторонне изучить литературное наследие Н. С. Лескова, наиболее полно осветить художественное своеобразие его творчества, в современной науке существует целый ряд нерешенных проблем.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
:
Аверинцев С. Христианская мифология [электронный ресурс]: Режим доступа:
http://www.symbolarium.ru/index.php (дата обращения 15 мая 2016 года) Андреева Т. Творчество Н. С. Лескова / Т. Г. Андреева. — Иркутск, 1992. -.
127 с. Аннинский Л. Несломленный. Повесть о Лескове. Три еретика. Повести о А. Ф. Писемском, П.И. Мельникове-Печерском, Н. С. Лескове. — М.: Книга, 1988.
— 352 с. Апокрифы // Религия: Энциклопедия / Сост. и общ. ред. А. А.
Грицанов, Г. В. Синило. — Мн.: Книжный Дом, 2007. — 960 с. Бидерманн Г.
Энциклопедия символов: Пер. с нем. / Общ. ред.
и предисл. Свенцицкой И. С. — М.: Республика, 1996.
— 355с.Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового завета. — М.: Российское библейское общество, 2001 — 1312 с.
— С. 97. Видуэцкая И. Николай Семенович Лесков / И. П. Видуэцкая. — М., 1979. ;
247 с. Видуэцкая И. Творчество Н. С. Лескова в контексте русской литературы XIX века / И. П. Видуэцкая // Вопросы литературы, М., 1981. — № 2. — С. 148−189. Волынский А. С. Лесков: классик в неклассическом освещении / А. Н. Волынский.
— СПб., 2011. — 588 с. Волынский А. Н. С. Лесков. Критический очерк / А. Л. Волынский. ;
СПб., 1898. — 154 с. Горелов А. Н. С. Лесков и народная культура / А. А. Горелов. — Л., 1988. -.
234 с. Гроссман Л. Н. С. Лесков. Жизнь — Творчество — Поэтика / Л. П. Гроссман. — М.: Художественная литература, 1945. -.
568 с. Гроссман Л. Н. С. Лесков. Серия VI № 5 / Л. П. Гроссман. ;
М.: Знамя, 1956. — 32 с. Дмитриев А. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет / А. П. Дмитриев // Русская литература. — М. — 1995.
— № 1. — С. 255 — 269. Другов Б. Н. С. Лесков / Б. М. Другов. ;
М., 1957. — 286 с. Другов Б. Н. С. Лесков. Очерк творчества / Б. М. Другов. — М., 1961.
— 221 с. Есаулов И. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов. — Петрозаводск: Петр
ГУ, 1995. — С. 5. Завадский С. О Н. С. Лескове / С. Завадский. — Берлин, 1931.
Зайцев Б. Н. С. Лесков: к 100-летию со дня рождения / Б. К. Зайцев // Заметки. — Париж, 1931. — С. 239−240.Захаров В. Пасхальный рассказ как жанр русской литературы / В. Н. Захаров // Евангельский текст в русской литературе XY111 — XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. — Петрозаводск: Петр
ГУ, 1994. — С. 256. Ильяшенко Т. Библейские параллели в изображении смерти у Н. С. Лескова («Соборяне» и «На краю света») / Т. А. Ильяшенко // Юбилейная международная конференция по гуманитарным наукам: Материалы. Вып. 1: Н. С. Лесков. Орёл: ОГУ, 2001. ;
С. 20 — 22. Ковалевский П. Н. С. Лесков. Возрождение П. Ковалевский. — Париж: 1931.
— 87 с. Колесова О. «Сейте разумное, доброе, вечное»: О русской классике в свете Евангелия / О. С. Колесова. — СПб: Библия для всех, 1996. ;
136 с. Котельников В. Православная аскетика и русская литература (На пути к Оптиной) / В. А. Котельников. — СПб., 1994. — 297 с. Кретова А. Религиозно-нравственные искания в святочном творчестве Н. С. Лескова и его современников / А. А. Кретова. ;
М., 1999. — 301 с. Кулешов В. Предисловие / В. И. Кулешов // Русская литература XIX века и христианство. М.: МГУ, 1997.
— С. 4. Лесков Н. Собрание сочинений в 5 т. Т.
1. Запечатленный ангел / Н. С. Лесков. — М.: Правда, 1981. — 495 с. ;
С. 356. Лихачев Д. Слово о Н. С. Лескове / Д. С. Лихачев. — М., 1997. -.
116 с. Лосев А. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. — М., 1976. — С.
51.Мелентьева И. Мотив «духовного зрения» в творчестве Н. С. Лескова / И. Е. Мелентьева // Макариевские чтения. Соборы Русской Церкви. М.; Можайск: ТЕРРА, 2002. — С 360−365.Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская академия наук.
Институт русского языка им. В. В. Виноградова. — 4-е изд., дополненное. — М.: Азбуковник, 1999.
— 944 с. Осмоловская О. Психологическая манера Н. С. Лескова / О. Н. Осмоловская // РЛ 1870−90-х гг.: проблемы характера. — Свердловск: 1983. — С. 134−136.
Семенов В. Николай Лесков. Время и книги / В. С. Семенов. — М.: Современник, 1981. -.
297 с. Семенов В. С. Жанровые искания в творчестве Н. С. Лескова 1860−1870-х гг. / В. С. Семенов. — М., 1994.
Семенов А. Теория литературы / А. Н. Семенов, В. В. Семенова. — М.: Классик стиль, 2003. — 432 с. Снегирева И. Религиозно-философские взгляды Лескова / И. С. Снегирева // Юбилейная международная конференция по гуманитарным наукам: Материалы.
Вып. 1 / Н. С. Лесков. — Орёл: ОГУ, 2001. ;
С. 22−30.Старыгина Н. Образ человека в русском полемическом романе 1860-х годов. Ч. 1 / Н. Н. Старыгина. — М; Йошкар-Ола, 1996.
Старыгина Н. Образ праведника как художественное воплощение христианской концепции человека / Н. Н. Старыгина // Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского института: Материалы. — М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 1998. — С. 112−121.Столярова И. В поисках идеала (Творчество Н.
С. Лескова) / И. В. Столярова. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1978.
— 269 с. Столярова И. Н. С. Лесков о литературе и искусстве / И. В. Столярова // Н. С. Лесков о литературе и искусстве. ;
Л. — 1984. — С. 4−30.Струве П.
Н. С. Лесков (несколько черт из воспоминаний) из «Статей о русских писателях» / П. Б. Струве // Русская литература. -.
М. — 1984. — № 3. — С.
34Сухачев Н. Развитие легенды у Лескова / Н. Л. Сухачев, В. А. Туниманов // Миф — фольклор — литература. — Л., 1978.
Троицкий В. Лесков-художник / В. Ю Троицкий. — М.: Наука, 1974. — 465 с. Тюхова Е. Принципы психологического анализа в раннем творчестве Н. С. Лескова / Е. В. Тюхова // Творчество Лескова: Межвузовский сборник научных трудов. — Курск, 1986.
Тюхова Е. О психологизме Н. С. Лескова / Е. В. Тюхова. — Саратов, 1993. — 312 с.
