Исторические повести. 
История древнерусской литературы

Повести о начале Москвы

Во второй половине XVII в. историческая повесть постепенно утрачивает историзм, приобретая характер любовно-приключенческой новеллы, которая служит затем основой для развития авантюрно-приключенческого любовного романа. Главное внимание переносится на личную жизнь человека, возникает интерес к морально-этическим, бытовым вопросам.

Показательны в этом отношении повести о начале Москвы, которые С. К. Шамбинаго разлеляет на три вида: хронографическую повесть, новеллу и сказку. Исторической основой этих повестей явилось сказание об убиении Андрея Боголюбского в 1174 г., переработанное в XVI в. при включении его в состав Никоновского летописного свода и Степенной книга. Здесь были усилены агиографическая характеристика князя и отрицательная оценка его убийц, " окаянных" Кучковичей.

Хронографическая повесть о начале Москвы еще сохраняет известную историчность: здесь основание Москвы связывается с Юрием Долгоруким, который создал город на месте сел убитого им боярина Степана Кучки, а его сыновей и дочь Улиту отослал во Владимир к сыну Андрею. Став женой Андрея, Улита, одержимая похотью, возглавляет заговор против благочестивого мужа и вместе со своими братьями убивает его.

Повесть-новелла уже полностью утрачивает историзм. Основание Москвы приписывается князю Андрею Александровичу и отнесено к 17 июня 1291 г. (указанием «точных» дат автор стремится подчеркнуть «историзм» своей повести). Основное внимание уделяется интриге, связанной с преступной любовью жены суздальского князя Даниила Александровича (в действительности младший сын Александра Невского был московским князем с 1272 по 1303 г.) Улиты к двум юным сыновьям боярина Кучки.

Изображение злой княгини Улиты, распаляемой " сотаниным наваждением блудпыя похоти" , еще с вязано страдицией нравоучительной литературы о «злых женах». К агиографической традиции восходит стремление показать Даниила мучеником, который " прият мученическую смерть от прелюбодеев и жены своея" , и даже в какой-то мере соотнести его с Борисом и Глебом.

Новым в повести-новелле является не только ее сюжет, построенный на любовной интриге, но и стремление показать психологическое состояние Кучковичей. Они пребывают " в сетовании и в печали и в скорби велицеи" в связи с тем, что упустили князя Даниила " жива" , и начинают раскаиваться в содеянном. Только вдохновленные Улитой, рассказавшей им тайны мужа, они, вновь " злаго ума наполнишася" , совершают убийство. В страхе и трепете бегут Кучковичи из Суздаля, узнав о походе на них Андрея.

В стиле повести тесно переплетаются традиции книжной и народно-сказовой манеры повествования. С последней связано наличие рифмованных фраз:

" Почему было бы па Москве царством быти и кто знал, что Москве государством слыти" .

Обращаясь к боярину Кучке, князь Даниил говорит:

" Аще не даси сыновей своих мне во двор,

И аз на тя войною прииду и тебе мечем побью, а села твои красныя огнем пожгу" .

В повести-сказке уже полностью отсутствуют какие-либо намеки на исторические события. Ее герой — Даниил Иванович, который основывает Крутицкий архиерейский дом^[1].

Повесть об основании Тверского Отроча монастыря

Превращение исторической повести в любовно-приключенческую новеллу можнопроследить на примере «Повести об основании Тверского Отроча монастыря». Ее герой — княжеский слуга отрок Григорий, уязвленный любовью к дочери пономаря Ксении. Заручившись согласием отца Ксении и князя на брак, Григорий радостно готовится к свадьбе, но " божиим изволением" настоящим женихом Ксении оказывается тверской князь Ярослав Ярославич, а Григорий всего-навсего его сватом. Потрясенный Григорий, " великою кручиною одержим бысть" , снимает с себя " княжее платье и порты" , переодевается в платье крестьянское и уходит в лес, где " хижу себе постави и часовню" .

Основной причиной, заставившей Григория бежать " в пустынные места" и основать там монастырь, является не благочестивое стремление посвятить себя богу, как это было ранее, а неразделенная любовь.

Ксения во многом напоминает Февронию: она такая же мудрая, вещая дева, наделенная чертами благочестия. " Узре ту девицу зело прекрасну" , князь " возгореся бо сердцем и смятеся мыслию" .

В повести широко представлена символика свадебных народных песен. Князь видит вещий сон: его любимый сокол поймал " голубицу красотою зело сияюшу" ; во время охоты князь пускает своих соколов, и любимый сокол приводит его в село Едимоново и садится на церковь Дмитрия Солунского, где должны были венчаться Ксения с Григорием, и теперь волею судеб место Григория занял князь.

Агиографические элементы, преобладающие в конце повести, не разрушают цельности ее содержания, основанного на художественном вымысле.

" Повесть о Сухане"

В поисках новых образов, форм сюжетного повествования, связанного с героической темой защиты родины от внешних врагов, литература второй половины XVII в. обращается к народному эпосу. Результатом книжной обработки былинного сюжета явилась «Повесть о Сухане», сохранившаяся в единственном списке конца XVII в. Ее герой — богатырь — ведет борьбу с монголо-татарскими завоевателями, которые во главе с царем Азбуком Тавруевичем хотят пленить Русскую землю. Поэтизируя героический подвиг Сухана, автор высоко оценивает верную службу богатыря идеальному государю Мономаху Владимировичу. Только с помощью стенобитных орудий удается врагам смертельно ранить Сухана. Но и раненный, он бьется до тех пор, пока не перебил всех врагов. Царь хочет жаловать Сухана за верную службу городами и вотчинами, но умирающий богатырь просит только дать ему, " холопу", «жалованное слово и прощение» . Весьма показательно, что отношения богатыря и государя отражают характер отношений служилого человека к московскому царю.

Таким образом, утратив историзм, жанры исторической литературы в XVII в. приобретают новые качества: в них развиваются художественный вымысел, занимательность, усиливается воздействие жанров устного народного творчества, а собственно история становится самостоятельной формой идеологии, постепенно превращаясь в науку.

• [1] См.: Повести о начаче Москвы / Исслед. и подг. текстов М. А. Салминой. М.; Л., 1964.