Антропология. 
Философия

Человека — его органическую и психическую жизнь — все французские материалисты признавали произведением природы, целиком обусловленным ее законами: «Человек, — как писал П. Гольбах, — есть организованное целое, составленное из различных веществ; подобно другим творениям природы он следует всеобщим и известным законам…»^[1]

Наиболее полно материалистические взгляды на природу человека представлены в работах Ж. О. Ламетри «Человекмашина» и «Человек-растение», который, в отличие от других материалистов, имел не гуманитарное, а медицинское образование, что обусловило хорошее знание анатомии и физиологии животных и человека на уровне науки своего времени. Эпиграфом к его философским сочинениям могли быть его собственные слова: «…я делаю выводы только в результате множества физических наблюдений, которых не будет оспаривать ни один ученый…»^[2]

Все наблюдения и опыты ученых свидетельствуют, что и в человеке, и в животном, и в растении, и в минерале представлена одна и та же материя. Различия между ними определяются лишь различными степенями ее организации.

Развивая учение о материальной обусловленности всей органической и психической жизни человека, Ламетри выдвинул концепцию человека как особого рода одушевленной машины.

В отличие от Декарта, который противопоставлял животное человеку, утверждая, что животное — неодушевленная машина, а человек отличается от животного тем, что, помимо телесных механических процессов, ему присуща нематериальная, духовная субстанция души, Ламетри считал несостоятельными попытки рассматривать сознание, душу как особую субстанцию. Для решения вопроса о том, что представляет собой душа, нужно исследовать, в каком отношении к телесной организации человека находятся те разнообразные проявления психики, которые подводились под понятие «душа». Что касается способности чувствовать, то она в той же мере присуща животным, как и людям. Отсюда вытекал его отказ от принципиального противопоставления человека животному. Ламетри первым из философов высказал мысль о возможности происхождения человека от животных.

По мнению философа, переход от животных к человеку не очень резок. Он задается вопросом, чем был человек до изобретения слов и знания языков. Животным особого вида, у которого было меньше природного инстинкта, чем у других животных. Он тогда не считал себя царем природы. Слова, языки, законы, науки и искусства появились только постепенно: «Человека дрессировали, как дрессируют животных… Геометр научился выполнять самые трудные чертежи и вычисления, подобно тому, как обезьяна научается снимать и надевать шапку или садиться верхом на послушную ей собаку. Все достигалось при помощи знаков; каждый вид научался тому, чему мог научиться»^[3].

" Человек — машина", полагал Ламетри, хотя он «настолько сложная машина, что совершенно невозможно составить себе о ней ясную идею, а следовательно, дать точное определение»^[4]. Это огромный, сложный самостоятельно заводящийся механизм. Человек, по его словам, есть живое олицетворение беспрерывного движения, требующее для поддержания сил пищи. Пища, климат оказывают воздействие на человека. Различные состояния души всегда соответствуют аналогичным состояниям тела. Человеческий разум — тоже механическое явление, он одновременно и результат, и условие совершающихся в человеческом механизме движений. Поэтому философ называет человека «весьма просвещенной машиной» .

Из всего вышесказанного не следует делать вывод, что Ламетри считал человека механизмом. Такие его выражения относительно человека, как «просвещенная машина», «самозаводящаяся машина», по мнению И. С. Нарского, — «это скорее яркие метафоры и приблизительные аналогии, но не дефиниции»^[5], их назначение в острой, вызывающей форме эпатировать своих идейных противников.

В общем виде взгляды Ламетри на человека разделял также Дидро. Если Ламетри сравнивал человека с машиной, то Дидро называл человека инструментом, одаренным способностью ощущать и памятью: «Наши чувства — это клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто издают звук сами по себе; по моему мнению, это все, что происходит в фортепьяно, организованном подобно вам и мне»^[6]. Сравнение человека с фортепьяно дало повод критиковать Дидро за механицизм, вульгарный материализм и т. п. Недаром Ф. М. Достоевский, имея в виду этот образ Дидро, в «Записках из подполья» утверждал, что человек — это не клавиша фортепьянная, и хоть по глупой, но по своей воле желает жить. Однако Дидро делал одно важное уточнение: человек «одновременно и музыкант, и инструмент». Дидро действительно рассматривал человека как часть природы, но при этом природу человека он не сводит к его телесной организации. Он писал, что человек, обладающий памятью и определенной способностью связывать впечатления, «созидает этой связью историю, являющуюся историей его жизни, и доходит до самосознания…»^[7] Дидро проявлял большой интерес к роли общественной среды в воспитании и образовании человека, настаивая на единстве природного и общественно-исторического факторов, под воздействием которых формируется целостность человека. Счастье человека он видел не в насилии разума над телесными склонностями, а в установлении единства, согласия души и тела, индивидуальной свободы и общественной необходимости, личного и общественного благополучия. Но как можно связать личное счастье и общественную пользу? С просветительских позиций Дидро считал, что именно разум помогает правильно понять личный интерес и его соответствие общественному благу. В этом и состоит человеческая мудрость.

Рассматривая проблему детерминации поведения человека, французские материалисты исходили из всеобщей причинной обусловленности. Непрерывная, постоянная и нерушимая цепь причин и следствий подчиняет все происходящее в природе всеобщей необходимости, которая, трактуемая механистически, перерастает в фатализм. Как вывод отсюда следовало отрицание случайности в природе и свободы в поведении человека. Последовательно отстаивая принцип причинности, французские материалисты доказывали обусловленность воли человека. Ни один поступок человека не может произойти без какого-либо мотива, обусловленного состоянием организма и обстоятельствами, в которых он находится. Поэтому они делали вывод о невозможности человеческой свободы.

Атеизм

Французские материалисты не просто критиковали религию с атеистических позиций, а вели бескомпромиссную борьбу с ней. Они считали, что религия — бич человечества. Она — источник невежества, фанатизма, ослепляющего людей, источник раздора, тирании и преступлений. Гельвеций в труде «О человеке, его умственных способностях и его воспитании» «во второй главе «О духе религии, разрушительном для духа законодательства» пишет, что власть попов, как и власть царедворцев, всегда основывается на невежестве и глупости государя^[8]. Поэтому они прибегают ко всем средствам, чтобы сделать его глупым, недоступным для своих подданных и отбить у него охоту заниматься государственными делами. Он приводит следующий анекдот. В одном королевстве надо было решить, какие книги можно позволить читать молодому принцу. По этому поводу собрали совет. Сначала предложили «Декады» Тита Ливия с комментариями Макиавелли, «Дух законов» Монтескье, труды Монтеня, Вольтера и т. д. После того как произведения эти были одно за другим отвергнуты, поднялся духовник-иезуит и сказал: «На днях я видел на столике принца катехизис и французскую поваренную книгу — это для него наиболее безопасное чтение». Духовенство, как считали просветители, желает, чтобы государь был невежественным.

Материалисты видели в религии орудие политического гнета, указывали на религиозный террор и религиозные войны.

Человек от природы свободен, религия же доказывает, что он раб и действительно обрекает его на рабство. В работе под весьма красноречивым названием «Священная зараза, или Естественная история суеверия» Гольбах писал: «Духовенству нужны рабы, которые на все смотрят его глазами»^[9]. Он считал, что мало унизить духовенство, его нужно уничтожить, национализировать все его богатства и лишить его функций. По рецептам просветителей шло разграбление храмов во время революции, в частности знаменитого Собора Парижской Богоматери, который сначала превратили в храм Разума, а затем просто разграбили.

Все просветители были убеждены в возможности искоренения религии. Новый общественный строй представлялся им как общество атеистов.

Эпоха Просвещения не заключала в себе исключительно оригинальных, ранее невысказанных до нее философских идей. Ее творческая мощь сказалась на утверждении новых ценностей разума и науки и тем самым осуществлении необратимых перемен в системе ценностей и ментальности европейцев, подготовивших условия для масштабных перемен в культурной и общественной жизни.

• [1] Гольбах П. Система природы, или О законах мира физического и мира духовного. Глава 6. О человеке, о его делении на физического человека и человека духовного, о его происхождении. URL: gramotey. com/?open_file= 1 269 073 216.
• [2] Ламетри Ж. О. Сочинения. М.: Мысль, 1976. С. 244.
• [3] Ламетри Ж. О. Человек-машина // Человек. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М.: Политиздат, 1991. С. 316.
• [4] Ламетри Ж. О. Человек-машина // Его же. Сочинения. М., Мысль, 1976, С. 196.
• [5] Нарский И. С. Западноевропейская философия XVIII века. М.: Высшая школа, 1973. С. 236.
• [6] Дидро Д. Сочинения: в 2 т. Т. 1. С. 385−386.
• [7] Там же. С. 384.
• [8] Гельвеций К. А. О человеке. URL: kuchaknig.ru/show book. php?book= 189 176.
• [9] См.: Гольбах П. А. Священная зараза, или Естественная история суеверия. URL: //monologos.ru/golbah-p-a-svyashhennaya-zaraza-iliestestvennaya-istoriya-sueveriya/4.