Креативность и функциональные принципы стилистического анализа

Системность и историзм креативной стилистики сочетаются с се функциональностью. Функциональная стилистика исследует общие параметры и нормы стиля; креативная стилистика — авторскую речевую индивидуальность. Оппозиция нормативности и креативности мотивирует трансформацию основных принципов функциональности — антропоцентризма, опоры на стилистический узус, координации общего и отдельного, коммуникативно-прагматической направленности речевого творчества.

Антропоцентризм

Антропоцентризм естественно проявляется при интерпретации идиостиля. В наиболее общем виде идиостиль — это «совокупность основных стилевых элементов, неизменно присутствующих в произведениях данного автора в определённый период его творчества или распространяющихся на всё его творчество в целом» '. Приведённая дефиниция в первую очередь касается произведений художественных, поскольку художественное творчество всегда отражает субъективную эстетическую позицию творца. Исчерпывающее описание совокупности функционально значимых стилевых элементов, отмеченных авторской индивидуальностью (например, Л. Толстого, А. Солженицына, И. Бродского), вряд ли достижимо. Исследователи находятся в постоянном поиске ключей к разгадке феномена идиостилевой неповторимости. Отмстим пять продуктивных направлений, связанных с аспектами изучения идиостиля и, соответственно, методикой анализа художественных произведений.

• 1. Идиостиль рассматривается в аспекте стратегически обусловленного отбора автором общеязыковых элементов. Например, под этим углом зрения М. А. Бакиной на материале поэтических произведений Н. Тряпкина, Я. Смелякова, Вл. Сорокина, Б. Слуцкого, Е. Винокурова, Н. Матвеевой, Ю. Мориц выявлены творческие предпочтения в отборе авторами общеязыковых фразеологизмов. С учётом сходства и различий выбора поэтом тех, а не иных языковых единиц, характеризуются приметы индивидуального стиля каждого автора. Отмеченный подход, устанавливающий эстетически мотивированные авторские предпочтения и отталкивания, высвечивает хоть и очень важную, но не единственную креативную операцию, способствующую индивидуализации речи.
• 2. Творческая индивидуальность автора устанавливается на основе лингвостилистического уровневого анализа: эстетически значимые креатемы и их комбинации выделяются внутри отдельных уровней (от фонетического до синтаксического) и на пересечении уровней. Например, в процессе исследования поэтической индивидуальности М. Цветаевой Л. В. Зубова охарактеризовала те фонетические особенности, которые стали результатом авторских креативных преобразований звуковых средств языка: чувственность звучания, семантизация звучания, иконичность звуковой формы слова, фонетическая изменчивость слова, ритмическая изобразительность. Звуковые сегментные единицы анализируются в их связи с единицами суперсегментными (ритмо-мелодическими). В границах уровневого подхода исследуется также авторское словообразование, особенности контекстного употребления лексических единиц. Такой анализ по праву можно назвать комплексным.

Комплексный уровневый анализ не пренебрегает ни одним из речевых звеньев текста и поэтому приближает исследователя к описанию идиолекта — языка автора художественного произведения (произведений). Идиолект на каждом из уровней своей реализации описывается с установкой на характеристику способов речевого выражения субъективного начала^[1]. Непревзойдёнными образцами филологического исследования идиолекта «с идиостилевой установкой», предполагающей креативно-стилистическую реконструкцию авторского «я», до настоящего времени остаются предложенные В. В. Виноградовым интерпретации языка и стиля А. Пушкина, Н. Гоголя, М. Лермонтова.

3. Идиостиль связывается с категорией образа автора. По Виноградову, в речевой структуре образа автора объединяются все особенности стиля художественного произведения. Последователи теории В. В. Виноградова продемонстрировали эффективность уровневого анализа, на основе которого выявляется структура образа автора. Так, изучение структуры образа автора сквозь призму индивидуального синтаксиса Ф. М. Достоевского показало, что синтаксический почерк в любом произведении «выдаёт своего автора». Этот вывод Е. А. Иванчиковой, подтверждённый анализом отдельных синтаксических средств и композиционных синтаксических структур, характеристикой речи персонажей, отдельных функционально-смысловых типов речи (описание, повествование, рассуждение) и отдельного текста как художественного целого (рассказ «Кроткая») является чрезвычайно важным по ряду причин. Во-первых, он обнаруживает эвристические возможности уровневого исследования, направленного на выявление идиостилевой специфики текста. Во-вторых, он подтверждает, что в художественной литературе «несовпадение производителя речи и её субъекта можно считать законом» (Г. Я. Солганик). В-третьих, он открывает перспективы диагностики авторства текста по определённым формальным приметам. Индивидуальный синтаксис Ф. М. Достоевского определяется Е. А. Иванчиковой как совокупность специфичных по форме синтаксических построений, обладающих особой стилистической нагрузкой во всех произведениях писателя. Таким образом, индивидуальное выявляется на основе следующих критериев: авторские языковые предпочтения и отталкивания, частотность, контекстная обусловленность, функциональная заданность, окказиональность. Эти дополняющие уровневый подход критерии способствуют выявлению структурной определённости образа автора и могут быть использованы в процессе анализа индивидуальной стилистической системы, характеризующейся различной функциональной значимостью элементов разных уровней.

Исследуя идиостили в границах виноградовской концепции образа автора, креативная стилистика стремится к интерпретации особого языкового оформления творческой задачи автора, его отношения к действительности и к языку. Категория образа автора не предполагает отождествления «я» человеческого и «я» креативного. Это, как отмечает Г. Я. Солганик, — категория стилеобразующая, по-разному проявляющая себя в разных стилях речи. Стилистика, исследующая образ автора в направлении от формы к содержанию, от эстетически значимого средства (системы средств) к его (их) функциям в составе текста (текстов) как художественной целостности, не замыкается в форме, а лишь идёт от формы. Форма в произведении словесного искусства обладает содержанием, выступающим как результат креативной деятельности производителя речи, воплощающего в языковой форме свой замысел, субъективное эстетическое отношение к миру. Антропоцентризм стилистического исследования приобретает особое методологическое наполнение.

4. В стилистических трудах 20-х гг. прошлого века заложен подход к идиостилю как совокупности приёмов, подчинённых единому художественному заданию (В. М. Жирмунский, Ю. Н. Тынянов и др.). Например, Ю. Н. Тынянов вступает в дискуссию о степени стилистической самостоятельности первых произведений Ф. Достоевского, о зависимости творческой манеры молодого писателя от гоголевского идиостиля. Исследователь «наглядно демонстрирует, как Достоевский в своих ранних произведениях пробует различные языковые приёмы Гоголя (гиперболы, контрасты, использование в стилистических целях иностранных слов и церковнославянизмов, интонационно-стилистические фигуры и др.), комбинирует их, даже играет гоголевским стилем в своих письмах 40-х гг. Зато повесть Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» представляет собой, как доказывает Ю. Н. Тынянов, с которым соглашаются исследователи идиостиля Достоевского, идейную, стилистическую, а также словесную пародию на «Переписку с друзьями» Гоголя: пародируются, в частности, синтаксические приёмы и «словарь Гоголя» «.

Приём осмысляется как особая креативная операция, вскрывающая глубинный смысловой и функциональный потенциал элементов языка. Признаётся, что в произведении художественном приём, будучи «обобщением, типизацией, сгущением объективно существующих в языке средств, не является натуралистическим воспроизведением этих средств» (И. Р. Гальперин), а является их качественным преобразованием. Поскольку приём выступает как особый способ организации высказывания, построенного на материале языковых элементов, и целого текста, разные способы организации одного и того же языкового образца в произведениях разных авторов приводят к разным креативным результатам. Например, Е. А. Некрасова предложила интерпретацию приёма сравнения в творчестве А. Блока, Б. Пастернака, С. Есенина и на этой основе охарактеризовала специфику каждого идиостиля. Характеристика стилистической манеры писателя предполагает также выявление конструктивного приёма, охватывающего текст и систему художественных текстов, воспринимаемого как «визитная карточка» создателя художественного произведения, маркер креативной языковой личности.

5. Идиостиль трактуется в опоре на категорию нормы и определяется как отклонение от норм языка, коммуникации, жанра, культуры и др. Источник эстетического эффекта — «удаление от естественных норм языка» (Ю. М. Лотман). Сдвиг, ощущаемый на фоне нормы (нормативного стандарта), обусловленный эстетической задачей автора, — примета идиостиля. Если сдвиги (аномалии) используются автором регулярно (в отдельном тексте и системе текстов), они могут быть интерпретированы как конструктивный приём.

В процессе исследования идиостилевой специфики текстов допускается совмещение отдельных подходов. Обратимся к творчеству М. Зощенко, для которого язык послереволюционной эпохи стал особым эстетическим объектом. Зощенко, по наблюдению М. О. Чудаковой, стремился почти документально изобразить новый речевой мир. Писатель устойчиво использует сказовую форму повествования, которая ориентирована па живую, «резко отличную от авторской, монологическую речь рассказчика, вышедшего из какой-либо экзотической для читателя (бытовой, национальной, народной и др.) среды». Креативность сказа состоит в художественном преобразовании устной речи. Писатель не копирует живую речь, а создаёт её типизированный образ. Он исследует процесс глобального эксперимента «перековки» сознания человека, приспосабливающегося к нормативным установкам новой социальной общности советских людей. Образ рассказчика и образ автора не совпадают ни с социально-ролевой, ни с общекультурной, ни с культурно-речевой, ни с нравственной, ни с идеологической точек зрения.

В рассказе «Аристократка» (1923), как и в других рассказах М. Зощенко, формируется имплицитная и частично эксплицированная конфликтность, антитетичность, воспринятая с позиций общих и собственно языковых культурных традиций. Социально-ролевой статус рассказчика (в тексте стилизуется устный разговорный рассказ) можно представить в «анкетном» виде: Григорий Иванович — мужчина так называемого «активного» возраста; не получивший образования; из рабочей среды; активно участвующий в общественной жизни, ощущающий собственные властные полномочия {Бывало, приду как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной; ср.: Вы… как кавалер и у власти…); идеологически «подкованный», но не сумевший оградить себя от «вредных буржуазных влияний». Параллельно отметим, что, в соответствии с принципом антропоцентризма, анализ несказовой прозы и драматургии также предполагает реконструкцию статусно-ролевого «паспорта» персонажа и описание «поля героя» (Г. Я. Солганик).

Очаги ортологического напряжения отступления от норм литературного языка. Эмоционально-оценочную тональность создают сниженные просторечные единицы. Они используются, например, в функции характеризующих предикатов по отношению к «аристократке» (такая аристократка мне не баба вовсе, а гладкое место; этакая фря). Эмоциональные реакции рассказчика сопровождают просторечные экспрессивы (ни хрена не вижу; ложи, говорю, к чёртовой матери; в буфет прёт; цоп и жрёт (пирожное). В «поле героя» включены грамматические и орфоэпические аномалии: сели в театр, села на мой билет; мы привыкшие; ложи, говорю, взад; во рте зуб блестит, надкус на ём (пирожном) и др.

Оппозиция нормативного и аномального усиливается стилистической конфликтностью: в одном линейном ряду соединяются просторечный и книжный элементы: А хозяин держится индифферентно — перед рожей руками крутит; А хозяин держится индифферентно — ваньку валяет. Аномалии проявляются в этикетных ситуациях: неуместный выбор обращения гражданка но отношению к даме; ситуативно неуместные реплики: Интересно, говорю, действует ли тут (в театре) водопровод? Аномалии имплицитно подчёркивают конфликт культур и интеллектуальную ущербность рассказчика. В тексте встречаем логическую аномалию (Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой), которая переплетается с идеологическим противоречием: «я» (человек простой) — «она» аристократка («не наша»). При этом общекультурный тип русской аристократки не соответствует наивным представлениям рассказчика. Вот отдельные детали «аристократического» внешнего облика: зуб золотой, байковый платок, развратная походка. Идеологические внутренние противоречия проявляются в самокритике собственного поведения с классовых позиций: Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо: на блюде пирожные. Л я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг неё и предлагаю: — Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу. Ср.: Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. «Диверсия» идеологического самобичевания аномальна сама по себе и ещё в большей степени — в сочетании с неэтикетным (с точки зрения национальных тендерных традиций) предложением съесть одно пирожное. Аномально сочетание идеологических ярлыков с оценкой бытового поступка (дама самовольно направилась в театральный буфет): В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию в полном объёме.

Оставим за пределами анализа ситуативные контрасты, формирующие эффект обманутого ожидания. Отметим, что все, без исключения, контрасты встраиваются в оппозицию «нормааномалия». Нанизываясь, эти контрасты складываются в конструктивный приём многоступенчатой антитезы, создающий комический эффект. За комизмом «положений», социально-ролевых столкновений, речекультурных неувязок, частнокультурных сдвигов стоит навязанный простому человеку идеологически деформированный образ мира и образ языка, подвергшегося насильственной идеологизации. Эстетическая позиция автора основана на осмыслении глубинных последствий вторжения революционного мировоззрения в обыденное сознание.

Отмеченные подходы к выявлению феномена идиостилевой специфики художественных произведений не исключают, а дополняют друг друга. Осуществляя антропоцентрически направленный стилистический анализ, исследователь избирает методически определённый подход, соответствующий формальным особенностям текстового материала, и дополняет его методами и приёмами, способствующими выявлению и описанию индивидуальности автора, его творческого почерка, образа мира художника. Складывается единое направление анализа: от языковой формы к её содержательному наполнению, затем к функции и далее к эстетической установке автора, его замыслу. Возражая против нередко звучащих упрёков в «формализме», исследователи идиостилей вспоминают резонное замечание Б. Эйхенбаума: «Мы не „формалисты“, а уж если угодно — спецификаторы…». Какова специфика авторского слова? Как в языковой форме специфично отражается творческая личность художника? На эти вопросы отвечает креативная стилистика.

Актуальной следует признать задачу типологии идиостилей. В. П. Григорьев предложил типологизировать идиостили с учётом вектора нормативности и вектора аномальности, вектора простоты и вектора сложности (зашифрованное™), инерционного вектора (следование литературной традиции или же новаторская экспериментальная система, в той или иной степени отступающая и даже исчерпывающая традицию). В этой связи, например, стиль рассказов М. Зощенко можно определить, как характеризующийся аномальностью; отличающийся простотой языкового выражения; отражающий авторскую установку на эксперимент. В совокупности эти черты идиостиля формируют представление об эстетике Зощенко. При этом следует учитывать фактор эволюции индивидуального стиля автора во времени.

Анализ идиостиля, подчеркнём это ещё раз, спроецирован не только на собственно эстетическую установку автора, но и на установки коммуникативно-прагматические, а также идейно-тематические, жанровые, композиционные.

До недавнего времени понятие «идиостиль» соотносилось преимущественно со сферой художественного творчества. В последние годы объектом креативной стилистики стали тексты научной прозы. Так, обозначены специфические черты научно-филологического идиостиля В. П. Григорьева. В качестве результатов креативной речевой деятельности учёного И. Ю. Беляковой отмечается, в частности, введенная им в научный оборот группа терминов: лингвистическая поэтика, академический герой, эвристема, креатема, экспрессема и др. Выделяются некоторые приёмы, которые учёный использовал для усиления выразительности речи. Например, трансформация афоризма М. В. Ломоносова: Великий и могучий русский язык у нас — он ещё весёлый, ироничный и насмешливый. К идиостилевым особенностям отнесена свобода выбора В. II. Григорьевым номинаций, находящихся за пределами книжной речи, в том числе особый знак сомненияпомета «хм», использованная в «Словаре языка русской поэзии XX века» .

Изучение самобытных идиостилей учёных — важная задача современной креативной стилистики. Отметим один из первых опытов исследования этой проблемы в коллективной монографии «Идиостилистика научной речи». Автор научной прозыэто субъект познания, обладающий особым стилем мышления и соответственно — стилем изложения научной информации. Креативность языкового мышления ярко проявляется «при описании нового, т. е. в моменты эмоционального переживания открытия или новизны мысли»^[2]. Особо выделяется метафорический тип идиостиля. Поскольку речевая индивидуальность учёного связана с когнитивным процессом, стилистический анализ креативной речевой деятельности смыкается с анализом когнитивным, предполагающим изучение закономерностей отражения в языке познавательных процессов, происходящих в сознании говорящего или пишущего.

В современной научной литературе представлены опыты речевого портретирования, основанные на отечественной психолингвистической традиции анализа порождения речи, рассматриваемого как процесс превращения мысли в текст^[3]. Смыкаясь с психолингвистикой, креативная стилистика на материале устной и письменной речи говорящих и пишущих исследует формальные показатели креативности — отдельные креатемы и группы креатем, которые выделяются на фоне стандартов-" автоматизмов", детерминированных деятельностно и содержательно. Есть основания говорить о формировании современной психолингвоперсонологии как комплексного научного направления. Объектом речевого портретирования становятся детерминированные социально-ролевым статусом говорящего особенности речи представителей определённых социальных групп и профессий. Стилистический анализ, смыкаясь с социолингвистическим, стремится к реконструкции социолингвокультурного типажа, выделению примет, отличающих его от других типажей. Примером может служить предложенный Л. П. Крысиным^[4] опыт речевого портретирования русского интеллигента.

Описывая «язык социального статуса» (В. И. Карасик), стилист характеризует типовые предпочтения и отталкивания в выборе языковых единиц, результаты креативной речевой деятельности, одобряемые в конкретной сфере коммуникации, эстетически значимые участки речи, способствующие созданию сё выразительности и воздейственности. В этой связи интерес представляют «штрихи» к собирательному портрету московского нищего. Например, шаблонные просьбы нищих, сидящих и стоящих в метро, оформлены в письменном виде по модели: Подайте на + В.п. ед./мн. ч.; Помогите на + В.п. ед./мн. ч.; Подайте на хлеб; Помогите на протезы и т. п. Индивидуализация формульных текстов-примитивов осуществляется с помощью композиционных фрагментов, содержащих эстетически ценностную эмоционально воздействующую информацию: Помогите! Меня ограбили. Нет денег на дорогу, крое и еду. Помогите, пожалуйста. Родители умерли. У нас есть животные, помогите на корм^[5]. Расширение границ стандартного текста происходит в ориентации на ментальность адресата. Коммуникативная стратегия нищего содержит эмоционально-эстетическую составляющую: в соответствии с замыслом должно произойти вчуствование прохожего в ситуацию беды, а далее — не только эмоционально-эстетический отклик, но и конкретный результат — подаяние. Формируется логическая схема: сообщить о трагическом (используя свёрнутый узнаваемый сюжет) > разжалобить > побудить прохожего подать милостыню.

Реконструкция собирательных речевых портретов позволяет осмыслить специфику результатов креативной деятельности в разных сферах коммуникации, установить типовые лингвоэстетические предпочтения и отталкивания в конкретной лингво-культурной среде.

Самостоятельный объект речевого портретирования — индивидуальная речевая манера говорящего, или аспект речевого поведения, включающий предпочитаемые говорящим языковые средства (в том числе фонетические), речевые стереотипы, типичные аномалии. Например, присущая М. Горбачёву свободная манера говорения отличается внешней (формальной) и смысловой (прежде всего идеологической) противоречивостью. Так, орфоэпическая правильность вступает в конфликт с южно-русским произношением взрывного |г| как звука фрикативного -[убры]; согласных звуков [в] / [ф] как неслогового [у] - [закбнъу] и т. п. Акцентологическая правильность сочетается с акцентологическим упрямством: (включит, у [у]лубить). Недопустимое для речи политика аномальное произношение топонима Азербайджан [азэбаржан] странным образом сочетается с умением свободно ориентироваться в названиях стран и городов мира. Наряду с идеологическими штампами советского политического языка Горбачёв употребляет в своей речи номинации либерально-демократических ценностей. Более того, он ввёл речевой оборот креатемы ускорение, гласность, перестройка, обладающие новизной плана содержания, выделяющие концептуальные направления нового политического мышления. Эстетическая значимость этих креатем подтверждается их вхождением в разные языки мира. Приметы речевой манеры Горбачёва — языковая игра и импровизация, умение использовать в целях воздействия прецедентные тексты (Ю. Н. Караулов) в готовом и трансформированном вариантах. Регулярно реализуемые в речи Горбачёва ошибки делают его манеру узнаваемой. Креативные находки характеризуют политика как человека, склонного к дестандартизации высказывания, речевому творчеству.

Методика портретирования помогает выявить многообразные формы реализации в речи креативных способностей человека, углубить имеющиеся в науке представления о креативном потенциале языка и творческом потенциале языковой личности, описать результаты креативной деятельности конкретного производителя речи.

Таким образом, антропоцентрическая процедура исследования идиостиля автора художественного произведения (произведений) базируется на поиске стратегически обусловленных субъективных языковых предпочтений и отталкиваний; на выявлении в речевой ткани текста креатем разных уровней и их комплексном функциональном анализе; на интерпретации конструктивного приема; на трактовке эстетической значимости преднамеренных аномалий. Типология идиостилей разрабатывается с учетом векторов нормативности/аномальности, простоты/сложности, традиции/новаторства.

В границах лингвостилистической портретистики осуществляется описание речевого почерка «человека частного» и реконструкция собирательных (статусно-ролевых) портретов. Сохраняя антропоцентричность, лингвостилистическая портретистика сближается с психолингвистикой и социолингвистикой.

• [1] Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль: общие вопросы. Звуковая организация текста / под ред. В. П. Григорьева. М, 1990. С. 5.
• [2] Котюрова М. П., Соловьева И. В., Тихомирова Л. С. Идиостилистика научной речи. Пермь. 2011.
• [3] Седов К. Ф. Модель коммуникативной компетенции // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2010. С. 189−191.
• [4] Крысий Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Русский язык в научном освещении. 2001. № 1.
• [5] Китайгородская М. В., Розанова Н. И. Языковое существование современного горожанина. На материале языка Москвы. М., 2010. С. 399: см. также: Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Русский речевой портрет: Фонохрестоматия. М. 1995.