Геополитика Кавказа

КУРСОВАЯ РАБОТА НА ТЕМУ:

" ГЕОПОЛИТИКА КАВКАЗА"

Краснодар 2008

В современном мире резко повышается деятельность экстремистских организаций, особенно в религиозной сфере. Сегодня, учитывая этот момент, необходимо понять, в какой степени религиозный фактор является самостоятельной реальностью, а где за ним стоят геополитические, политические, экономические, социальные интересы.

Ослабление российского государства, ошибки политиков и негативные последствия общественных преобразований последнего десятилетия дали возможность проявиться радикальным, экстремистским силам, в том числе на Северном Кавказе.

Актуальность курсовой работы обусловлена целым рядом объективных причин и обстоятельств.

Во-первых, местом и ролью Северного Кавказа в истории российской государственности, его объективной вовлеченностью в российскую национальную политику. С точки зрения геополитики северокавказский регион всегда представлял собой крайне важный стратегический узел. Северный Кавказ является связующим звеном между Европой и Центральной Азией, обеспечивает выход к системе трех морей — Каспийскому, Черному и Азовскому, а через Азовско-Черноморский бассейн — в Средиземноморье, к Гибралтарскому проливу и Суэцкому каналу. Через северокавказские республики проходят основные экономические, транспортные и транзитные пути из России в государства Закавказья и далее — в страны Азии, дублировать которые практически не представляется возможным. Можно утверждать, что тот, кто обладает влиянием в этом регионе, в той или иной мере владеет значительной частью евроазиатского континента. Во всем мире более чем достаточно сил, заинтересованных в расшатывании стабильности, ущемлении интересов России в северокавказском регионе.

Во-вторых, ситуацией, сложившейся в российском обществе. Несомненно, что проявление экстремизма в религиозной сфере — явление, ставшее следствием социально-экономического и политического кризиса в России, перехода от одной общественной системы к другой. В результате общественных трансформаций социально незащищенной оказалась значительная часть населения: инвалиды, беженцы, вынужденные мигранты, многодетные семьи, дети в неполных семьях, женщины и молодежь. К сожалению, на Северном Кавказе многие из этих проблем (например, молодежная безработица, коррупция, социальное расслоение, пренебрежение законом) проявляются сильнее, а население, общественные активисты и политики придерживаются чаще крайних форм поведения, включая незаконное владение оружием и открытое насилие.

В-третьих, состоянием и динамикой развития современной внутриполитической обстановки в регионе, отличающейся крайней нестабильностью и непосредственно влияющей на состояние национальной безопасности Российской Федерации, содержание и условия реализации ее национальных интересов. Нынешняя действительность свидетельствует о том, что одну из реальных угроз для России представляют внутренние конфликты в северокавказских республиках, положение в которых характеризуется не только тяжелым экономическим и социально-политическим положением, но активностью религиозно-политического и национального фактора. Поверхностное рассмотрение некоторых подобных фактов породило в общественном сознании стереотип «религиозного экстремизма», якобы исходящего от самой религиозно-политической практики различных религиозных объединений. Особое место при этом отводится «исламскому фактору».

Сегодня важно понять, в каких отношениях находятся два разноплановых явления — религиозная традиция и те крайние экстремистские формы, которыми лишь для видимости прикрываются различные радикальные силы, как в религиозной, так и в политической сферах. Исламский фактор для России — не только внешний, дипломатический, но и внутренний. Среди россиян мусульмане составляют значительную часть. И в подавляющем большинстве случаев они являются достойными, добропорядочными гражданами, делящими со всеми остальными общие радости и невзгоды. Необходимо осмыслить исторические истоки экстремизма в религиозной сфере на Северном Кавказе и политический механизм их политико-правового ограничения.

Изученность же данной темы, в настоящее время, это — недостаточная разработанность теоретических положений и практических рекомендаций по проведению национальной политики государства в условиях экстремистской деятельности противников национальных интересов России на Северном Кавказе. Особенно данный пробел ощущается в противодействии экстремизму в религиозной сфере.

Объектом анализа в курсовой работе является сфера деятельности религиозных объединений и связанных с нею отношений и процессов на Северном Кавказе. Предметом анализа выступает проблема генезиса экстремизма в религиозной сфере, его сущность, содержание, разновидности и специфика, а также определение путей совершенствования деятельности государственных и общественных институтов в нейтрализации угроз региональной безопасности России.

Методологическая основа исследования. Методологической основой настоящего исследования стали основополагающие категории диалектического материализма — такие, как отрицание отрицания, переход количественных изменений в качественные, а также философские категории общего, особенного и единичного, причины и следствия и некоторые другие. Методы исследования. Наряду с основными общенаучными методами широко применялись также такие частные методы познания, как логический, исторический, сравнительно-правовой, системно-структурный, статистический, корреляционный, контент-анализ прессы, и др.

Цель же состоит в том, чтобы на основе политологического анализа выявить место экстремизма в религиозной сфере как серьезной угрозы безопасности России в Северокавказском регионе, всесторонне исследовать понимание его опасности в обществе, предложить обоснованные направления, формы и способы борьбы государства и других социальных институтов с этим общественным злом.

Источниковую базу курсовой работы составляют сочинения идеологов этнорелигиозного экстремизма (С. Кутб, Д. Баксаи, М. Тагаев, М. Удугов), пропагандистские материалы (листовки, воззвания), статьи и материалы средств массовой информации, судебные материалы. Современному этнорелигиозному экстремизму посвящена обширная научная литература, преимущественно этнологического и политологического характера. Проблемы этнонационализма и его экстремистские проявления исследуются Р. Г. Абдулатиповым, Ю. Г. Волковым, Л. М. Дробижевой, Г. С. Денисовой, Ю. Ю. Карповым, Е. Е. Несмеяновым, В. Н. Рябцевым, В. А. Тишковым, Л. Л. Хоперской, В. В. Черноусом и др. Если В. А. Тишков и его школа относят все проявления этнонационализма к политическому экстремизму, то Л. М. Дробижева, В. В. Черноус и др. развивают идеи сложной типологии национализма, его отличия от шовинизма и возможности адаптации некоторых типов национализма к современным правовым системам.

1. Северный Кавказ как полигон этнических конфликтов

Понятия Кавказ и конфликты оказались зарифмованными позднесоветской и постсоветской историей. Из семи вооруженных межэтнических конфликтов на постсоветском пространстве, пять произошли в Кавказском регионе. Это — армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха, грузино-осетинский и грузино-абхазский конфликты, осетино-ингушский и российско-чеченский конфликты.

Таблица 1 — Горячие точки Кавказа

Постконфликтное урегулирование в Карабахе, Южной Осетии, Абхазии, Пригородном районе Республики Северная Осетия не стало необратимым процессом. Помимо актуализированных («открытых») конфликтов в Кавказском регионе развиваются латентные («скрытые») конфликты, временами переходящие в «открытую фазу». Именно Кавказ стал своеобразным «поставщиком» непризнанных государственных образований на постсоветском пространстве (Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Чеченская республика Ичкерия в 1991;1994 и в 1996;1999 гг.) [14, C. 94].

Из четырех ныне существующих непризнанных государств постсоветского пространства три расположены в Кавказском регионе. Помимо непризнанных государств на территории Кавказа существовали и существуют ныне неконтролируемые территории, не имеющие даже непризнанных государственных институтов. К таковым можно отнести так называемую Кадарскую зону в Республике Дагестан, существовавшую в 1998;1999 гг., западные области Грузии в начале 1990;х годов, Кодорское ущелье («Абхазская Сванетия»). Кстати сказать, в Абхазской Сванетии грузинские беженцы из Абхазии в 1993 г. подвергались нападениям и грабежам со стороны «дружественных» и «кровнородственных» сванов в гораздо большей степени, чем со стороны абхазов.

В современной этнологии существует большое количество определений межэтнического конфликта. По справедливому замечанию российского этнополитолога М. В. Саввы, «именно для этноконфликтологии характерен наибольший разброс мнений по поводу основных понятий — этнического конфликта, его производных, к которым относится конфликтный потенциал и напряженность межэтнических отношений. Данный вопрос нельзя считать чисто академическим, поскольку от понимания этнического конфликта зависит его интерпретация практиками, в том числе сотрудниками правоохранительных органов, журналистами» [8, С. 87−88].

На сегодняшний день можно зафиксировать два подхода к определению феномена межэтнического (межконфессионального) конфликта.

В узком смысле межэтническим (межконфессиональным) конфликтом может считаться социальное противоборство, изначально мотивированное этническими (религиозными) причинами. В широком смысле, межэтнический (межконфессиональный) конфликт — это противостояние, в котором противоборствующие группы принадлежат к различным этническим (религиозным группам). При этом этническая (религиозная) принадлежность может конструироваться, пониматься и трактоваться по-разному, а этническая мотивация изначально может либо не присутствовать, либо быть слабо выраженной. Узкое понимание межэтнического конфликта, с одной стороны, позволяет избежать «инфляции» самого понятия, но с другой, оно выводит из аналитического поля большую часть латентных конфликтов.

В то же время массовые «воспоминания» о прошлых открытых, в том числе военных, конфликтах стали фактором формирования новых конфликтов. Правоту своих сегодняшних действий лидеры этнонациональных движений оправдывают ссылками на исторический опыт межэтнических столкновений прошлых веков. Современные межэтнические конфликты вписываются их идеологами в широкий исторический контекст. Армянские и азербайджанские этнонационалисты апеллируют к истории военного противостояния между Первой Республикой Армения и АДР (Азербайджанской Демократической Республикой), Турцией в 1918;1920 гг. Лидеры этнонациональных движений Абхазии и Южной Осетии говорят о многолетней борьбе с происками «малой империи». Идеологи чеченского сепаратизма выдвинули тезис о «четырехсотлетней борьбе» России с Чечней.

Целый ряд кавказских конфликтов остался на уровне латентных. Между кабардинцами и балкарцами в Кабардино-Балкарии, карачаевцами и черкесами в Карачаево-Черкесии, грузинами и азербайджанцами в Квемо-Картли, грузинами и армянами в Самцхе-Джавахети, русским населением Дона, Кубани, Ставрополья и мигрантами боевые действия не велись и не ведутся. Однако в последние 15 лет отношения между перечисленными этническими группами не единожды обострялись. Формы межэтнического противоборства в данных случаях носили менее радикальный характер (массовые акции, драки, кадровые преференции для «своих» и стеснения для «чужаков»). Целый ряд межэтнических и межконфессиональных конфликтов начала 1990;х годов в Дагестане (аварско-чеченский, кумыкско-аварский, лакско-кумыкский, противоборство русских и горских переселенцев в Кизлярском районе, конфликт между салафитами и тарикатистами) сопровождался насилием. Однако эти столкновения не переросли в военное противоборство и к концу 1990;х годов перешли в разряд латентных.

Применительно к Кавказскому региону можно констатировать, что грань между актуализированными и латентными конфликтами легко преодолима. В 1992 г. при посредничестве РФ был прекращен вооруженный грузино-осетинский конфликт, и начался этап постконфликтного урегулирования. Однако стремление к изменению сложившегося status quo привело в 2004 г. не только к деградации переговорного процесса, но и к возобновлению вооруженного противоборства. Конфликт, имевший тенденцию к превращению в «скрытый», снова стал актуализированным. В мае 2004 г. отмечался десятилетний юбилей прекращения огня в Нагорном Карабахе (см. рисунок 1.1).

Рисунок 1.1 — Конфликт в Нагорном Карабахе (1993)

Однако представители противоборствующих сторон не раз декларировали готовность к возобновлению военных действий. Более того, подобные декларации получают определенную общественную поддержку. По данным социологического исследования в рамках проекта «Южнокавказская сеть за гражданское согласие» при содействии Европейской комиссии (2002 г.) 32% опрошенных азербайджанцев и 16,6% респондентов-армян не выступают против военного решения карабахской проблемы.

Другой тип классификации межэтнических конфликтов — по особенностям статуса противоборствующих сторон [1, C. 37]. По этому критерию различают внутригосударственные, межгосударственные конфликты, конфликты между различными этническими группами, между центральной властью и окраинами, стремящимися к сецессии. Все вооруженные столкновения на Кавказе изначально складывались и развивались как внутригосударственные. Все будущие независимые государства Юга Кавказа, северокавказские национально-территориальные образования в составе РФ, непризнанные государства и неконтролируемые территории до 1991 г. входили в состав СССР. Армяно-азербайджанский, грузино-абхазский, грузино-осетинский, российско-чеченский конфликты в позднесоветский период происходили между руководством союзных и автономных республик, развиваясь как противоборство принципов территориальной целостности и права на этнонациональное самоопределение.

Интересный подход к классификации конфликтов предложил американский политолог Д. Горовитц. Он основан на соотношении модернизированного и традиционного начал в конфликте центральной власти и окраины, стремящейся к сецессии. Согласно Горовитцу, существуют:

— сепаратизм отсталой этнической группы в отсталом регионе страны;

— сепаратизм отсталой группы в развитом регионе;

— сепаратизм развитой этнической группы в отсталом регионе страны;

— сепаратизм развитой группы в развитом регионе страны.

Очевидно, что понятия «отсталый» и «передовой» являются оценочными и субъективными, требуют уточняющих критериев. Вместе с тем столь же очевидно, что мотив «отсталости» и «развитости» является одним из ключевых в идеологии, как сепаратистов, так и их противников. Призыв превратить «отсталую» Чечню во «второй Кувейт» путем сецессии стал одним из главных в риторике Д. Дудаева и его команды. Мотив освобождения «передовой христианской армянской культуры» от «отсталого» Азербайджана не раз звучал из уст лидеров карабахского армянского движения.

Говоря о современном чеченском сепаратизме, нельзя не отметить в качестве одной из его причин отсутствие у чеченцев традиций собственной государственности, а, значит, и неукорененности в их обществе всего комплекса представлений о государственном праве. Однако значительная роль неформального неписаного права, его приоритет над формальным законом должна рассматриваться как важная предпосылка масштабного кавказского межэтнического конфликта.

Подход Горовитца позволяет также проанализировать такую проблему межэтнического противостояния и постконфликтного урегулирования, как полиюридизм (или правовой плюрализм), то есть сочетания в повседневной жизни народов Кавказа государственного, религиозного (шариат), обычного (адаты) права. Учет различных правовых традиций и практик может стать как фактором «разогрева» конфликтов, так и фактором их «замораживания» [9, С. 147].

Межэтнические конфликты различаются также по целям, декларируемым противоборствующими сторонами. Выделяются статусные (этнополитические) и этнотерриториальные [10, С. 68]. Первая группа конфликтов возникает из-за стремления этнической группы (автономии, республики) повысить свой статус или добиться сецессии, реализовав право на самоопределение. Этнотерриториальные конфликты предполагают борьбу за ту или иную территорию, защиту «своей земли». Для Кавказского региона характерно то, что статусные и этнотерриториальные конфликты практически всегда совпадают. Важной особенностью Кавказского региона является также преобладание межэтнических конфликтов над межконфессиональными. Подобный феномен объясняется несколькими причинами:

— государственные образования Юга Кавказа и северокавказские республики в составе РФ в течение 70 лет входили в состав советского государства, с одной стороны, проводившего политику государственного атеизма, а, с другой, способствовавшего правовой институционализации этничности. Религиозность запрещалась, в то время как этничность культивировалась;

— ислам и православие в регионе имеют существенные особенности. Кавказское православие и кавказский ислам являются феноменами, весьма отличающимися от принятых стандартов;

— этническая консолидация на Кавказе развита сильнее, чем конфессиональная. Более того, между различными направлениями ислама на Кавказе (суфизм и «салафийа») существуют серьезные и подчас непримиримые противоречия.

Армяно-азербайджанский, российско-чеченский, осетино-ингушский конфликты нередко трактовались как конфликт христиан и мусульман. Наличие религиозной мотивации в этих конфликтах очевидно. Но очевидно также преобладание этнических лозунгов над целями борьбы за веру. Союзником христианской Армении, а не мусульманского Азербайджана, является Исламская Республика Иран, в то время как светская Турция, ориентированная на США и Западную Европу, поддерживает Баку. В ходе вторжения боевиков Ш. Басаева в мусульманский Дагестан на стороне российских войск (среди которых были и призывники-мусульмане) выступили мусульмане — жители Дагестана.

Даже наиболее известные теракты чеченских сепаратистов (Буденновск, Кизляр, Норд-Ост) проходили не столько под зеленым знаменем пророка, сколько под лозунгом независимости Ичкерии. В ходе периодического обострения латентных межэтнических конфликтов друг против друга выступали представители различных этносов, исповедующих ислам.

Мусульманами являются такие оппоненты, как кабардинцы и балкарцы, карачаевцы и черкесы, аварцы и чеченцы-аккинцы, лакцы и кумыки. Грузино-осетинский или грузино-абхазский конфликты проблематично рассматривать в рамках религиозного дискурса. Напротив наиболее жестокими конфликтами, сопровождавшимися насилием, были противостояния между представителями различных направлений ислама (тарикатисты и салафиты («ваххабиты»)). Наиболее острые формы такая борьба приняла в Дагестане и в Чечне.

Таблица 2 — Хронология Чеченского конфликта

2. Влияние экстремисткой деятельности религиозных объединений на безопасность в Северокавказском регионе

Новая религиозная ситуация, складывающаяся сегодня в России и тенденции ее развития, требуют более пристального внимания власти ко всему комплексу воздействия религиозного фактора на внутриполитическую безопасность России. В этой связи особую важность принимает то обстоятельство, что у нашего государства в настоящее время отсутствует продуманная концепция политики по отношению ко всему сообществу религиозных организаций России и, особенно на Северном Кавказе.

Рисунок 2.1 — Карта рассматриваемого Северного Кавказа Природа проявления экстремизма носит протестный характер: неудовлетворенность политическим режимом, социальным неравенством, положением в обществе определенных социальных слоев, этнических, расовых и конфессиональных групп. В принципе эти мотивы предсказуемы, если внимательно отслеживать развитие ситуации в том или ином сообществе. В истории более чем достаточно прецедентов, когда несправедливость и неравенство в их политическом и социально-экономическом проявлениях, образование пропасти между богатыми и нищими всегда вызывали протест. Эта проблема поддается урегулированию, если государство целенаправленно занимается исправлением перекосов. Но если оно допускает образование критической массы, это неизбежно создает питательную почву для экстремизма.

Наиболее сложен и опасен экстремизм, в основе которого лежат идеологические, особенно религиозные убеждения и прикрываемые ими политические цели и установки. Этот вид экстремизма не всегда и необязательно связан с социально-экономическим положением его сторонников. Его формирует фанатическая преданность идее, догмам и установкам, независимо от того, является ли эта идея светской или религиозной. Убежденность в том, что эта идея божественна, а потому и безупречна, и справедлива, придает ей мощную и притягательную силу, а у ее последователей создает иллюзию, что, борясь за ее претворение в жизнь, они выполняют миссионерскую, даже мессианскую роль, оправдывающую их любые действия. Вот почему при всей ложности их предпосылок, к подобным экстремистским течениям примыкают самые разные люди. Некоторые непосредственно участвуют в реализации идей, другие способствуют их деятельности моральной поддержкой и щедрыми финансовыми пожертвованиями. А третьи, даже не разделяя эти идеи, цинично используют ее сторонников в своих политических целях. Следует отметить, что под влиянием религиозного фактора в деятельность некоторых политических движений нередко привносятся крайне реакционные политические установки. При этом закамуфлированный в ряде случаев в религиозную оболочку социально-политический контекст экстремистских действий гораздо легче воспринимается на эмоционально-психологическом уровне.

Результаты последних исследований показывают, что в комплексе причин и условий возникновения социально-политического экстремизма на наличие религиозного фактора указывает 37%, на проявление вместе с национализмом — 62%, а с другими экстремистскими силами — 1%.

Важно также подчеркнуть, что религиозный фактор имеет место в формировании субъективных, ценностно-мотивационных, эмоционально-психологических предпосылок экстремистского поведения. Здесь необходимо исходить из того, что религиозные понятия, образы, системы вероучений и мифологии обладают достаточным потенциалом для выражения и обслуживания любых, даже совершенно противоположных социально-политических целей, в том числе с применением различных экстремистских форм. Рассматривая религиозное сознание как одну из форм общественного сознания на его идеологическом и общественно-политическом уровнях, необходимо отметить, что в обоих случаях особую роль приобретают положения, доказывающие правомерность применения насилия в религиозных отношениях, либо способствующие формированию таких установок в сознании верующих. Религиозный фанатизм используется приверженцами идеологии и тактики экстремизма для искусственного разжигания вражды между верующими различных конфессий.

Северный Кавказ представляет собой специфический регион, где сошлись ведущие мировые религии (христианство, ислам, буддизм), стороны света (Запад и Восток, Север и Юг), континенты (Европа и Азия). Здесь соприкасаются многие народы, культуры, конфессии, проживает множество народов и этнонациональных групп, имеющих друг к другу немало претензий территориального и иного характера. Можно сказать, что Северный Кавказ обладает своим особым обликом, своими специфическими особенностями, отличающими его от всех других регионов.

Религия, будучи специфической подсистемой общества, многообразными связями переплетена с другими компонентами общественной системы. Она является существенным и постоянно действующим фактором общественной жизни и проявляется посредством выполнения определенных социальных функций, через деятельность религиозных институтов, организаций, верующих масс. Для религий характерны как этносегрегирующая функция, ведущая к противопоставлению народов и последователей разных вероисповеданий, так и интегративная и регулятивная функции, которые позволяют устанавливать связи между единоверцами, поддерживать конфессиональную и этническую общность, регулировать поведение людней. Эти функции на протяжении веков эти функции использовались для обеспечения целостности общества, ослабления существующих противоречий, улаживания межэтнических и других конфликтов. Как показывает опыт истории, объединению людей самых различных национальностей, сближению народов, взаимовлиянию и взаимообогащению их культур, сглаживанию межнациональных противоречий способствовали такие мировые религии, как буддизм, христианство и ислам. Исторически усиление религиозного фактора совпадает с переломными этапами общественного развития, с периодами ломки старого уклада жизни и рождения нового, сопровождающимися социальными потрясениями, духовными кризисами, как общественного масштаба, так и на личностном уровне, вызванными утратой привычных ценностных ориентиров.

Именно такой период в своем развитии переживает сейчас российское, в том числе и северокавказское общество. Эта ситуация рождает общественный спрос на религию, усиливает социальные ожидания, обращенные к религиозным организациям.

Как считают исследователи З. С. Арухов и Р. Г. Гаджиев, «серьезную угрозу для национальной безопасности России, с учетом изменившейся в идеологическом и практическом плане геополитической ситуации стал представлять политизированный исламский фундаментализм, который в современных условиях опирается на мощную поддержку из-за рубежа и усиливается за счет использования исламского прикрытия сепаратистами. Особенно опасной становилась практика слияния национального самосознания народов с религиозным фанатизмом. В этой связи в условиях Северного Кавказа наибольшую угрозу целостности России представляли совместные Дагестано-чеченские экстремистские исламские организации ваххабитского толка».

По мнению политолога М. М. Садыки: «Сегодня Кавказ вообще и Северный Кавказ в частности стали одним из тех регионов, откуда исходит угроза безопасности России». Он считает: «Именно здесь завязаны узлы неразрешимых в обозримой перспективе этнонациональных и территориальных противоречий и конфликтов — Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Чечня, лезгинский народ, разделенный между Азербайджаном и Россией и др. Существуют также противоречия и конфликты между различными народами Северного Кавказа, такие, например, как между Чечней и Дагестаном, Чечней и казаками, Ингушетией и Северной Осетией и др. Острую неразрешимую проблему составляет вопрос о ногайских землях, которые в 1957 г. оказались разделенными между Дагестаном, Чечней и Ставропольским краем» [3, С. 24−58].

В связи с этим в данном регионе с конца XX — начала XXI веков активно начали возрождаться опыт и традиции миротворчества и народной дипломатии по разрешению конфликтных ситуаций в различных областях общественной и личной жизни. Миротворческая деятельность реализуется на практике в форме многоуровневой системы. Одной их существенных сторон данного миротворческого процесса на Северном Кавказе является использование религиозного фактора.

Итак, религиозная ситуация в Северокавказском регионе формируется в основном за счет процессов, происходящих в православном и мусульманском обществе. Взаимоотношения между последователями этих конфессий Северного Кавказа строятся преимущественно в традиционно доброжелательном, мирном, обоюдно терпимом мире. Однако, внутренние процессы, происходящие в глубинах православия и ислама, характеризуются крайне противоречивыми негативными тенденциями. В основе данных тенденций лежит расслоение, разделение и распад; возникновение противоположных взглядов на те или иные догмы религии, возникновение новых религиозных объединений; появление нетерпимости к противоположной точке зрения, что, в конце концов, выливается в конфликт с применением насилия или с использованием других экстремистских методов.

Практика показывает, что обращение к экстремистским методам зачастую происходит тогда, когда верующим отказывают в легитимной политической деятельности. Специфика внутримусульманского противостояния в мусульманских анклавах Северного Кавказа состоит в том, что она носит и прямой и опосредованный характер. Это и направление усилий противостоящих течений на формирование о своем оппоненте негативного общественного мнения, и апелляция к общественности, в которой подчеркивается имеющееся размывание коренных устоев мусульманских народов и их культурно-национальной самобытности.

Следует отметить немаловажный факт при оценке религиозной ситуации в регионе, который заключается в том, что в практику вошли попытки подавления своего оппонента с помощью государства, с привлечением известным образом ориентированного правительства. Автор придерживается позиции Г. Курбанова, который считает, что «формальное существо внутриисламского конфликта в Дагестане состоит в том, что фундаменталисты, или „ваххабиты“, требуют возврата к „чистому“ исламу, отказа от суфизма, от института шейхства и религиозных братств, традиционных для Дагестана. Фундаменталисты требуют также отказа от суфийской обрядности, культа святых, введение элементов шариата, основанных на ханбалитском мазхабе».

Указанный конфликт в мусульманском мире усугубился с принятием в республиках Северного Кавказа законов, направленных против деятельности тех или иных религиозных течений. Указанные противоречия переросли в некоторых регионах Северного Кавказа в открытое вооруженное противостояние. По сути, религиозная ситуация, сопровождающаяся внутрирелигиозными противоречиями, оказалась одним из факторов дезинтеграции и нестабильности в регионе.

Рисунок 2.2 — Конфликт в Чечне (2000 год)

2.1 Внешнеполитические аспекты национальной и региональной безопасности

Безопасность и стабильность на Северном Кавказе во многих отношениях зависит от положения в соседних южных странах ближнего и дальнего зарубежья.

С точки зрения региональной и национальной безопасности важнейшими факторами во внешнеполитической стратегии России являются закавказские государства, которые соединяют в качестве промежуточного звена в единую дугу нестабильности два остальных источника конфликтов в этом регионе: ближневосточный и северокавказский, Эта дуга нестабильности стала серьезным фактором в дезинтеграционных процессах, происходящих на южных рубежах России. Сегодня на Северном Кавказе «проходят испытание на прочность базовые основы нашего конституционного строя» (В. Путин).

Национальным интересам России отвечает существование единых, целостных и стабильных соседних стран — Грузии, Азербайджана и Армении, проводящих дружественную или, по меньшей мере, нейтральную политику в отношении России. Закавказье могло бы образовать надежный буфер, который амортизировал бы угрозы безопасности на юге России, исходящей от нестабильных регионов мусульманского мира. Поэтому Россия прилагает немалые усилия для урегулирования существующих конфликтов и прекращения военных действий в южном поясе (включая участие в миротворческих миссиях, военное присутствие и др.

Юг России в силу своего геополитического положения неизбежно вовлечен в мировые политические процессы, более того является одним из невралгических узлов современной системы международных отношений.

Ключевыми государствами в Средиземноморско-Черноморско-Каспийском и Кавказско-Ближневосточном регионах является Турция и Иран, также борющиеся за расширение сфер своего влияния в данном регионе, В Концепции внешней политики Российской Федерации развитие добрососедских отношений и стратегического партнерства с государствами — участниками СНГ объявляется приоритетным направлением.

Приоритетное значение в Южном направлении имеет регулирование конфликтов на Кавказе и в Центральной Азии, развитие сотрудничества в военно-политической области и сфере безопасности, особенно в борьбе с международным терроризмом и экстремизмом. При этом главные угрозы связываются с деятельностью исламского экстремизма в Таджикистане, Афганистане и на Северном Кавказе. С точки зрения национальных интересов России на Южном направлении развитие ситуации в Афганистане имеет существенное значение. Вместе с тем на Северном Кавказе сосредоточены наиболее серьезные и прямые угрозы целостности Российской Федерации, ее стабильности по всему периметру российской границы.

Россия не может самоустраниться от конфликтов, разворачивающихся на ее южных рубежах. Нестабильность на Кавказе и в Центральной Азии оказывает прямое воздействие на этнополитическую ситуацию в северокавказских республиках России и прилегающих к ним Краснодарском, Ставропольском краях и Ростовской области.

Возникли серьезные проблемы, связанные с угрозой распространения религиозного экстремизма и терроризма с территорий Юга, охваченных войнами и беспорядками, недопущением переноса внешних для России конфликтов на внутреннюю почву. Этого добиться не удалось. На юго-западных рубежах России разгорелась русско-чеченская война, принявшая затем характер антитеррористической операции. Не урегулированы осетино-ингушский конфликт, межэтническое противостояние в Карачаево-Черкесской Республике и др.

К числу важных региональных приоритетов России относится сохранение в Кавказском, Каспийском и Центрально-Азиатском регионах своего экономического и военного присутствия. Огромные запасы обнаруженных здесь углеводородных ресурсов превратились в одну из стержневых проблем современной международной политики.

Для стратегических внешнеполитических и экономических интересов России немаловажным является вопрос: будет ли Россия контролировать нефтепотоки с открытых крупных месторождений нефти и газа на шельфе Каспия? Каспийский бассейн, как Черноморский и Балтийский, составлял значительную часть российского геостратегического потенциала. Юг России имеет перспективы стать составной частью комплексных трансконтинентальных транспортных систем. Однако возможная транспортировка энергоресурсов Касния в Турцию, а через нее — на Запад, в обход России по так называемому (транс) кавказскому коридору не отвечает задачам национальной и региональной безопасности. В случае реализации транскавказского коридора (в обход России) проблемы территориальной целостности России могут обостриться, поскольку, как считают эксперты, товарный поток, движущийся из Центральной Азии через Россию, скрепляет Урал, Поволжье, Западную Сибирь, Дальний Восток и европейскую часть России в единое целое [4, C.72].

Поэтому важный акцент делается на развитие экономического сотрудничества, включая создание зон свободной торговли. Региональным приоритетом в Южном направлении также является выработка такого статуса Каспийского моря, который позволил бы прибрежным государствам развернуть взаимовыгодное сотрудничество по эксплуатации ресурсов региона на справедливой основе с учетом законных интересов друг друга.

2.2 Ислам и истоки политического экстремизма

Как известно к родоначальникам терроризма в его современном понимании обычно относят итальянских карбонариев ХIХ века. Именно у них заимствовали русские боевики из «Народной воли», а позже и эсеры организационную структуру построения тайной организации и методы борьбы с властью. В свою очередь «Народная воля» стала прообразом для последующих террористических организаций, причем не только российских. На смену террористам-одиночкам выдвинулись организации, сплоченные общей идеей, дисциплиной и религией, действующие на конспиративной основе, использующие широкий арсенал террористических методов, передовые достижения науки.

С течением времени акции террористов становились все более жестокими, менялась их направленность. Так, если в 70-х годах 80% акций было направлено против собственности и только 20% - против людей, то в 1986 году соотношение существенно изменилось — 50% против граждан и 50% - против собственности. С начала 80-х годов боевиками многочисленных террористических организаций активно используется тактика взрывов в людных местах, авторство которой приписывается алжирским исламским фундаменталистам.

Чтобы успешно бороться с явлением, следует разобраться, что лежит в его основе, чтобы попытаться устранить не следствие, а причину явления. Анализ причин терроризма показывает, что они кроются в возрастании кризисных явлений, неспособности общества регулировать сложные социально-политические процессы, быстрой смене систем человеческих и политических идеалов и ценностей, в подключении к активной политической деятельности широких масс населения, лишенных политического опыта. В результате активизируются стремления использовать слабости общественной и государственной системы и проложить кратчайший путь к поставленной цели, каким представляется путь насилия, путь террора.

Таким образом, в большинстве случаев, причиной террористических актов является неспособность государства или международного сообщества создать условия для реализации надежды того или иного народа на обретение государственности, разрешить давно существующие или возникающие общинные, национальные, расовые, социально-экономические, религиозные и др. проблемы.

Нездоровые, несправедливые политические, экономические, социальные, этнические, конфессиальные и другие отношения между личностью и обществом, личностью и личностью, личностью и международным сообществом могут порождать у лица или группы лиц желание с помощью насилия восстановить справедливость, право, веру. Следует отметить, что если государственные институты наработали определенный опыт борьбы с экстремистской и террористической деятельностью, обусловленной факторами политического, экономического, этнического и др. характера, то определение роли и места «религиозного фактора» в идеологическом обосновании политических и сепаратистских движений радикальной направленности представляет в теоретическом плане значительную сложность.

Анализ основных положений мировых религий показывает, что все они призывают к миру, справедливости, милосердию. Результаты социологических исследований также показывают, что верующие представляют собой более толерантную часть населения, чем неверующие: в представителе другой национальности видят «своего ближнего» 48,2% верующих и лишь 12% неверующих. И несмотря на то, что отношение к некоторым конкретным национальностям в процентах (положительное / отрицательное) может изменяться, тем не менее, тенденция терпимости прослеживается достаточно четко.

Таблица 3 — Вероисповедание и данные по национальностям (в процентах)

Установившиеся взаимоотношения конфессий и государства оцениваются гражданами тоже достаточно терпимо. Так, отделение церкви от государства одобряют 68,6% неверующих и 44,4% верующих (из которых 42,8% православных и 32% мусульман). Не вызывают тревоги и результаты опросов по проблеме взаимоотношения конфессий. Так, положительно относятся к православию 60,4% мусульман и лишь 2,8% испытывают отрицательное отношение. Положительно относятся к исламу 29,8% русских (отрицательно -13,7%) и 31,7% православных (при отрицательном отношении 17,6%). Иными словами по результатам опросов мусульмане оказываются в среднем вдвое толерантнее православных. По данным Центра социологических исследований МГУ, религиозность ни к какой определенной политической ориентации, тем более радикальной, среднего гражданина не приводит.

Изложенное, несомненно, верно, если рассматривать данную проблему лишь через призму нравственной парадигмы мировых религий безотносительно к конкретным политическим ситуациям, движениям, конфликтам. В то же время в реальном мире политические, экономические, территориальные и другие конфликты приобретают особую остроту, если в них проявляется религиозная составляющая, наиболее часто возникающая в поликофессиальных государствах. Политические интересы начинают определять формы религиозных движений, характер истолкования тех или иных религиозных установок. Политические нормы в свою очередь получают религиозное обоснование, своеобразное «божественное» санкционирование. Особо наглядно это прослеживается в деятельности радикальных религиозных движений, в которых религиозная жизнь начинает рассматриваться как политическая деятельность, а политическое движение — как религиозно-доктринальное.

Наиболее рельефно идеологическая роль религии прослеживается в различных исламских экстремистских движениях, сторонников которых часто называют «фундаменталистами» или «ваххабитами». Следует отметить, что исламские теологи выражают несогласие с использованием понятия «фундаментализм» при характеристике радикальных течений в исламе, ибо идеологи фундаментализма, по собственному убеждению преследуют «священную цель» — возвращение к регулятивным нормам раннего классического ислама, причем в системе «политика — ислам» сакральное начало берет на себя роль источника человеческих законов, выражения духовных и политических ценностей, следовательно, понятия «экстремизм», «терроризм» и др., не вписывающиеся в данный механизм, просто теряют смысл.

Употребление понятия «ваххабиты» в широком смысле слова представляется не совсем корректным, так как на Северном Кавказе ваххабитами называют все группы мусульман, выступающие с критикой региональных особенностей ислама, обычно дополняемого местными обычаями и светскими ритуалами. Как следствие, в ваххабиты зачисляют всех, исповедывающих ислам и выступающих с критикой официального духовенства. Более правильно называть северокавказских ваххабитов салафитами (мусульманские религиозные деятели, которые в различные периоды истории выступали с призывами ориентироваться на образ жизни и веру ранней мусульманской общины) или как указано выше — фундаменталистами.

Исламские экстремисты при обосновании своей радикальной позиции исходят из формулы, что сопротивление несправедливости — обязанность мусульманина и игнорирование этой обязанности — грех. Высшая справедливость наступит в обществе лишь тогда, когда мусульмане будут строго следовать шариату и эта принципиальная позиция принесет людям благоденствие и процветание.

При реализации своих идеологических установок исламские экстремисты игнорируют существующие политические и социально-экономические условия жизни общества, считая их производными от ислама. По их мнению, лишь религиозные идеалы определяют весь спектр социальных взаимоотношений людей. Отсюда следует вывод: позитивное развитие общества возможно исключительно на основе законов шариата. Чтобы обеспечить торжество законов шариата, необходимо призывать и выводить людей из неисламского общества (джахилийи), что возможно лишь при условии, если движение возрождения общества возглавят «истинные мусульмане».

Рисунок 2.3 — Село Знаменское 19.06.05 г.

Под последними понимаются верующие в Аллаха, отказавшиеся от всех привязанностей, в том числе близких и родственников, не разделяющих их идеологических установок. По существу это фанатики, воспринимающие нераздельность политических и религиозных ориентиров, опирающиеся как в вере, так и в реальной жизни на раннюю исламскую идеологию, стремящиеся к установлению на земле власти Аллаха на основе шариата, убежденные в необходимости джихада, позволяющего применять насилие до полной победы ислама. Религиозные экстремисты отличаются исключительной преданностью своим руководителям, готовы выполнить их любой приказ, в том числе пожертвовать собственной жизнью во имя религиозных идеалов, не говоря уже о жизни так называемых «неверных».

Борьба с терроризмом на религиозной основе сложнейшая, многоплановая и актуальная для Российской Федерации задача общегосударственного масштаба. Силовой вариант решения проблемы способен дать лишь кратковременные позитивные результаты. Для кардинального оздоровления ситуации нужна кропотливая и прицельная работа по выявлению и ликвидации факторов, детерминирующих терроризм на религиозной основе, а также той питательной среды, на которой он произрастает. Для уничтожения этого социального зла необходимо взаимодействие государственных институтов, общественных объединений, партий, исламских организаций и движений, средств массовой информации, всех законопослушных граждан.

3. О некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму в Северокавказском регионе

Глубокий системный кризис российского общества наиболее остро проявляется в Северокавказском регионе. Высокий уровень безработицы, межнациональная напряженность и вооруженные конфликты, общий спад экономики и кричащее расслоение по уровню жизни актуализировали интерес в обществе к религии. Проблема ваххабизма получила новое звучание после нападения боевиков Хаттаба и Басаева на Дагестан. Факт агрессии, наконец, заставил Москву взглянуть на деятельность ваххабитов глазами представителей традиционного ислама, осудить экстремистскую риторику и практику ваххабитов.

Поскольку теме религиозного экстремизма посвящено множество научных и публицистических работ, хотелось бы заострить внимание на тех аспектах кавказского ваххабизма, которые пока остаются вне фокуса внимания исследователей. В этом плане представляется продуктивным обобщение эмпирического материала по противодействию религиозному экстремизму в Республике Ингушетия. Начало активного внедрения ваххабизма в Ингушетии пришлось на 1993;94 гг. и вызвало обеспокоенность руководства, духовенства и простых мусульман республики. В отличие от соседней Чечни и Дагестана, в Ингушетии ваххабиты не проявляли себя явно и занимались чисто религиозной деятельностью, не афишируя свои политические цели. И только в ходе первой военной операции в Чечне стали проявляться попытки вербовки боевиков в лагеря Хаттаба, Фаттаха и других лидеров ваххабитов.

Анализ социально-политической и религиозной ситуации в республике в 99−2000 годах показывает, что, увлекшись чисто административными мерами, власти и муфтия Ингушетии упускают другие, в данной ситуации, может, и более важные аспекты проблемы [7, С. 76]. Очевидно, такое же положение и в других республиках региона. Рассмотрим эти аспекты:

1) Учет питательной среды, социальной базы ваххабизма. В литературе справедливо отмечается, что в основном в экстремистские религиозные организации попадают малообразованные люди, как правило, безработные, по сути маргиналы. Потребность в принадлежности к большому коллективу, его психологической защите и признании для несформировавшейся личности, безусловно, очень важна. Но и материальный аспект не менее привлекает молодежь из социально ущемленных слоев.

2) Казалось бы, всем ясно, что при социально-экономической напряженности в сочетании с психологическими фрустрациями в условиях размывания этнокультурных норм и кризиса идентичности, обновленческие религиозные течения выступают как источник различий, основание для самоидентификации индивидов и общностей, попавших в ситуацию идеологического и духовного вакуума. Можно утверждать, что индивиды, в которых более или менее развито национальное чувство, обладают большим «иммунитетом» против пропаганды экстремистских религиозных сект. Для северокавказских обществ характерно гармоничное сочетание религиозных норм и национальных традиций. Поэтому требование отречения от национальных обычаев, формы одежды, языка как препятствующих образованию т.н. «исламской нации» воспринимаются в основном национал — нигилистами, вызывают раздражение людей, приверженных в равной мере своей культуре и религии.

3) Ваххабиты достаточно умело пользуются семейными и родовыми традициями взаимопомощи и поддержки. Анализ ситуации в Чечне показывает, что современный чеченский тайп находится в таком состоянии, что уже не способен контролировать своих отдельных членов — ваххабитов, но в то же время продолжает оказывать им защиту и покровительство перед лицом представителей иных тайпов. Поэтому можно наблюдать любопытную картину: ревностный приверженец одного из суфийских братств готов бороться с «ваххабизмом» вообще, но при этом закрывают глаза на членов своих семей и родственников-ваххабитов, чем последние и пользуются, при этом, продолжая считать своих родных кафирами!

4) Среди мер противостояния ваххабизму, предусмотренных рядом съездов, конференций, совещаний, практически нет касающихся деятельности самого духовенства и мусульманских общин. Нет необходимости доказывать, что не всё в их деятельности идеально. Ясно также, что в критике ваххабитами деятельности «традиционного» духовенства не все без исключения безосновательно — в противном случае их пропаганда не привлекала бы новых сторонников и сочувствующих. Отсюда отстраненность от борьбы с проявлениями религиозного экстремизма, расценивание такой борьбы как борьбы за власть и влияние на общину между прежним духовенством и новыми искателями духовной и политической власти.