Дискуссия: оценка состояния современной ЭКОНОМИКИ

В предыдущем параграфе история развития и состояние современного экономического знания интерпретировалась с позиций теории концептуальной трансдукции. Очевидно, желательно рассмотреть и другие концептуальные подходы. В этой связи рассмотрим работы авторов, привлекшие широкое внимание экономического сообщества.

Экспертное мнение

Н. Г. Мэнкью о состоянии современной экономической науки.

Он выделил три категории исследований. Во-первых, «широкое признание аксиомы рациональных ожиданий является, пожалуй, крупнейшим отдельно взятым сдвигом в макроэкономике за последние два десятилетия»^[1]. Во-вторых, множатся попытки объяснить макроэкономические явления с помощью неоклассической методологии. «Последние работы показали, что модели рыночного равновесия имеют более широкий спектр применимости, чем думали раньше, и что от них не стоит так легко отказываться»^[2]. В-третьих, проводятся исследования, цель которых — «поставить хрестоматийный кейнсианский анализ на более прочные макроэкономические основания»^[2]. Мэнкью пришел к выводу, что «аксиома рациональных ожиданий заняла ныне в инструментарии экономической науки столь же прочное место, как аксиомы о том, что фирмы максимизируют прибыль, а домашние хозяйства — полезность»^[4].

Американский экономист под аксиомами экономической науки явно понимает основополагающие принципы теории. Мэнкью просто констатирует изменения, произошедшие в экономике. Но он не дает им концептуальное объяснение. Между тем все три аргумента Мэнкью органично гармонируют с представлением об интерпретационном строе теорий. Это ясно постольку, поскольку он стремится связать в одно целое неоклассику и кейнсианство под эгидой теории ожиданий (а она, как известно, требует вероятностных представлений). Объединение методологических оснований экономических направлений как раз и образует то, что нами названо научно-теоретическим интерпретационным строем. Мэнкью пишет о периоде «смятения, раскола и разброда в макроэкономике, который продолжается поныне»^[5]. Но он стремится наметить пути преодоления анархического плюрализма и, не владея концептом научно-теоретического строя, тем не менее постоянно находится как бы вблизи него.

Интересно и важно с методологических позиций, что Мэнкью широко использует представление о научной революции. Он называет революционной гипотезу рациональных ожиданий и связанную с ней новую перестройку макроэкономики^[6]. В этой же манере характеризуется новая кейнсианская макроэкономика. Заметно, что Мэнкью занят поиском возможных консенсусов представителей экономических направлений, особенно неоклассиков и кейнсианцев. Он полагает, что первые строят модели безупречно работающих рынков, а вторые полагают, что «экономические колебания можно объяснить лишь теми или иными изъянами рынка»^[7]. Существенно, что позиции неоклассиков и кейнсианцев, по сути, не антагонистичны друг другу. Это ясно постольку, поскольку как неоклассики, так и кейнсианцы упускают из поля своего внимания нечто такое, что является предметом интереса их оппонентов.

Итак, как представляется, анализ Мэнкью с философских позиций интересен тем, что в нем в недостаточной, но, тем не менее, в определенной форме представлена концепция преодоления разобщенности экономических направлений посредством развития представления об интерпретационном строе экономики. На этом фоне порой чрезмерная ориентация ученого на неоклассику воспринимается как некритическое восприятие мейнстрима.

Мнение эксперта

У. Баумоль о современном состоянии экономической науки.

В своей нашумевшей обзорной статье он анализирует состояние экономической теории с других позиций, чем Мэнкью: «Моя неортодоксальная точка зрения, — отмечает он, — состоит в том, что наибольший научный прогресс по сравнению с началом века можно обнаружить не в теоретических новациях, а в развитии эмпирических исследований и применении теоретических концепций к решению конкретных практических проблем»^[8]. «По существу же, главный переворот произошел в трех сферах. Первая — формализация макроэкономических исследований. Вторая — создание новых действенных инструментов для эмпирических исследований и их применение для описания функционирования реальной экономики, а также для верификации и повышения содержательности самой теории. Третья сфера, где достижения менее всего признаны, — получившие широкое распространение исследования теоретического и экономического анализа в прикладных целях… Утверждение, что главные отправные пункты развития экономической науки XX столетия следует искать в указанных трех сферах — центральный вывод этой статьи»^[9].

Баумоль не выходит за пределы сопоставления экономических теорий, и в этом смысле его логика не противоречит сколько-нибудь существенно линии аргументации Мэнкью. Но в отличие от последнего он делает акцент на формализмах экономических теорий и их эмпирических и прикладных аспектах. Обращает на себя внимание известная философская непоследовательность Баумоля, который явно искусственно противопоставляет теорию, с одной стороны, и ее формальные, эмпирические и прикладные аспекты — с другой. Все эти аспекты существуют не где-то в стороне от теории, а составляют ее же органические черты. Баумоль по старинке отделяет теорию от практики. Но согласно принципу теоретической относительности смыслы практики имеют теоретический характер. Успех так называемых прикладных исследований означает, что решающее изменение произошло с самой теорией, в частности ее смыслы стали более всеобъемлющими. Должное внимание уделяется не только принципам и дедуктивным законам, но и экспериментам.

Следует отметить, что в философии науки поступи теории, в частности расширению ее поля действенности, не уделяется должного внимания. Теория, дескать, в случае расширения ее области действия остается одной и той же. Налицо явное заблуждение, игнорирование статуса понятий, а в случае экономической теории — ценностей. Область действенности ценности — ее важнейшая характеристика. Баумоль не учитывает этого обстоятельства.

Он вполне справедливо отмечает, что в XX в. область действенности экономической теории расширилась необычайно, достигнув в том числе повседневностей, широкого спектра регулирующих инстанций, включая суды. Это означает, что укрепляются позиции концептуальной трансдукции. Главный смысл обзорной статьи Баумоля заключается в том, что развитие экономической науки свидетельствует в пользу укрепления концептуальной трансдукции.

Одно место из статьи Баумоля привлекает особое внимание. «Теория игр, — отмечает он, — определенно привнесла в экономику мощный математический инструментарий, революционизирующее (курсив наш. — В. К.) значение которого состоит в том, что он дал экономистам возможность освободиться от исключительной зависимости от формального аппарата физики. Новый подход — это гибкий метод анализа разнообразных конкретных проблем и ситуаций на олигопольных рынках. Добавьте сюда выявленную связь математического аппарата теории игр с математическим программированием, теорией двойственности и другими аналитическими новациями XX в., и станет ясно, что сфера исследований олигополии (равно как и другие области анализа, которые возможно интерпретировать в терминах теории игр) претерпела глубокие изменения»^[10]. Приведенная цитата вызывает риторические вопросы: «Неужели „глубокие изменения“ и „революционизирующее значение“, о которых толкует Баумоль, не выражают трансформацию самой теории? Почему автор полагает, что решающие изменения в экономической науке произошли не в теории?» .

Критика догмы о зависимости метода экономики от метода физики

Баумоль считает, что благодаря теории игр удалось избавиться от «исключительной зависимости от формального математического аппарата физики». Разумеется, это не так. В экономической теории никогда не было и грана аппарата физики. Математический анализ выступает стороной изоморфного отношения математики, с одной стороны, и физики и экономики — с другой. Но от этого он не становится не физическим, ни экономическим феноменом.

Баумоль полагает, что теория игр придала теории олигополии единство, но лишь отчасти, ибо ее выводы «каждый раз „привязываются“ к конкретной модели, иначе говоря, к конкретной рассматриваемой ситуации», а потому не существует универсальных заключений относительно олигополистического поведения^[11]. Формула о наличии единства, но лишь частичного, парадоксальна. С позиций требований, предъявляемых к научному анализу, она вряд ли может быть признана приемлемой. Суть дела состоит в том, что вопреки мнению Баумоля ситуативный характер выводов, получаемых на основе теории игр, равно как и отсутствие универсальных правил поведения соответствуют содержанию интратеоретической концептуальной трансдукции. Следовательно, они ни в коей мере не умаляет достигнутое благодаря этой теории единство экономического знания.

Обратимся теперь к еще одному обзорному труду, на этот раз монографическому^[12], в котором дается широкая панорама современной экономической теории. В нем также фигурируют хорошо известные экономические персонажи: неоклассика, кейнсианство, теория рациональных ожиданий, микрои макроэкономика. Один из авторов сборника, М. Блини, утверждает, и, как представляется, вполне правомерно, что удается преодолеть разобщенность неоклассики и кейнсианства.

Из первоисточника. М. Блини о современной экономике

" То, что возникает, видимо, можно обозначить термином «неокейнсианский синтез», в котором имеет место гораздо более тесная связь между микрои макроэкономикой, чем когда-либо со времен кейнсианской революции"^[13].

Вывод Блини подтверждает мысль о том, что в концептуальном отношении рост экономического знания сопровождается не его фрагментаризацией, а налаживанием органической концептуальной связности теории. К сожалению, это обстоятельство прошло мимо внимания как авторов книги, так и ее рецензента, отметившего, что главы книги не причесываются под «единую точку зрения» и не вгоняются «в какую-то скучную схему». «Но именно это позволило составителям двухтомника представить экономическую мысль конца XX столетия (а точнее, его последней четверти) как многослойный, противоречивый и глубоко дифференцированный процесс, благодаря которому в ней сосуществуют как основное течение — мейнстрим (причем, в нем идут свои „бродильные“ процессы, так что его облик сегодня определяет отнюдь не только неоклассика), так и многие другие альтернативные течения и направления экономического анализа»^[14]. Рецензент уподобляет книгу «Панорама экономической мысли конца XX столетия» картине «художникамодерниста, где заявленный образ проглядывает сквозь сложное переплетение мазков и красок — методологических подходов, экскурсов в историю, характеристик отдельных теорий или обзора целых направлений экономического анализа»^[2].

Отметим, что ссылки на модернизм в искусстве, на необходимость избегания скучных схем, единых точек зрения, на противоречивость и многосложность роста экономического знания не только не проясняют концептуальное содержание современной экономической теории, а лишь затемняют его малопродуктивными отступлениями от сути дела. А оно имеет концептуальный статус.

В данном случае предметом обсуждения является не скука, не схематичность, не унылое единообразие, не калейдоскопичность постмодернизма, а концептуальная основательность экономического знания, в том числе возможность преодоления его фрагментарности и сепарабельности. В любой науке рост ее единства приветствуется. Далеко не случайно физики ищут (и находят!) единство теорий элементарных частиц и космологии, а экономисты — единство микрои макроэкономики. Бесспорно, что развитие экономического знания сопряжено с различного рода коллизиями, в том числе противоречиями. Но не менее бесспорно, что экономисты должны стремиться к преодолению этих противоречий. В контексте проводимого анализа это означает, в частности, что либо: а) констатируется наличие мейнстрима и альтернативных ему направлений, либо б) руководствуются представлением о научно-теоретическом строе экономической науки и уже с этих позиций оценивают гипотезу как самого мейнстрима, так и его противостояния другому экономическому знанию.

Авторы рассматриваемого двухтомника вроде бы исходят из концепции мейнстрима. И все-таки, как представляется, это всего лишь их стартовая позиция. Дело в том, что одной из стержневых идей книги выступает синтез экономических направлений, в этой связи обсуждается и неоклассический синтез, и неокейнсианский синтез, и синтез микрои макроэкономических теорий. Синтез экономических теорий — это всегда путь от проблемных к интерпретационным рядам теорий. Вышеупомянутые авторы частично прошли этим путем, но отнюдь не в безупречной методологической форме.

Выводы

• 1. Экономисты находятся в поиске концепций, которые позволили бы им выразить единство и развитие экономического знания. На этот счет отсутствуют четкие представления.
• 2. По мнению автора данного учебника, такой концепцией является теория концептуальной трансдукции. Она позволяет выразить как единство теорий и экономических направлений, так и необходимость их кластерного развития.

• [1] Мэнкью Н. Г. Освежим наши познания макроэкономики // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 8. С. 67.
• [2] Там же.
• [3] Там же.
• [4] Там же. С. 76−77.
• [5] Там же. С. 67.
• [6] См.: Мэнкью Н. Г. Освежим наши познания макроэкономики. С. 71.
• [7] Там же. С. 73.
• [8] Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию // Вопросы экономики. 2001. № 2. С. 80.
• [9] Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию. С. 74.
• [10] Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию. С. 90−91.
• [11] См.: Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию. С. 91.
• [12] См.: Панорама экономической мысли конца XX столетия.
• [13] Блини М. Обзор современной теории // Панорама экономической мысли конца XX столетия. С. 178.
• [14] Осадчая И. Современная теория экономики на грани веков // Мировая экономика и международные отношения. 2004. № 7. С. 109.
• [15] Там же.