Постструктуралистская социология симулякров Ж. Бодрийяра

Заканчивая обзор социологических направлений, резонно обратиться к наиболее радикальным из них. В этой связи ближайшим адресатом является постструктуралистская социология. Постструктурализм — влиятельное философское направление. Естественно, случился его контакт, наряду с другими науками, и с социологией. К постструктуралистской социологии относятся те социологические теории, которые используют концепты постструктурализма. В данном месте резонно провести различие между постструктуралистской и постмодернистской социологией. В философии постмодернизм не известен в качестве ее направления. В этой связи в философской перспективе термин «постмодернистская социология» считается неприемлемым. Его философские основания остаются полностью не проясненными. Тем не менее, авторы, которые не претендуют на философскую основательность, в том числе социологи, часто используют представление о постмодернизме как вроде бы состоявшемся авторитетном концептуальном каркасе. На наш взгляд, такой каркас, по крайней мере в связном виде, не существует. Другое дело, что постмодернистские авторы, как правило, используют некоторые концептуальные доминанты из числа тех, которые к сведению читателя приводятся ниже.

Теоретическая разработка. Концептуальные доминанты постмодернистов

Это агонистика языковых игр (а не оперирование высказываниями по правилам логики), дисконсенсус во мнениях людей (а не консенсус), дискретность событий (а не их непрерывность и прогресс), множественность явлений (а не их единство); нестабильность систем (а не стабильность), локальность происходящего (а не его пространственная всеобщность), фрагментарность событий (а не целостность), случайность явлений (а не необходимость), открытость систем (а не их замкнутость), игра (а не плановая цель), анархия (а не иерархия), рассеивание (а не центрирование), негативность (а не позитивность), движение по поверхности вещей и слов (а не в глубь их), следы слов (а не обозначаемое и обозначающее), симулякр (а не образ), лабиринт высказываний (а не их линейность), неопределенность событий (а не определенность), имманентное (а не трансцендентное), парадоксально-возвышенное (а не прекрасное и представимое).

Автор, который целенаправленно использует хотя бы один из этих доминантных концептов, вправе причислить себя к лагерю постмодернистов. Возьмем на себя смелость утверждать, что нет исследователя, который бы объединял все эти доминанты в единый каркас. Отметив это обстоятельство, мы возвращаемся к постструктуралистской социологии с ее философскими основаниями.

Уже выбор темы предполагает обращение к некоторой теории, а не просто к хаотической совокупности концептов. Кто именно является автором образцовой постструктуралистской социологической теории? Первыми претендентами на это почетное звание являются классики постструктурализма М. Фуко, Ж. Деррида и Ж.-Ф. Лиотар. Каждый из них разработал некоторый постструктуралистский метод, в соответствии с которым можно было бы рассмотреть социологию. Этими методами являются метод проблематизации и критики анонимных общественных дискурсов М. Фуко, деконструкция, или апоретическая трансгрессия, Ж. Деррида, анализ дифферанов Ж.-Ф. Лиотара. Таким образом, можно было бы рассмотреть три самостоятельные теории. В условиях дефицита печатного места мы решили обратиться к теории Жана Бодрийяра. Дело в том, что по своей научной специализации он значительно ближе к социологии, чем упомянутые классики постструктурализма.

В наиболее презентабельном виде социологическая теория Ж. Бодрийяра представлена в книге «Символический обмен и смерть» (1976). Разумеется, нас интересует в первую очередь концептуальная сторона социологического проекта Бодрийяра, такие неординарные ходы и их сочетания, которые характерны именно для его теории. Приступим к реконструкции теории Ж. Бодрийяра.

Во-первых, Бодрийяр, следуя известной постструктуралистской традиции, разорвал связь между обозначающим и обозначаемым. Остаются лишь знаки сами по себе. Строго говоря, это уже не знаки, ибо они ничего не обозначают. Рассматриваемая акция представляется довольно неожиданной. Критический ум, пытающийся понять Бодрийяра, может объяснить ее следующим образом. Существует три мира, а именно мир вещей, знаков и людей. Почему бы не представить себе ситуацию доминирования знаков и над вещами, и над людьми. Первичны не реальность, а знаки. В концептуальном отношении всем привычная реальность вещей заменяется реальностью знаков. Приходится говорить о двух реальностях. Если вещи считать реальностью, то знаки выступают гиперреальностью. Почему Бодрийяр добавил к термину реальность приставку гипер, выяснится чуть ниже. Знаки же выступают как ценности, т. е. они имеют концептуальный характер. Ближайшие концептуальные шаги Бодрийяра должны пояснить, почему он знаки считает символами и симулякрами. Это во-вторых и в-третьих.

Из первоисточника. Ж. Бодрийяр о концептах симуляции и симулякра

Симуляция состоит в том, «что теперь все знаки обмениваются друг на друга, но не обмениваются больше ни на что реальное»^[1]. «Символическое — это не понятие, не инстанция, не категория и не „структура“, но акт обмена и социальное отношение, кладущее конец реальному, разрешающее в себе реальное, а заодно и оппозицию реального и воображаемого»^[2].

Приведенные разъяснения Бодрийяра не являются особенно убедительными. Попытаемся, исходя из контекста его книги, привести дополнительные аргументы, поясняющие использование им концептов симулякра и символа. Со времен Платона под симулякром понимали подобное образцу, но не равное ему. Если знаки как смысловые единицы обмениваются друг на друга, то ни один из них не является образцом. Они подражают друг другу, но не подражают образцам, т. е. вполне подходят под определение симулякра. Симулякр на что-то указывает, поэтому он является символом. Символ имеет место там, где есть связность. Но Бодрийяр не только не отрицал, а наоборот настаивал на сцепленности знаков друг с другом. Концептуальные единицы Бодрийяра смотрятся в зеркало друг друга, они являются символами. Символы, симулякры — это то, во что превратились ценности в результате перехода от индустриального общества к состоянию постмодерна.

В-четвертых, если жизнь симулякров осуществляется в их движении, а Бодрийяр именно так и считал, то необходимо объяснить, каким образом оно осуществляется. В этой связи он обращается к концепту обмена, столь популярному в социологии. Обмен — это череда последовательных символизаций, А символизируется в В, а В в А, С и т. д. Бодрийяр полагал, что концепт обмена позволяет ему объяснить состояние любого общества, как древнего, так и современного. Но обмен — это всего лишь дифференциальный, элементарный акт.

В-пятых, необходимо придать обмену символов интегральную форму. По Бодрийяру, символология разворачивается не в форме аннексии одними подвижными (обратимыми, виртуальными, неопределенностными, амбивалентными) комплексами других, а как их коннексия, коннотация^[3]. Коннотация избегает идентичного и подобного, она выступает как соединение отличающегося друг от друга. Коннотация обычно противопоставляется денотации, противоположению, например обозначающего и обозначаемого. Но если реальность присутствует в единственном виде, то коннотация исключает денотацию. Кодом денотации, исключающей детерминированность, выступает обратимость, которая не терпит линейности^[4]. Коннотация не лишена финальности.

В-шестых, финальностью коннотации выступает смерть. Она, будучи финальным символом, есть конец симулятивной системы. «Восстановить в жизни смерть — такова основополагающая операция символического»^[5]. Бодрийяр переосмыслил фрейдистский феномен влечения к смерти. Это позволило ему осмыслить исчезновение отжившего и замену его новым. Но симулятивная система изменяется не только по горизонтали, но и по вертикали. «Каждая конфигурация ценности переосмысливается следующей за ней и попадает в более высокий разряд симулякров. В строй каждой такой новой стадии ценности оказывается интегрирован строй предыдущей фазы — как призрачная, марионеточная, симулятивная референция»^[6]. Симулятивная система не обладает устойчивой структурой, в ней отсутствует иерархия, а ее различные, вторичные и третичные, уровни врастают в друг друга. Налицо гиперсистема, гиперреальность, вызывающая ассоциации с информационным гипертекстом. Гиперреальность ускользает от дисциплинарной матрицы наук.

В-седьмых, возникает вопрос о возможности преодоления симулятивной системы. Что с ней делать? Бодрийяр пришел к неутешительному выводу — симулятивная система может быть преодолена только в симуляции^[7]. Но это преодоление лишь мнимое, ибо оно сводится к набуханию гиперреальности, а не к ее облагораживанию.

Необходимое разъяснение. Отрицание Ж. Бодрийяром этики

В приведенном выше выводе, по сути, содержится вся этика Бодрийяра, которая негативна, ибо не знает выхода за пределы симулятивной системы. В многочисленных интервью Бодрийяра ему не уставали задавать вопросы о путях выхода из кризисных ситуаций, например просили совета по организации борьбы с терроризмом. Его ответы на поставленные вопросы казались неопределенными, но в рамках его теоретической системы, лишенной целевых установок, подавляемых кодом обратимости, они не могли быть другими. Он предвидел катастрофы, но не улучшение состояния дел.

В-восьмых, Бодрийяру необходимо было определиться с вопросом о судьбе человека, без этого не обходится ни одна философия. Ответ достаточно прост, в симулятивной системе нет ничего, кроме симулякров. В симулякр превращаются и человек, и любая общность людей, объединяемая тем или иным кодом. Для человека не существует инстанции ответственности, он в принципе не может быть ответственным лицом. Объясняется это следующим образом. В симулятивной системе коннотативная связь вопроса и ответа такова, что они взаимно симулируют друг друга. Человек живет не в сообществе людей, а в системе симулякров, которые, взрываясь, превращаются в другие симулякры.

В-девятых, следует отметить, что сам Бодрийяр испытывал к любым уровням симулятивной системы, равно как и к ней в целом, чувство, граничащее с презрением. Отсюда его нескончаемая ирония.

Итак, мы провели реконструкцию концептуального устройства философии симулякров Бодрийяра. В своих основных чертах она оставалась неизменной на протяжении всей его жизни, но, тем не менее, она модифицировалась. В этой связи особенно значимыми вехами стали книги «О соблазне» (1979), «Фатальные стратегии» (1983), «Роковое преступление» (1995) и «Невозможный обмен» (1999). Фатальные стратегии противопоставляются банальным, в каковых человек выступает в качестве повелителя вещами. Но в современном обществе товары, услуги, информация, подобно раковым опухолям, разрастаются во все стороны, т. е. с ними происходит «экстаз» (выход во вне), человек опустошается, погружается в игру соблазна, ведомый не своими ценностями, а призрачным миром вещей. Он не в состоянии покинуть игру соблазна, выступая всего лишь фантомом паталогической физики объектов. Человечество незаметно для себя отняло у себя человеческое. Наступил конец истории, ибо выхода из нынешнего состояния нет, и не может быть.

Критика философской системы Ж. Бодрийяра

Как постструктуралисты спасали субъекта, а затем сами же отказались от него. Безусловно, в философской системе Бодрийяра немало слабых мест. Пожалуй, в этой связи особого упоминания заслуживает проблема субъекта. Поструктуралисты более всего критиковали структурализм за «смерть субъекта». Сами они стремились возродить его во всей его креативной силе. Вряд ли есть основания утверждать, что это им удалось в полной мере. Но моральный вектор их поиска был всегда очевидным — только человек способен на свершение того, что заслуживает титула «Событие». В произведениях Бодрийяра этот вектор, по сути, отсутствует. Философ не без иронии провозгласил печальное известие: субъект умер, ну что же, тем хуже для него; нет причин для тоски по былому; перестав быть субъектами, аристократически расслабимся в мире фантасмагорического соблазна. Будем аристократами соблазна! Такая перспектива многих философов не устраивает. Неслучайно они находят в построениях Бодрийяра все новые болевые точки, в частности он обвиняется в пропаганде бессмысленности человеческой жизни.

Философия социологических симулякров — это радикальная теория, но ее задача состоит не в предложении решений, рассчитанных на будущее, которое растворилось в настоящем. Можно ли опровергнуть философию симулякров Бодрийяра? Философия подлинных ценностей и философия симулякров несоизмеримы друг с другом. Но сам Бодрийяр явно считал, что именно его теория имеет явное преимущество перед теорий проспективных ценностей, позволяющих выстроить вектор «прошлое — настоящее — будущее». Как видим, во весь рост встает проблема истины, без разрешения которой невозможно осуществить выбор между теориями. В связи с этим выбором полагаем, что отрицание Бодрийяром будущего как модуса времени, а вместе с ним и философии ценностей, несостоятельно. Вопреки его рецептам люди в соответствии с их ценностями, которые постоянно пересматриваются, ставят перед собой определенные цели, достигают их, берут на себя ответственность за будущее, за разрушение берлинских стен, за борьбу против терроризма, за недопустимость превращения людей в придатки машин и низкопробных СМИ. Не все ценностное покрылось коррозией.

Выводы

• 1. Ж. Бодрийяр заслуживает высокой оценки за его стремление дать теорию всего социального универсума. На такую акцию мало кто решается.
• 2. Он остро поставил актуальный вопрос о различении подлинного и неподлинного.
• 3. Нивелировав различие людей, вещей и знаков, Ж. Бодрийяр явно погасил их своеобразие.
• 4. Ж. Бодрийяр не захотел или не сумел учесть достижения многих социологических теорий. Его экскурсы вглубь социологической науки крайне редки и неубедительны. Пренебрежение метанаучной работой привело его к умозрительным построениям.
• 5. Безусловно, в лице Бодрийяра мир потерял смелого интеллектуала, стремившегося провозгласить правду там, где другие замолкали.

• [1] Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С. 52.
• [2] Там же. С. 243.
• [3] См.: Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. С. 63.
• [4] См.: Там же. С. 44.
• [5] Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. С. 240.
• [6] Там же. С. 45.
• [7] См.: Там же. С. 47.