Закономерности процесса культурогенеза

Обращаясь к проблеме происхождения культуры, начну с определяющей данный процесс силы — с сужения сферы действия биогенетического механизма: он сохранил у человека способность кодировать и транслировать из поколения в поколение (или через поколения и при корректирующем действии разного рода мутаций) материально-структурные (анатомо-физиологические) качества этого новоявленного живого существа, включая расовые, этнические и потомственно-родственные особенности его разнообразных биологических модификаций, но утратил способность кодировать и транслировать функциональные качества человека — программы его деятельности и поведения. Тем самым люди оказались безоружными перед лицом если не враждебной, то равнодушной к ним природы, ибо в этом уникальном виде животных индивид не получал от рождения, в виде унаследованного комплекса инстинктов, никакой программы действий, для обеспечения его выживания: ни способов добывания пищи и устройства жилья, ни организации отношений с другими людьми в их совместной жизни и воспроизводстве потомства. Потому этологи и классики современной философской антропологии, например А. Гелен, совершенно справедливо заключают, что человек — это своеобразный «пасынок природы», не приспособленный ею к существованию и тем самым обреченный на вымирание.

По-видимому, так оно в большинстве случаев и происходило: многие популяции приматов (в частности, неандертальцы) не находили эффективного — т. е. культурного — способа выживания и вымирали, неспособные противостоять природе и подчинять ее потребностям своего существования. Спасительным для людей оказалось создание искусственных органов, преодолевавших природную слабость естественных органов благодаря многократному умножению физической силы рук и ног, интеллектуальной силы мозга и коммуникативной энергии средств общения, при одновременном «изобретении» искусственного способа передачи из поколения в поколение поведенческих программ [20]. Нельзя не согласиться с лауреатом Нобелевской премии биологом Дж. С. Экклесом, что «история эволюции гоминид, превратившихся в Homo sapiens sapiens, — самая чудесная история изо всех нам известных» [21].

Превращение это стало осуществимо благодаря сформировавшейся у человека функциональной асимметрии мозга, ибо левополушарное абстрактное мышление обеспечило людям двоякую возможность — познания реального бытия и проектирования небытия, способного стать бытием. Познание осуществлялось с помощью такого великого «изобретения» культуры, как понятие и его выражение в слове (их неразрывная связь как содержания и формы была закреплена в греческом концепте «логос», означавшем одновременно и «мысль», и «слово»), которое позволяло передавать получаемые знания участникам совместной деятельности. Между тем, было и второе великое «изобретение» культуры, до сих пор недооцениваемое и психологической наукой, и философской антропологией, — сила воображения, соединившего способности формировавшихся левым полушарием мышления и речи с создававшимися правым полушарием чувственными образами для проектирования еще не существующего или кажущегося существующим (в мифах), но становящегося внеинстинктивным «руководством к действию».

Напомню рассуждение К. Маркса, четко охарактеризовавшего в «Капитале» качественное различие двух типов созидания — чисто природного, порождаемого генетически транслируемым инстинктом, и культурного, выражающегося в том, что человек, прежде чем что-либо создать практически, делает это «в своей голове», и потому «в конце процесса труда получается результат, который уже в начале процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально»; этот идеальный прообраз предмета, т. е. создаваемый воображением его проект, порождается «сознательной целью» человека, «которая, как закон, определяет характер и способ его действий» [22]. Экклес так пишет об этом: «Чтобы создать хотя бы самый примитивный топор, нужно иметь предварительно представление о конечном продукте. Поэтому можно заключить, что уже homo habilis обладал, по крайней мере до известной степени, этой способностью предвосхищения» [23]. П. К. Анохин назвал данную способность психики «опережающим отражением» [24], а другой выдающийся отечественный физиолог Н. А. Бернштейн, как мы помним, — созданием «моделей потребного будущего» [25]. Вместе с тем, создававшиеся развитой формой воображения — фантазией — мифы становились проектами «высшего бытия», которое, будучи по отношению к эмпирически данному, реальному бытию его небытием, и формировало иерархическую структуру ценностного сознания человека.

Поскольку познающее реальность мышление делало еще первые шаги в ходе активизации работы левого полушария, воображение слабо контролировалось мышлением, отчего мощь фантазии оказывалась безграничной; поэтому изначально мифология, а не наука, стала господствующей формой общественного сознания. Поскольку же эти плоды деятельности фантазии эмоционально окрашены и обращены к переживанию, неотделимому от понимания, они превращались в художественные образы. В сущности, мифология и есть художественно-образное освоение действительности, воспринимаемое, однако, как ее адекватное описание — по великолепному определению Маркса, миф есть «бессознательно-художественное», т. е. неосознаваемое в его фантастичности, освоение действительности народной фантазией [26].