Статистика политических репрессий

Статистика политических репрессий ведется с 1918 г., но является неполной, противоречивой и неоднородной. В нее входят как злоупотребления режима, ныне расцениваемые как политические репрессии, так и виновно совершенные преступления, субъекты которых до сих пор остаются нереабилитированными. Доля последних невелика. Удельный вес названных лиц в 1918—1928 гг. составлял в среднем не более 10−15%, в 1929—1938 гг. — около 1−2%, в годы войны и сразу после нее — в пределах 5−10%. Даже после разоблачения сталинского режима и принятия нового законодательства о государственных преступлениях (1958 г.) доля реально виновных в их совершении (т.е. тех, которые не реабилитируются) не превышает 25−50% в структуре зарегистрированных деяний. Более того, речь идет лишь о статистике «преступлений», квалифицированных судом или внесудебным органом и отраженных в материалах уголовных дел. Тогда как основная масса репрессий осуществлялась в административном порядке, по спискам, планам, по наитию «исполнителей». Учитывая недостатки учета, тем не менее можно полагать, что динамика зарегистрированных «политических преступлений» более или менее адекватно отражает основные тенденции реальных репрессий в 1918—1958 гг. (табл. 15.1).

Таблица 15.1. Сведения о контрреволюционной преступности (1918−1958 гг.).

Н/д — нет данных.

Источник: Составлено по отчетам ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ СССР. О некоторых годах имеются разные данные. Они приводятся в таблице через разделительную черту^[1].

Рост «политических преступлений» обозначился уже в 1918- 1922 гг. Выше приводились данные, что только красный террор унес около 1,7 млн человеческих жизней. Это был период ожесточенной гражданской войны, где кроме регистрируемых репрессий кровь миллионов россиян лилась с обеих сторон без всякого учета событий. В 1925—1926 гг., после победы коммунистического режима в гражданской войне, наблюдался некоторый спад политических репрессий. Однако это продолжалось недолго. Режим не мог существовать без насилия. После празднеств «великого десятилетия» XV съезд ВКП (б) принял курс на коллективизацию сельского хозяйства. В 1929—1933 гг. насильственная коллективизация, борьба с троцкистами и правыми уклонистами, развернутое наступление социализма по всем фронтам увеличили репрессивную деятельность режима в 6−8 раз. Особенно велика в структуре репрессированных лиц была доля кулаков, что в большинстве своем не отражалось в статистике ОГПУ.

Кулаки делились на три категории: первая — контрреволюционный актив — подлежала уничтожению по решению «троек», вторая — богатые кулаки и семьи кулаков первой категории — высылалась в отдаленные районы с конфискацией имущества, третья — остальные кулаки, а также середняки, бедняки и даже батраки с прокулацкими настроениями — выселялись внутри республик, краев и областей. Среди высылаемых высока была смертность от голода, холода, болезней и издевательств властей. Общее число реальных жертв раскулачивания, согласно публикациям ЦК КПСС 1990;х годов, превышало 20 млн человек. Расправа над кулаками была генеральной репетицией перед еще более кровавыми историческими событиями. Она убедила вождей в колоссальных возможностях режима по насильственному переустройству миропорядка.

На этом победном фоне в 1934 г. XVII съезд ВКП (б) принял решение об окончательной ликвидации капиталистических элементов, под которыми имелись в виду все, кто сомневался в большевистских авантюрах. Голос академика И. П. Павлова, написавшего в декабре 1934 г. письмо В. М. Молотову, услышан не был. А он писал: «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было»^[2]. Он остался в живых, видимо, благодаря своей мировой известности. А вот делегатам исторического Съезда не повезло. Из 1966 его участников 289 проголосовали тогда против Сталина, в связи с чем 1108 делегатов (56,4%) были потом уничтожены как враги народа^[3]. 1937−1938 гг. стали пиком репрессивной большевистской деятельности. Смертная казнь доминировала.

Таблица 15.2. Число осужденных за контрреволюционные преступления в 1937 г. по видам наказания.

* Высшая мера наказания.

** Исправительно-трудовой лагерь.

Число приговоров к смертной казни за 1937−1938 гг. составило 82,4% от всех зарегистрированных смертных приговоров, официально вынесенных в 1918—1958 гг. Молотов на закате своей жизни утверждал: 1937 г. был необходим. Логика элементарна: революция произошла в отсталой стране, опасность фашистской агрессии велика, необходимо устранить остатки враждебных сил^[4], т. е. самостоятельно уничтожить наиболее дееспособную часть народа.

В 1992 г. в президентском архиве были обнаружены документы о плановой организации массовых репрессий в 1937—1938 гг.^[5] За решением ЦК ВКП (б) от 2 июня 1937 г. о борьбе с врагами народа последовал приказ наркома внутренних дел Ежова от 30 июля 1937 г. о репрессировании 268 950 человек, в том числе об уничтожении 75 950 (первая категория), направлении в лагеря и тюрьмы — 193 000 (вторая категория). План был расписан по республикам, краям и областям. И это было только начало. Местные руководители, соревнуясь друг с другом, просили увеличить «лимиты» по первой и второй категориям на десятки тысяч человек. Из многочисленных просьб приведем одну, самую незначительную. «Для очистки Армении просим разрешить дополнительно расстрелять 700 человек из дашнаков и прочих антисоветских элементов. Разрешение, данное на 500 человек первой категории, уже исчерпывается. Микоян, Маленков, Литвин» . Участвовал в этом и Сталин лично. Приведем его резолюцию: «Дать дополнительно Красноярскому краю 6600 лимита по первой категории. И. Сталин» . Помимо первичного плана, встречных планов с мест ЦК ВКП (б) принял дополнительный план на 57 200 человек второй категории и 48 000 — первой. И это еще не все. Инициатива местных партийных и советских лидеров была беспредельной.

Деятельность «троек» первоначально предполагалось приостановить 10 декабря 1937 г. Но этот срок неоднократно продлевался. По этому поводу можно привести циничное выступление начальника УНКВД Мальцева в Томске: «Партия и правительство продлили срок работы троек до 1 января 1938 г. За два-три дня, что остались до выборов в Верховный Совет (первые выборы по Сталинской конституции 12 декабря 1937 г. -Авт.), вы должны начать „заготовку“, а затем вы должны „нажать“ и быстро закончить дела… Возрастным составом я вас не ограничиваю: давайте стариков. Нам нужно нажать, так как наши уральские соседи нас сильно „прижимают“… Вы должны дать до 01.01.1938 не менее 1100 человек, по полякам, латышам и другим не менее 600 человек в день, но в общей сложности я уверен, что за три дня вы „догоните“ до 2000 человек. Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7−10 дел в день»^[6]. Расправа была приостановлена лишь 17 ноября 1938 г. с ликвидацией «троек» и обвинениями НКВД и Прокуратуры в злоупотреблениях и в попытке выйти из-под партийного контроля. Путем очередных политических злоупотреблений они получили свое. Центральные власти избавились от многих свидетелей-соучастников и «реанимировали» себя.

В 1939 г. число регистрируемых репрессий снизилось в 20 раз. В 1940 г. репрессии увеличились, а в следующем году возросли по сравнению с 1939 г. в 4,4 раза. Последний всплеск учтенных репрессий был в 1946—1947 гг., когда они обрушились на репатриированных граждан. В эти годы продолжались массовые репрессии против неугодных народов, военнопленных и репатриированных лиц, но сведения о них находились вне официальной статистики.

Зловещий 1937 г. со временем превратился в политическое пугало. По сути же, после 1956 г. дальнейшие репрессии уже вряд ли были возможны, хотя в усеченном виде политические репрессии продолжались, в том числе и в новой форме репрессивной психиатрии. Тем не менее «синдром 37-го года» прочно внедрился в сознание людей. Любые предложения, нацеленные на цивилизованный социально-правовой контроль над криминальной приватизацией, организованной преступностью, коррупцией и т. д., отвергаются. Новые власти эксплуатируют страх граждан перед сталинизмом в корыстных или политических целях.

Особое значение имеют регистрируемые политические репрессии за антисоветскую агитацию и пропаганду. Их доля в структуре контрреволюционных преступлений в различные годы колебалась в пределах 30−50%. Все они без исключения относятся к преступлениям властей против своего народа, который пытался мыслить самостоятельно, а не по коммунистическим трафаретам. Сведения об анализируемых преступлениях имеются с 1923 г. Они, естественно, неполны, и их нельзя представить в виде единого статистического ряда до 1958 г., так как в одни годы учитывались только привлеченные к уголовной ответственности за инакомыслие, в другие — арестованные, а в третьи — осужденные. Исчислялись они сотнями тысяч. В 1936 г., например, только официально за эти деяния было арестовано 234 301 человек.

В 1958 г. был принят новый закон о государственных преступлениях, учет которых был организован лучше, чем в предыдущие годы. По данным за 1959−1991 гг. за совершение особо опасных государственных преступлений в эти годы было осуждено 5483 человека, в том числе 2781 — за антисоветскую агитацию и пропаганду, а за иные государственные преступления — 9206 человек. Согласно приведенным сведениям, судимость за инакомыслие доминировала в структуре особо опасных государственных преступлений и в среднем за 32 года составила 50,7%. И это при том, что с 1988 г. за него к уголовной ответственности никого не привлекали, а в 1989 г. рассматриваемое деяние было декриминализировано.

Большой удельный вес осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду в структуре особо опасных государственных преступлений свидетельствует о том, что репрессивная деятельность КГБ структурно не изменилась. Как и его предшественники, основные усилия Комитет направлял на борьбу с инакомыслием. Фактическая борьба с инакомыслием была многократно шире, чем это фиксировалось в приговорах. Сколько человек находилось «под колпаком» спецслужб, привлекалось к уголовной ответственности, арестовывалось, направлялось в психиатрические больницы, увольнялось с работы и всячески ущемлялось, нам неизвестно. Более того, в 1966—1989 гг. (во времена Л. И. Брежнева) существовала уголовная ответственность за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй (ст. 190.1 УК РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов других республик), сведений об этих деяниях тоже нет. Они учитывались вместе с другими уголовными преступлениями в графе «иные преступления» .

Криминологический интерес к этому виду «политической преступности» в нашей стране связан с изучением влияния тотального контроля, составной частью которого были политические репрессии, на уровень уголовной преступности. Сталинский всеохватный контроль выходил за пределы репрессий и включал в себя экономическую (полная зависимость человека от единственного работодателя — государства), правовую (примат прав государства над правами личности), организационную (полный и жесткий централизм власти), идеологическую (подавление инакомыслия), социально-психологическую (бескомпромиссное навязывание пропартийного общественного мнения), оперативную (тайная и явная, государственная и общественная слежка) и репрессивную (массовая расправа над неугодными) составляющие. Все они были политически обусловлены.

Репрессивная составляющая интегрировала и венчала тотальный контроль и была наиболее показательной. Она хоть и неполно, но регистрировалась статистически. В связи с этим динамика судимости за антисоветскую агитацию и пропаганду может служить одним из важнейших индикаторов тенденций тотального контроля в течение всего периода советской власти. Политические репрессии вкупе с другими составляющими тотального контроля, с одной стороны, сдерживали реализацию криминальных мотиваций, а с другой — с избытком компенсировали низкий уровень уголовной преступности массовой преступностью властей против народа. Это косвенно подтверждается сильной корреляционной зависимостью (около -0,8) между статистическими рядами уровня идеологических репрессий и уровня уголовной преступности, т. е. чем выше был уровень политических репрессий, тем ниже уровень общеуголовной преступности. Статистика свидетельствует, что снижение уровня идеологических репрессий сопровождалось соизмеримым ростом уголовной преступности. Идеологические репрессии здесь выступают как индикатор снижения тотальности контроля за поведением и деятельностью людей.

Мы завершаем краткий анализ «политической преступности» прошлых лет, однако остался без ответа вопрос об общем числе пострадавших от коммунистического режима. Глубоко изучавший эту проблему русский писатель А. И. Солженицын считает, что жертвами государственных репрессий и терроризма с 1917 по 1959 г. стали 66 700 000 человек^[7]. Аналогичную цифру — более 60 млн человек — называет А. Н. Яковлев, бывший председатель комиссии по реабилитации репрессированных лиц^[8]. Как бы ни ошеломляла эта цифра, она не так далека от реалий, если учесть всех пострадавших от советского режима — убитых, искалеченных, посаженных, ссыльных, находившихся в «рабочих батальонах», умерших под пытками, от голода и холода по вине властей, а также страдавших в психушках, оставшихся без родителей сирот и т. д.

Согласно постановлению Правительства РФ от 3 мая 1994 г. № 419 «Об утверждении Положения о порядке предоставления льгот реабилитированным лицам и лицам, пострадавшим от политических репрессий», к ним относятся не только реабилитированные, но и пострадавшие от этих репрессий: репрессированные народы; дети, находившиеся вместе с родителями в местах лишения свободы, ссылке, высылке, на спецпоселении; дети, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения репрессированных родителей; дети, супруга (супруг) и родители лиц, расстрелянных или умерших в местах лишения свободы и реабилитированных посмертно.

Только уничтожено было несколько миллионов. И это не противоречит демографическим тенденциям, если учитывать естественные и искусственные (присоединение Прибалтики и других западных областей в 1939 г. с населением более 20 млн человек и людские потери в Великой Отечественной войне) прирост и снижение численности населения^[9].

Если во время красного террора было уничтожено около 2 млн, раскулачивание коснулось свыше 20 млн, изгнано со своих земель около 6 млн, наказано за пленение и проживание на оккупированной территории не менее 5 млн, то даже при грубых подсчетах (нигде не учтенных репрессий) число пострадавших выходит за пределы 30 млн. Есть сведения, что с января 1935 г. по июнь 1941 г. было репрессировано 19 840 000 человек, причем в первый же год после ареста были казнены, погибли от пыток и умерли около 7 млн человек^[10]. А. Антонов-Овсеенко, полагает, что жертвами повальной коллективизации стали 22 млн человек. Он прибавляет к ним 20 млн репрессированных в 1935—1941 гг. В вину сталинскому режиму он ставит также 30 млн, погибших на фронте и в тылу во время войны (в связи с обезглавливанием армии перед войной) и 9 млн репрессированных в период войны и послевоенные годы. Всего по подсчетам исследователя режим сократил народ на 80 млн лучших его сыновей^[11]. В дневнике академика В. И. Вернадского, который в январе 1939 г. оценивал события второй половины 30-х годов XX в., приводится цифра 14-17 млн ссыльных и заключенных. Есть и другие сведения о жертвах коммунистического режима, именуемого «террориадой»^[12]. Историкам предстоит серьезная работа по уточнению этих данных.

Официальные сведения многократно занижены. В феврале 1954 г. впервые объявлено, что с 1921 по 1953 г. за контрреволюционные преступления было арестовано 3,8 млн человек. В последующих отчетах официальных лиц, независимо от охватываемого периода, звучала примерно одна и та же цифра. И это настораживает. Последнее заявление было сделано начальником Центрального архива Министерства безопасности РФ А. А. Краюшкиным в 1993 г. И вновь та же цифра, хотя речь шла о гораздо большем периоде. Начальник Архива заявил, что если исходить из имеющихся уголовных дел, за контрреволюционные преступления с 1917 по 1990 г. было осуждено 3 853 900 человек, из них 827 955 расстреляно. Он оговаривается, что реальное число^[13] людей, чьи судьбы были исковерканы репрессивной машиной, во много раз больше. По нашим подсчетам, официально объявленное число незаконно репрессированных и пострадавших вместе с ними близких следует увеличить по меньшей мере на порядок.

Оно составляет около 40 млн человек^[14].

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что человечество, видимо, никогда не откажется от поиска более совершенного и справедливого варианта организации общества, но последнее не может быть организовано путем попрания законов социально-экономической и политической эволюции, путем кровавого насилия над инакомыслящими. Однако, несмотря на тяжкие последствия коммунистического режима в нашей стране, достижение справедливости вряд ли возможно, если сохраняется слабая социальноправовая защищенность народа.

• [1] Автору неизвестно, чтобы кто-либо еще изучал этот вопрос так же системно — на основе официальных отчетов КГБ, других правоохранительных органов и иных архивных документов 20−50-х годов прошлого века. Среди работ аналогичного плана есть статьи В. В. Цаплина, подготовленные на основе ранее засекреченных материалов 1930;х годов, а также В. П. Данилова и И. Е. Зеленина, которые изучали людские потери этих лет. Большую работу в архивах ГУЛАГа проделал В. Н. Земсков (Цаплин В. В. Статистика жертв сталинизма в 30-е гг. // Вопросы истории. 1989. № 4−5; Данилов В. П. К истории коллективизма // История СССР. 1991. № 5; Зеленин И. Е. Революция «сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10; Земсков В. Н. Об учете спецконтингента НКВД во всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социологические исследования. 1991. № 2). Однако эти исследования охватывали короткие промежутки времени и преследовали в большей мере демографические цели. Результаты многочисленных исследований демографов не противоречат нашим результатам и оценкам (Население России за 100 лет (1897−1997): стат. сб. М., 1998. С. 32; Население России в XX веке. Исторические очерки: в 3 т. Т. 1.1900−1939. М., 2000. С. 311−391; Т. 2. 1940−1959. М., 2001. С. 128−196; Жиромская В. Б. Демографическая история России в 30-е годы. Взгляд в неизвестное. М., 2001. С. 9−60). Изучение же этой проблемы по материалам выступлений некоторых политических деятелей требует серьезного критического подхода. В то же время автор полагает, что кроме тех отчетов, с которыми ему удалось познакомиться в архивах КГБ, есть и другие официальные данные о проводимых репрессиях, доступа к которым он не имел.
• [2] Российская газета. 1995. 25 февр.
• [3] Российская газета. 1995. 22 апр.
• [4] Лельчук В. 37-й год был необходим // Московские новости. 1991. 5 мая.
• [5] Геворкян Н. Встречные планы по уничтожению собственного народа // Московские новости. 1992. 21 июня.
• [6] История 58-й статьи // Российская газета. 1993. 19 окт.
• [7] Книга рекордов Гиннесса. М., 1989. С. 215.
• [8] Яковлев А. Если большевизм не сдается… // Российская газета. 1996.17 окт.
• [9] По данным переписей населения 1926, 1937, 1959 гг. (Население СССР за 70 лет. М., 1988. С. 17; Население СССР. 1988. Статистический ежегодник. М., 1989. С. 8).
• [10] Антонов-Овсеенко А. Противостояние //Литературная газета. 1991. 3 апр.
• [11] Антонов-Овсеенко А. Сталин без маски. М., 1990. С. 506.
• [12] Капустин М. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. М., 1990. С. 113−149.
• [13] Лубянка открывает свои архивы // Российская газета. 1993. 17 апр.
• [14] Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. М., 2005. С. 377.