Развитие криминологии на рубеже веков

Период реформ 90-х гг. XX в. в стране характеризовался сначала некоторым сворачиванием криминологических исследований ввиду слабого их финансирования и попыток предварительного концептуального осмысления учеными принципиально новой социальной ситуации, но затем — значительным расширением не только спектра исследований, но и самого понимания задач и содержания криминологии. Этому существенно способствовало возвращение профессора И. И. Карпеца на должность директора Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности.

С созданием криминологической ассоциации и сокращением финансирования научных юридических учреждений в период реформ криминологами и другими специалистами исследования стали все чаще осуществляться не только на основе и в рамках служебных заданий, но также инициативно, в том числе на базе неформального научного сотрудничества с коллегами из разных учреждений и регионов. Это позволяло в обращениях к руководителям государства, рекомендациях и действиях с высокой степенью точности прогнозировать развитие криминологически значимых событий^[1].

Тому, кто сомневается в ценности криминологических работ и рекомендаций, можно посоветовать ознакомиться с публиковавшимися в них оценками положения дел и выводами, которые содержали во многом точные оценки тенденций развития криминальной и криминогенной ситуаций. Одновременно можно будет видеть, что обращения и рекомендации криминологов практически игнорировались теми представителями власти, к которым они направлялись.

До середины 90-х гг. XX в. криминологи еще были активно востребованы органами государственной власти как исследователи, эксперты и непосредственные разработчики законопроектов.

Участие криминологов в законопроектной деятельности началось в стенах высшего органа законодательной власти по инициативе депутата А. А. Аслаханова, председателя Комитета Верховного Совета РФ по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью, ныне доктора юридических наук, профессора. Далее неоценимый вклад в использование знаний криминологов при разработке законопроектов внес доктор юридических наук В. И. Илюхин, который возглавлял Комитет по безопасности Государственной Думы Федерального собрания Российской Федерации.

Криминальная ситуация в России усугублялась: все чаще вырывались «языки пламени» в виде террористических актов, убийств, посягательств на жизнь сотрудников правоохранительных органов, судей, государственных служащих, религиозных деятелей и др. Соответственно, все более актуальными становились проблемы правового и иного реагирования на организованную преступность, коррупцию, позднее — терроризм и экстремизм, новые преступления (торговля людьми, киберпреступления и др.).

Расширялся ареал наиболее опасных криминальных проявлений — они давали о себе знать уже не только на Кавказе и в целом на юге, но и в Москве, Санкт-Петербурге, Волгограде, Приволжье, других регионах. Там проводились и проводятся исследования, причем, что важно, при активном и все более определяющем участии нового поколения криминологов республик Северного Кавказа и других регионов страны. В частности, что касается Северного Кавказа, значительный вклад в развитие криминологических знаний вносили профессора А. 3. Астемиров, Ю. М. Кетов и вносят их ученики — доктор юридических наук Д. 3. Зиядова, кандидаты юридических наук А. А. Гаджиева, А. Е. Алибекова, Ю. А. Шахаев.

Ряд криминологов принимали непосредственное участие в разработке законопроектов на федеральном и региональных уровнях в качестве, в том числе, избранных депутатов (профессора Ю. В. Голик, В. Д. Филимонов и другие). При активном участии криминологов были разработаны и принимались Государственной Думой и Советом Федерации законы о борьбе с коррупцией и организованной преступностью, но первый президент России трижды накладывал вето на закон о борьбе с коррупцией и дважды — на закон о борьбе с организованной преступностью^[2].

При этом многие положения данных законопроектов на использовались позднее в разных законодательных актах.

Новым в криминологии стало проведение криминологической экспертизы законопроектов (проекта УК РФ, Земельного кодекса и др.). В 1999 г. по заданию Правительства Российской Федерации был подготовлен, но остался без движения проект закона о криминологической экспертизе^[3].

Криминологи стали заниматься анализом системы международных, региональных и государственных нормативных правовых актов о борьбе с преступностью, обосновывая необходимость системного правового регулирования борьбы с ней.

^[4]. В условиях все большего приобретения ею транснационального характера подлежит учету широкий круг нормативных правовых актов, причем в их системе. В учебники по криминологии и учебный процесс стала вводиться информация о системе правового реагирования на преступность.

Заслугой криминологов в реформенный и постреформенный период является расширение рамок криминологических исследований, обоснование новых теоретических выводов. Принципиально новыми можно считать изучение развития тех или иных социальных институтов как процесса криминального овладения ими и их использования. Заслуживает внимания, например, работа Р. Н. Боровских «Проблемы криминализации и декриминализации страховой деятельности в России: монография» (М., 2011), а также труды о преступности и ее предупреждении в банковской, предпринимательской, избирательной, информационной и других сферах деятельности.

Трансформация российского общества сопровождалась яростными теоретическими дискуссиями и поляризацией позиций разных групп криминологов, а также представителей других наук антикриминального цикла. Весьма острой была и остается полемика об отношении к экономической и иной «беловоротничковой» преступности.

Одни ученые утверждали и доказывали, что в стране взращивался монополизированный и криминализированный рынок с его чудовищными регуляторами поведения коррупционного и иного, наиболее опасного, насильственного характера.

Основные «игроки» на черном, криминальном рынке — организованные преступники, владельцы теневых, преимущественно криминальных, капиталов. Существенной чертой «игры» служит постоянный передел сфер влияния, капитала и власти с использованием арсенала общественно опасных средств. Власть все больше контролировалась, если называть вещи своими именами, организованными преступниками: во взаимосвязи — «перламутровыми воротничками», «белыми воротничками» и лидерами общеуголовной среды. Наряду с подкупом, дискредитацией наиболее активно работающих, неподкупных и бесстрашных сотрудников правоохранительных органов преступниками все активнее использовались различные рычаги физического и психического воздействия: подкуп, угрозы, шантаж, физическое устранение.

На становление и развитие криминального капитала и рынка в России существенное влияние оказала позиция теоретиков, оценивавших экономических преступников как «золотые головы» нации, которые якобы сделают богатыми всех и станут крупнейшими работодателями, надеждой Отечества (не станут же они вывозить свои капиталы за границу), а также заботившихся о неприкосновенности сколоченных теневых, в том числе криминальных, состояний.

Криминологи-исследователи, как и практические работники, не из книг и салонных разговоров знали, что собой представляют эти «золотые головы». Они способны эффективно работать, во-первых, только исключительно на себя, во-вторых, в условиях, которые позволяют им не гнушаться никакими средствами, пренебрегать законом и другими официальными социальными регуляторами поведения.

В итоге была разорена страна, разрушен правопорядок, произошло беспрецедентное сокращение населения и его обнищание, капиталы вывозились и вывозятся за границу. Процессы деморализации населения оказались тесно связанными с лоббированием интересов алко-нарко-порно-шоу-бизнеса. Адепты «золотых голов» получали поддержку в условиях триумфа владельцев теневых, в основном «черных», криминальных капиталов.

До сих пор Россией не ратифицирована ст. 20 Конвенции против коррупции Организации Объединенных наций, в которой говорится следующее:

" Статья 20. Незаконное обогащение При условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т. е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать" .

Данную статью нельзя трактовать как посягательство на презумпцию невиновности, ее ратифицировали многие государства, которые признают данную презумпцию. Дело в другом: в обязанности каждого налогоплательщика отчитаться перед государством о своих доходах и уплатить с них налоги. Если владелец имущества не отчитался о своих доходах, не может обосновать их законный характер, не представляет сведений об уплате налогов, он нарушает свою обязанность, которой придается большое значение в любом государстве, тем более что это бывает связано с легализацией преступных доходов.

При интенсивной криминализации общества в эпоху его трансформации интересы обеспечения законности и правопорядка, соответственно и рекомендации криминологов, ориентированные на такие интересы, входили в острое противоречие с интересами социальных групп, сколачивавших криминальные капиталы, ни с чем и ни с кем не считаясь, непосредственно или опосредованно проникавших во власть.

Только недальновидными, ограниченными политиками криминолог воспринимается как оппонент власти. Он непримиримый оппонент в том случае, если власть криминализирована. Впрочем, как и любой честный и ориентированный на закон человек.

Криминологические материалы позволяют своевременно корректировать социальную политику, не допускать перерастания проблемных ситуаций в остроконфликтные, а последних — в преступные способы решения острых проблем, а преступности — в число основных угроз национальной безопасности.

Всегда ли представители других наук антикриминального цикла знакомятся с работами криминологов и учитывают их? К сожалению, далеко не всегда, а иногда отмечаются и моменты конфронтации.

Это особая тема, которой следовало бы уделить значительное внимание. В рамках данного параграфа можно отметить два момента, дающих представление о расхождении позиций криминологов и юристов — представителей не социологического, позитивистского, а догматического направления в праве.

Криминологам, как ни парадоксально, стал противостоять так называемый «догматический правовой экстремизм». Например, идеи комплексных законов о борьбе с организованной преступностью, коррупцией и др. длительное время отвергались на том основании, что в соответствии со ст. 1 УК РФ «уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». На это никто из криминологов не посягает — речь идет о другом: о расширении спектра механизмов реагирования. Уголовно-правовое реагирование — только одно звено из всей цепи системной борьбы с преступностью.

Сложные криминологические конструкции реагирования на преступность — не досужее изобретение криминологов. И напрасно они вызывают раздражение и недостаточное понимание. На преступления как отдельные деяния общество традиционно отвечало только или преимущественно уголовно-правовыми средствами. Применительно к преступности как массовому сложному системно-структурному явлению этого явно недостаточно.

Данное реагирование не может сводиться к запрещениям и репрессиям, тем более только в отношении физических лиц, отдельных субъектов преступных действий или бездействий (преступных деяний). Преступники создают организованные преступные формирования, становящиеся коллективными субъектами, причем не отдельных преступлений, а системной сложной преступной деятельности. Такая деятельность заключается не только в совершении преступлений, уже запрещенных УК РФ, но и в ресурсном, кадровом, техническом, правовом и ином обеспечении потребностей и деятельности организованных формирований. Данные формирования способны действовать в легальном режиме как юридические липа, разного рода организации.

Преступность, а также система ее детерминации с причинными комплексами — слишком сложные явления. Соответственно, они нс поддаются несистемному одноплановому реагированию.

Эффективная борьба с преступностью требует надлежащей ее организации, правового, кадрового, материального, информационного, научного и иного обеспечения, предупредительных, правовосстановительных и иных мер. Система борьбы с преступностью должна включать:

• 1) общую организацию борьбы: информационно-аналитическую, прогностическую деятельность, разработку стратегии и тактики, целевых программ, создание должной правовой основы; развитие научных исследований как специфического вида стратегического анализа, выводящего на закономерности преступности; подготовку кадров, материально-техническое обеспечение, обеспечение необходимых координационных действий, международного сотрудничества и др.;
• 2) предупредительную деятельность как единство общего, специального и индивидуального предупреждения;
• 3) правоохранительную деятельность в единстве карающей, правовосстанавливающей и обеспечивающей безопасность участников борьбы деятельности (см. табл. 2.1).

Такая система способна эффективно функционировать только под общим централизованным руководством. Координационные механизмы важны, но они недостаточны.

Таблица 2.1.

Общая организация борьбы.	Предупреждение преступности.	Правоохранительная деятельность.
Информационно-аналитическая деятельность Прогнозирование Разработка стратегии и тактики борьбы Программно-целевое планирование Обеспечение надлежащей правовой основы борьбы с преступностью Научное и образовательное обеспечение Кадровое обеспечение Материально-техническое и иное ресурсное обеспечение Координация деятельности и взаимодействие разных субъектов борьбы Международное сотрудничество.	Общее Специальное Индивидуальное.	Карающая Правовосстановительная Обеспечение безопасности участников борьбы, потерпевших и других лиц.

Ряд представителей уголовного права по существу стали претендовать на монополию уголовной политики, подмену ею борьбы с преступностью. То есть часть тех специалистов, которые должны были бы быть активными союзниками криминологов, совместно сотрудничающими с ними в деле оптимизации реагирования на преступность, пошли по пути, который в начале 1930;х гг., как уже отмечалось, привел к подмене сложной системы борьбы с преступностью уголовной политикой, а практически — уголовноправовыми мерами, к прекращению криминологических исследований и забвению криминологии. Неслучайно второе возрождение криминологии в начале 1990;х гг. было связано с акцентированием внимания на предупреждении преступности. Правда, при этом не учитывалось, что результат может быть достигнут только при применении в системе всех мер.

Характерно, что в последние десятилетия «уголовная политика» становилась все более непонятным термином, во всяком случае, все более многозначно трактуемым. Одни авторы фактически отождествляют его со всеобъемлющим реагированием на преступность во всех его составляющих^[5], другие — только с реагированием посредством уголовно-правового, уголовно-процессуального и другого антикриминального законодательства, третьи — лишь с уголовно-правовым реагированием^[6]. Таким образом, далеко не всегда и не всеми проводится четкое разграничение между многоаспектной уголовной политикой и только уголовно-правовой^[7].

Одни авторы полагают, что уголовная политика воплощается исключительно в законах, праве, другие — в конституционных, программных, правовых документах или же неявно (имплицитно) может содержаться «в реальной деятельности государства и его органов по противодействию преступности и ее отдельным видам» (Я. И. Гилинский).

Немало ученых связывают ее с самой деятельностью по реагированию на преступность (борьба, противодействие и т. п.), в том числе посредством законотворчества. «Уголовная политика — деятельность государства ио защите граждан и общества от преступных посягательств и преступлений в целом. Содержанием уголовной политики является разработка целей и задач, выработке средств и методов борьбы с преступностью»^[8]. Другие — лишь с определением направлений, задач, стратегии борьбы с преступностью.

В одних работах предлагается основывать уголовную политику на данных о характеристиках и изменениях преступности, ее причин, условий, в других говорится об ориентации на общую политику, проводимую в государстве, соотнесении с ней предлагаемых изменений уголовного и других законов. «Эволюция уголовного права всегда следовала эволюции общества и государства, в той или иной мере последовательно отражала смену ведущих политико-правовых идей, создавала механизмы и средства, наиболее адекватные насущным практическим задачам борьбы с преступностью. В этом отношении современные правовые процессы в принципе не вызывают критики и, скорее, должны восприниматься как данность» , — пишут профессора М. М. Бабаев и Ю. Е. Пудовочкин^[9].

Наконец, не всегда разграничиваются подходы к уголовной политике как к деятельности, к доктрине, к научной концепции или даже отрасли науки, учебной дисциплине.

Можно далее продолжать анализ разных аспектов и способов отражения уголовной политики в литературе.

Почему криминологам небезразличны трактовки уголовной политики и подходы к ней?

Во-первых, наиболее распространенная ее трактовка касается в целом реагирования на преступность и совпадает с содержанием криминологического понятия «борьба с преступностью», но значительно сужает его.

Во-вторых, все чаще по вопросам уголовной политики выступают и публикуют работы специалисты, особенно в области уголовного права, не только лично игнорирующие труды криминологов и демонстративно-пренебрежительно относящиеся к криминологии вообще, но и ориентирующие в этом направлении своих учеников; в частности, не считающие необходимым для себя, студентов и аспирантов знание и учет криминологических работ, изменений криминальной и криминогенной ситуаций. Социально-правовым исследованиям при этом не только не уделяется должного внимания, но часто они просто сводятся к выборочной констатации ряда статистических и иных данных без должного их анализа.

Соответственно, уголовная политика рассматривается, трактуется исключительно как одна из проблем уголовного права^[10], исходит во многом из провозглашаемых уголовно-правовых догм.

Между тем при откровенной оценке складывающегося положения дел можно считать большой научной самонадеянностью высказывание суждений и рекомендаций относительно весьма многоаспектной, сложной деятельности по борьбе с преступностью только на основе знания уголовного права — и хорошо, если еще практики правоприменения, а иногда — лишь учета Уголовного кодекса и соотнесения его с текущими декларируемыми задачами социума и государства, либо с догмами, которые оцениваются как «вечные»; т. е. без глубокой осведомленности о характеристиках и закономерностях реальной преступности, процессов ее детерминации, в том числе ее причинных комплексов, об изменении фактически общественно опасных форм поведения лиц, совершающих преступления предумышленно, на организованной и криминально-профессиональной основе, об их характеристиках и, что важно, реагировании преступности на уже принимавшиеся меры.

Если рассматривать уголовную политику как выработку стратегии, тактики, направлений реагирования на преступность, то тогда она должна быть результатом соединенных усилий многих специалистов, и прежде всего представителей всех наук антикриминального цикла (криминологии, уголовного нрава, уголовного процесса, оперативно-розыскного нрава, уголовно-исполнительного права, криминалистики и др.). В этом случае о ней точнее было бы говорить как об антикриминальной политике.

Франц фон Лист, заложивший в XIX в. фундаментальные основы уголовной политики, совершенно обоснованно писал следующее: «Уголовная политика, в качестве самостоятельной ветви науки уголовного права, может быть противопоставлена уголовному праву в тесном смысле, с одной стороны, и уголовной биологии, а также уголовной социологии — с другой стороны. В этом смысле уголовная политика означает систематическое собрание тех основных положений, сообразуясь с которыми государство должно вести борьбу с преступлением, при посредстве наказания и родственных последнему установлений.

Поясним, что выражение это может быть взято и в более широком смысле. Борьба с преступлением предполагает знание причин его и тех результатов, которые производит наказание. Вот почему научно обоснованная уголовная политика требует, чтобы в основание ее были положены данные уголовной биологии (антропологии) и уголовной социологии (статистики). Мы отстаиваем категорически тот взгляд, что криминалист — кто бы он ни был — профессор уголовного права, полицейский, чиновник, прокурор, судебный следователь, судья, адвокат, начальник тюрьмы — не должен именно быть только юристом. Нам не приходит в голову требовать от криминалиста самостоятельных антропологических или статистических исследований, но мы требуем от него, чтобы он столько же освоился с результатами уголовной биологии и уголовной социологии, сколько с постановлениями уголовных законов и решениями кассационного суда"^[11].

М. И. Чубинский отмечал разные подходы к пониманию уголовной политики и различную расстановку авторами акцентов на уголовном праве, уголовной социологии и уголовной антропологии, а также попытки сужения уголовного права или расширения до включения «социально-биологической подкладки» преступления и наказания^[12].

Представляется, что Листом сформулирован оптимальный подход к уголовной политике как деятельности, базирующейся на познании закономерностей преступности, ее детерминации, а также правовых постулатах и нормах, результатах изучения их применения и эффективности.

При этом, разумеется, надо учитывать состояние социума, его изменения и тенденции изменений. Криминологи разрабатывали программы борьбы с преступностью, в том числе региональные (профессор С. Л. Сибиряков, В. А. Номоконов, В. Н. Щедрин, П. А. Кабанов и другие), методические рекомендации и пособия, участвовали в пропаганде правовых и криминологических знаний, делали многое другое.

Заслуживает также серьезного внимания другое обстоятельство: все более наступательное размывание понятий, связанных с реагированием на преступность, доходящее до фактического отрицания того, что такое реагирование преследует цели обеспечения господства закона и основанного на нем правопорядка. Конституционный термин «борьба с преступностью» (ст. 114 Конституции Российской Федерации) стал подменяться другими: «воздействие на преступность», «противодействие преступности». Противодействие — определенная реакция на действие и только. А где же предупреждение, каков должен быть результат противодействия?

" Борьба" отражает такое взаимодействие двух сторон, при которых каждая из них стремится к господству. Борцы выходят на ковер не для того, чтобы попротиводействовать друг другу, у них есть цель: один должен положить другого на ковер. Нельзя игнорировать то, что организованные преступники и их криминальные формирования — не пассивные объекты противодействия, а активные субъекты именно борьбы.

Замена термина «борьба с преступностью» на «противодействие» логически связана с отказом от термина «индивидуализация уголовной ответственности и наказания», его подменой термином «компромисс» .

Нередко в рамках компромиссов жертв преступлений уговаривают помириться с преступниками и простить их, причем даже до возмещения ущерба и заглаживания вреда. Эго, но существу означает предельное снижение планки реагирования на преступность в условиях, когда об «индивидуализации уголовной ответственности и наказания» лиц, совершивших преступления, упоминают все реже, а «уголовно-правовой компромисс», сотрудничество и взаимодействие с преступниками становится чуть ли ни ведущим способом реагирования.

В свете изложенного видится информативным следующее положение, содержащееся в защищенной кандидатской диссертации: «Государство и преступность — два сложных социальных явления, которые, казалось бы, обречены на противодействие. Государство ориентировано на борьбу с преступностью, преступность — на противостояние государственным механизмам, выведение системы государственного и социального управления из состояния правовой устойчивости. Однако анализ развития как отечествен!» ого, так и зарубежного уголовного законодательства позволяет выделить общую тенденцию, состоящую в расширении начал сотрудничества и взаимодействия сторон уголовно-правового конфликта, вызванного совершением преступления. Такое направление уголовной политики по-разному обозначается учеными и правоприменителями, мы же склонны рассматривать его в рамках уголовно-правового компромисса между государством и лицом, совершившим преступление"^[13].

Государству по существу рекомендуется «договариваться» с преступниками. При этом игнорируются криминологические характеристики и типы преступников. Все чаще говорится об уголовно-правовых, уголовно-процессуальных компромиссах, а вовсе не о всестороннем учете данных о преступлении, лице, его совершившем, причинах и других обстоятельствах, подлежащих учету при индивидуализации уголовной ответственности и наказания.

Гибнут, получают увечья многие участники борьбы с преступностью, принимаются законы об обеспечении безопасности таких лиц. Слишком долго общество заставляют находиться в глухой обороне, а не переходить в наступление! Но в этих условиях Федеральный закон от 25.07.1998 № 130-ФЭ «О борьбе с терроризмом» был заменен Федеральным законом от 06.03.2006 № 35-Ф3 «О противодействии терроризму». В то же время в последний закон, а также в другие законы введены многие положения, отражающие именно активные моменты схватки с террористами. Так, Федеральный закон от 03.04.1995 № 40-ФЗ (ред. от 25.11.2013) «О Федеральной службе безопасности» предусматривает в числе основных направлений деятельности органов ФСБ следующие: «борьба с терроризмом», «борьба с преступностью» (ст. 8). Пункт «6.1» ч. 1 ст. 13 данного закона предусматривает право органов ФСБ «осуществлять специальные операции по пресечению террористической деятельности (оперативно-боевую деятельность), а также создавать и использовать специальные методики и средства для их осуществления» .

Изложенное закономерно в условиях активной, не считающейся ни с чем, общественно опасной преступной деятельности вооруженных лиц. В 1926 г. в Париже были изданы воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведующего всем уголовным розыском Российской империи А. Ф. Кошко. Заслуживает внимания следующее его суждение: «борьба с преступным миром, нередко сопряженная со смертельной опасностью для преследующего, может быть успешной лишь при условии употребления в ней оружия, если и не равного, то все же соответствующего „противнику“» .

Рассуждать только в общем плане о компромиссах в таких условиях может тот, кто далек от накала борьбы либо идет в русле устремлений лоббистов криминального интереса. Профессор С. В. Познышев писал: «Высший принцип карательной деятельности прямо вытекает из тех оснований, на которых покоится нравственное оправдание наказания»^[14], — и далее: «уголовное наказание есть юридическое последствие неправды, соизмеряемое с ее внутренней и внешней стороной и определяемое in concreto судебными органами государственной власти в установленном для того порядке, а в исключительных случаях, в порядке помилования, главою государства»^[15].

Часть 3 ст. 60 УК РФ предусматривает: «При назначении наказания учитываются характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание, а также влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи» .

Характерно, что сторонники компромисса предлагают соизмерять наказание преимущественно с посткриминальным поведением. Уголовно-правовой компромисс трактуется в качестве «правоотношения, возникающего между лицом, совершившим преступление, и государством по поводу совершенного преступления, в результате которого достигается соглашение о прекращении (смягчении) уголовно-правового воздействия со стороны государства на лицо, совершившее преступление, в пределах уголовноправовой нормы в обмен на совершение последним определенных в законе положительных посткриминальных поступков. В качестве юридического факта, влекущего возникновение уголовно-правового компромисса, предлагается рассматривать положительное посткриминальное поведение субъекта преступления»^[16]. Показательно, что используется в этом рассуждении «рыночный» термин «обмен». Однако наказание недопустимо рассматривать в координатах некой сделки, да еще во многом в «кредит» — в обмен на совершение будущих положительных посткриминальных поступков.

К сожалению, печальная история забвения криминологии 30—50-х гг. XX в. повторяется. В середине 1980;х гг. Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности был преобразован в Научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, криминология стала растворяться в исследовании проблем, выходящих за пределы наук антикриминального цикла. На рубеже веков данный институт фактически рассматривался как своеобразное методическое управление органов прокуратуры. В 2007 г. он был реорганизован и прекратил свое существование как самостоятельное научно-исследовательское учреждение, став НИИ Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Наблюдалось заметное сворачивание криминологических исследований. Как и в 1930;х гг., криминология «затерялась» в массе реорганизованных отделов.

Надо сказать, с попытками ведомства «подмять» Институт под себя, превратить в некое служебное, чисто методическое подразделение, которое ограничивалось бы написанием мелких (хотя, несомненно, научных) пособий и методических рекомендаций для прокуроров, столкнулось в свое время и руководство Института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности — И. И. Карпец и В. Н. Кудрявцев^[17] Но И. И. Карпец еще при создании Института в 1963 г. оговорил, что он будет иметь двойное подчинение: Прокуратуре СССР и Верховному Суду СССР. Так и было записано в соответствующем постановлении Совета Министров СССР.

Сейчас функционирует практически только одно специализированное научно-исследовательское учреждение — Всероссийский научно-исследовательский институт МВД России, который в соответствии с «модным трендом» также постоянно реформируется, правда, в ущерб интересам развития криминологии и поднятию престижа криминологических исследований.

Что касается учебной дисциплины, то в первом десятилетии XXI в. криминология была исключена из числа обязательных для преподавания юристам дисциплин. Ее преподавание не является обязательным и в системе повышения квалификации юристов, в том числе судей и сотрудников правоохранительных органов.

За рубежом происходят прямо противоположные процессы: активно развиваются научные криминологические исследования, в штаты правоохранительных и других практических органов вводятся практикующие криминологи.

Заслуживает внимания также то, что криминологи призваны изучать реальное и постоянно изменяющееся явление — преступность, на этой основе строить свои выводы, а немало юристов, предлагающих разные варианты уголовно-правового, уголовно-процессуального и иных правовых подходов к реагированию придерживаются догматического направления — отдают приоритет ранее сформулированным догмам, в том числе заложенным в законе, а также неким конструкциям конвенционного характера — договорному консенсусу. Отмечается, что «в среде представителей доктрины уголовного права всё чаще раздаются призывы использовать принципы конвенционализма в прагматических целях правоприменения, поскольку иные варианты, включая доктринальные резоны, аналитические справки, солидные исследования и т. д. не дают нужного результата»^[18].

Здесь значимы по меньшей мере два вопроса. Первый — надо ли именно договариваться о понятиях или все-таки создавать их на основе понимания того, что они должны максимально точно отражать фактические явления и процессы? Можно, конечно, предлагать свои понятия «организованной преступности», но если они не будут отражать содержательные се характеристики, подлежащие наблюдению, воздействию и т. п., то они не смогут быть полезными при выявлении данной преступности, оценке се тенденций и результатов реагирования на нее, в том числе уголовно-правовыми, уголовно-процессуальными, иными правовыми средствами. Неслучайно в криминологии придается большое значение выработке «операциональных определений», с которыми можно работать в процессе как исследований, так и правотворчества.

Второй вопрос о договорах при реагировании на преступление: важен учет того, что договаривающиеся стороны в вопросах о преступлениях и преступности бывают сторонниками прямо противоположных и даже непримиримых позиций, например, убийца и потерпевшая сторона, выразители их интересов.

Основная идея конвенционализма встречалась и в античности, и в эпоху Возрождения. Гносеологическим основанием конвенционализма является возможность использовать различные теоретические средства для исследования того или иного явления и его теоретической реконструкции. Это значимо, но недостаточно. В литературе отмечается, что конвенционализм ставит научные знания в зависимость от субъекта теоретического действия и соглашение может быть проинтерпретировано, например, через прагматическое понятие «уверенности». Но о какой «уверенности» можно говорить в юриспруденции и науке, если нередко лоббируются, обосновываются, как уже отмечалось, разными сторонами прямо противоположные интересы? Неслучайно фиксируется тот факт, что «альтернативные научные теории замкнуты в себе благодаря определенным соглашениям внутри конкурирующих научных сообществ»^[19].

Неслучайно XIX век был отмечен развитием социологического, позитивистского подхода, во многом альтернативного конвенционализму. Основная цель позитивизма — получение объективного знания. Право при таком подходе исследуется как реальное социальное явление. Основоположник социологического направления в праве, немецкий юрист Рудольф Иеринг видел в государстве единственный источник права и поэтому писал: «Цель права есть мир, а средство — борьба. Пока право будет подвергаться нападению со стороны неправа — а это будет продолжаться вечно, — до тех пор оно навсегда связано с борьбою»^[20]. Рудольф Иеринг подчеркивал роль принуждения как неотъемлемого свойства правовой нормы, отмечал роль принудительного воздействия, его угрозы. Еще в античные времена предлагалось следовать правилу, согласно которому надлежит давать понять преступнику, что последствия преступления для него будут превышать приобретаемую им от него выгоду.

Противостояние преступности связано с острой борьбой с одной стороны — крайнего эгоизма, не считающегося ни с чем, с другой стороны — умения жить сообща или сбалансированного понимания индивидуальных и общественных интересов с соблюдением норм права.

Точное обозначение проблемы реагирования на преступность для общества имеет непреходящее значение. Преступность — это не инородное тело в организме общества, а результат специфической деформации его характеристик, существующих в нем отношений, их перерождения, подобно тому, как это происходит при раковой опухоли живого организма. Удаление пораженной раком печени — это лишение человека жизни. Неслучайно в настоящее время криминологами преступность все более последовательно рассматривается в рамках обеспечения национальной безопасности.

В 2013 г. Российской криминологической ассоциацией была организована и на межведомственной основе проведена Всероссийская конференция «Здоровье нации и национальная безопасность: криминологические и правовые проблемы»^[21].

Разумеется, даже при самом активном наступлении на преступность общество должно обеспечивать жизненно важные интересы людей и, конечно, отдавать приоритет предупредительной деятельности, декриминализации общественных отношений и социальных институтов.

Криминология и криминологи сейчас переживают не лучшие времена в стране: реорганизации привели к сокращению числа научно-исследовательских учреждений и организаций, ориентированных на криминологические исследования, и, как следствие, — ко все меньшей востребованности криминологов, да и самих исследований.

В общем широком потоке криминологических публикаций и диссертаций стали все чаще встречаться труды, авторы которых, судя по тексту, полагают, будто любой анализ того или иного современного проявления преступности, особенно если последнее будоражит умы общественности, — это и есть криминологическое исследование.

При таком подходе можно было бы ставить знак равенства между документами аналитических и методических подразделений правоохранительных органов, журналистскими аналитическими обзорами, философскими, социологическими, политическими, психологическими суждениями и научными криминологическими работами.

Исследование криминолога должно отвечать двум основным требованиям:

• а) научности в широком смысле этого слова;
• б) соответствию методологическим, теоретическим постулатам криминологии, базирующимся на изучении закономерностей преступности, ее детерминации и реагирования на принимаемые меры.

Именно исследованиям уделялось всегда много внимания крупнейшими учеными и криминологами-практиками как в России, гак и за рубежом. Что стоят рассуждения об океане без участия океанологов, опускающихся в его глубины? И значит, невысока для организации борьбы с преступностью в конкретных условиях, в данном месте и в данное время, цена рассуждений о преступности без анализа статистических данных о ней в сопоставлении с получаемой по другим каналам информации, а также с изменением законодательства; без изучения конкретных уголовных дел, иных материалов о преступлениях, преступниках, причинах и условиях; без интервью с лицами, совершающими преступления, потерпевшими, сотрудниками правоохранительных органов и др.; без анкетных опросов осужденных, разных социальных групп граждан; без наблюдения за реальными криминальной и криминогенными ситуациями, состоянием правоохранительной деятельности и др.

Формирование криминологической культуры реагирования на преступность требует фундаментальной специальной подготовки всех будущих юристов, и прежде всего в аспекте привития им знаний и навыков о тех реалиях, в том числе криминальных, в которых им придется действовать и на которые предстоит реагировать. Это крайне важно для решения практических задач: не только правоприменения, но и законотворческой деятельности, разработки теоретических концепций и стратегий. Одновременно важна специальная криминологическая подготовка через магистратуры и аспирантуры; создание системы повышения квалификации.

Представляется необходимым введение криминологической экспертизы для законопроектов и проектов масштабных социально-экономических преобразований в стране.

Назрело учреждение в правоохранительных органах должностей практикующих криминологов. Они должны оказывать помощь в изучении механизмов преступного поведения, личности преступника, выявлении причин и условий; помогать избирать направления и меры реагирования на последние. Должности криминалистов, конечно, существуют, однако эти специалисты перечисленными выше вопросами не занимаются.

Трудно переоценить роль криминологов в изучении криминологически значимых личностных характеристик принимаемых на работу сотрудников правоохранительных органов.

Психологи не заменят криминологов, которые изучают личность в ее взаимодействии с социальной средой на социологическом и социально-психологическом уровнях. Причем выделяют те характеристики личности и среды, процессов их взаимодействия, которые бывают закономерно связаны с преступным поведением. В условиях борьбы с коррупцией, анти-криминального очищения рядов борцов с преступностью это особенно актуально. Этот вывод сделан на основе наблюдения работы психологов в правоохранительных органах, включая ФСИН. Психологи не заменяют криминологов, а последние, в свою очередь, — психологов.

Дэвид Майерс в учебнике «Социальная психология», который в США неоднократно переиздавался и на котором, как отмечается в аннотации, «выросло не одно поколение американских студентов», объясняет различие между социологией, социальной психологией и психологией. По его мнению, «цель социальной психологии — науки, изучающей связи между людьми, — сделать эти нити видимыми для всех. Она делает это, задавая вопросы, интересующие всех нас»^[22]. И далее: социологи «в большинстве своем изучают группы (от малых до очень больших — обществ), а социальные психологи — индивидов. Сюда входит и изучение влияния группы на отдельных людей, а индивида — на группу»^[23].

Что же касается отличия социальной психологии и психологии личности, то Д. Майерс отмечает «социальный характер социальной психологии». Он пишет, что «психологи, занимающиеся исследованием личности, фокусируют свое внимание на индивидуальных внутренних механизмах и на различиях между индивидами, задавая вопрос, например, почему одни индивиды более агрессивны, чем другие. Социальные психологи концентрируются на общей массе людей, на том, как в целом люди оценивают друг друга и влияют друг на друга. Они задаются вопросом, каким образом социальные ситуации могут заставить большинство людей поступать гуманно или жестоко, быть конформным или независимым, испытывать симпатию или предубеждение»^[24].

Развитие криминологии недостижимо без ее высокопрофессионального преподавания в юридических вузах, а также без головного государственного научно-исследовательского учреждения, ориентированного на разработку фундаментальных и прикладных проблем всех наук антикриминального цикла. Воссоздание такого учреждения станет новым этапом развития криминологии и возрождения ее значимости как учебной дисциплины и науки, с выводами которой надлежит считаться в борьбе с преступностью. Существенно наличие у такого учреждения региональных отделений и полномочий, связанных с изучением исследователями всех статистических данных и других документов о преступности, уголовных дел, иных материалов, с проведением опросов сотрудников правоохранительных органов, судей, граждан, в том числе осужденных, отбывающих наказание.

Полномочия сотрудников Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности вполне закономерно вытекали из ведомственной принадлежности данного института: сначала он находился в подчинении Прокуратуры СССР и Верховного Суда СССР, позднее — только Прокуратуры СССР и затем Генеральной прокуратуры Российской Федерации.

Соответственно, и кадры должны подбираться таким образом, чтобы им доверяли граждане и работники судов, сотрудники правоохранительных органов в силу не только их высокого профессионализма, но и нравственных качеств, репутации.

• [1] См. рекомендации, опубликованные в кн.: Закономерности преступности, стратегия борьбы и закон. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2001. URL: crimas.ru/?page_id=592
• [2] Об этом подробно написано в кн.: Долгова А. И. Криминологические оценки организованной преступности и коррупции, правовые баталии и национальная безопасность. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2011. См. также: Организованная преступность-2. М., 1993: Организованная преступность-3. М., 1996
• [3] Данная деятельность отражена в публикациях и на сайте Российской криминологической ассоциации. URL: crimas.ru
• [4] См.: Комментированный сборник международных и российских правовых актов

  О борьбе с терроризмом. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2007

• [5] Н. И. Загородников, Н. А. Стручков и другие авторы, в том числе публиковавшие материалы в различных словарях и энциклопедиях
• [6] Концепция уголовно-правовой политики 2012 г., работы Н. А. Лопашснко и других
• [7] И. В. Шмаров писал: «Уголовная политика — составная часть политики государства в сфере борьбы с преступностью, в которой определены принципы, стратегия, основные задачи, формы и методы контроля за преступностью… У. п. включает в себя не только правовые средства воздействия на преступность, но и правоприменительную деятельность, а также меры социально-экономического и идеологического характера», а далее давал более узкое толкование термина: «Можно выделить два основных направления реализации У. п.: воздействие на преступность средствами уголовно-правового характера (уголовно-правовую политику) и правоохранительную политику (судебно-следственную)» (Шмаров И. В. Энциклопедия юриста. 2005)
• [8] «Уголовная политика — определяемые государством основные направления деятельности по борьбе с преступностью, связанные с использованием возможностей, предоставляемых уголовным законодательством и практикой его применения» (Энциклопедический словарь конституционного права. URL: dic.academic.ru/dic.nsf/enc_law/2297/ и др.)
• [9] См.: Бабаев М. М., Пудовочкин Ю. Е. Принципы уголовного права и основания его устойчивого развития. URL: 8аг1гассс. т/ьрЬр?орег=теас1_й1е&Шепате=РиЬ/сгр.Ы:т
• [10] В аннотации к книге П. Л. Лопашенко говорится: «Книга посвящена одной из самых сложных и актуальных тем современной уголовно-правовой науки — уголовной политике» {Лопашенко П. Л. Уголовная политика. М., 2009)
• [11] Лист Ф. Задачи уголовной политики. СПб., 1895. С. 1—2
• [12] Чубинский М. П. Курс уголовной политики. СПб., 1912. С. 15—16
• [13] Терских А. И. Компромисс в российском уголовном праве: авторсф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2013. С. 3. Компромиссу в борьбе с преступностью, посвящены работы X. Д. Аликперова, М. А. Зейналова, Е. В. Попадснко, А. А. Семина, Н. С. Шатихиной и других
• [14] Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912. С. 5
• [15] Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912. С. 37
• [16] Терских А. И. Указ. соч. С. 7
• [17] Кудрявцев В. Н. Первые шаги. 40 лет на службе закону. Научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре Российской Федерации. М., 2003. С. 108
• [18] Концепция международной конференции «Конвенционные начала в уголовном праве», проводимой РПА Минюста России совместно со Следственным комитетом Российской Федерации
• [19] URL: ru.wikipedia.org/w/index.рhр?title=Конвенционализм&oldid=54 845 254
• [20] См.: Иеринг Р. Борьба за право. М. 1895. С. 14; Его же. Цель в праве. М., 1881
• [21] См.: Здоровье нации и национальная безопасность. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2013
• [22] Майерс Д. Социальная психология: нер. с англ. СПб., 1999. С. 28
• [23] Майерс Д. Социальная психология: нер. с англ. СПб., 1999. С. 30
• [24] Майерс Д. Социальная психология: пер. с англ. СПб., 1999. С. 31