Уровень, структура и динамика преступности в России

Дореволюционный период. При анализе статистических методов изучения преступности этого времени мы рассмотрели историю юридической статистики, отметив огромное значение исследований отечественных ученых, положивших начало статистическому изучению преступности в царской России. А. Н. Радищев в своей работе «О законоположении» (1802) пришел к важным выводам о роли статистики преступлений в изучении преступности, ее причин и в разработке мер борьбы с ней. В докладе академика К. Ф. Германа «Изыскания о числе убийств и самоубийств в России в 1819—1820 годах» (1823) были высказаны идеи о закономерном развитии преступности и ее обусловленности определенными причинами. Оба открытия наши соотечественники сделали намного раньше бельгийского статистика А. Кетле^[1].

Первые работы по практической статистике преступности (судимости) Е. Анучина, Н. Неклюдова, П. Ткачева, Ю. Янсона, А. Чупрова в России появились лишь в 60-е годы XIX в. В 1870-е годы стали формироваться официальные сборники. Сведения о преступности в России за 1874−1894 гг. публиковались в сборнике «Итоги русской уголовной статистики», а за 1905−1915 гг. — в «Ежегодных сборниках статистических сведений Министерства юстиции» и в «Сводах статистических сведений по делам уголовным», которые издавались ежегодно (в 1900—1915 гг.). Вступительные очерки к ним писал известный статистик E. Н. Тарновский.

Преступность начала расти в России задолго до революции. Это убедительно было показано С. С. Остроумовым в работе по анализу преступности в дореволюционной России^[2], хотя целостных и хорошо сопоставимых данных в те годы не было. Руководитель статистического отделения Министерства юстиции E. Н. Тарновский на основании данных об уголовных делах и осужденных в общих и мировых судах пришел к выводу, что за 1874−1894 гг. рост преступности в России превышал прирост населения^[3]. Аналогичные тенденции роста преступности в России зафиксированы и в последующие годы^[4]. Только в связи с убийствами в 1909 г. начато 30 942 следствия, а в 1913 г. — 34 438^[5], т. е. на 11% больше.

Эти цифры свидетельствовали об очень высоком уровне насильственного лишения жизни. Общая численность населения в те годы составляла 89 473 000 человек^[6]. Таким образом, коэффициент убийств был равен 48,5 случаев на 100 тыс. населения!

Общее число уголовных дел перед Первой мировой войной достигало 2,5 млн^[7]. А в каждом уголовном деле могло быть по несколько обвиняемых и преступлений. По более полным данным о преступности в Москве можно судить, что рост ее усилился в смутное (предреволюционное и революционное) время. За 1914−1918 гг. преступность в Первопрестольной в пересчете на население возросла в 3,3 раза, в том числе убийства — в 11 раз, вооруженные грабежи — в 307, простые грабежи — в 9, кражи — в 3,4, мошенничество — в 3,9, присвоения и растраты — в 1,6 раза. А если принять всю преступность в Москве в 1918 г. за 100%, то в 1919 г. она составила 124%, в 1920 г. — 147%, в 1921 г. -153%^[8]. Других сведений о преступности в РСФСР и иных республиках за 1917−1921 гг. нет.

Я. И. Гилинский приводит сводную таблицу об абсолютном числе осужденных в целом, а также осужденных женщин, несовершеннолетних и рецидивистов за 1874−1912 гг.^[9] Таблица формировалась на основе Сводов статистических сведений о подсудимых, оправданных и осужденных по приговорам общих судебных мест, судебно-мировых установлений, образованных по законоположениям от 1889 г.^[10] Приведем лишь количество осужденных (табл. 5.9). Насколько объективно эта таблица отражает криминологические реалии тех лет, судить трудно.

Число осужденных не является достаточным доказательством уровня учтенной преступности даже в настоящее время, при более или менее системной статистике. В XIX в. в России, когда ее территория неоднократно изменялась, когда не было учета преступлений вообще, а учет осужденных был неполным, судебная статистика лишь частично отражала криминальные реалии. В те годы не было и надежных сведений о реальной численности населения в стране, хотя и проводились «однодневные» переписи в городах, а в некоторых губерниях подворные переписи крестьян. Первая и последняя всеобщая перепись в царской России состоялась в 1897 г. (67 473 000 человек). Но и она была неполной. Поэтому приведенные в таблице данные о числе осужденных, скорее всего, занижены и лишь приблизительно отражают известную полиции преступность. В свою очередь, соотнесение количества совершенных деяний с численностью населения не дает объективной картины интенсивности преступности.

Таблица 5.9. Число осужденных в России (1874−1912 гг.).

E. Н. Тарновский, безусловно, был прав, когда писал, что реальное число преступников было в 14 раз выше указанного в сводках. С. С. Остроумов называет общую цифру уголовных дел перед Первой мировой войной — 2,5 млн^[11]. Это примерно 2800 уголовных дел на 100 тыс. населения. Приведенные в таблице данные об осужденных свидетельствуют о тенденции роста судимости, а следовательно, и преступности. Если принять данные 1874 г. за основу, то к 1912 г. судимость увеличилась в 3 раза (321%). И хотя данные были неполными, тенденция может быть близкой к криминальным реалиям России перед Первой мировой войной и революцией 1917 г.

Используя эти сведения, а также численность населения, можно хотя бы приблизительно рассчитать коэффициент судимости и другие показатели^[12]. В то же время данные о численности населения по многим источникам были разные. Поэтому в 1874 г. примерное число осужденных на 100 тыс. населения составляло от 50 до 90 человек, а в 1912 г. — от 150 до 200 человек. При всей относительности произведенных расчетов совершенно очевидно, что за анализируемые 20 лет судимость в России и по коэффициенту судимости увеличилась в 2−3 раза. Важно отметить, что удельный вес женщин среди осужденных с тех пор мало изменился. Он колеблется в пределах 10−14%, хотя в последние годы в России идет процесс феминизации преступности (в некоторые годы регистрируется до 17% преступлений, совершенных женщинами). В то же время современная система уголовной юстиции более гуманна к женщинам-преступницам. Доля несовершеннолетних среди осужденных в наше время по сравнению с данными конца XIX и начала XX в. по причине гуманности снизилась в 2−3 раза (с 18−21 до 7%), хотя их удельный вес при регистрации преступлений достигает 10%.

Советская эпоха привнесла свой уникальный опыт в решение не только политических, социальных, экономических, правовых, но и криминолого-статистических проблем. Уголовная статистика в СССР довольно неустойчива: менялись единицы измерения, уголовное законодательство, правовые дефиниции, принципы и формы учета криминальных явлений и процессов. За время существования СССР так и не было разработано единой государственной отчетности для всех правоохранительных органов. Она носила в основе своей ведомственный характер и служила комиссариатским, а не государственным и тем более не народным интересам.

В период революции, иностранной интервенции и гражданской войны фактическая преступность на территории бывшей царской России была чрезвычайно высокой. В один миг рухнули многовековые устои российского общества, государственные, правовые, нравственные, религиозные. Практически все жители страны — и «красные», и «белые», и неопределившиеся — были втянуты в криминальный водоворот либо в качестве преступников (соучастников), либо жертв преступлений. Прямыми и косвенными жертвами (потерпевшими) стали от трети до половины населения страны^[13].

Это не совсем точная экспертная оценка криминальных событий, поскольку учет жертв классовой борьбы не вела ни одна из сторон. Не было не только учета «преступлений», но и их законодательного определения.

Революционная расправа масс и создание репрессивных органов опережали законодательную криминализацию «общественно опасного поведения». Они «наделялись» беспредельными дискреционными полномочиями и действовали на основе революционного правосознания. Первый ведомственный (Наркомюста) акт «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» появился только в декабре 1919 г. Первые Уголовные кодексы РСФСР и некоторых других союзных республик были приняты лишь в 1922 г. Уголовное законодательство обновлялось в 1926—1928 и 1958−1962 гг.

В промежутках между этими датами шел непрерывный процесс изменения и дополнения уголовного законодательства.

Учет преступлений, коррелируя с уголовным законодательством и практикой его применения, имел свои идеологические задачи и статистические особенности. В 1918—1919 гг. в РСФСР, а в 1922—1923 гг. в СССР учитывались уголовные дела, а затем и осужденные. С этого времени было издано шесть работ^[14], охватывающих пятилетний период по СССР и восьмилетний — по РСФСР. Учет судимости (преступности) в те годы был также неполным и неточным. Таковым он оставался практически до 60-х годов прошлого века. При этом необходимо иметь в виду, что фактическое отсутствие в те годы института освобождения от уголовной ответственности в определенной мере приравнивало уровень судимости к уровню учтенной преступности.

Сведения о судимости за 1924 г. можно принять за начальную базу. По учетным данным, в этом году в СССР было осуждено 1 915 900 человек^[15], или приблизительно 1354 человека на 100 тыс. населения. В РСФСР учет судимости формально существовал с 1918 г., и есть основания полагать, что он был несколько полнее. В 1924 г. коэффициент судимости составлял 2910 человек на 100 тыс. населения^[16]. Если признать российский показатель 1924 г. более или менее объективным для всего Союза и соотнести его с уровнем судимости 1990 г., когда последний раз были собраны эти сведения в федеральном объеме, то мы увидим, что судимость в СССР в расчете на 100 тыс. населения за анализируемые 66 лет снизилась более чем в 10 раз. Однако эта тенденция скорее из области криминологических фантазий. Дело в том, что использованные статистические данные плохо сопоставимы по уголовно-правовому, судебно-практическому и статистическому содержанию. Более того, в них не нашли отражения самые драматические периоды криминальной действительности: 1929−1934, 1937−1938, 1941−1945, 1956−1991 гг.

Кроме того, динамика судимости в перестроечный и переходный периоды слабо коррелирует с динамикой регистрируемой и тем более фактической преступности: реальная преступность интенсивно росла, а судимость под влиянием КПСС искусственно сокращалась. Интенсивное увеличение «ножниц» между трендами реальной, регистрируемой и наказуемой преступности (в постсталинский, перестроечный и постсоциалистический периоды) было разительным и имело массу причин. Его анализ важен не только для понимания демократизации общества, но и его криминогенности, поскольку в то время шел процесс разрушения и ослабления как тоталитарного, так и элементарного правового контроля.

Более объективно тенденции (а не уровень) преступности в СССР (России) могут быть выявлены по двум большим периодам:

¦ [(1917−1922 гг.) — (1956−1960 гг.)];

¦ [(1956−1960 гг.) — (1990−1996 гг.)].

Существенно различаясь по направленности уголовной политики, содержанию уголовного и уголовно-процессуального законодательства, следственно-судебной практике и учету преступлений, эти периоды внутри себя имеют относительную общность, которая гарантирует некую удовлетворительную сопоставимость криминологических показателей, распределенных во времени и пространстве.

Начиная с 1922 г. есть более или менее сопоставимые данные о числе осужденных, что не идентично данным о преступности ни по уровню, ни по динамике (табл. 5.10).

Таблица 5.10. Динамика населения и судимости в СССР (РСФСР) (1922−1960 гг.).

Примечание. Не имея статистических рядов численности населения и осужденных за 1922−1960 гг., автор составил их на основе различных источников, а также расчетов и оценок. Различия в источниках поданным о населении достигали больших величин. Сведения о судимости за 1922−1935 гг. приводятся в таблице не только по СССР, но и по РСФСР. Это сделано в связи с тем, что судебная статистика осужденных в СССР, введенная в 1922 г., собиралась только по 49 районам (областям, краям). В 1923 г. к ним прибавилось еще 17 районов, а в 1925 г. — еще пять. Кроме того, отсутствие сведений о судимости в СССР за 1930−1934 гг. в определенной мере восполнялось данными по РСФСР. Сведения по РСФСР тоже неполные. Число осужденных в 1922—1935 гг. приводится безданных по автономным республикам, а их было в те годы восемь (Башкирская, Горская, Дагестанская, Киргизская (Казахская), Крымская, Татарская, Туркестанская, Якутская). Более того, в таблицу не включены осужденные за «политические» (контрреволюционные), «трудовые» (нарушения трудовой дисциплины) деяния и преступления военнослужащих (воинские и общеуголовные). Они рассматриваются отдельно.

Приведенные данные свидетельствуют о снижении числа учтенных осужденных в расчете на население в СССР почти в 2 раза. Это приблизительно отражает динамику снижения репрессивности в стране, но не реальные криминологические тенденции. Тем не менее динамика судимости принималась за динамику преступности, на основании чего делался вывод: социалистический режим за эти годы продемонстрировал свою сущностную способность успешно бороться с «пережиточной» преступностью.

Исходя из логически стройной теории «чистого» социализма, якобы последовательно и закономерно освобождающегося от различных форм социальной патологии, в том числе и преступности, названные выше тенденции рассматривались лишь в позитивном плане. Не случайно искоренение преступности стало программной задачей КПСС^[17]. В этих условиях основными закономерностями развития преступности в нашей стране считались ее постепенное сокращение, снижение общественной опасности совершаемых преступлений, последовательное изжитие многих видов преступного поведения и других опасных форм преступной деятельности^[18]. Расхождения таких выводов с криминологическими реалиями послевоенного времени объяснялись противоречивостью тенденций преступности, ее волнообразным течением, временными обострениями социальных противоречий, борьбой нового со старым и т. д.

Преступность в годы Великой Отечественной войны. Война для любой страны представляет собой чрезвычайную ситуацию, способствующую росту уровня преступности. Кроме того, во время войны идет перераспределение преступности между тылом и фронтом. В истории известны войны, которые побуждали нации к объединению, патриотизму, способствовали снижению преступности. Однако вряд ли это может быть распространено на современные войны, приводящие к полному разрушению жизни и оставляющие людей за гранью выживания. Самая разрушительная для нашей страны Великая Отечественная война продолжалась пять лет и велась главным образом на территории СССР. Миллионы погибших и искалеченных; тысячи разрушенных городов, поселков, деревень, заводов, фабрик, коммуникаций; десятки миллионов людей остались без хлеба и крова. И это не могло не повлиять на рост преступности. Несмотря на неполноту данных, она увеличилась в несколько раз, а судимость — в 2,5−3 раза.

Общее число осужденных во время войны в целях достижения сопоставимости данных и вычленения «военных» особенностей целесообразно разделить на осужденных общими судами, военными трибуналами и за преступления, предусмотренные указами военного времени (табл. 5.11).

Таблица 5.11. Судимость в СССР во время Великой Отечественной войны.

Примечание. При подсчете коэффициента судимости во время войны (в связи с тем, что европейская часть страны находилась зоне оккупации) использовались расчетные данные о населении. Расчет приблизителен. Перепись населения в СССР проводилась только в 1937, 1939, 1959 гг.

Анализ данных таблицы показывает, что число осужденных общими судами совпадает с данными табл. 5.10 о судимости в 1922—1960 гг. Уровень этих осужденных за все годы войны почти не изменялся и вне зависимости от военной обстановки колебался около 800 тыс. ±30−50 тыс. человек.

Число осужденных военными трибуналами в Советской армии, ВМФ, НКВД, на железнодорожном и водном транспорте было более изменчивым. Оно заметно коррелировало со сложностью обстановки на фронтах. Если в качестве базового показателя принять число осужденных всеми военными трибуналами в 1941 г., то в 1942 г. оно возросло в 2,8 раза, в 1943 — в 3,3 раза. С улучшением обстановки на фронтах оно снижалось: в 1944 г. превышало данные базового года только в 2,4, а в 1945;м — в 1,6 раза.

Число осужденных за преступления, предусмотренные указами военного времени, было значительным. Оно почти вдвое превышало количество осужденных общими судами и изменялось примерно так же, как и число осужденных военными трибуналами. Согласно данным таблицы, общее число осужденных по указам за годы войны составило 5,8 млн человек. Но надо иметь в виду, что эти учтенные сведения неполны. Всего в 1940—1956 гг. по этим указам, по подсчетам Р. П. Соколовой, было осуждено 18 046 000 человек^[19], или 53,0% от всех осужденных в 1940—1956 гг. (кроме осужденных военными трибуналами).

Широчайшая уголовная ответственность за малейшие нарушения трудовой дисциплины, сделавшая преступниками 18 млн человек, вместе с беспощадной войной и политическими репрессиями значительно ослабили советский народ. 1953−1956 гг. после смерти Сталина были переломными. Дальнейший пресс 40-летнего жесточайшего насилия народ вряд ли смог бы выдержать. Вот те «преимущества» социализма, которые обусловили относительно низкий уровень вульгарной уголовной преступности за эти годы.

Изменения тенденций преступности в 1960—1991 гг. С ослаблением тотального контроля за деятельностью и поведением людей во второй половине 1950;х годов уголовная преступность в СССР начала изменяться не по «нашим», а по общемировым законам, открытым еще К. Марксом, т. е. стала расти быстрее, чем численность населения. Эта тенденция установилась не сразу. Первые реальные попытки разрушить тоталитаризм были предприняты в 1956 г. после XX съезда КПСС, когда был подвергнут критике культ личности Сталина, а также после польских (познанских) волнений и особенно после венгерского восстания. Если принять за базу 1956 г., год первой попытки разрушения сталинизма, то в 1957 г. преступность возросла на 16,9%, в 1958 г. — на 29,9%, или до 880 332 преступлений. Закономерный в те годы рост преступности усиливался последствиями широкой и массовой недифференцированной амнистии уголовных преступников от 27 марта 1953 г., большинство из которых в последующие годы вновь оказались в местах лишения свободы.

Принятие в 1958 г. Основ уголовного законодательства, предопределивших некоторую гуманизацию и сужение сферы действия уголовного закона, привело к сокращению учтенной преступности в 1959 г. на 30,2%. Принятие же новых республиканских кодексов в 1960—1962 гг. сопровождалось адаптационным синдромом (отсутствие следственно-судебной практики по новому законодательству, перегибы в исполнении новых законов, недостаточная осведомленность граждан о новых запретах), который привел к росту преступности в 1960 г. на 5,9%, а в 1961 г. — на 34,7%. В 1962 г. положение не изменилось, но судебная практика стала корректироваться, на что существенно повлиял курс партии на искоренение преступности, провозглашенный в Программе КПСС 1961 г.

Руководители правоохранительных органов должны были каждодневно доказывать свою способность «управлять» процессом искоренения преступности. Декларация о гуманизации уголовного правосудия широко использовалась для подтверждения этой задачи. Надежды на общественность в борьбе с преступностью привели руководство страны к мысли об отмирании уголовной юстиции, перепроизводстве юристов, сокращении их подготовки и другим ошибочным выводам. Тогда как объективные тенденции преступности в условиях снижения тотального контроля в период хрущевской оттепели развивались по своим законам. Реальный общественный порядок ухудшался, хотя статистика свидетельствовала о другом. В 1965 г. было учтено 751 801 преступление. Эти показатели были самыми низкими за время действия уголовного законодательства 1960;х годов. Коэффициент преступности был равен 328, а судимости — 249 на 100 тыс. жителей.

Расхождение провозглашенного курса на искоренение преступности с реальной криминологической обстановкой в стране в 1966 г. стало очевидным и для сталинизированного (в 1964 г. путем заговора к власти пришел Л. И. Брежнев) руководства страны. 23 июля 1966 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «О мерах по усилению борьбы с преступностью», за которым последовало изменение уголовного законодательства и внесение коррективов в уголовную политику. В 1966 г. учтенная преступность возросла на 18,1%. С этого года, года первого «усиления» уголовной ответственности, преступность стала интенсивно расти. В связи с этим только одним ЦК КПСС было принято более 15 открытых и закрытых постановлений, направленных на усиление борьбы с преступностью и ее снижение, а в уголовные законы практически непрерывно вносились изменения и дополнения в тех же целях. Однако положение дел не только не улучшалось, а последовательно и закономерно ухудшалось.

Разрушение сталинского режима, который удерживал народ в страхе, некоторые признаки свободы и волюнтаризм в решении социально-экономических и криминологических проблем во времена Хрущева и особенно генерализованное разложение общественных, в том числе и правовых, отношений в брежневский застойный период (несмотря на постоянные призывы властей к сокращению преступности и возврат к некоторым сталинским методам социального контроля), были тем фоном, на котором регистрировался интенсивный рост преступности. С вынужденной либерализацией тоталитаризма иссякали и все криминологические преимущества социализма (табл. 5.12).

Тенденции преступности на территории бывшего СССР после его распада были противоречивыми. Преступность резко возросла в 1992 г. (+23,35), некоторый рост наблюдался в 1993 г. (+1,9), в 1995 г. (+ 4,8), в 1998 г. (+ 3,9) и особенно в 1999 г. (+11,5). В итоге в целом за 1991−2002 гг. на исследуемой территории преступность увеличилась на 13,1%. Но эта цифра не особо показательна, так как в связи с распадом Союза многие отделившиеся государства либо совсем не представляли, либо представляли неполные данные. Более того, в некоторых новых государствах вышли из-под контроля большие территории (Карабах в Азербайджане, Южная Осетия и Абхазия, Аджария в Грузии, Приднестровье в Молдове). По этим территориям вообще нельзя было получить каких-либо сведений.

Таблица 5.12. Динамика населения и преступности в СССР (1956−1991 гг.), а также в России и других странах, образованных на территории СССР (1992−2002 гг.).

Примечания: 1. Точных сведений о численности населения по всем странам, которые были образованы на территории бывшего СССР, за 1992−2002 гг. получить не удалось. Были использованы расчетные и оценочные данные, некоторые сведения из международных и российских демографических источников. В связи с этим рассчитываемые показатели могут оказаться либо несколько заниженными, либо завышенными. Хотя последнее маловероятно.

• 2. Значок * указывает на то, что за 1999−2002 гг. автору не удалось получить данные о преступности от МВД Туркменистана и Узбекистана. Приведены оценочные данные.
• 3. Было бы желательно продолжить таблицу преступности, совершенной на территории бывшего СССР до настоящего времени, но автор с 2002 г. не располагает достаточными сведениями о преступности в странах Балтии, а также по Туркменистану, Узбекистану и частично по Армении. Таким образом, обобщенных данных о преступлениях, совершаемых в эти годы на территории бывшего СССР, не имеется. Для расчета и оценок также нет достаточных оснований. Поэтому динамика преступности и ее коэффициента в табл. 5.12 и на рис. 5.4 отражена в пределах имеющихся данных.

Рис. 5.4. Динамика населения и преступности в СССР и в странах, образованных на его территории (1956−2002 гг.):

ряд 1 — динамика населения; ряд 2 — динамика абсолютных показателей преступности; ряд 3 — динамика коэффициента преступности В итоге статистическая картина преступности еще в целостном СССР оказалась следующей: если в 1956 г. регистрировалось 579 116 деяний, или 292,6 преступлений на 100 тыс. населения, то в 1991 г. учтенная преступность по абсолютным показателям возросла до 557,0% (т.е. почти в 6 раз), впервые достигнув 3 223 147 преступлений в абсолютных показателях, или 1114,9 деяний на 100 тыс. населения СССР. Среднегодовые темпы прироста преступности за эти 35 лет составили 5,03%, а населения — 1,1%, т. е. рост преступности обгонял рост населения в 4,6 раза. Темпы прироста преступности в зависимости от объективных и субъективных условий существенно колебались. «Взлеты» преступности наблюдались в 1958 г. (+29,9%), 1961 г. (+34,7%), 1966 г. (+18,1%), 1983 г. (+21,7%), в 1989 г. (+31,8%). По этим же законам росла преступность в странах СНГ, и особенно в Прибалтийских странах, где интенсивность преступности всегда была выше общесоюзной. Самый высокий коэффициент преступности в советское время был в Эстонии, затем в Латвии и Литве. Россия исторически занимала третье-четвертое место. Эти тенденции сохранились и после распада СССР.

Рост преступности в России был связан с развалом всей системы жизни и деятельности, с разрушением правоохранительных органов и с резким снижением социально-правового контроля. Это будет рассмотрено подробно в главах о причинности преступности. Несколько слов следует сказать лишь о социально-правовом контроле, который играет важную роль в удержании преступности на социально терпимом уровне.

Любой жесткий социально-правовой контроль (а не только тотальный) имеет криминологическое значение. На это обратила внимание американский криминолог Фреда Адлер. Из Первого Обзора ООН о тенденциях преступности (1970−1975 гг.) она взяла данные по 10 странам, расположенным в различных регионах мира, но имеющим относительно низкий уровень преступности: Швейцарию и Ирландию (Западная Европа), Болгарию и ГДР (социалистические страны Восточной Европы), Коста-Рику и Перу (Латинская Америка), Алжир и Саудовскую Аравию (Северная Африка), Японию и Непал (Азия). Выбранные страны существенно различались по большинству криминологически важных показателей, экономических, политических, социальных, религиозных и иных. Но они имели одну общую характеристику — сильный социальный контроль, хотя и разный по форме (государственный, партийный, религиозный, полицейский, производственный, общинный, семейный и т. д.), который и позволял удерживать преступность на относительно низком уровне^[20].

Одна из самых эффективных форм контроля — контроль коммунистический тотальный. Он включал в себя ряд составляющих: экономическую (полную зависимость человека от единственного работодателя — государства, а фактически от господствующей номенклатуры); правовую (заключающуюся в примате прав государства над правами личности); организационную (вытекающую из демократического централизма, где слово «демократический» было «фасадным», а «централизм» — сущностным); идеологическую (подавление инакомыслия); социально-психологическую (доминирование пропартийного общественного мнения); оперативную (тайная и явная государственная слежка за гражданами); репрессивную составляющую, которая венчала и интегрировала контроль в целом. Она была последней, но не единственной инстанцией, удерживающей народ в страхе перед нарушениями государственных предписаний^[21].

Краткий перечень основных составляющих сталинского контроля за поведением и деятельностью людей показывает, что такой контроль действительно был всеобъемлющим, т. е. тотальным. С криминологической точки зрения его можно признать «эффективным» и криминальным одновременно. Он лишь подтвердил давно известный факт: эффективно бороться с преступностью можно лишь ее же методами. Удерживая на относительно низком уровне уголовную преступность, тотальный контроль не «искоренял» ее, а «переплавлял» в преступность властей против своего народа. Поэтому общая результирующая преступности в тоталитарных режимах (коммунистических, фашистских, религиознофундаменталистских и др.) объективно вряд ли может быть ниже преступности в демократических странах.

И еще один вывод: жесткий многоаспектный социальный контроль над преступностью — печальная необходимость нашего времени. Это стало особенно очевидным во время мирового финансового и экономического кризиса 2008 г. Позитивно криминологически значимым такой контроль может быть лишь тогда, когда его удается построить на демократической и строго правовой основе. Он может иметь многие составляющие — и экономическую, и правовую, и организационную, и идеологическую, и социально-психологическую, и, несомненно, репрессивную, но в основе этих составляющих должны лежать не абстрактные интересы государства, которые в своем конкретном воплощении являются интересами власть имущих, а законные интересы личности, права и свободы человека.

• [1] Радищев А. Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952. С. 460; Гернет Μ. Н. Изучение преступности в СССР (исторический очерк). Проблема изучения преступности. М., 1945. С. 30.
• [2] Остроумов С. С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. М., 1960.
• [3] См.: Тарновский E. Н. Движение преступности в Европейской части России за 1874−1894 гг. // Журнал Министерства юстиции. 1899. № 3. С. 128−129.
• [4] Журнал Министерства юстиции. 1909. № 9. С. 98; Общий обзор статистических сведений о деятельности судебных мест за 1913 год. Пг., 1915.
• [5] См.: Гернет Μ. Н. Избранные произведения … С. 549.
• [6] Население России за 100 лет (1897−1997). Статистический сборник. М., 1998. С. 32.
• [7] Остроумов С. С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. С. 68.
• [8] Московская общеуголовная преступность в период военного коммунизма // Преступник и преступность. М., 1928. С. 365−373.
• [9] Гилинский Я. М. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других отклонений. СПб., 2004. С. 217.
• [10] См.: Тарновский E. Н. Сведения о движении преступности и числе рецидивистов за 1895−1907 гг. // Тюремный вестник. 1909. № 1; Хейфиц Ю. Я. Осужденные в России // Журнал уголовного права и процесса. 1913. № 4.
• [11] Остроумов С. С. Указ. соч. С. 68.
• [12] Население России за 100 лет (1897−1997). Статистический сборник. М., 1998. С. 32; Население в России в XX веке: в 3 т. М., 2000. Т. 1. С. 14. В XVIII в. не было точных данных о населении. В первой книге численность населения в России указывается 67 473 000 человек, а во второй — в 2 раза больше (!) — 125 640 021.
• [13] Вершителями судеб российского народа в 1917 г. выступили приехавшие изза рубежа инородные революционеры. Им были чужды интересы россиян. Троцкий в те годы рассматривал Россию как «вязанку дров», поджегши которую можно распространить революционное пламя на весь мир. А то, что Россия при этом сгорит, это его не волновало (Солженицын А. И. Двести лет вместе. М., 2001. Ч. II. С. 5−341; Лунеев В. В. Преступность XX века … С. 380−381, 670−671; Лунеев В. В. Зачем живу? Жизненные и криминологические тернии. М., 2006. С. 57−63).
• [14] Статистика осужденных в СССР за 1923−1924 гг. М., 1927; Статистика осужденных в СССР за 1925−1927 гг. М., 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г. М., 1927; Преступность и репрессии в РСФСР. М., 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1928−1934 гг. М., 1935; Сборник судебной статистики СССР за 1935 г. М., 1937.
• [15] Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917−1927. М.: ЦСУ СССР, 1928. С. 112−113.
• [16] Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г. М.: ЦСУ РСФСР, 1928.
• [17] Программа КПСС. М., 1961. С. 106.
• [18] Кузнецова Η. Ф. Преступление и преступность. М., 1969. С. 190−213; Лунеев В. В. Криминология. Причины, предупреждение и методы изучения преступлений в Вооруженных Силах СССР: учебник. М., 1986. С. 55; Курс советской криминологии. Предмет. Методология. Преступность и ее причины. Преступник. М., 1989. С. 183−197.
• [19] Соколова Р. П. Система показателей статистики осужденных в СССР и ее использование в криминологических исследованиях: дисс. … к.ю.н. М., 1969. С. 62- 63.
• [20] Adler F. Nations not Obsessed with Crime. Littleton (Colorado), 1983. P. 129−130.
• [21] Более полное изложение криминологической роли тотального контроля в СССР см.: Лунеев В. В. Преступность XX века … С. 173−187.