Создание текста. 
Основы журналистской деятельности

Процесс «вынашивания» журналистского произведения протекает у каждого автора по-разному. Одни занимаются систематизацией материала, другие — его композиционным распределением, третьи — конкретизацией и детализацией замысла. Проделанная работа позволяет не только представить черты будущего произведения, но и вплотную подойти к его выстраиванию. Если в замысле фиксируется только общая идея, то в плане дается беглая наметка всего произведения, выделяются его узловые моменты, определяются основные герои произведения, вокруг которых и развернется все действие, наконец, задается вся событийная канва. Именно в этом коренное отличие плана от замысла. В телевидении эта стадия воплощается в конкретный сценарный план.

Существуют различные типы планов. Одни из них представляют подробно разработанный, всесторонне детализированный чертеж произведения. Другие — лишь общую схему. В данном случае журналисты создают не конкретную программу произведения, а лишь намечают основные тенденции события. Как справедливо отмечает автор одного учебника: «Нет планов хороших и плохих; есть планы удобные и неудобные». В качестве примера он приводит планы А. С. Пушкина, ставящего в них «указательные знаки своему вдохновению». Повесть <�Дубровский" имеет семь дошедших до нас общих и частных планов. В них великий русский классик описывал основные черты своих будущих персонажей, намечал систему действий, фабулу произведения и т. д. Байрона Пушкин упрекал именно в том, что тот «мало заботился о планах своих произведений или даже вовсе не думал о них: несколько сцен, слабо между собой связанных, были ему достаточны для всей бездны мыслей, чувства и картин. Вот почему, несмотря на великие красоты поэтического, его трагедии вообще ниже его гения, и драматическая часть в его поэмах не имеет никакого достоинства»⁴¹. Как видим, А. С. Пушкин предпочитал создавать планыпрограммы, а Д. Байрон — планы-схемы. Кроме этих двух типов планов существуют промежуточные планы, структура которых зависит от индивидуальной творческой манеры творца.

Очередной пример из учебника — весьма характерен: как ни выделяй особые, так называемые журналистские произведения, а законы и принципы словесности — едины. Хотя, конечно, влияние канала трансляции массовых информационных потоков на ход творческого акта журналиста — огромно. Например, печатную статью просто невозможно начать фразой «Москва была основана в 1147 году», а в юбилейном телерепортаже с соборной площади Кремля — запросто. Известно, что даже опубликованные в газете или на сайте новости перерабатываются радийными и телевизионными редакторами так, чтобы в них зазвучала человеческая интонация, чтобы тяжеловесные обороты, громоздкие цифры, сложные термины не мешали восприятию озвученной информации. То же касается любого журналистского произведения, тут известное высказывание: «Стиль — это человек» порой подменяется прагматическим: «Стиль — это тип СМИ».

Огромное значение имеет и то, как соотносится образ читателя (зрителя) с образом второго «я» автора; в каких формах осуществляется коммуникативная взаимосвязь между автором и читателем; каковы особенности журналистского воздействия на аудиторию. Теоретики считают, что образ читателя возникает в сознании автора в виде совокупности подразумевающихся черт. Вопрос о том, каким предстает в сознании автора образ читателя, в теории публицистики практически не изучен и ждет своего исследователя, хотя каждое СМИ пытается изучить свою аудиторию, её запросы и настроения. Можно предположить, что автор соотносит данный образ со своими непосредственными представлениями о нем и какими-то социологическими исследованиями или обратной связью с читателем. Конечно, подобного рода представления не возникают на пустом месте. Они образуются на основе непосредственных контактов с аудиторией: переписки с читателями, телефонных переговоров, личных встреч и т. д. Субъективные представления о читателе, таким образом, выступают для автора вторым составляющим его внутреннего «я». Именно на этой основе создается определенный образ человека, с которым публицист как с вполне реальным лицом может советоваться, делиться собственными мыслями и чувствами и т. п. При этом, так называемый, воображаемый читатель может выступить и в роли оппонента, с которым автор ведет заочный спор по тому или иному вопросу, и в качестве сочувствующего слушателя, и как лицо, к чьему мнению автор апеллирует, наконец, как некий проницательный человек, который может легко догадаться о дальнейшем развитии сюжета.

Наконец, наличие сайтов почти у всех современных СМИ позволяет учитывать мнение потребителей информации, читать отклики, восторженные или гневные отзывы. При этом надо помнить, что пишут, как правило, те, кто сами хотели бы стать журналистами, авторами издания, кто выпускает в Интернете пар и делится наболевшим, не имея других каналов высказаться. Поэтому и эти мнения — весьма субъективны. Сегодня вы;

J J

ходит всё больше целевых изданий, поэтому почти любое журналистское произведение адресуется не какой-то аморфной группе людей, а вполне конкретной читательской аудитории. Журналисту просто необходимо знать ее объективные и субъективные характеристики. К первым мы относим социо-демографические признаки (пол, возраст, сфера деятельности и т. д.), а ко вторым — информационные потребности, интересы и предпочтения. Если раньше журналисты определяли состав аудитории, как говорится, «на глазок», то теперь они могут пользоваться результатами различных социологических исследований, ориентированных на выявление различных характеристик целевой читательской группы, и обратной электронной связью. Подобного рода знания позволяют журналистам при разговоре с читателями учитывать их информационные потребности, социокультурные и ценностные ориентации, нравственные и моральные представления и т. д. Подобного рода сведения способствуют не только налаживанию контактов с аудиторией, но и выработке более эффективных методов информационного, публицистического воздействия. Они тоже диктуют способ журналистского творчества, его методы и приёмы.

Считаю, что одними из главных приёмов в очерке, например, является использование художественных деталей и речевых характеристик. В автобиографическом очерке Василия Пескова мне ярко запомнилась деталь, ставшая символом памяти о войне — коробок спичек, который оставил лейтенант, остановившийся у них в деревне под Воронежем. Мать послала Васю за угольком для печи, чтобы сварить военным картошки, а лейтенант остановил парнишку и подарил коробок спичек со знаменитой надписью — словами Сталина: «Враг будет разбит. Победа будет за нами!». Через много лет журналист нашёл этот коробок в родном доме за кухонным столом, и память о войне, о моральном духе русского солдата помогает ему до сих пор. Может, и не нашёл Василий Михайлович тот коробок военной поры, но ведь он — как выразительная деталь — существует и работает.

Одно из важнейших выразительных средств — художественная деталь. Надо, чтобы это вошло у журналиста в привычку — наблюдать, сравнивать, подмечать и помнить, что выразительная художественная деталь — всегда исторична и социальна. Это особенно понятно, когда вникаешь в ткань фольклора, народных песен, отражающих мировоззрение человека давней поры.

Вот, например, добрый молодец уговаривает девицу остаться ночевать у него, добивается совместного ночлега, что вечно и узнаваемо. Но дальше — идет не совсем понятный текст.

Оставалась девица У молодца ночевать,

Во всем платье спать ложилась На тесовую кровать.

Что сие значит? Может, она стесняется или страхуется, боясь прямого соприкосновения? Да нет! — это она так его любит, что даже в нарядном платье с ним лечь не жалко. Мне образованная современница на этот вывод возразила с современных позиций — может, мол, все-таки береглась. А зачем тогда перед песенным ночлегом так тщательно выписан ее богатейший, по крестьянским понятиям, наряд? — «юбка радужная, шапка бархатная, шиты алые чулки, с позументом башмаки». Самаго ладно — а вот такой красоты для милого не пожалела!

Ещё лучше, когда выразительная деталь сочетается с речевой характеристикой. Помню, когда меня чуть не убили из-за денег на ночной Владимирской улице (ктото ехал за мной от гостиницы «Россия», где я обмывал первый гонорар за книжку в «Молодой гвардии», а потом нанес сильнейший удар кастетом, чтобы вытащить бумажник), меня встретил по дороге в Кремлевский дворец, на Съезд писателей, Виктор Петрович Астафьев и сказал сочувствующе: «У тебя что-то стряслось, Саша?». «Да, сетчатка глаза от удара кастетом стряслась…». «А где же это было?». «В Перово». И вдруг Виктор Петрович оживился:

— Помню, помню это название. Мы ехали на воинском эшелоне из Сибири, подъехали к Москве, но нас в нее не пустили, отправили в объезд. И вот — ночь, долго стоим на какой-то мрачной станции, вдоль теплушек идет мальчонка с лицом бледным, синеватым даже, как снятое молоко (тут я отметил про себя образный склад речи Астафьева), и жалобно кричит: «Папиросы! Купите папиросы». Я высунулся из теплушки и спросил: «Мальчик, что за станция?». Он поднял тоскливые глаза и, не меняя тона, ответил: «Станция Перово — жить херово».

Посмеялся вместе с чутким писателем, а потом не раз вспоминал этот рассказ и характеристику лица мальчика: «синеватое, как снятое молоко».

Есть несколько мест в России, которые я люблю и знаю досконально. Одно из них — озеро Селигер, много довелось читать и писать о нём, ещё больше открывалось в ежегодные приезды. Например, не раз я бывал в старинном рыбацком селе Заплавье, но почему-то мне и в голову не приходило расспросить местных рыбаков о названиях сетей. Но вот однажды, дожидаясь открытия магазина, я стал свидетелем яркой сценки. Прямо на солнцепеке, на пересечении двух проулков, латают сети рыбаки — по-домашнему, в стоптанных тапочках. («Цинят сеци», — как звучит это у местных бабушек.) В окружении работающих мужиков, сетей и внимательно слушающих собак сидит на ящике из-под рыбы седой степенный человек, в очках, с тетрадью. Певуче приговаривает: «Та-ак» и быстро пишет, прося: «Еще-ё».

• — Пиши, невод зимний. Это ясно. Чмут— это уж летний будет. Сети ставные, жаберные — ну, жабрами рыба цепляется.
• — Та-ак. Еще-ё.

Мрачный, опухший рыбак, курящий на бревнах, сипло подсказал главному рассказчику: «Резец говорил — снетковый невод?».

• — Да говорил. А, вот еще: одинок плесовый, снетковый. Воротица весенняя снетковая. Бродник береговой… Все понятно?
• — Понятно, понятно.

Грузный рыбак, держа сигарет}' в трехпалой руке, думал-думал и вспомнил:

• — Трал.
• — Нет, нет. Это современное.
• — Ну, тогда одинок двусильный. Двое, значит, тянут. Шестерик летний. Шестеро, значит, упираются.
• — Та-ак. Еще-ё.
• — Да сколько можно? — спрашивает Миша, разбитной мужик, не бригадир, но душа бригады — Зачем это тебе?
• — Я же говорю. Я работаю в отделе этнографии Латвийской Академии наук, — невозмутимо отвечает с акцентом вежливый человек.— Меня интересуют предметы лова, названия сетей. Селигерские сети славились далеко. Даже в Латвии.
• — Вот так чудо-первочудо, — игриво недоумевает Миша, — я думал, ваши наших чему хочешь научат. И на тебе — какие сетевязы! А что? — моя мать и сейчас в плетении и молодого обгонит. Самую мелкую ячею нижет. А ей за восемьдесят.
• — Вот-вот, — кивает собеседник седой головой, — мы должны долго разговаривать, надо все записать. Э го же народное ремесло.
• — Народу некогда…

Рыбаки собирают свои цевки-челноки для плетения, кладут их в нагрудные карманы рубах и уходят к озеру. Для очередного очерка мне как раз не хватало такой живой селигерской сценки.

Огромную роль играет журналистское воображение, умение предвосхищать будущий результат творчества. Воображение активно участвует и в выработке новых идей, и в процессе перекомбинирования жизненных впечатлений и образов, и при метафорггческом переносе признаков одного объекта гга другие, и в преобразовании прошлого опыта, и при структурной организации материала, когда в отдельных частях будущего текста необходимо увидеть и осознать целостное произведение. При этом существуют различные способы стимулирования воображения и композиционного решения:

• — Перегруппировка событий и фактов (например, отход от хронологического следования за событием, начало материала с конца истории), что выявляет скрытые причинно-следственные связи.
• — Рассмотрение проблемы под различными углами зреггия, с привлечением разггьгх мнений и высказываний, с воображаемым ходом в сослагательном направлении .
• — Предполагаемый диалог с читателями, оппонентами и критиками ваших взглядов и позиций, риторические или провокационные вопросы, обрагценные к ним.
• — Столкновение цитат и лексических слоёв, различная «игра слов», которая особенно эффективна при создании новых фразеологических оборотов, каламбуров, метафор, сравнений, аналогий, выразительных заголовков вроде «Дама с косой» — о Юлии Тимошенко, чтобы подчеркнуть её разрушительный и роковой характер.
• — Подчёркнутая наукообразность, убеждение с помощью составления разных классификаций и типологий. Графики, модели, таблицы, диаграммы не просто иллюстрируют уже известные знания, по служат инструментом разработки нового знания. Оно появляется и в тех случаях, когда словесное описание заменяется графическим. В результате выделяются новые связи и структуры, а то и проявляется крупный замысел.

Бывают не только научные, но и публицистические графики-аргументы. Например, я приехал в Ферапонтово, чтобы встретиться с директором музея — заповедника и моей одноклассницей по школе в Замоскворечье Мариной Серебряковой. Ещё давно я прочитал рассказ Солоухина, где он написал об этой подвижнице-москвичке, а я, помню, читал и гадал — та ли эта Марина, которую я увлеченно провожал домой в классе пятом или шестом? Оказалось, та самая! И вот вхожу в ворота этого удивительного монастыря, нахожу боковую дверцу администрации, и меня встречает с поседевшими волосами, но все с такими же молодыми карими глазами Марина Серебрякова. Марина Сергеевна стала увлеченно рассказывать о своей последней огромной работе над сводом русских летописей. Она впервые взялась извлечь, обобщить и осмыслить все летописные упоминания IX—XVI вв.еков о храмах, монастырях и связанных с ними событиях. Это — непаханная нива, которая приносит щедрые и удивительные плоды. Всего она выбрала из 10 летописей разных центров описаний — Новгородской, Софийской, Тверской, Рогожской, Псковской, Никоновской и проч. — 674 упомянутых храма. В действительности их было гораздо больше — стоит сравнить приведенные цифры с указанным числом сгоревших церквей в пожарах Новгорода, Киева, Москвы. Но сопоставление разных сведений позволило выстроить историческую закономерность.

С принятием христианства начинается активное строительство храмов во всех главных городах Древней Руси. Особенно интенсивно — в Новгороде. С воцарением татаро-монгольского ига, как ни утверждают некоторые историки, что оно было необременительным, терпимым к религии, в 1250—1300 годах намечается глубочайший спад. Только через столетие процесс возобновляется и к старым храмам домонгольского периода добавляются новые. Особенно активно — в 1400—1450 годах, после победы на Куликовом поле, при утверждении объединяющего православия и дальнейшем движении к освобождению от ига. Распределение храмов говорит о стягивании сил к окончательно определившемуся центру — Москве. Напротив, с 1300 года в Киеве не упоминается ни одной новой церкви. «Вообще, роль Киева сильно преувеличена. Ну, внес Нестор политическое определение: „матерь городов Русских“, а ведь тот же Аскольд был новгородцем. Может, века полтора киевский престол играл какую-то роль, но, конечно, главный духовный центр — Великий Новгород, а потом — Москва!».

Для убедительности доводов историк и искусствовед Марина вспомнила о своем техническом образовании и вычертила наглядные графики, которыми собиралась поразить научную общественность на недавних Лихачевских чтениях. «Но их почему-то в Питере это не потрясло, — смеется она, — Ну и Бог с ними.

Продолжаю сидеть вон в том углу, выркивать новые сведения, заканчивать небывалую еще книгу, которую рже требуют в печать. Вам в суетливых столицах такой работы не осилить, а я в деревенской тиши еще соберу все летописные упоминания о патриархах, епископах и настоятелях. Берите и пользуйтесь — теперь рже не в разрозненном виде… Я однажды поняла, что личной жизни, ну, в традиционном женском понимании, рже не сложится. Помню, ненастным вечером оглянулась на монастырь, на храм Мартиниана с пробивающимся откуда-то светом, и поняла, что судьба моя — только здесь, что Господь выбрал меня — хранить фрески Дионисия по мере сил".

Выбор у Господа — был точным.