Переформулируем «этнический парадокс». В современном мире этничность — клеймо или ресурс?

Социальная, экономическая и психологическая адаптация представителей этнокультурных меньшинств и мигрантов часто анализируется через раскрытие стратегий преодоления повседневных трудностей. Основным механизмом совладания представляется опора на внутригрупповые формы поддержки: как экономические возможности, предоставляемые диаспорой, так и психологические ресурсы — укрепление этнокультурной идентичности индивида через «инвестиции» в этнические традиции [Hepworth К., 2012].

Миграции — перемещения людей из одного региона (страны) в другой с целью изменения постоянного места жительства или временного пребывания.

Аккультурация — процесс и результат взаимного влияния разных культур, при котором все или часть представителей одной культуры (реципиенты) перенимают нормы, ценности и традиции другой (у культуры донора).

Как показывают результаты сравнительных исследований, в ряде случаев укрепление этнической идентичности и обращение к традициям культуры исхода действительно помогает адаптироваться в новой культурной среде.

Еще полвека назад большинство американцев — потомков выходцев из Европы воспринимало американцев японского происхождения как идеальных слуг, в частности, садовников. В Калифорнии даже были попытки использовать юридические механизмы для ограничения открытых японцам профессиональных ролей. Однако уже второе поколение японских мигрантов смогло достичь высочайших образовательных и профессиональных целей, которые устанавливались их семьями и общинами [Белик А. А., 2001].

Более того, данные физической антропологии показали, что «нисэи», второе поколение родившихся в США японцев, стали заметно крупнее своих предков. Одно из наиболее детальных исследований включало наблюдение над семьями иммигрантов-японцев на Гавайях [Shapiro Н. L., 1939]. Мужчины-японцы, нанимавшиеся на работу на плантациях в США (занятие для белых американцев непрестижное), выписывали себе невест из родных деревень Японии. Таким образом, генетическое смешение с представителями других этнических групп не могло повлиять на антропологические характеристики японцев, родившихся на Гавайях. Тем не менее, они отличались и от родителей, и от жителей деревень, из которых происходили их предки, большими длиной и массой тела, свидетельствовавшими о более высоком уровне здоровья.

Таким образом, согласно и социологическим, и медико-антропологическим данным, период адаптации в США (по американским представлениям, связанный с пребыванием в «низкостатусном» положении) не нанес заметного ущерба идентичности и чувству собственного достоинства японцев. Попробуем разобраться почему.

Во-первых, около 80% японских иммигрантов прибыли из сельских районов, но в Японии крестьяне представляли собой уважаемый класс, занимавший более высокое положение, нежели торговцы и ремесленники. Опыт миграции на таких условиях переживается менее драматично и в меньшей степени угрожает позитивной идентичности по сравнению с ситуацией, когда мигранту приходится переживать существенный спуск по стратификационной лестнице, в том числе и по критерию профессиональной занятости.

Во-вторых, положение «новичка» в американском обществе воспринималось японцами как ученическое положение, предписывающее, согласно японским культурным нормам, готовность отсрочить удовлетворение своих желаний, терпение, уступчивость «наставнику», и при этом — ориентацию на будущее, оптимизм в оценке перспектив (что с психологической точки зрения — надежнейший мотивирующий фактор).

В-третьих, стиль отношений и стратегии воспитания новых поколений, принятые в японских семьях, способны обеспечить индивиду надежную социальную поддержку и таким образом защитить от разрушительных последствий дезадаптации — чувства растерянности, невостребованности, одиночества, и, в конечном счете — от депрессии, и при этом стимулировать мотивацию на достижение цели.

Интермедия

Азиатская мать-тигрица

Принципиальное различие стилей внутрисемейного общения в азиатских и европейских семьях требует остановиться на этом подробнее.

В азиатских культурах человек понимается как связанный с другими, особенно с матерью, следовательно, источником мотивации и движущей силой поведения становится осознание ребенком этой фундаментальной связи и выполнение обязательств перед другими людьми, главное из которых — стать образованным человеком с тем, чтобы обеспечивать семью и участвовать в жизни общества. Именно взращивание этого понимания укорененности в социальном окружении представляется ключевой целью «китайской модели воспитания». В европейских культурах, особенно в семьях среднего класса, человек понимается как независимый от близких, даже от матери. С позиций этой модели независимого Я, мотивация и соответствующее поведение проистекают из личных предпочтений и целей; люди склонны опасаться влияния других, даже близких, и часто испытывают дискомфорт, ориентируясь на решения других людей в отношении собственных действий. Таким образом, родители в европейских культурах поощряют детей к индивидуализации и развитию собственных мыслей и чувств, считая залогом успешности ребенка развитие его способности самостоятельно преодолевать трудности.

Соответственно, детьми родительское участие в своей жизни и даже прямое давление со стороны родителей воспринимается по-разному. В азиатских культурах, учитывая свойственный им акцент на взаимозависимости, принято активно направлять своих детей в соответствии с идеей «оправдания ожиданий», потому родители и толкают их к успеху, особенно в школе. В свою очередь, даже в подростковом возрасте, дети ждут от родителей вовлеченности в их жизнь и рассматривают цели родителей в отношении себя как свои собственные [Ng F. F.-Y., 2007]. В европейских же культурах дети стремятся к отделению от родителей и часто сопротивляются участию и влиянию родителей, расценивая их как отсутствие поддержки [Wang Q., 2006].

Таким образом, то, что может рассматриваться на Западе как суровое воспитание, часто понимается на Востоке как любовь и забота, причем и родителями, и детьми^[1]. Для того чтобы выявить это столкновение базовых допущений, американские психологи А. Фу и X. Маркус провели серию исследований, направленных: а) на сравнение восприятия отношений с матерями и материнского давления у азиатских и европейских студентов; б) изучение мотивирующей роли матери в случае возникающих при решении учебной задачи трудностей [Fu A. S., 2014].

В первом исследовании студентов просили описать своих мам. При этом студенты из азиатско-американских семей чаще упоминали свои отношения с матерями, тогда как студенты из европейско-американских семей описывали мать через атрибуты, параметры и физические характеристики, отражающие их понимание того, что их матери — это люди, которые отделены от них (внешность матери и ее предпочтения). При этом валентность описания не отличалась: обе группы были более склонны описывать матерей положительно, расценивая их как источник поддержки.

В экспериментальном исследовании роль материнского давления в актуализации и поддержании учебной мотивации была исследована напрямую. Студенты решали ряд сложных анаграмм и, независимо от реальной результативности, экспериментатор сообщал участникам, что они плохо справились с заданием. По завершении первой серии, участников просили вспомнить случаи, когда их матери оказывали на них давление, либо прикладывая усилия вместе с детьми (давление в сочетании со взаимосвязью), либо побуждая детей действовать самостоятельно («несвязанное» давление). После того, как участники поразмышляли о своих отношениях с мамами, им предлагали второй набор сложных анаграмм — измерялась их мотивация путем суммирования количества анаграмм, которые они пытались решить.

В результате было выявлено, что мысли о матери в ситуации неуспеха повышают мотивацию и эффективность решения задач у азиатских студентов, в то время как выходцы из европейских культур, напротив, испытывают в этом случае ослабление мотивации, и показатели их эффективности снижаются. Видимо, чувство взаимозависимости побуждает азиатско-американских студентов рассматривать не только себя лично, но и свою мать как источник ресурсов, поддерживающий мотивацию в случае неудачи. Европейско-американские студенты чувствуют в этом случае лишь угрозу своей независимости, что снижает их мотивацию и приводит к снижению числа успешно выполненных задач.

Таким образом, в культурах разных типов родители поддерживают своих детей и желают им успеха. В европейских культурах матери, которые полагают, что достижение — это индивидуальная заслуга, считают, что слишком активное материнское участие может подавить мотивацию и полагают главной своей целью дать детям крылья для самостоятельного полета. Азиатские матери-тигрицы, которые предполагают, что достижение — это заслуга группы, утверждают, что участие родителей усиливает мотивацию и видят свое предназначение в том, чтобы обеспечить постоянный «попутный ветер». Эти выводы подчеркивают важность понимания культурных различий в том, как люди интерпретируют себя и свои отношения с другими.

Итак, в некоторых случаях использование стратегий, предполагающих обращение к «этнокультурным корням», действительно помогает представителям меньшинств (в том числе мигрантам) успешнее адаптироваться в новой для них культурной среде. В связи с этим некоторые исследователи и специалисты по социальной работе высказывали идею о том, что, возможно, мигрантам первоначально лучше жить в больших группах соотечественников, а потом, через определенный период времени, их или их детей можно поощрять к более интенсивному социальному, политическому и культурному интегрированию в принимающее общество. Другие, однако, полагают, что иммигрантам следует запретить жить в гомогенных национальных группах, поскольку такое компактное проживание, с одной стороны, не позволяет иммигрантам сформировать навыки коммуникации в новой среде, а с другой — укрепляет предрассудки в отношении групп меньшинств у принимающего населения. Для такого мнения есть также довольно веские причины.

Одной из проблем, давление которой «видимые меньшинства» (visible minorities) вынуждены преодолевать постоянно в процессе взаимодействия с представителями большинства, является давление стигмы. Встречая незнакомца, индивид обращает внимание на наличие у него «некоего качества, отличающего его от других людей и являющегося нежелательным» — стигму, которую И. Гофман определяет как «атрибут глубинной дискредитации», «нежелательную различность», которая «портит» социальную идентичность индивида и влияет на ее оценку [Goffman Е. 1963]. Заметим, кстати, что «племенная стигма расы, нации и религии» выступает в числе наиболее распространенных типов стигматизации. Стигматизирующие дискурсы выступают инструментом актуализации межгрупповых границ, которая, с одной стороны, приводит к ограничению доступа к различным ресурсам, с другой — деструктивно сказывается на личностной и социальной идентичности индивида.

Существуют, по крайней мере потенциально, разные возможности влияния стигмы на идентичность и представления о границах: стигматизация может усиливать этничность, стимулируя «реактивную» этническую солидарность, но может и ослаблять ее, оказывая давление на мигрантов. Как отмечает Гоффман, носитель стигмы может обращаться к «своим», носителям той же стигмы, для получения «моральной поддержки и обретения комфорта (чтобы чувствовать себя как дома)». Это предполагает использование «недостатка» в качестве основы организации жизни сообщества: представители меньшинств объединяются с соплеменниками, предпринимая попытки представить этнокультурные особенности в позитивном ключе, одновременно занимая критическую позицию по отношению к доминирующему (стигматизирующему) населению. Таким образом, меньшинства сопротивляются маргинализации, используя те же (расовые/этнические) термины, что и большинство использует в отношении их, но наделяя эти термины новыми значениями. Этнические и расовые категории и различия, таким образом, воспроизводятся, а иногда трансформируются и укрепляются в этих стратегиях преодоления давления стигмы.

В некоторых случаях, впрочем, выбирается индивидуальная стратегия, ориентированная на внеэтнические факторы: получение образования, ценимого в принимающем обществе, достижение карьерных высот и т. д. В большинстве обществ, где возможна вертикальная статусная мобильность, этнические меньшинства непрерывно лишаются своих членов, переходящих в политически, экономически или социально господствующие сегменты общества. Такая мобильность служит поддержанию стабильности в обществе, снижая потенциальную энергию движений социального протеста.

Однако в ряде антропологических работ показано, что подобные индивидуальные «прорывы» представителей дискриминируемых групп часто приводят к разрыву связей с группой соотечественников: например, в среде американцев мексиканского или индейского происхождения экономическое преуспевание или участие в какой-либо общественной деятельности вместе с белыми, обладающими доминирующим статусом, по определению означает что ты «предатель» или «перебежчик»; личное благосостояние, не разделенное с другими, — достаточное основание для изгнания из группы [Де Вое Дж., 2001].

Порог, отделяющий уход от изгнания, варьируется в зависимости от социальных условий. Иногда группы ощущают угрозу легкой ассимиляции и стремятся сохранить свою обособленность, усиливая санкции изнутри. В других случаях внешняя дискриминация группы затрудняет уход из нее. Внутригрупповые санкции, направленные на сохранение принадлежности к группе, иногда не очень заметны, но, тем не менее, сильны.

Санкционирование групповой принадлежности начинается очень рано и не может быть отделено от развития Я индивида. Осознание процесса и результата самоидентификации начинается значительно позже, вероятно тогда, когда опыт, полученный в родительской семье вступает в противоречие с опытом, обретенным в процессе общения со сверстниками. Порой группа сверстников имеет гораздо большее значение, чем семья, являясь более жестким социализатором, требующим постоянных знаков — подтверждений — лояльности. Такого рода внесемейные влияния (добавим сюда еще и СМИ) способствуют установлению стандартов (касающихся языка и даже способа мышления), которые могут идти вразрез с родительскими моделями.

В 2015 г. в Латвии в семьях представителей этнического меньшинства (русских) было проведено исследование факторов, влияющих на психологическое благополучие подростков. Было выявлено, что подростки — представители меньшинства чувствуют себя более счастливыми и уверенными в себе в случае, если они расценивают отношения со своими родителями как близкие, но при этом их ценности отличаются от родительских и сходны с ценностями сверстников [Khaptsova А., 2014]. Таким образом, молодежь, принадлежащая к этническому меньшинству, для достижения благополучия должна выстроить независимую от родительской систему ценностных приоритетов. Но, поскольку поддержка со стороны родителей остается важным фактором, делающим детей счастливыми, родители вынуждены признать, что их ценности не вполне адекватны той социокультурной среде, в которой детям предстоит жить, и поддерживать в своих детях стремление двигаться по иному пути, возможно, чуждому самим родителям.

• [1] Знаменитый китайский пианист Ланг Ланг любит рассказывать историю из своего детства про то, как однажды он вернулся домой из школы немного позже, чем следовало, опоздав на ежедневное трехчасовое занятие фортепьяно с отцом. Отец сказалему: «После такого позора ты должен умереть, у тебя просто нет другого выхода!» Онпротянул мальчику бутылку, содержащую 30 снотворных таблеток, и потребовал, чтобытот немедленно их все проглотил. Ребенок в ужасе бежал на балкон, но отец догнал егос криком, что, мол, если он не хочет пить таблетки, пусть прыгает с балкона вниз. А профессор права Йельского университета Эми Чуа пишет в книге «Боевой гимн матери-тигрицы» о женщине, которая выставила из дома на мороз свою трехлетнюю дочь за то, что та не хотела играть гаммы.