Конструктивная интерпретация знания: природа и исследовательская лаборатория

Что подразумевается под утверждением: производство знания следует воспринимать как конструктивный, а не как дескриптивный процесс? Начнем прежде всего с работы в лаборатории. Уже краткое пребывание в научной лаборатории покажет, что дескриптивная модель исследования и сопутствующие ей разговоры об «истине», «тестах-гипотезах» и т. п. едва ли пригодны для понимания процесса исследования. Мы, например, нигде в лаборатории не обнаружили «природы» и «реальности», которые критически значимы для дескриптивной модели. В большинстве случаев ученые в лаборатории занимаются тем, что уже предварительно в высшей степени структурировано, если не целиком искусственно. Из чего состоит научная лаборатория? Из скопления инструментов и аппаратов со столами и стульями, стеллажей с химикалиями и стеклянными сосудами, холодильников и установок глубокого охлаждения, заполненных тщательно помеченными пробами и исходными материалами вроде буферных растворов и альфа-альфа-листков тонкого помола, протеина одноклеточных, проб крови подопытных крыс и лизосом. Все исходные материалы изготовлены и выращены специально для лаборатории. Большинство веществ и химикалиев предварительно обработаны, изолированы и очищены; они получены из промышленности, работающей специально на науку, и из других лабораторий. Куплены ли они или обработаны самими учеными, в любом случае эти вещества в такой же степени продукт человеческого труда, как измерительные инструменты или научные статьи на письменных столах. Природа в научной лаборатории не показывается — будь это так, ее с самого начала определили бы как продукт научного труда.

Столь же мало, как и природа, обнаруживаются в лаборатории поиски истины, обычно приписываемые науке. Правда, в разговорах ученых обычно присутствуют понятия «истинно» и «ложно». Однако их использование не отличается от нашего повседневного употребления таких слов в ряду прагматических и риторических функций, которые едва ли имеют какое-то отношение к эпистемологической концепции истины. Если и существует принцип, регулирующий исследовательскую деятельность, то скорее всего он находит выражение в цели науки приводить вещи в движение, заставить их «работать» (to make things work). Озабоченность тем, «бежит», «идет» или «не идет» опыт и как его можно запустить, указывает скорее на успех, чем на истинность руководящего принципа исследовательского труда. Нет нужды особо подчеркивать, что «заставить нечто идти или бежать» не равнозначно тому, чтобы проверить и при этом по возможности фальсифицировать гипотезу. Это может быть равнозначно лишь некритичной верификации.

Ученые в собственных интересах избегают дальнейших нападок тем, что они предупреждают возможную критику и противостоят ей своей работой еще до ее публикации. Речи ученых о том, как и при каких обстоятельствах «что-то бежит» и бежит ли вообще, свидетельствуют не о наивном верификационизме, а о том, что знание в цехе, представленном лабораторией, должно продуцироваться инструментально. Успешно «дополучить» чтолибо — гораздо более повседневное стремление, чем жажда истины, но и оно, вдобавок, может превращаться посредством публикации в признание и кредит. Поэтому успех при «удачном исходе» опыта служит конкретной и постоянно подстегиваемой целью «работы», но никак не далекий, недостижимый идеал истины.

Однако не только понятия вроде «истины» и «природы» оказываются вдруг неверными, когда речь идет о том, чтобы охарактеризовать лабораторию. Аналогичные трудности возникают при попытках отыскать в лаборатории «теории», которые мы обычно ассоциируем с наукой. Научные теории приобретают в лаборатории собственный атеоретический характер: они остаются скрытыми в параллельных интерпретациях того, «что происходит» и «что это значит», и не отделены от процесса инструментальных манипуляций, а скорее вплетены в него. Вместо известного отчуждения между теорией и практикой мы находим в лаборатории такое смешение действия и познания, по отношению к которому уже нельзя адекватно применить традиционное понятие теории. Согласно высказываниям самих ученых, теории в исследовательском процессе ближе к политическим стратегиям, чем к мыслимому содержанию^[1]. Политические стратегии связаны с интересами в той же мере, как одержимость ученых со стремлением пустить опыт «в ход». Исследование в цехе, производящем знания, проявляется как ручная работа, зависящая от мастерства актеров, но не в качестве умственного труда в сфере идей.

• [1] В 1907 г. физик Джозеф Джон Томсон сказал: «С точки зрения физиков теорияматерии (a theory of matter) — скорее установка (policy), чем убеждение. Ее задача —связать или скоординировать бесспорно различные явления, а затем предложить эксперимент, стимулировать его и непосредственно руководить им» (см.: Thomson J.J. TheCorpuscular Theory of Matter. L.: Archibald Constabl, 1907. P. 10).