От нормативного к когнитивному пониманию социальной системы

Согласно известной мысли Дарендорфа, в западной социальной философии с момента ее возникновения господствовали две концепции социальной системы. Одна — интеграционная теория общества — трактует социальный строй как функционально интегрированную систему, регулируемую нормативным консенсусом. Согласно другой — он называет ее конфликтной или принудительной теорией общества, — общественная система считается формой организации, целостность которой обеспечивается силой и принуждением в бесконечном процессе изменений¹. Источник конфликтной модели общественной системы обычно находят в трудах Маркса, а создателями нормативно-функциональной интеграционной модели считаются, конечно, Дюркгейм и Парсонс^[1][2]. Нет нужды говорить, что в американской школе социологической мысли, в рамках которой возникло большинство современных макросоциологических подходов, господствовала нормативнофункциональная модель социальной системы. Поэтому недавний всплеск микросоциологических исследований следует рассматривать по контрасту с нормативной моделью социальной системы, а не по контрасту с конфликтной моделью Маркса.

Споры о достоинствах и особенно о недостатках нормативного функционализма сопровождают теоретические исследования в социологии на протяжении столь длительного периода, что нет нужды о них здесь особо распространяться. Достаточно вспомнить ту роль, которую играют в этих моделях моральные нормы, а также то, как в них трактуется человеческий фактор. Дюркгейм, как известно, был склонен понимать социальные факты главным образом как моральные нормы^[3]. Он считал, что разнообразие моральных установок сопутствует разделению труда и естественной солидарности, которые, по его мнению, характерны для современного общества. Он также полагал, что социальная жизнь индивида зависит от интернализированных норм, которые обычно считаются условием свободы действий. Однако его акцент на «внешней» природе социальных институтов, которые «навязывают» себя индивиду как данность, «независимая от его личной воли», и его крестовый поход против методологического индивидуализма не оставляли места для сознательных социальных действий.

С другой стороны, у Парсонса индивидуальное поведение эксплицитно интегрируется в общество через посредство интернализированных потребностей-установок, которые создают гармонию индивидуальных мотиваций и социального целого. Парсонс брал в качестве исходного пункта «гоббсову проблему» социальной системы, а именно: проблему того, как может общество существовать стабильно при наличии расходящихся идивидуальных интересов, в условиях войны всех против всех¹. Решение он нашел в понятии общих ценностей, которые — если они интернализированы отдельными акторами как потребности-установки, — гарантируют, что индивид хочет то, что должно хотеть, и действует так, как должно действовать^[4][5]. Однако как отмечают критики^[6], несмотря на наличие тщательно разработанной аналитической модели социального действия, само социальное действие у Парсонса остается остаточной категорией: оно понимается всего лишь как реализация нормативно предустановленной гармонии посредством отдельных личностей, которые — в противоположность мнению Дюркгейма — рассматриваются как контролируемые обществом скорее изнутри, чем извне.

Нормативная концепция общественной системы является концепцией макроуровня. Общество интегрируется в целое посредством общих ценностей и норм. Являясь связующим звеном между отдельными индивидами и группой (Дюркгейм), между наборами взаимных ожиданий, структурированных как роли (Парсонс), ценности и нормы определяют индивидуальное поведение.

По сравнению с нормативной трактовкой общественной системы, когнитивный поворот, предполагаемый микросоциологическим подходом, делает упор на использование языка и на когнитивные процессы, в которых проявляется и интерпретируется значимость ценностей и норм. Согласно этому подходу, важнее всего практическое мышление самих субъектов, а не силы, действующие за их спиной. Это подход, в основе которого — активный, знающий субъект как источник и первопричина социального поведения. В зависимости от того, делается ли акцент здесь на «знающем» или на «активном», формируются разные исследовательские подходы. В первом случае оказывается, что приписываемые субъекту знания объясняют его поведение: участники действуют в соответствии с подразумеваемыми знаниями и нормами, которые они умеют применять в конкретных ситуациях, но которые, возможно, не в состоянии эксплицировать. Задача социолога — определить содержание и способы применения этих норм.

Разница между постулируемыми этой моделью когнитивными правилами и пониманием действия норм, предполагаемым интегративными макромоделями, станет очевидной, если провести используемую многими авторами аналогию с лингвистикой. Подобно правилам синтаксиса, как они понимаются в трансформационной грамматике, нормы поведения, с точки зрения ряда микросоциологических подходов, представляют собой глубинные структуры человеческого поведения, формируемые в конкретном индивиде в процессе социализации. В отличие от юридических норм или общепризнанных культурно-ценностных ориентаций, они не являются социально кодифицированными, и их игнорирование скорее может поставить под сомнение компетентность личности, дисквалифицировать ее как полноценного, «знающего» члена общества, чем вести к правовой или моральной санкции. Для микросоциологии теория социального действия — это теория компетентности. Ее эксплицитная версия представлена антропологической этнонаукой.

Этнонаука имеет дело с тем, что Гудэнаф однажды назвал социальной системой, способной к формированию и восприятию идей: она стремится эксплицитно определить, что должны знать (имплицитно) носители языка о своей культуре, чтобы действовать адекватно (компетентно)¹: «Культура общества состоит из того, что необходимо знать, или во что следует верить для того, чтобы действовать приемлемо для членов этого общества; данное требование обязательно для любой роли, которую выполняет любой из них. Это формы вещей, содержащиеся в человеческих умах, модели понимания вещей. Поэтому этнографическое описание требует таких методов обработки наблюдаемых явлений, которые позволяют нам индуктивно построить теорию того, как наши информанты организуют эти самые явления»^[7][8].

Этнонаука изучает в основном терминологические системы туземных обществ, стремясь отличать «то, как люди истолковывают свой практический мир от того, как они говорят о нем»^[9]. Ее конечная цель попеременно описывалась как «культурологическая грамматика», «этнология знаний» или «дискриптивная эпистемология»¹. Хотя некоторые микросоциологи, возможно, согласились бы со столь широким определением цели, практические микросоциологические исследования радикально отличаются от практических исследований этнонауки. Так, например, символический интеракционизм характеризуется как направление, ищущее решения проблемы социального устройства на основе допущения, согласно которому общество возможно потому, что взаимодействующие субъекты разделяют одинаковый базовый символический порядок значений и определений ситуаций^[10][11]. Задача ученого — выяснить, как представления членов общества организуются, создавая упорядоченные структуры поведения, которые и наблюдает исследователь.

Исследования в рамках символического интеракционизма показали, как значения, ситуации, объекты, личности и события, находящиеся в процессе постоянного определения и обсуждения, представляются публике и демонстративно реализуются^[12]. Иными словами, было показано, что при когнитивном подходе общественная система является эмерджентным порядком, хараоеризующимся собственной специфической динамикой. На практике это затемнило различие между уровнями компетентности и исполнения, столь существенное в теории языка Хомского, и мало способствовало решению задачи систематического описания норм и правил, которые, предположительно, управляют символическим взаимодействием.

Многообещающие шаги по выработке теории социального поведения, базирующейся на понятии компетентности, были сделаны в рамках когнитивной социологии и этногенеза; Лидз предложил реконструировать нормативный функционализм на основе модели трансформационной грамматики. Однако эта амбициозная программа вряд ли столкнется с меньшими трудностями в социологии или антропологии, чем те, с которыми она уже столкнулась в лингвистике^[13]. Согласно этой программе, микросоциологи должны изучать скорее смысл, нежели формальную (синтаксическую) структуру, а системы знаний, в отношении которых считается, что они генерируют социальное поведение, представляются гораздо более изменчивыми и менее укоренившимися, чем правила грамматики.

Очевидно, поиск соответствующих когнитивных структур продолжится в разных направлениях с разными исходными посылками, наилучшими примерами чего могут служить исследование механизмов памяти Сикурела¹, анализ фреймов Гофмана^[14][15] или теория структурации Гидденса. В то же время можно признать, что не только в интеракционизме, но и в других микросоциологических подходах успешнее всего развиваются исследования, где на первом плане — незавершенный, постоянно выстраиваемый и обсуждаемый характер символической системы. Главная предпосылка этих исследований — не просто знающий, но знающий и активный субъект. Социальная структура здесь становится скорее когнитивным (в том числе лингвистическим), чем нормативным феноменом, более того, она скорее созданный человеком, чем навязанный ему «извне» объект; она беспрерывно создается, оспаривается, исправляется, организуется и проявляется в конкретных ситуациях, определение которых — предмет постоянной когнитивной деятельности членов общества.

Микросоциологи как бы «разрываются» между утвердившейся в рамках профессии теорией действия, согласно которой поведение контролируется единообразными когнитивными процессами, и видением человеческих субъектов как активно вырабатывающих значения, нормы и определения ситуаций, которые они, предположительно, разделяют. Этот конфликт наиболее очевиден в этнометодологии, не проявляющей никакого интереса к объяснению социальных явлений через общую когнитивную ориентацию акторов и соблюдение ими общих норм и правил.

Упорядоченность и слаженность социальной деятельности рассматривается этнометодологией не как предпосылка объяснения, а как подлежащий объяснению факт, как явление, возникающее и существующее, например, «на основе таких процедур, как анализ какого-либо события в качестве примера подчинения (неподчинения) некому правилу»^[16]. Отсюда следует, что анализ взаимодействия ориентируется на поиск методов, используемых членами общества для того, чтобы представить собственную деятельность как самим себе, так и партнерам по взаимодействию, в качестве рациональной, понятной, приемлемой, создавая тем самым атмосферу упорядоченности, слаженности и четкой структурированности взаимодействий^[17].

Сикурел полагает, что эти методы можро трактовать как трансформационные методики, способствующие сохранению тождественности социальной структуры в бесконечном разнообразии ситуаций, с которыми сталкиваются акторы в повседневной жизни¹. Однако этнометодологи нс пытаются привести анализ методов и практик повседневности к объяснению оснований стабильности социальной структуры. Наоборот, они совершенно абстрагировались от предпосылки о стабильном социальном поведении в пользу изучения практических действий, посредством которых люди видят, описывают и ведут себя таким образом, как если бы социальное действие было стабильным.

Таким образом, изучение проблемы социальной организации далеко ушло от своего первоначального этапа, когда она рассматривалась как практическая задача социальной интеграции, и решение искали в сфере общих норм и ценностей. В результате изучения социальной жизни «под микроскопом» вместо общества, интегрируемого общими ценностями и моральными предписаниями, в поле зрения появляется когнитивный порядок создания и описания сущности. Вместо того, чтобы воспринимать общественное устройство как однородную систему, регулирующую действия индивида, его начинают понимать как результат конкретного коммуникативного взаимодействия. Проблема социального устройства переопределена так, что традиционный подход к социальному порядку поставлен с ног на голову. Социальный порядок уже не то, что объединяет общество путем контроля воли индивидов, а нечто, осуществляющееся в ходе обыденных земных, но неумолимых преобразований этой воли. Проблема социального устройства не только превратилась в проблему когнитивного порядка, но из проблемы макроуровня стала микропроблемой социального действия.

• [1] Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford University Press, 1959. P. 159.
• [2] Cm.: Giddens A. Studies in Social and Political Theory. L.: Hutchinson, 1979, гдерассмотрены некоторые исторические корни, а также теоретические аспекты нормативной концепции (гл. 6 и 8).
• [3] Анализ социальных фактов Дюркгейма, а также его критика методологическогоиндивидуализма содержится в его «The Rules of Sociological Method» (N.Y.: Free Press, 1962). Анализ органической солидарности и моральной интеграции в коллективе можнонайти в его «The Division of Labor in Society» (N.Y.: Free Press, 1956).
• [4] Концептуальное представление Т. Парсонса о проблеме общественного устройствасм. в его «The Structure of Social Action» (Glencoe: Free Press, 1949).
• [5] Парсонс говорит о взаимных наборах ожиданий в терминах «двойной случайности» социального взаимодействия: конкретные реакции каждой стороны в процессе взаимодействия зависят от случайных реакций других, которые таким образом потенциальносанкционируют конкретные действия первого и наоборот. См.: Parsons Т. An Outline ofthe Social System // Theories of Society. N.Y.: Free Press, 1965.
• [6] См., например: Giddens A. Central Problems in Social Theory. University of CaliforniaPress, 1979. Ch. 2.
• [7] Спорный вопрос о том, следует ли объяснять социальное действие посредствомдоводов, которыми руководствуются агенты, или же с помощью других (социальныхи проч.) причин, — выходит за рамки многочисленных различий между микроимакроподходами к анализу социальной жизни. Два основных труда, в которых рассматривается данный вопрос, см.: Wright G.H. von. Explanation and Understanding. CornellUniversity Press, 1971; Apel K.-O. Die Erklaren: Verstehen Kontroverse in transzendental-pragmatischer Sicht. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1979.
• [8] Goodenough W.H. Cultural Anthropology and Linguistics // Report of the 7th AnnualRound Table Meeting on Linguistics and Language Study / Ed. by P. Garvin. GeorgetownUniversity, Institute of Language and Linguistics. P. 167—168. (Monograph Series on Languageand Linguistics. N 9).
• [9] Cp.: Frakc C. The Ethnographic Study of Cognitive System // Anthropology andHuman Behavior / Ed. by T. Gladvin, W.C. Sturtevant. Washington: Anthropological Societyof Washington, 1962. P. 74.
• [10] Ср.: Werner О., Fenton J. Method and Theory in Ethnoscience and Ethnoepistemology// A Handbook of Methods in Cultural Anthropology. Garden City: Doubleday, 1970. Ch. 29.
• [11] Cm.: Denzin N.K. Symbolic Interactionism and Ethnomethodology: A Proposed Synthesis//American Sociological Review. 1969. Vol. 34. P. 922—934.
• [12] Примеры парадигмы результатов подобного рода содержатся в работах Гофмана. Например, см.: Goffman Е. The Presentation of Self in Everyday Life. Garden City: Doubleday, 1959; Goffman E. Relations in Public. N.Y.: Harper and Row, 1971.
• [13] Я прежде всего сослалась бы здесь на недавнюю работу Дж. Лэкоффа и П. Филмора, в которой ставится под серьезное сомнение предположение о том, что лингвистические структуры могут анализироваться на автономном (отдельном) уровне. См., например: Lakoff G. The Arbitrary Basis of Transformational Grammar// Language. 1972. Vol.48. P. 76—87; или статьи из: Berceley Studies in Syntax and Semantics. Vol. 1 (University ofCalifornia: Dept of Linguistics and Institute of Human Learning, 1974).
• [14] Cicourel A. Interviewing and Memory // Pragmatic Aspects of Human Communication/ Ed. by C. Cherry. Dordrecht: D. Reidel, 1974.
• [15] GofFman E. Frame Analysis, An Essay on the Organization of Experience. N.Y.:Harper and Row, 1974.
• [16] Cm.: Zimmerman D., Wieder L. Ethnomcthodology and the Problem of Order Commenton Denzin // Understanding Everyday Life / Ed. by J. Douglas. Chicago: Aldin, 1970. P. 289(особенно).
• [17] Пример анализа разговора приводится в: Sacks Н., ScheglofT Е., Jefferson G. A Simplest Systematics for the Organization of Turn-Talking in Conversation // Language.1974. P. 696—735.