Три категории ценностей

Ценности играют огромную роль в нашей жизни. Однако крайне важно открыть богатство ценностей во всей его полноте. Человек не должен останавливаться на одной группе ценностей, он переходит к другой в том случае, если в последней выявляется возможность реализации ценностей. Жизнь требует от человека в этом отношении исключительной гибкости в приспособлении к шансам, которые она ему дает. Действительно, в психотерапевтической практике часто бывает так, что пациент жалуется на то, что его жизнь не имеет никакого смысла, поскольку его деятельность лишена высокой ценности. Но важно не то, где человек работает, а то, как он работает. Ценности такого рода Франкл называет ценностями творчества.

Он выделяет также и ценности переживания, которые реализуются в восприятии мира, например в увлечении красотами природы или искусства. Не следует недооценивать ту полноту смысла, которую они могут дать человеческой жизни. Если кто-то сомневается в этом, утверждает Франкл, «пусть он представит себе, что человек, любящий музыку, сидит в концертном зале; в его ушах звучат прекрасные звуки любимой симфонии, и он испытывает тот трепет, который можно испытывать лишь при восприятии чистейшей красоты; пусть он представит себе, что этому человеку зададут в этот момент вопрос, имеет ли смысл его жизнь; спрашиваемый ответит, что благодаря уже одному этому прекрасному моменту его жизнь оправдана»^[1].

Но ведь это только миг. Разумеется… Однако, но величию одного этого мгновения можно измерить величие всей его жизни; высота горного хребта тоже ведь измеряется, но самой высокой его вершине. Так и в жизни — смысл се решают вершинные моменты, и одно мгновение жизни может наполнить ее высочайшим смыслом.

Жизнь может оказаться осмысленной и тогда, когда в ней нет ни творческих порывов, ни богатых переживаний. Крайне важно в этом случае то, как человек относится к ограничению своих жизненных возможностей. Особого рода ценности Франкл называет ценностями отношения. Речь идет о том, как человек относится к своей судьбе, которую нельзя изменить.

Здесь Франкл рассуждает о мужестве и страдании, о достоинстве даже в падении и неудачах. В жизни человеку каждый раз предоставляется возможность обращения то к одной, то к другой группе ценностей. Жизнь требует от нас либо реализации ценностей творчества, либо обращения к ценностям переживания. В первом случае мы можем обогатить мир своей деятельностью, а во втором обогатимся сами благодаря переживанию. В одном случае требование момента может быть реализовано путем деятельности, в другом — посредством нашего восприятия.

Проблема смысла жизни получила разностороннюю разработку в русской религиозной философии. В работах Л. Шестова, как и в экзистенциализме в целом, обосновывается право конкретного человека на определение смысла уникальной собственной жизни. «Бывает, что человек, — писал Л. Шестов, — со всей силой, доступной ему в минуты отчаяния или экстаза страсти, разрывает твердыни философских и иных предрассудков».

Стоит ли жить? Обладает ли жизнь положительной ценностью, причем ценностью всеобщей и безусловной, ценностью, обязательной для каждого? Эти вопросы ставит Е. Н. Трубецкой. Философ считал, что тот смысл, которого мы ищем в повседневном опыте, нам не дан и нам не явлен. Будничный опыт свидетельствует о противоположном — о бессмыслице человеческого существования. С тех пор как человек стал размышлять о жизни, она всегда представлялась ему в виде замкнутого в себе порочного круга. Это стремление, не достигающее цели, а потому роковым образом возвращающееся к своей исходной точке и без конца повторяющееся. О таком понимании бессмыслицы красноречиво говорят многочисленные образы ада у древних и у христиан. Царь Иксион, вечно вращающийся в огненном колесе, бочка Данаид, Сизифова работа — вот классические изображения бессмысленной жизни у греков. Аналогичные образы адских мук можно найти и у христиан.

Е. Н. Трубецкой отмечает, что вся жизнь наша есть стремление к цели. От начала и до конца она представляется в виде иерархии целей, из которых одни подчинены другим в качестве средств. Есть цели желательные не сами по себе, а существующие ради чего-нибудь другого: например, нужно работать, чтобы есть и нить. Но имеется и такая цель, которая желательна сама по себе. Всякий, сознательно или бессознательно, по мысли философа, предполагает такую цель или ценность, ради которой стоит жить. Эта цель (или, что-то же, смысл жизни) есть предположение неустранимое, необходимо связанное с жизнью как таковой. Вот почему никакие неудачи не могут остановить человечество в искании этого смысла. Полное разочарование выразилось бы даже не в самоубийстве, а в смерти, полной остановке жизни, ибо самоубийство есть все-таки акт волевой энергии, направленный к цели и, стало быть, предполагающий цель. Акт этот свидетельствует не о прекращении стремления к смыслу, а, наоборот, о силе этого стремления и об отчаянии, проистекающем из неудачи в его достижении.

По мысли Н. Ф. Федорова, у людского рода должна быть вдохновляющая глобальная идея. Надо с помощью науки воскресить всех людей, которые когда-либо жили на земле. Когда умирает конкретный человек — это невосполнимая утрата. Но ведь множество людей прошло по земле. Н. Ф. Федоров демонстрирует радикально-дерзновенный, хотя и утопический, проект всеобщего спасения. Человек живет не для себя. У него в помышлениях благородная идея — вернуть предков. Это «общее дело». Книга Федорова так и называется «Философия общего дела». Здесь мистическая, христианская идея воскресения мертвых Богом превращается в долг человека, воскрешающего предков с помощью науки. «В идее этой есть гениальное дерзновение, и сознание это — одно из самых высоких, до каких только поднимался человек», — писал Н. А. Бердяев.

По мнению Н. А. Бердяева, жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни. Он должен возвышаться над жизнью. Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается. Мы вынуждены признать, что есть какая-то истинная жизнь в отличие от ложной и падшей жизни. Кроме биологического понимания жизни есть ее духовное понимание. Оно предполагает не только человеческую, но и божественную жизнь. Жизнь, замечает философ, может стать для нас символом высшей ценности, высшего добра, но и сама ценность, само добро есть символ подлинного бытия, а само бытие есть лишь символ последней тайны.

Развивая эту мысль, Бердяев подчеркивает, что смысл жизни человека всегда лежит в Боге, а не в мире, в духовном, а не в природном. Жизнь в этом мире имеет смысл именно потому, что есть смерть. Жизнь, по мнению Бердяева, благородна только потому, что в ней есть смерть, есть конец, свидетельствующий о том, что человек предназначен к другой, высшей, жизни.

Подвергая теоретическому анализу представления массового сознания о смысле жизни, многие философы исходят из некой неизменной «человеческой природы», конструируя на этой основе идеал человека, в достижении которого усматривается смысл жизни, основное назначение человеческой деятельности. Э. Фромм видел в истории человечества два основных модуса существования, два различных вида самоориентации и ориентации в мире, преобладание одной из которых определяет все, что человек думает, чувствует и делает. Эти ориентации выражены в понятиях «иметь» или «быть». Два модуса человеческого существования предполагают два разных отношения к проблеме смысла жизни и ее реализации.

Личность с ориентацией на «бытие» стремится к реализации уникального смысла своей жизни. Тенденция «быть» означает любить, творить, отдавать, жертвовать собой. Такая личность находит свой смысл в служении людям, в любви и созидании. Реализуя смысл своей жизни, она реализует себя. Личность, ориентированная на «обладание», напротив, видит смысл жизни в том, чтобы как можно больше брать и иметь. Фромм утверждает: «Нет другого смысла жизни, кроме того, который человек придает ей, раскрывая свои силы в продуктивной, творческой жизнедеятельности».

В ряде современных социальных теорий смысл жизни ио-прежнему усматривается в реализации внеисторических задач либо в достижении определенных потребительских стандартов и индивидуального благополучия. Нередко провозглашается бессмысленность и абсурдность любой деятельности ввиду отсутствия у нее какой-либо объективной направленности. Распространены и теории, отрицающие возможность метафизического или научного ответа на вопрос о смысле жизни.

***.

Когда человек задумывается о смысле своей жизни и о тех связях, которые соединяют его с жизнью других людей, он часто выбирает узкие рамки эгоизма и индивидуализма. Это не может не привести его к этическому самоутверждению. Да, жить человеку станет труднее, чем раньше, когда он жил только для себя. Но в то же время его жизнь станет богаче, прекраснее и счастливее. Ведь человек будет не просто жить. Он будет но-настоящему чувствовать жизнь.

Для человека действительно нравственного любая жизнь священна. Универсальная этика благоговения перед жизнью рождает сострадание не только к другому человеку, но и к животным, ко всему живому. Жизнеутверждающая позиция в целом неизменно порождает оптимистическую волю и надежду.

• [1] Там же. С. 38.