Пораженье иль победа? Литературные дебюты в авторской самооценке и историко-литературной перспективе

D01 10.15 826/В978−5-7996−1643−4.028.

Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать.

Б. Л. Пастернак

Выбранные в качестве эпиграфа строчки из стихотворения Б. Л. Пастернака «Быть знаменитым некрасиво…» во многом проясняют смысл приведенного заглавия. Но в каком значении использованы в них слова «пораженье» и «победа»? В сущности, указанные слова задают некую смысловую оппозицию, которая при желании может быть продолжена, например: творческая неудача — успех, литературное признание — общественный остракизм и т. д. Однако заметим, что приведенные строчки высказаны уже признанным мастером, что называется, художником в силе, писателем с достаточно авторитетным весом и положением в литературе. Поэтому не случайно они так близко подходят к памятному пушкинскому завету: «Ты царь: живи один. Дорогою свободной / Иди, куда влечет тебя свободный ум, / Усовершенствуя плоды любимых дум, / Не требуя наград за подвиг благородный. // Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд…"'.

Но, как известно, легко сказать, труднее последовать указанному совету. Особенно трудно (практически даже невозможно) исполнить это требование начинающему художнику-дебютанту, который только входит в литературу. Именно о таких литературных дебютах и пойдет речь в дальнейшем.

Понятно, что дебюты дебютам рознь. Возможны различные сценарии вхождения начинающего писателя в литературу. Остановимся лишь на двух дебютах, которые оказываются во многом © Зырянов О. В., 2015.

типологически схожими: поэма Н. В. Гоголя «Ганц Кюхельгартен» (1829) и стихотворный сборник Н. А. Некрасова «Мечты и звуки» (1840). Их можно отнести к разряду неудачных дебютов (об обосновании данной оценки чуть позднее). Что же просматривается типологически общего в этих дебютах?

Во-первых, и тот и другой — дебюты юношеские и, если воспользоваться удачной формулой М. Е. Салтыкова-Щедрина, дебюты «провинциала в Петербурге». Вспомним, что Гоголь приезжает в столицу из Малороссии с честолюбивым проектом издать произведение своей «восемнадцатилетней юности», т. е. еще периода учебы в Нежинском лицее. Об этом мы узнаем из фиктивного предисловия (или предуведомления к читателю), написанного от лица вымышленного издателя и предпосланного основному тексту поэмы. В данном предисловии удивительным образом смешиваются две точки зрения — автора (юного, амбициозного) и издателя (фиктивного, подложного): «Предполагаемое сочинение никогда бы не увидело света, — пишет Гоголь, — если бы обстоятельства, важные для одного только Автора, не побудили его к тому. Это произведение его [Автора] восемнадцатилетней юности». И далее: «По крайней мере мы (здесь грамматическая форма 1 -го лица мн. ч. представляет уже точку зрения Издателя. — О. 3.) гордимся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданьем юного таланта (юный талант здесь объективированная форма, эманация самого автора. — О. З.)»². Что касается Некрасова, то, насколько можно судить по его позднейшим автобиографическим заметкам, сборник «Мечты и звуки» «был составлен из стихов, привезенных из Ярославля в Петербург, т. е. написанных до 20 июля 1838 г.» Как отмечается в комментариях к академическому изданию, «некоторые стихотворения сборника могут относиться к 1836—1837 гг. и даже к более раннему времени», т. е. к периоду, когда Некрасову было всего 15—16 лет³. Таким образом, «Мечты и звуки» — произведение еще более ранней («младенческой»), чем у Гоголя, поры юности.

Во-вторых, указанные дебюты, во временном плане хотя и отделенные друг от друга целым десятилетием, укладываются в рамки одной исторической эпохи, а потому могут (и даже должны) рассматриваться в общем контексте романтического движения, причем сразу же в двух его составляющих — соответственно европейской и отечественной романтической традиций. Установка Гоголя на общеевропейский романтизм (прежде всего на «Луизу» Фосса и германский идеализм) явствует из самого заглавия «Ганц Кюхельгартен», равно как и жанрового подзаголовка «Идиллия в картинах». О «невольных подражаниях» Некрасова лидерам отечественного романтизма В. Бенедиктову и А. Подолинскому очень много писала современная поэту литературная критика. Перепевы различных жанров и стилей (начиная с одического и заканчивая балладным и элегическим) — отличительная черта «эклектического» в основе своей сборника стихов Некрасова.

В-третьих, что особенно важно в контексте интересующей нас темы, рассматриваемые дебюты Гоголя и Некрасова — это дебюты, которые оцениваются самими авторами как откровенно неудачные и потому порождающие у начинающих авторов комплекс неполноценности, большие внутренние творческие сомнения. Как известно, у Гоголя это заканчивается сожжением практически всего тиража издания. При этом глубоко символично, что Гоголь начинает свое литературное поприще с демонстративного сожжения ученической поэмы и заканчивает его также сожжением, но уже второго тома «Мертвых душ» (соответственно в 1845 г. и еще раз, за десять дней до своей смерти, в ночь с 11 на 12 февраля 1852 г.). У Некрасова дело обстояло несколько сложнее: сомнения начали мучить его еще до публикации сборника, и он даже собирался на каком-то предварительном этапе «изорвать» рукопись, но поскольку сборник издавался по билетам, т. е. по предварительной подписке, то молодой поэт «в силу взятых на себя обязательств перед подписчиками не мог отказаться от издания»⁴. То же самое произошло и после выхода в свет стихотворного сборника. Под впечатлением критических отзывов, и прежде всего резкой рецензии В. Г. Белинского, «Некрасов, по его собственным воспоминаниям, начал „отбирать“ экземпляры книги у книгопродавцев и „большую часть уничтожил“; однако некоторое число экземпляров, повидимому, осталось в руках комиссионеров»⁵.

Показателем творческой неудачи является также то, что оба писателя отрекаются от своих дебютных произведений.

Забвение своих первых шагов в литературе в этом плане достаточно симптоматично. Объяснение тому находим в самой творческой психологии, так называемом комплексе начинающего художника. С одной стороны (и в этом проявляется амбиция молодого литератора), он мечтает во что бы то ни стало увидеть свое произведение напечатанным, а с другой стороны — его рано начинают одолевать творческие сомнения, он оказывается в достаточно сложной и внутренне противоречивой ситуации, когда, как говорится, «и хочется и колется». И все потому, что начинающий писатель еще не выработал своей оригинальной творческой манеры, не сформировал собственной шкалы эстетической оценки, в рамках которой только и возможен высокий и независимый суд взыскательного художника.

Как показывает практика, неудачные дебюты чаще всего сопровождаются не полным именем художника, а его криптонимом или литературным псевдонимом. Так, первое свое произведение никому не известный на тот момент студент и «провинциал в Петербурге» Николай Гоголь-Яновский подписывает псевдонимом «В. Алов». На протяжении всей своей последующей литературной карьеры Гоголь тщательно сохраняет тайну данного псевдонима. Примечательный факт, о котором сообщает Ю. В. Манн (со ссылкою на биографа Гоголя П. Кулиша) в комментариях к поэме: «По выходе книги Гоголь отправил инкогнито один экземпляр пертербуржцу П. А. Плетневу, а другой москвичу М. П. Погодину. Оба оставили „подарок“ без всякого внимания; впоследствии же, когда автор познакомился с ними, он „ни одним словом не дал понять, от кого была прислана книжка“»⁶.

Что касается Некрасова, то, к 1840 г. уже известный в литературных кругах как журнальный беллетрист, он подписывает свой дебютный сборник инициалами-анаграммой «Н. Н.» Вот как проясняет это обстоятельство комментарий к академическому изданию поэта: «Уже имея книгу „в листах“, т. е. в корректуре (по-видимому, в конце января или начале февраля 1840 г.), он отправился к В. А. Жуковскому, который посоветовал ему не указывать на книге своего полного имени… Сборник получил новое название „Мечты и звуки. Стихотворения Н. Н.“ и вышел в свет в феврале 1840 г.»⁷. Как видим, в том и другом случае литературный псевдоним или анаграмма-криптоним предстают как знаки внутренней неуверенности дебютантов. Сомнения, которые поначалу таились в тени амбициозного проекта по изданию дебютной книги, со временем выходят на первый план и порождают то, что можно назвать комплексом творческой неудачи.

Однако за первыми дебютами у Гоголя, как, впрочем, и у Некрасова, следуют, если так можно выразиться, вторые дебюты, которые делают их широко известными по всей России.

Так, Гоголь концентрирует свои новые силы очень быстро и проходит этот путь — ко второму дебютному изданию («Вечера на хуторе близ Диканьки») — поистине стремительно. Вторая книга делает его уже широко популярным и вводит, теперь уже на полных, а не на птичьих правах, в пушкинский круг писателей, т. е. в аристократический круг, литературную элиту того времени.

Нечто подобное (правда, по отношению к более демократическому кругу последователей и соратников В. Г. Белинского) наблюдаем и у Некрасова. Только сюжет со вторым дебютом у него несколько затягивается: вторая книга поэта «Стихотворения 1856 года» выходит практически спустя полтора десятилетия после первого дебютного сборника «Мечты и звуки». Однако «вторым дебютом» (на сей раз уже не книжным) может рассматриваться отдельное стихотворение Некрасова «В дороге» (1845). Известна высокая оценка данного стихотворения, принадлежащая Белинскому: «…у Белинского засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и сказал чуть не со слезами на глазах: „Да знаете ли вы, что вы поэт — и поэт истинный?“»⁸. Именно с этого момента можно говорить о рождении Некрасова как оригинального поэта. Не случайно именно с лирической пьесы «В дороге» Некрасов будет открывать все свои последующие издания. Того же принципа будет придерживаться и практика современных изданий Некрасова. Так, первый том полного академического собрания сочинений писателя (J1., 1981) открывается стихотворением «В дороге». Стихотворения 1838—1844 гг., предшествующие этому удачному «дебютному» тексту, составляют отдельный раздел, вынесенный в приложение к первому тому. Составители некрасовских сочинений строго следуют наказу самого поэта, который в комментарии к одному из ранних своих произведений («Говорун») писал: «Повторяю, я печатаю эти вирши не потому, чтоб видел в них какое-нибудь достоинство, а чтоб отбить охоту у гг. библиографов копаться в моих юношеских упражнениях после моей смерти»⁹.

Используемое нами на правах терминологического понятия выражение «второй дебют» нуждается в специальном объяснении. И прежде всего следует отойти от его оксюморонного звучания. Напомним также, что Г. К. Щенников использовал это выражение применительно к раннему творчеству Д. Н. Мамина-Сибиряка, имея в виду два «вхождения» писателя в литературу (второе — с 1881 по 1882 г., после так называемого периода «безымянного» творчества 1875—1877 гг.). Правда, в понимании Г. К. Щенникова, «второй дебют» был вызван независимыми от воли и субъективного желания самого художника исторически привходящими биографическими обстоятельствами¹⁰. В нашем же понимании «второй дебют» предстает, напротив, как результат глубоко продуманной и сознательно разыгрываемой авторской стратегии. В таком значении употребление понятия «второй дебют» представляется даже более оправданным и целесообразным.

Итак, на смену первому, откровенно неудачному дебюту, который, как мы имели возможность убедиться, замалчивается или признается практически несуществующим, приходит дебют № 2, более удачный во всех отношениях. Если от первого дебюта художник отрекается, то именно со вторым дебютом связывается подлинное вхождение писателя в литературу и его широкая известность среди читательской аудитории. Это второе произведение, чаще всего более удачная книжная манифестация, начинает восприниматься как подлинное вхождение писателя в литературу, что вполне узаконивает оксюморонное в своей основе понятие «второй дебют».

При этом, однако, возникает следующий вопрос, который мы пытались акцентировать в заглавии данного подраздела. Чем обусловлена сама содержательная оценка литературного дебюта? С какой позиции дебют признается удачным или неудачным, т. е. победой или поражением?

Одно дело — самочувствие самого художника, его самоопределение. И мы видели, как нередко причиной или, точнее, симптомом неудачного дебюта становится комплекс творческой неполноценности начинающего писателя. В этом плане более сложный случай представляет литературный дебют Ф. М. Достоевского. Вспомним высокую оценку первого романа («Бедные люди»), высказанную В. Г. Белинским («Новый Гоголь явился»), и его же более прохладное, если не сказать скептическое отношение к фантастическому элементу в повести «Двойник». В случае с Достоевским наблюдается парадоксальная картина: после первой удачи, напротив, следует, казалось бы, творческий неуспех. Но это «пораженье» не с позиции самого автора (ибо автор в художественном отношении несомненно прогрессирует), а с позиции именно литературнокритической рефлексии как одного из авторитетных модусов общественного сознания. Этот второй вариант литературного дебюта, как видим, не менее, а может быть, даже более драматичен, нежели тот, который мы установили в случае с типологической моделью первого и второго дебютов Гоголя и Некрасова.

Итак, одно дело — самочувствие художника в ситуации литературного дебюта, но совсем другое дело — оценка литературной критики и окончательный вердикт научного литературоведения, когда исследователи (уже зачастую ретроспективным образом) стремятся реабилитировать или в какой-то мере даже оправдать откровенно неудачный (каким он предстает в субъективном кругозоре автора) первый дебют, пытаясь вписать его в контекст последующего творчества художника. Ибо как в зерне уже содержится структура всего последующего плода, так и в первом произведении автора нередко уже просматриваются контуры и перспективы реализации всей его будущей жизненно-творческой программы. Анализ литературного дебюта в аспекте широкой исторической перспективы позволяет совершенно по-иному взглянуть на пресловутую оппозицию «победа — пораженье», «литературный успех — творческая неудача».

Конечно, в тексте ранней поэмы Гоголя можно было бы найти огромное количество стилистических нестыковок. Чего стоят хотя бы такие откровенно ученические пассажи: «Себя погреб в себе давно я, / Со дня я на день жду покоя, / О нем и мыслить уж привык, / О нем и мелет мой язык»"; «Он на минуту растоскует / И снова то же запоет»¹²; «А резвая всегда шалунья Фанни, / С удой в руках и свесившись с перил, / Смеясь, ручонкою болтала волны»¹³. И ряд подобных примеров можно было бы продолжить. Однако не в этом суть. В качестве своеобразного резюме по дебютной поэме Гоголя следует привести высказывание немецкого ученого В. Адамса: «Во многих отношениях „Ганц Кюхельгартен“ является пророчеством. Это раннее произведение скрывает в себе многое от будущего Гоголя, несмотря на то, что оно появилось на свет раньше времени. Здесь мы находим стремление в другие, далекие „чудесные края“ (Германию, Италию, Грецию), тяготение к экзотике и мессианские обольщения, мечты о великих свершениях и личной славе, латентную, глубоко запрятанную, своеобразную эротику, здесь находим мы смешение принципов различных поэтик и жанров, лирические отступления и резкий диссонанс финала (eine Unabgeschlossenheit des Ausklangens), который предвещает трагически оборванный путь самого Гоголя»¹⁴. Значит, первая поэма Гоголя уже содержит в себе не только «зерно» последующих замыслов художника, но и, возможно, в свернутом виде весь его дальнейший жизненно-творческий путь.

Анализу дебютного сборника Некрасова посвящена замечательная статья Ю. В. Шатина, в которой сделана попытка оценить ранний опыт поэта в свете общей перспективы его последующего творчества. Вот только несколько избранных суждений из этой статьи, претендующих на обобщающий смысл:". .Если учесть дальнейшую перспективу, первый сборник Некрасова может рассматриваться как значимый переход от романтической к реалистической лирике, переход, чреватый сложностями и издержками. Первый сборник Некрасова «Мечты и звуки» необычайно разнообразен не только по мотивам, но и по жанрообразовательным тенденциям. Три из них особенно показательны в аспекте дальнейшего развития лирики Некрасова: во-первых, это реставрация жанров предшествующих эпох, обусловливающая своеобразный жанровый и стилевой энциклопедизм книги; во-вторых, стилизация и пародирование типового употребления жанров, существующих в лирике 1830—1840-х годов; в-третьих, зачатки новых видов, характерные для более позднего типа реалистической целостности и связанные с опредмечиванием романтических символов"¹⁵. Значит, и в случае с Некрасовым и его первым дебютным сборником дело обстоит не так просто. И здесь начало творческого пути художника предвосхищает его дальнейшие возможные метаморфозы.

Из рассматриваемой темы напрашивается вывод. Вернемся к словам Б. JI. Пастернака, вынесенным в эпиграф: «Но пораженья от победы / Ты сам не должен отличать»¹⁶. Понятно, что такой подход требует огромной выдержки, поистине олимпийского спокойствия, несгибаемо-твердой художнической убежденности. Понятно также, что всего этого вообще трудно требовать от писателя-дебютанта, который никоим образом не может быть застрахован от комплекса творческой неудачи. Но не оборачивается ли эта самая неудача (при всей ее неизбежности) плодотворным моментом творческого самоопределения художника? Рассмотренные нами «образцы» неудачных дебютов Гоголя и Некрасова склоняют нас в сторону утвердительного ответа.^[1][2]

• [1] Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. 3-е изд. М., 1963.Т. 3. С. 174. 2 Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: в 23 т. Т. 1. М, 2001. С. 26. 3 Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Т. 1. Л., 1981. С. 640. 4 Там же. С. 641. 5 Там же. С. 643. 6 Цит. но: Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 1. С. 572. 7 Некрасов Н. А. Указ. соч. Т. 1. С. 461. 8 Цит. по: Там же. С. 571. 9 Там же. С. 679. 10 См.: Щенников Г. К. Литературные дебюты Д. Н. Мамина // Мамин-Сибиряк Д. Н. Поли. собр. соч.: в 20 т. Т. 1. Екатеринбург, 2002.
• [2] Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 1. С. 28. 12 Там же. С. 35. 13 Там же. С. 42. 14 Цит. по: Там же. С. 585. 15 Шатин Ю. В. «Мечты и звуки» как этап становления творческойсистемы Н. А. Некрасова // Проблемы стиля и жанра в русской литературеXIX века: сб. науч. тр. Свердловск, 1991. С. 51—54. 16 Пастернак Б. Л. Полное собрание стихотворений и поэм. СПб., 2003. С. 405.