Политическая элита России первой половины XX в

На рубеже XIX—XX вв. наметилась тенденция трансформации системообразующего принципа элитообразования: на место служилого класса претендуют политические представители экономически доминирующих групп и партийные элиты различной идеологической направленности и социальной базы. Частично подобные изменения действительно произошли. Так, впервые в российской истории состав элиты вышел за пределы бюрократии. Это было законодательно закреплено Манифестом 17 октября 1905 г., легитимировавшим учреждение парламента (Государственной думы), политических партий и движений и ставшим инструментом институализации контрэлиты в лице политической оппозиции. Начался процесс интенсивного создания вместо монолитной бюрократии групп интересов, соответствующих элитной матрице инновационной модели. В результате значительно усложнился состав элиты, теперь она включала не только верховную власть и официальный управленческий аппарат правительства в столице, но также членов Государственной думы, губернаторов, представителей губернских земских собраний и высший эшелон внепарламентских политических структур (политические партии и т. п.).

В этот период существенно усилилось влияние откровенно авантюристических элементов («дворцовой камарильи» — неофициального правительства: Григорий Распутин, князь Андроников-«побирушка», А. Манусевич-Мануйлов, многочисленные проходимцы-прорицатели типа Папюса, Филиппа и т. п.) на принятие важнейших политических решений. «Не подлежит сомнению, что если бы та среда, из которой черпались высшие должностные лица, не выделила такого. множества людей, готовых ради карьеры на любую подлость, вплоть до искательства у пьяного безграмотного мужичонки покровительства, Распутин никогда бы не приобрел того значения, которого, увы, он добился»^[1]. Кадровые назначения под влиянием «камарильи» обоснованно воспринимались обществом как «министерская чехарда». За время войны сменилось четыре председателя Совета Министров, шесть министров внутренних дел, четыре обер-прокурора Святейшего Синода, по четыре военных министра, министра юстиции и земледелия, три министра просвещения и три государственных контролера. Естественно, что замена первых лиц влекла за собой, как цепная реакция, смену на всех уровнях управления.

Авторитет самодержавия Николая II и всей династии был подорван практически во всех слоях общества, включая властную элиту, военными неудачами 1914;1915 гг., социально-экономическими трудностями, мощной атакой либеральных и революционных средств массовой информации, легальной и нелегальной пропагандой, слухами, дискредитирующими лично императора и весь царский двор. Беспрецедентное падение морального авторитета царской четы означало коренное изменение в треугольнике.

«верховная власть — правящий класс — внеэлитные слои населения». Если раньше массы являлись опорой самодержавия в противостоянии с правящей аристократией, то теперь объектом ненависти стала сама императорская семья, и прежде всего императрица. Крах 300-летней династии привел к распаду корпоративных связей бюрократической элиты, оказавшейся неспособной компетентно выполнять свои функции, принимать необходимые решения.

Следует отметить, что к началу Первой мировой войны бюрократический аппарат России представлял собой внушительную силу. Общая численность гражданских и военных чинов составляла 1,45 млн человек. Численность высокооплачиваемых чиновников превышала число лиц, имевших такой же доход из любого другого изолированного источника. Однако эта огромная армия была неэффективной и не оправдывала затрачиваемых на ее содержание средств — 14 % госбюджета (для сравнения: в Англии — 3, во Франции —5, в Италии и Германии — по 7%).

Имперская бюрократия была не единственной ответственной за крушение империи. Российская буржуазия в качестве претендующей на власть новой элиты также в полной мере продемонстрировала свою неспособность не только завоевать, но и удержать власть, когда в феврале 1917 г. последняя «подобно зрелому плоду упала к ее ногам». И это несмотря на то, что она к началу XX в. составляла довольно внушительную силу. К 1917 г. численность ее выросла от 1,5 до 3 млн человек. Причиной слабой политической консолидации российской буржуазии было значительное преобладание в структуре ее торговых элементов (82%) над промышленными (2%) и ремесленными (11%). По социальному составу в 1905 г. более 80 % предпринимателей были выходцами из старых городских сословий (купцы, мещане, ремесленники), что определяло их слабую заинтересованность в общебуржуазном политическом представительстве. В 1916 г. одна из газет констатировала, что политическая активность торгово-промышленного класса такова, что «только ее аппетит к барышам обостряется до истинного напряжения воли».

Созданные со значительным опозданием и призванные быть средством выражения интересов буржуазии, ее политические партии не были собственно буржуазными не только по своему социальному составу, но и по идеологии и избранной тактике. Так, в претендовавшей на представительство крупной буржуазии партии «Союз 17 октября» преобладал помещичий элемент. Привыкшая быть иждивенцем государства российская буржуазия не смогла не только стать самостоятельным субъектом модернизации, но даже использовать половинчатую политику «бонапартистского» лавирования, ставшую основой курса премьера П. Столыпина. Но главным было противоречие между петербургской финансово-промышленной группой, тесно связанной с высшей бюрократией и иностранным капиталом (А. Путилов, А. Вышнеградский, Е. Шайкевич, Э. Нобель, Я. Утин и др.), и московской группой (П. и В. Рябушинские, А. Коновалов, А. Гучков, С. Третьяков, С. Четвериков, Н. Морозов и др.), отодвинутой от выгодных заказов, а значит, и прибылей и претендовавшей на роль выразителя интересов не только московской, но и провинциальной буржуазии. «Русские капиталисты не успели и не смогли стать альтернативной социальной силой, способной объединить конструктивные элементы общества, и сошли с исторической арены вместе с самодержавной властью. Этот известный итог существования не был исторически запрограммирован, но оказался обусловленным всем ходом общественного развития, теми формами и тем уровнем, которые его характеризовали»^[2][3].

С точки зрения концепции циркуляции и смены элит, создание большевистской партии — этой организации «профессиональных революционеров» — представляет собой процесс кристаллизации «контрэлиты», ее организационного оформления. Октябрь 1917 г. и Гражданская война стали драматической развязкой в борьбе прежнего правящего класса с новой элитой, точнее элитами, ибо и радикальные политические силы с противоположным знаком в равной мере могли претендовать на место прежнего правящего класса, который утратил, по терминологии Р. Арона,.

«свою идеологию легитимности» и не мог выдвинуть новую формулу собственного правления (по Г. Моске). Новая правящая элита была призвана решить проблемы модернизации России.

(аграрная реформа, индустриализация), вставшие со всей остротой в период Первой мировой войны.

Жесткость сложившейся после Октября 1917 г. политической системы явилась реакцией большевиков на ситуацию осажденного лагеря и тотальной внешнеполитической изоляции, в которой они оказались. Большевики, пришедшие к власти, вынуждены были под давлением обстоятельств отказаться от многих романтических иллюзий и надежд. Отказом от первоначальных теоретических представлений стало и формирование правящей элиты советского общества по номенклатурному принципу.

Здесь следует отметить, что в советском обществоведении теории элит рассматривались как псевдонаучные, антидемократические направления общественной мысли. Однако, несмотря на такое негативное отношение к элитизму, именно в концепции В. Ульянова (Ленина) была разработана специфическая теория элиты — партии рабочего класса, призванной руководить обществом вплоть до полной ликвидации мировой буржуазии и построения бесклассового коммунистического общества. В XX в. такая партократическая теория элиты длительное время реализовывалась на практике не только в Советском Союзе, но и во многих других странах. Основополагающими чертами ленинской теории являются:

• — глобальный, мессианский характер партийно-государственной элиты, обусловленный ее историческим призванием руководить процессом перехода всего человечества от капитализма к коммунизму, от предыстории человечества к его подлинной истории, выступая в качестве интернациональной силы;
• — осуществление элитой непосредственного руководства всеми без исключения сферами жизни общества: от экономики до воспитания нового человека на основе морального кодекса строителя коммунизма;
• — формальный критерий принадлежности к партийно-политической элите — социальное происхождение (из рабочих и крестьян), обусловливающее способность к восприятию единственно научной марксистско-ленинской идеологии, легитимирующей политическое господство;
• — жесткая иерархичность партийно-государственной элиты, высокая степень групповой интеграции («орден меченосцев», по выражению Сталина), концентрация фактической власти у высшего руководства правящей партии — Политбюро, а чаще только у Генерального секретаря.

И что важно, теория эта создавалась под лозунгами, отрицающими всякую элитарность, социальное неравенство и господство. Поэтому элитарный характер партгосаппарата длительное время умело камуфлировался, оставаясь незаметным для широких народных масс. Мало кто обращал внимание на предупреждение одного из теоретиков анархизма М. Бакунина, который, критикуя К. Маркса, указывал, что задуманное им народное государство «…в сущности своей не представляет ничего иного, как управление массами сверху вниз посредством интеллигентного и поэтому самого привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ».

Одними из первых реальную элитарность тоталитарного социалистического общества концептуально обосновали в своих работах Милован Джилас^[4], автор концепции «нового класса» как элиты общества закрытого типа, и Михаил Восленский^[5], о чем будет сказано ниже.

Номенклатура обладает наиболее высоким объемом (индексом по Парето) власти или доступа к ресурсам и центрам власти. Это закрытая, организованная на принципах строгого подчинения и жесткой централизации социальная группа, чья внутренняя неоднородность может быть объяснена, во-первых, иерархичностью построения и, во-вторых, множественностью сфер деятельности и функций, с которыми связаны номенклатурные должности. Механизм ее формирования ограничивался чисто внутренними процедурами и не требовал согласования с обществом в целом; критерии отбора и назначения полностью определялись высшими представителями иерархии и находились в соответствии с господствующей идеологией, которая в данном случае являлась государственной.

Известно, что марксистско-ленинская доктрина, взятая в качестве теоретического обоснования социального конструирования в ходе социалистической революции, была построена на ряде принципов, таких как выборность и сменяемость высших руководителей, партмаксимум (зарплата не выше зарплаты квалифицированного рабочего), отмирание государства, наконец. Однако уже формирование первого Совнаркома, состав которого был «проштампован» II Всероссийским съездом Советов, было отмечено отходом от принципа выборности. В дальнейшем в аппарате ЦК РКП (б) была создана специальная структура, осуществлявшая «подбор и расстановку кадров» — Оргинструкгорский и Учетнораспределительный отделы, объединенные в 1923 г. в Орграспредотдел, ставший важнейшей структурой аппарата ЦК и традиционно возглавлявшийся партийными «бонзами» (Молотов, Каганович, Маленков). И если Оргбюро и комиссии ЦК, готовившие проекты решений ЦК по кадровым вопросам, выступали в качестве механизма ротации высшего эшелона управления, то Орграспредотдел стал механизмом ротации управленцев среднего звена. Практика номенклатурного назначенчества в противовес выборности была легитимирована на XII съезде РКП (б) в 1923 г. в виде специальной резолюции «По организационному вопросу», конституировавшей этот принцип как приоритетный при замещении вакантных должностей во всех отраслях управления.

Тем не менее «номенклатура первого призыва» оказалась весьма неэффективной, масштаб бюрократизации управленческих структур был огромен (так, Германский кредит 1921 г. был полностью поглощен партийным бюджетом), в свою очередь, тотальная бюрократизация была обусловлена как национализацией экономики, потребовавшей количественного роста чиновников, так и катастрофическим дефицитом товаров первой необходимости и благ, доступ к которым обеспечивался соответствующим статусом чиновника — паек (на официальном уровне) и взятка (на уровне неофициальном).

Анализ политической практики партии большевиков при Ленине полностью подтвердил правомерность выводов Р. Михельса о неизбежности развития олигархических тенденций в лоне пришедших к власти левых партий: власть — это организация; в условиях организации демократия исчезает, а олигархический партийный бюрократизм является неизбежным продуктом принципа построения организации как таковой.

Философия и практика большевиков во многом стали последовательным продолжением теории и практики русской дореволюционной леворадикальной интеллигенции. И столь же инструментально, как она, большевики относились к стране и ее населению, рассматривая его в качестве сырого материала, что дало основание М. Горькому констатировать: «Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда»^[6]. Новая политическая элита, в большинстве своем сформированная из неэлитных по отношению к прежней управленческой элите царской России социальных кругов (преимущественно разночинная интеллигенция и маргинальные слои), придя к власти, обнаружила поразительную жестокость не только по отношению к прежней элите, но и к своим материнским социальным группам.

В научной литературе по проблеме трансформации политической элиты широко распространены по крайней мере две точки зрения на внутреннюю структуру правящей элиты России.

Первая представлена в работах 3. Бжезинского, С. Хантингтона, К. Фридриха, М. Джиласа, М. Восленского, Т. Ригби, рассматривающих советское общество как социум тоталитарного типа, а его господствующий класс как монолитную, гомогенную структуру, в рамках которой отсутствует какое-либо подобие корпоративистских образований. Т. Ригби отмечает, что политические институты советского общества призваны не допускать выражения специфических интересов групп населения в отличие от западной политической системы, ориентированной на выражение интересов различных социальных групп. Именно эта точка зрения в течение последних десятилетий была наиболее влиятельной. В работах М. Джиласа и М. Восленского концепция «нового класса» находит свое классическое выражение. Такой подход генетически связан с марксистской теорией и с соответствующей трактовкой понятия «социальный класс»: номенклатура предстает как новый класс, класс управляющих, полностью подпадающий под ленинское определение господствующего класса, экономическая власть которого зиждется на политической основе, предоставляющей ему не собственность в юридическом смысле, а реальное обладание огосударствленными средствами производства. Этот класс нельзя рассматривать как чиновничество: номенклатура не только диктует свою волю государственным органам, но и приватизирует государство.

Согласно другой точке зрения, основанной прежде всего на материале позднесоветского периода истории, советский правящий слой является совокупностью разнообразных групп влияния. С позиций этого подхода политический процесс в советском обществе представляет собой «взаимодействие интересов». Сторонники подобного взгляда отмечают, что, несмотря на высокую степень организационной сплоченности руководства СССР, отрицать внутриэлитную конкуренцию в рамках номенклатуры неправомерно, и использование для анализа советской политической системы теории групп интересов позволяет более реалистично представить советскую систему.

При всем разнообразии точек зрения относительно этапов становления и развития номенклатуры неизменно проводится резкое разграничение сталинского и послесталинского периодов. Первая советская элита, монополизировав власть и осуществляя «диктатуру над пролетариатом», как и над другими группами общества, получила тем самым в свою собственность политическую власть — то единственное, что определяет господство некоторой группы в тоталитарном государстве. Гвардию старых большевиков действительно составляли марксисты, они верили в «светлое будущее», надеясь на мировую революцию, действительно хотели строить коммунизм и… погибли от «рук детей своих» (революция пожирает своих детей), под напором новой, ими же невольно созданной системы.

Сталин в борьбе с другими вождями большевиков за обладание ленинским наследием создал свое детище — номенклатуру, сначала как орудие борьбы за власть в партии, а затем уже и в стране. Существенным отличием ленинской элиты от второго, «сталинского» эшелона была все же вера в то, что теми методами, которыми она действовала, можно построить пресловутое светлое будущее в мировом масштабе; шедшие во след уже к этому не стремились. Их интересовала лишь политическая власть и вытекающее из нее как групповое, так и личное господство.

Принадлежать к элите, участвовать в осуществлении власти — вот высшая ценность для включенных в элиту индивидов, к тому же и социальное продвижение, и статус находятся в прямой зависимости от степени включенности. Партия здесь выступает производителем коллективных благ и опирается на три возможные «группы поддержки» правления номенклатуры.

Первая группа — это та часть народа, которая благодаря данной политической системе, получив доступ к богатейшей части национального продукта, обладает относительно высокой степенью безопасности и социальным престижем (авторитетом).

Вторая — это часть народа, которая внутренне не принимала данную политическую систему, но не видела (обоснованно или нет) никакой альтернативы ей (системе), однако ее не политические, а другие жизненно важные интересы она (система) не преследовала.

Третья — наиболее массовая часть населения, которую эта система «устраивала» в том смысле, что выступление против нее казалось значительно более рискованным, чем приспособление к ней (поддержка из страха). В отношении этой группы населения эффективными оказываются пропаганда и репрессивный аппарат.

Карательные органы, пропагандистский аппарат, внешнеполитические службы организационно и через систему привилегий включены в политическую элиту, образуя ее внешнюю оболочку, и вместе с рядовыми членами партии выполняют роль стабилизаторов, проводников воли политической элиты. При этом иерархический принцип распределения власти сверху вниз, жесткая централизация позволяют контролировать все процессы, происходящие как в обществе, так и в самой элите.

Использовав номенклатуру в борьбе за власть, Сталин сделал из нее основу своего личного господства, «орден меченосцев», однако безопасность ей гарантирована не была: репрессивный аппарат действовал не в последнюю очередь и против самой номенклатуры. Это не только препятствовало складыванию ее в самостоятельную группу, но и обусловливало приверженность ее представителей такой модели поведения, когда подчинение и личная преданность вождю открывали путь наверх. Легче всего было пройти его, физически устранив конкурентов. Можно сделать вывод: номенклатура собственными руками подавляла свое развитие.

В 1930;е гг., когда на смену столкновениям по поводу концепции модернизации пришли борьба верховной власти с «овельможеванием» и конфликты ведомственных интересов (групп интересов), общая установка верховной власти в лице Сталина заключалась в жесточайшем подавлении любых проявлений корпоративности при поощрении персональной конкуренции приближенных к нему высших иерархов и использовании личной взаимной неприязни в рамках «ближнего круга» в качестве инструмента профилактики корпоративизма и сохранения собственной власти.

К концу 1930;х гг. значительная часть ЦК образца 1934 г. превратилась в сообщество «удельных князей» и «ведомственных генералов», вокруг которых складывались своеобразные группы (клиентелы) из руководителей местных партийных организаций, государственных чиновников среднего уровня, которые нуждались в их покровительстве. Среди «покровителей» исследователи называют наркомов Г. Ягоду, Н. Ежова, Л. Берию, С. Орджоникидзе, А. Розенгольца, зам. наркома обороны М. Тухачевского, руководителя комсомола А. Косарева, руководителей крупнейших местных организаций П. Постышева, С. Косиора, И. Варейкиса, Б. Шеболдаева, И. Кабакова, М. Хатаевича, А. Икрамова, Я. Рудзутака, Р. Эйхе и др. При этом процесс «овельможевания» сопровождался активным формированием зависимых отношений: вокруг партийных «князей» и «князьков» по принципу личной преданности складывались свои группы людей, готовых следовать за ними и рассчитывающих на их поддержку и защиту. Такая практика сохранилась и в последующем (днепропетровская команда Л. Брежнева, свердловская Б. Ельцина, петербургская В. Путина и Д. Медведева).

Массовое складывание групп сподвижников вокруг партийных вождей дало основание Сталину в 1937 г. на февральскомартовском Пленуме ЦК ВКП (б) констатировать, что члены партийного генералитета — вожди центрального и региональных уровней — окружены плотным кольцом лично преданных им сотрудников, которые при перемещении вождя неизменно следуют за ним и находятся как бы в двойном подчинении — и высшему руководству, и непосредственному. В терминах современной политологии это означало формирование патрон-клиентных отношений. Отсюда — жесткость верховной власти в отношении «вельмож-бюрократов».

Если в 1934 г. на XVII съезде Сталин наряду с «честными болтунами» и «неисправимыми бюрократами» причислял к числу виновников экономических и политических трудностей «людей с известными заслугами» в прошлом, людей, ставших вельможами, людей, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков^[7], то на Пленуме 1937 г. именно эта категория «партийных вельмож» — «генералитет партии» — стала главным адресатом жесткой критики Сталина. В абсолютном большинстве это были представители «старой гвардии» с дореволюционным партийным стажем. С точки зрения Сталина, эти люди — разрушители, свергатели — не были готовы к созиданию и не могли стать инструментом мобилизации масс на построение социализма в одной отдельно взятой стране. Они были типичными «боярами» и в том смысле, что рассматривали Сталина в лучшем случае как первого среди равных. Для многих же из них, «вождей-трибунов» — Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова — отношение к Сталину выражалось знаменитой формулой Троцкого: «Сталин есть самая выдающаяся посредственность партии». Свое участие в управлении страной они рассматривали как высшее предназначение независимо от степени эффективности в этом качестве и не желали быть «инструментом» в чьих бы то ни было руках. Характеризуя старых революционеров, В. Молотов вспоминал, что они привыкли ни с чем особенно не считаться, «ни под чьей командой не ходили, а равнялись на идейного руководителя».

Известный революционер и историк Б. Николаевский в опубликованном в Париже на рубеже 1936;1937 гг. «Письме старого большевика» признавал: для Сталина неприемлемы «самые основы психологии старых большевиков. Выросшие в условиях революционной борьбы, мы воспитали в себе психологию оппозиционеров… Мы все — не строители, а критики, разрушители. В прошлом это было хорошо, теперь, когда мы должны заниматься положительным строительством, это безнадежно плохо. С таким человеческим материалом… ничего прочного построить нельзя». И далее: «…реформы следовали одна за другой, и все они били в одну точку: замирение с беспартийной интеллигенцией, расширение базы власти путем привлечения к активному участию в советской общественной жизни всех тех, кто на практике, своей работой в той или иной области положительного советского строительства показал свои таланты, между тем как „старые большевики“ все больше рассматриваются как „нежелательный элемент“».

Это объясняет, почему в репрессиях 1937;1938 гг. участь «бояр» постигла «старую гвардию», рассматривавшую в качестве источника пожизненной ренты символический капитал — свое революционное прошлое. При этом модель борьбы верховной власти с новым «боярством» была выстроена Сталиным по известному в историческом прошлом сценарию: подобно тому как Иван Грозный в борьбе со всесильным боярством стремился опереться на внеэлитные слои, созывая с этой целью Земские соборы, Сталин в борьбе с партийными вождями попытался опереться на «маленького человека», нового «аристократа из народа». О том, что Сталин искал опору в меритократии (власть, основанная на заслугах), писал и Г. Федотов: «Подлинная опора Сталина — это тот класс, который он сам назвал „знатными людьми“. Это те, кто сделал карьеру, кто своим талантом, энергией или бессовестностью поднялся на гребень революционной войны. Партийный билет и прошлые заслуги значат теперь немного; личная годность в сочетании с политической благонадежностью — все. В этот новый правящий слой входят сливки партийцев, испытанных своей беспартийностью, командиры Красной армии, лучшие инженеры, техники, ученые и художники страны. Стахановское движение ставит своей целью вовлечь в эту новую аристократию верхи рабочей и крестьянской массы — расслоить ее, соблазнив наиболее энергичных и сильных высокими окладами и поставив их на недосягаемую высоту над их товарищами. Сталин инстинктивно повторяет ставку Столыпина на сильных и трезвых. Но так как не частное, а государственное хозяйство является ареной новой конкуренции, то Сталин создает новый служилый класс, или классы, над тяглым народом, повторяя еще более отдаленный опыт Московского государства. Жизненный опыт показал ему слабую сторону крепостного социализма — отсутствие личных, эгоистических стимулов к труду. Сталин ищет социалистических стимулов конкуренции, соответствующих буржуазной прибыли. Он находит их в чудовищно дифференцированной шкале вознаграждения, в бытовом неравенстве, в личном честолюбии, в орденах и знаках отличия, — наконец, в элементах новой сословности. Слово „знатные люди“ само по себе уже целая сословная программа… Реализацией этого типа элиты стали „железные наркомы“»^[8][9]. Они были очень молоды (из 32 899 человек, входивших в номенклатуру ЦК ВКП (б) в начале 1939 г., более 60% в возрасте до 40 лет): в 1941 г. 33-летний Д. Устинов был назначен наркомом вооружений. В этом же возрасте в 1944 г. Н. Байбаков — наркомом нефтяной промышленности, в 1939 г. 35-летний А. Косыгин — нарком текстильной промышленности, а в 1940 г. — зампред Совнаркома. В 33 года Молотов и Каганович стали секретарями ЦК. В этом же возрасте А. Микоян — нарком и кандидат в члены Политбюро, Г. Маленков — зав. отделом ЦК руководящих кадров, Н. Кузнецов в 35 лет — нарком ВМФ, В. Меркулов — зам. наркома в 34 года, В. Абакумов возглавил СМЕРШ в 34 года, А. Зверев — нарком финансов в 37 лет, Н. Патоличев в 30 лет — первый секретарь Ярославского обкома, в 32 года — член ЦК ВКП (б), в 37 лет — секретарь ЦК.

Сформированный таким образом новый служилый класс, безусловно лояльный верховной власти и безупречный с точки зрения исполнительной дисциплины, был способен решать задачи модернизации в условиях дефицита ресурсов. Степень зависимости правящего слоя от верховной власти была максимальной. Н. Булганин, один из высших номенклатурных иерархов, признавался Н. Хрущеву: «Вот едешь к нему на обед вроде бы как к другу, а не знаешь, сам ли ты поедешь домой или тебя повезут кое-куда». В воспоминаниях еще одного «номенклатурного» долгожителя Н. К. Байбакова так описан эпизод его разговора со Сталиным при назначении на Северный Кавказ в качестве зам.

наркома нефтяной промышленности в 1942 г.: «Нужно сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам… Поэтому я вас предупреждаю, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем. Но если вы уничтожите промыслы, а немец не придет и мы останемся без горючего, мы вас тоже рас;

стреляем" .

Советская номенклатура, «господствующий класс» советского общества, как определяют ее М. Джилас и М. Восленский, «…как никакая другая элита, была бесправным служилым классом. Наделенная весьма скромными благами по сравнению даже с западным средним классом, советская номенклатура должна была постоянно их отрабатывать, вечно страшась того, что полученное вчера заберут обратно завтра. Даже самые высокопоставленные чины пролетарского государства в глубине души действительно оставались пролетариями, ибо не имели ничего, да и не значили ничего, невзирая на свои способности и заслуги, вне официально подтвержденной очередным руководителем суммы привилегий и благ»^[10][11].

В своей кадровой политике Сталин использовал компроматы в биографиях представителей «нового дворянства» после разгрома различных уклонов и оппозиций, к числу которых относились и С. Киров, работавший в предреволюционный период редактором кадетской газеты во Владикавказе и занимавший либеральные позиции, близкие к кадетам, и А. Андреев, в начале 1920;х гг. активный сторонник Троцкого, и бывшие меньшевики: Л. Мехлис — главный редактор «Правды»; Г. Гринько — министр финансов в 1930;х гг.; М. Чернов — нарком земледелия; генеральный прокурор А. Вышинский. К лицам с небезупречной биографией относились В. Межлаук — зампред ВСНХ, позднее председатель Госплана, перешедший к большевикам из партии кадетов; Л. Берия, которому на пленуме ЦК в 1937 г. наркомом здравоохранения Каминским было брошено обвинение в сотрудничестве с мусаватистской разведкой (Берия и не предпринимал попыток для опровержения). По словам Микояна, единственного оставшегося в живых из расстрелянных в 1918 г. в Красноводске бакинских комиссаров, Сталин, не веря в его чудесное и необычное спасение, часто использовал это обстоятельство для шантажа. Угроза компрометации облегчала генсеку управление элитой.

«Большой террор», организованный Сталиным, позволил ему радикально измененить состав руководства высшего и среднего уровней посредством ликвидации «старой гвардии», что обусловило существенные изменения и в социальном облике партийной элиты. Если в 1924 г. 92% ее членов были профессиональными революционерами, вступившими в партию до 1917 г. и рекрутированными преимущественно из разночинной интеллигенции, то к 1939 г. 94% ЦК прежнего состава были «вычищены» из рядов правящей элиты и заменены вступившими в партию по «ленинскому призыву», когда рабочие от станка и крестьяне принимались без кандидатского стажа. В результате доля интеллигенции уменьшилась вдвое.

«Классическая» сталинская фаза развития советской элиты («ленинский этап» был периодом становления) характеризовалась ее корпоративной принадлежностью к материальной собственности через корпоративное обладание властью как собственностью. Подобное положение элиты характерно только для раннеклассических деспотичных обществ античного мира. При этом реальные функции собственника (в отношении как объекта власти, так и материальных благ) во всех своих четырех элементах, а именно: а) владения; б) пользования; в) распоряжения; г) управления (эта функция производная от предыдущей), в полной мере принадлежали исключительно высшей правящей касте и персонифицировались в личности «вождя-генсека». Согласно пирамидальной структуре советской номенклатуры властным субъектам (субэлитам) — центрально-хозяйственным, партийно-обкомовским, управленческо-местным — частично были делегированы только функции управления и «регламентированного» пользования властью и материальными благами как корпоративно-общественными объектами собственности.

Подобная форма организации власти делала субэлиты полностью зависимыми от реально правящей верхушечной их части, что порождало рабскую покорность по отношению к верхним слоям пирамиды, а у последних, в свою очередь, такую же покорность по отношению к персонифицированному единодержцу— генсеку, открывая ему возможности, почти не ограниченные для фараонского-вождистского правления, произвола и террора. И эта же форма давала мощные рычаги для насильственной модернизации «сверху» — индустриализации, коллективизации и пр., что позволило быстро создать модель военно-мобилизационной экономики и выстоять в ходе ожесточенной войны с фашистской Германией. Рабски зависимое положение субэлит и верхушечной их части по отношению к генсеку делало всю элиту в целом пассивным объектом бесконтрольного и произвольного манипулирования со стороны вождя. Поэтому Сталин смог физически уничтожить значительную часть элиты, Хрущев «вертел» ею как хотел, Горбачев и Ельцин — достаточно легко и безболезненно разгромили безвольную коммунистическую часть номенклатуры, неспособную противостоять властным импульсам «сверху», так как вся структура пирамиды власти была нацелена на подавление «низов» в целях поддержания своего корпоративного господства.

Процесс трансформации модели элитообразования, сложившейся в условиях советской политической системы, занял почти четыре десятилетия — с начала 1950;х до начала 1990;х гг., пройдя три стадии, хронологически совпавшие с периодами руководства страной Н. Хрущевым, Л. Брежневым и М. Горбачевым — Б. Ельциным. Совпадение это не случайно, а определено тем обстоятельством, что в условиях мобилизационного развития влияние первого лица государства на политический процесс столь велико, что его замена, как правило, знаменует значительные изменения и в функционировании политической системы.

Импульсом первой попытки трансформации номенклатурной системы послужил политический кризис, вызванный физическим уходом творца этой системы — И. Сталина. Эта стадия трансформации, связанная с именем Н. С. Хрущева, имела преимущественно поверхностный характер — либерализация режима без изменения его основ и ключевых принципов. Это в равной степени относится и к трансформации механизмов элитообразования и элитной ротации. Противоречивость и поверхностный характер осуществленной Хрущевым трансформации системы элитообразования были результатом непоследовательности его политики реформ, его попытки, по выражению У. Черчилля, «перепрыгнуть пропасть в два прыжка», во многом обусловленных тем, что у самого реформатора, по его собственному признанию, были «руки по локоть в крови».

Только после смерти Сталина, когда ослаб механизм чисток, начинает формироваться собственно «номенклатурная система власти». В этот период, особенно после окончательного формирования номенклатурной системы, расцветают клановые структуры, усиливается дифференциация частных интересов различных представителей правящего класса — процесс, идущий на территориальной, отраслевой, национальной и других основах. При этом концентрация различных интересов соответственно в различных подобных структурах (подструктурах) препятствует их распылению, предотвращая функционирование всего правящего класса по принципу броуновского движения; его общие интересы сохраняются, внутренняя конкуренция не допускает остановки в развитии.

Хрущевская «мутационная» фаза эволюции элиты связана с ослаблением внутриэлитного террора и идеологически жестких «ежовско-сталинских рукавиц». Это привело к известной утрате ясности «идеологии», к внутренней деидеологизации основных номенклатурных групп власти. Именно «хрущевский стиль» способствовал становлению прагматизма (цинизма) в мышлении элитных групп, что на фоне первоначального оживления хозяйственно-экономической деятельности и породило популярность самого Н. Хрущева. Однако в недрах номенклатуры происходили более масштабные сдвиги. Известная децентрализация власти привела к резкому усилению элемента пользования властью и материальной собственностью для региональных субэлит благодаря расширению компетенций управления, но при сохранении функций владения и распоряжения властью и вещественным богатством за центрально-бюрократической суперэлитой. Эта суперэлита возникла в результате эволюции кастово-верхушечной части элиты в более многочисленную смешанную партийнохозяйственную номенклатурную группу, хотя пирамидальная конструкция власти, порождающая зависимость всех слоев элиты от высшего партийного руководства — политбюро и его генсека — сохранялась. По всем своим качествам Хрущев был представителем той генерации политической элиты, которую Сталин призвал на смену уничтоженных им «поштучно» «профессиональных революционеров», каждый из которых был своеобразной личностью, индивидуальностью с солидным интеллектуальным багажом и эрудицией. Новое же поколение было представлено пресловутыми «практиками» — выходцами из внеэлитных слоев провинциальной глубинки, получившими образование, как правило, поздно и нередко — через рабфак.

В отношениях «элита — массы» начало хрущевского периода было отмечено быстрым ростом его популярности: после закрытого стиля политического лидерства Сталина, который для широких масс населения представал в качестве поднебесного божества, редко являвшего себя управляемому народу, Хрущев олицетворял фольклорного персонажа из знакомых сказок, максимально приближенного к простому народу. Единственным достижением Хрущева можно считать ослабление властного давления, либерализацию режима. «Может быть, самое главное, что я сделал, заключается в том, что они смогли снять меня простым голосованием, тогда как Сталин велел бы их всех аре;

стовать" .

Смещение Хрущева знаменует процесс усиления бюрократического аппарата, складывание «аппаратного господства». Если на начальном этапе развития элиты можно говорить о компартии как правящем классе, то постепенно бюрократический политический аппарат всецело монополизирует функции управления и господства в партии, а рядовые ее члены сливаются с зависимым населением и растворяются в нем. При этом «номенклатурная система» формируется из двух элит: управленческо-аппаратной, которая «реально правит», и царствующей элиты — высших руководителей, выполняющих идеологические и представительские функции. По мере снижения роли идеологической составляющей в системе управления сокращаются и властные полномочия руководителей, и аппарат становится способным ставить вопрос о смене «царствующего дома». Высшее руководство теперь обладает властью лишь постольку, поскольку оно рассматривается аппаратом как «главный аппаратчик» и поскольку оно действительно является таковым. Партия в целом утрачивает элитный^[12]

статус, все ярче вырисовывается «новый правящий класс» — бюрократическая элита.

Дезинтеграционные процессы находят свое выражение в формировании региональных элит, и все очевиднее становится невозможность для номенклатуры действовать в рамках социалистической и экономической общественной системы. Необходимость введения частной формы присвоения, обеспечения будущего своих детей, установления принципа наследования, стремление к гарантиям собственной безопасности, желание достижения более высокого положения в иерархии власти — все это создает предпосылки для самоуничтожения номенклатурной системы, вызывает стремление элиты закрепить свое положение и сохранить себя в рамках более безопасной и мобильной общественной организации, которая позволила бы оздоровить элиту, обеспечить принципиально новые основания для ее внутренней консолидации.

Вторая стадия процесса трансформации советской политической системы отмечена преимущественным влиянием объективных факторов в пользу эволюции политической системы, в то время как смысл политического руководства в понимании персонифицировавшего верховную власть Л. Брежнева заключался в обратном: девизом правления Брежнева стал лозунг стабильности, и кадровой стабильности прежде всего. Брежнев был посвоему идеальной фигурой в качестве политического лидера в период формирования групп интересов и клиентел, так как отличительной чертой Брежнева-лидера было стремление создать свою команду, свой клан лично ему преданных людей. После прихода к высшей власти он собирает «своих». Такое дробление политической элиты затрагивало практически все уровни руководства, включая высший. Либерализация режима способствовала усилению позиций контрэлиты: на смену отдельным группам при Хрущеве пришло диссидентское движение, однако оно не пользовалось поддержкой внеэлитных слоев населения. Что касается отношений в системе «элита — массы», то лозунг стабильности кадров означал резкое снижение вертикальной мобильности, темпов и качества процессов элитной ротации. Это свидетельствовало о том, что процессы элитообразования приобретали закрытый характер. В области отношений элиты и внеэлитных слоев это привело к существенному увеличению разрыва между ними. Не случайно именно в брежневский период термин «номенклатура» получил широкое распространение применительно к высшим политическим слоям общества, хотя номенклатурная практика рекрутирования элиты берет начало в 1920;х гг. Теперь номенклатура может быть охарактеризована как форма организации политической элиты и даже шире — как форма организации государственной власти в СССР. КПСС, выступая в качестве института, организующего функционирование Советского государства, формировала корпорацию управленцев, опираясь при этом на номенклатурный принцип отбора, который означал захват «командных высот» и осуществление контроля над государством через систему номенклатурных должностей, не ограничиваясь контролем над госаппаратом, а стремясь охватить все сферы общественной жизни. Номенклатурный принцип позволяет группе, захватившей контроль над государством, трансформировать и общество в целом, чтобы не только подчинить его своей идеологии, но и наполнить новым содержанием прежние каналы социальной мобильности или же сформировать иные для обеспечения собственной безопасности и стабильности своей власти.

Брежневская прагматически-деидеологизированная фаза эволюции номенклатуры — это фаза ее «расцвета», загнивания и упадка. Элита становится полностью деидеологизированной и политически циничной во всех звеньях, при этом обнаруживается ее повсеместная коррумпированность, беспринципность и продажность. Использование власти как средства получения материальных благ выходит на первый план. Номенклатура превращается в «новый эксплуататорский класс»^[13] в чистом виде. Эта элита закрытого типа готова следовать за любой политической силой, сохраняющей ее функции пользователя властью и вещественными благами (этим, в частности, объясняется и та легкость, с которой Горбачев и Ельцин оказались на вершине властной пирамиды). Но номенклатура по-прежнему централизованно-пирамидальна, а стало быть, легко управляема и доступна для расправы. Высокие темпы хозяйственного роста и необходимость дальнейшей централизации управления приводят к «скрытому» (по отношению к центрально-бюрократической суперэлите) образованию региональных, хозяйственно-управленческих, национальных субэлит, которые быстро эволюционируют в контрэлиты.

Все это приводит к тотальному кризису общества, духовному упадку и разложению всей номенклатурной верхушки. Двадцатилетие «застойного» периода отнюдь не было застоем в области эволюции элитообразования. Этот период характеризовался интенсивным процессом институционализации субэлитных структур. К середине 1980;х гг. процесс зашел столь далеко, что анализ кратковременной попытки «наведения порядка» Ю. Андроповым, окончившейся сокрушительным провалом, обнаруживает несомненное присутствие в элите элементов межкланового противостояния: открытое давление на одни регионы и их лидеров (Узбекистан и Краснодарский край) сочеталось с патронатом других (Азербайджан, Грузия), мало отличавшихся от «провинившихся», — та же клановость, та же коррупция. Период геронтократического правления 70-х — начала 80-х гг. XX в. окончательно выявил неотвратимость изменений в общественной системе.

Третья, «заключительная», стадия трансформации советской политической элиты связана с изменениями внутри самого правящего класса и поисками им новой формы правления. Следует, однако, отметить, что первый период режима М. Горбачева был отмечен сохранением прежних подходов: приоритетны директивные методы управления; технология управления прежняя: сначала формулируется политическая цель, потом экономисты и плановики должны найти средства ее реализовать. Традиционны были и меры по чистке правящего номенклатурного слоя. На апрельском (1988) Пленуме ЦК было отправлено на пенсию 110 чел., избранных лишь три года назад и рекомендованных самим Горбачевым. Чистка в верхних эшелонах власти инициировала цепную реакцию на средних и нижних. Таким образом, технология «конструирования» элиты не претерпела значительных изменений. Попытка модернизации, как и предшествовавшие, была инициирована и осуществлена государством (либеральная оппозиция, «независимая журналистика» и даже политические партии, ЛДПР В. Жириновского например, формировались в коридорах ЦК). Идеология перестройки, которая должна была выполнить задачу создания новую форму правления, не была очищена от коммунистической риторики и потому не могла претендовать на легитимность идеологии, как в обществе в целом, так и внутри правящего класса. Необходимость перестройки признавалась всеми, но при этом руководство КПСС оставляло за собой монополию на выработку и формулирование стратегии. Такое развитие удовлетворяло далеко не всех. Результатом стала дезинтеграция прежней правящей элиты. Наиболее существенной на данном этапе становится «битва за аппарат», за бюрократическую элиту, контроль над которой в условиях номенклатурной системы и в период ее распада и трансформации является ключевым механизмом политического господства. Первоначально эта борьба шла между различными представителями правящей элиты, но постепенно, в условиях кристаллизации и организационного оформления контрэлиты, она начинает развертываться между правящей элитой и контрэлитой.

Со временем и в массовом сознании, и в политическом руководстве начинает доминировать установка на системные изменения, отказ от прежней идеологии. Региональные политические элиты эксплуатируют идею национальной независимости, находя в ней для себя новую формулу правления и идеологию легитимности. Эти элиты более не связывают проблемы собственного сохранения и политического выживания с союзным уровнем. Ключевую роль в политическом развитии приобретают процессы, происходящие в Российской Федерации, вокруг нового руководства которой постепенно формируется контрэлита, создавая для союзного руководства реальную опасность локализации его властных полномочий в пределах московского Садового кольца. Период 1985;1989 гг. отмечен постепенными изменениями общеполитического характера, которые создают условия для включения советской элиты в новые для нее виды деятельности. Это период так называемой комсомольской экономики, кооперативного движения, первых оценок доли теневого капитала в экономической сфере, ранних попыток его легализации. Сама бюрократическая элита распалась, а образовавшиеся внутри нее группы сделали ставку на различных политических лидеров. Однако Горбачев и компания пытаются изменить структуру и систему организации власти: формируют новый орган — Съезд народных депутатов СССР — с целью консолидации элиты и общества, при этом выборы должны были выполнить функцию механизма рекрутирования элиты и обновления политического Олимпа, а также реформирования аппарата управления, системы исполнительной власти, формирования ее новой вертикали. Следующий шаг в той же стратегии — введение поста Президента, что лишало структуры КПСС как функций политической инфраструктуры (посредством реализации лозунга «Вся власть Советам!»), так и функций управленческой инфраструктуры с заменой ее на президентскую вертикаль исполнительной власти. Одновременно с введением института президентства отменялась статья 6 Конституции СССР, закреплявшая монопольное положение КПСС в обществе. В самой партии формируются различные политические платформы. Таким образом, на первом этапе горбачевского реформирования политической системы была сделана попытка осуществить внутрисистемные изменения при сохранении прежнего общественного строя. Однако процесс не удалось удержать в рамках этой стратегии.

Перестройка, по существу, означала дальнейшее размывание материнской номенклатурной оболочки. Этот процесс набирал силу и к концу 1980;х гг. приобрел необратимый характер. Перестройка стала настоящей революцией элит. Именно элита чувствовала себя обделенной властью и деньгами. Не случайно процент голосовавших за кандидатуру Б. Ельцина в противовес поддерживаемому властью кандидата на выборах 1989 г. был максимальным (80−90%) в элитных домах Совмина и ЦК КПСС.

В 1989;1991 гг. подготовленная к переменам номенклатура активно участвует в создании новых институциональных экономических и политических условий развития страны. Это период формирования предпосылок для образования сообщества элит, время установления новых правил игры. Уходит в прошлое идеологическое единство советской элиты, складываются противоборствующие идеологические и политические лагери. Появление совершенно новых сфер — публичной политики и бизнеса — открывает неизвестные ранее каналы рекрутирования кадрового состава элиты за счет «людей со стороны», оформляется бизнесэлита. Идет конвертация статуса номенклатуры в экономический и политический капитал. Процесс кристаллизации элиты протекает в условиях нарастания центробежных тенденций в национально-государственной сфере, обострения экономического кризиса, децентрализации всей экономической системы, что усиливает элементы напряженности, вызванные идеологическим и политическим расколом элитных структур. Следствием внутриэлитной напряженности, повлекшей за собой столкновение старой и новой фракций элитного сообщества, становятся события августа 1991 г., которые могут быть описаны в рамках концепции «навязывания».

Однако этим событиям предшествовали следующие. На начало 1991 г. Министерство юстиции СССР зарегистрировало 312 общественных организаций. В целом по стране возникло более 10 тыс. самостоятельных объединений и организаций, более 20 партий различного толка — от социал-демократических до христианских и монархических. После выборов народных депутатов РСФСР и принятия Декларации о суверенитете РСФСР пошел процесс распада союзного государства.

В апреле в Ново-Огареве было достигнуто соглашение о подготовке нового Союзного договора для формирования подлинной федерации как Союза суверенных государств. Подписание Союзного договора после Ново-Огаревского процесса, намеченное на 20 августа 1991 г., должно было стать актом обретения республиками политической самостоятельности и создания новой базы для союзного единства, прежде основанного на господстве КПСС, которая лишалась таким образом своего системообразующего статуса и «отделялась» от государства. Однако к лету 1991 г. большинство союзных республик приняли свои законы о суверенитете, а после событий 19−21 августа отказались от подписания Союзного договора (восемь республик заявили о своей независимости, а прибалтийские вышли из состава СССР). Обеспечив себе победу в августе 1991 г., Б. Ельцин использует антикоммунизм в качестве тарана союзной элиты.

Итогом окончательного раскола единой союзной элиты на почве резко обострившейся борьбы за последнюю функцию — владение собственностью (властной и материальной) — и натиска республиканских и национальных (националистических) контрэлит становится Беловежское соглашение. После того как 1 декабря впервые был избран президент Украины, 8 декабря руководители России, Белоруссии и Украины заявляют о прекращении Союзного договора от 30 декабря 1922 г. и объявляют о создании СНГ (11 бывших союзных республик (без Грузии и Прибалтики). Таким образом, Беловежская Пуща подвела черту под третьей стадией трансформации советской политической системы и советской элиты и одновременно под существованием Советского государства (в конце декабря 1991 г. Горбачев складывает с себя обязанности Президента СССР).

Новая российская элита, оформившаяся и объединившаяся на базе развала СССР и борьбы с Горбачевым, начинает дробиться, как только ликвидирована причина ее единства, и встает вопрос о стратегии дальнейшего развития. Основной конфликт в этот период развертывается в рамках противостояния исполнительной и законодательной власти. Структуры исполнительной власти, администрация президента, правительство консолидируются в виде «партии власти», в то время как Съезд народных депутатов, Верховный Совет становятся центром кристаллизации и организационного оформления оппозиции. «Приватизаторская» горбачевско-ельцинская фаза развития партгосноменклатуры характеризуется полным отказом от всех идеологических прикрытий и превращением ее в частнособственнический класс. Абсолютно некомпетентные попытки Горбачева модернизировать коммунистическую элиту посредством внедрения в общество принципов либерализма, гласности, плюрализма и т. п. с неизбежностью привели к краху всей прежней организации партийно-номенклатурного господства и к окончательному перевертыванию коммунистической элиты в антикоммунистическую, конвертирующую власть как собственность в материально-овеществленное частнособственническое владение. Историческая метафора «частная собственность — общественная собственность — криминальночастная собственность» завершается у нас на глазах.

Для периода 1991;1993 гг. характерна интенсивная политическая фрагментация, предпосылки которой были заложены в предшествующий период и которая была ускорена распадом СССР. Развитию фрагментации способствовали также институциональное оформление послеавгустовской государственной системы и открытый переход к рынку. Новая хозяйственная система требовала появления большого числа экономических акторов, являющихся основой ее функционирования. Формируются главные ветви элитной системы: администрация президента, правительство, парламент, региональные элиты, бизнес-элита. Вместе с тем растущая политическая фрагментация ведет к эскалации напряженности между различными элитными группировками как на федеральном, так и на местном уровне. Декларативно заданные в ходе первого «навязывания» демократические правила оказываются «лишними» и постоянно нарушаются. Политический режим того времени можно определить как неконсолидированную демократию. Главная характеристика периода — жесткая конфронтация. Происходит поляризация сил, складывается новая конфигурация элитных группировок, при которой в стратегически наиболее выгодном положении оказывается коалиция, ориентирующаяся на администрацию президента. Борьба отдельных внутриэлитных фракций за лидирующие позиции завершается новым «навязыванием».

Обострение взаимоотношений между исполнительной и законодательной ветвями власти привело в октябре 1993 г. к расстрелу Верховного Совета России в Белом доме. Трагическая развязка, сопровождавшаяся гибелью сотен мирных граждан во время штурма Белого дома правительственными войсками, могла бы не наступить, будь Россия сформировавшимся демократическим государством и если бы в политической культуре России были бы сильны традиции несилового разрешения подобного рода конфликтов. Исход конфликта мог бы быть иным, если бы в стране существовало гражданское общество, состоящее из сформировавшихся политических партий, способных мирными парламентскими методами защищать интересы различных слоев населения. 12 декабря состоялись выборы в Государственную Думу, перед этим был распущен Верховный Совет, упразднены региональные съезды народных депутатов, была принята новая Конституция России. Результаты выборов отразили сложившуюся расстановку сил: проправительственная, пропрезидентская партия «Выбор России» получила 15,5% голосов избирателей, КПРФ — 12,4 %, ЛДПР во главе с Жириновским получила 23 % голосов.

В соответствии с Конституцией РФ преобладающая роль в системе государственной власти и управления принадлежит президенту, что явилось отражением борьбы в высших эшелонах власти в период 1993 г. Он определяет основные направления внутренней и внешней политики, формирует правительство, решает вопрос о его отставке, может отменить в установленном порядке постановления правительства, выдвигает кандидатуры судей в Конституционный суд, имеет право распускать нижнюю палату Федерального Собрания и назначить новые выборы в случае троекратного отклонения ею предложенной президентом кандидатуры председателя правительства.

В руки национальных, региональных коммунистических субэлит переходят все функции в отношении собственности (владение, пользование, распоряжение и управление) во властной и материальной форме. Идет моментальная перегруппировка элит с противоположным «антикоммунистическим» знаком. Происходит распад и криминализация экономики, ограбление и колонизация России и на этом фоне неизбежное превращение субэлит в кланово-мафиозные группы. Такому экономическому состоянию соответствует режим единоличного, диктаторского правления, ведущий к вырождению самого государства в уголовно-криминальный строй. Сами же новые криминальные элиты не смогут при этом стать полновесными собственниками, так как «доставшиеся» им материальные блага всего лишь по случаю попавшая в их руки общенародная собственность. В силу этого она (фрагментированная общенародная собственность) не может выступать в роли производственного фактора — капитала — и с неизбежностью должна регулироваться государством. В противном случае разрушается само государство, что не единожды происходило в процессе гибели «классических» империй.

После силового введения новых правил игры устанавливается новый расклад сил, не позволяющий ни одной из фракций элиты занять доминирующее положение. Политический процесс этого периода определяют две основные тенденции. Первой из них является движение в сторону «суперпрезидентской» республики. Другая — стремление к консолидации, о чем свидетельствуют события вокруг президентских выборов 1996 г. («семибанкирщина») и консолидационные процессы на региональном уровне. Развитие данной тенденции в последующие годы привело к использованию модели «пакта», точнее локальных «пактов», приведших к стабилизации режима без преодоления исходного конфликта.

До сих пор нет однозначного ответа на вопрос, являются ли многочисленные трудности постсоветского периода (беспрецедентный спад экономики, внутрии внешнеполитические провалы, зигзагообразный, «рваный» политический курс, деградация многих сфер духовной жизни) результатом действия объективных причин, неотвратимых факторов переходного периода от тоталитаризма к демократии, своего рода платой за искупление прошлых грехов, или же это — во многом результат действия субъективных факторов, и прежде всего низкого качества современной правящей российской элиты?^[14] При этом целый ряд авторов уверенно говорят о сознательном выборе элитой такого пути в начале 1990;х гг. Так, В. Ядуха отмечает, что «поведение власть предержащих в 1990;е часто называют самоубийственным. И все же ему есть рациональное объяснение. Часть экспертного сообщества считает отказ от национальных интересов ценой, которую российская элита готова была заплатить за вхождение в элиту западную. То есть за право участвовать в принятии глобальных решений, легализовать собственность за границей и вести там светскую жизнь»^[15].

Наряду с экономическими трудностями, вылившимися в потрясший страну дефолт 1998 г. и сопровождавшимися обнищанием широких слоев населения, наблюдалось усиление негативных тенденций в системе государственного управления. Нарастала бюрократизация государственного аппарата. Огромную роль стала играть Администрация президента, подменявшая органы государственной власти и политические партии.

Таким образом, опыт России отчетливо демонстрирует, что результатом элитных взаимодействий может оказаться не достижение нормативной демократии, а ситуационное разрешение внутриэлитного кризиса, то есть стабилизации через установление временной консолидации. При использовании элитистской теории в анализе процесса трансформации российских элит необходимо учитывать соответствующий институциональный контекст. Прогресс демократической реформации в огромной степени зависит от способности элиты наладить конструктивный диалог с оппозицией. Программа демократии эффективна тогда, когда она вбирает в себя многообразие интересов общества, преодолевая разрушительную конфронтацию и создавая почву для политической культуры согласия. Это тем более трудно сделать, поскольку в раздираемом противоречиями российском обществе демократическая реформация нуждается в сильной власти. Ведь в современной ситуации политические субъекты, принадлежащие к различным блокам, пытаются не только дискредитировать своих соперников в политическом плане, но и воздействовать на них и их семьи экономическими, правовыми, административными, а подчас и криминальными средствами.

В России политический рынок находится в стадии формирования: появились политические деятели, представители элиты, но пока еще отсутствуют равные возможности для каждого из них и, самое главное, не сложилась единая система ценностей, в рамках которой каждый из участников уважал бы установившиеся «правила игры». В условиях современного российского общества самым заметным стало падение уровня политического участия внеэлитных слоев населения. Массовые политические движения как значимый фактор политического действия, а с ними и «уличная» политика фактически перестали существовать. Это предопределило значительную автономность властных институтов по отношению к обществу, превращение власти в самодостаточную политическую силу.

Несмотря на радикализм социально-экономических трансформаций в России, политическая элита по-прежнему остается решающим фактором политического процесса. При этом:

• — наблюдается высокая степень преемственности персонального состава «старой» и «новой» политической и «бизнес-элиты» России;
• — бизнес-элита занимает приоритетное положение не только по отношению к профессиональным элитам, но и по отношению к административно-политической элите;
• — взаимоотношения между центром и регионами, а также между ветвями власти носят характер торга;
• — внутриэлитное противостояние сформировалось по олигархическому принципу кланов — столкновения происходят не изза идеологических разногласий, а главным образом из-за доступа к ключевым ресурсам;
• — в условиях превращения элит в конгломерат замкнутых образований дихотомия «власть — оппозиция» постепенно теряет остроту, поскольку и оппозиция оказывается втянутой своими определенными сегментами в различные кланово-корпоративные структуры;
• — наблюдается резкое снижение традиционно высокого в советской номенклатуре удельного веса лиц, получивших техническое (инженерное, сельскохозяйственное, военно-техническое) образование за счет роста доли гуманитариев, особенно экономистов и юристов;
• — элита все чаще вызывает упреки в безнравственности (свидетельством чему служат многочисленные войны компромата);
• — руководящие группы современного российского общества во все меньшей степени выполняют свою важнейшую функцию и все меньше соответствуют базовому системообразующему признаку элиты: способности принятия важнейших стратегических решений.

Чтобы выжить в условиях глобальной конкуренции, российские элиты вынуждены обеспечить развитие общества и государства. Выход видится в реализации важнейшего потенциала развития — интеллектуального, который является источником важнейших ресурсов развития. Подобная стратегия соответствует и интересам национального бизнеса. В условиях новых геополитических реалий приоритет государства определяется не только мощностью силового потенциала — этот фактор все более становится вторичным, — а прежде всего способностью обеспечить динамизм национальной инновационной и экономической системы.

Формирование новой политической элиты в России идет во многом на основе заимствования у старой как «персонала» (адаптация и перетекание значительной части прежней элиты в новую), так и части прежних механизмов рекрутирования и функционирования элиты; гак что процессы и механизмы элитообразования — в существенном смысле лишь другая сторона все тех же процессов и механизмов дезинтеграции и трансформации тоталитарной политической элиты.

По мнению Г. Ашина и Е. Охотского, «в такой огромной стране, как Россия, федеральная элита должна „подпитываться“ провинцией, а ее подготовка и рекрутирование осуществляться на возможно более широкой территориально-географической основе». Эти же авторы считают, что «элита — национальное достояние, база возрождения и гарант будущего процветания России»^[16].

Следует отметить, что важная роль современной российской элиты как субъекта политического управления обусловлена особой значимостью в системе факторов развития субъективного фактора — управления^[17].

От уровня профессиональной компетенции элиты, ее деловитости, от прогрессивных ориентаций и нравственности кадров высшего звена, их созидательной активности и инновационного подхода к делу в решающей степени зависит динамизм рыночнодемократических преобразований, успех становления цивилизованного гражданского общества. Более того, именно от элиты зависит, и какой из двух возможных вариантов развития политического процесса будет осуществлен в России:

• 1. Ведущие политико-финансовые кланы вступят в серьезный диалог с государством и достигнут рамочного проектного соглашения относительно принципиальных целей страны на среднесрочную перспективу и путей их реализации, а ведущие элитные группы смогут заключить своеобразный «пакт о согласии» по поводу важнейших элементов этого соглашения.
• 2. Противостояние ведущих элитных групп и российских политико-финансовых кланов продолжится. В этом случае создастся идеальная ситуация для внешнего «вклинивания» и раздела Российской Федерации на новое «содружество независимых государств», чреватая утратой территориальной целостности, политической и исторической субъектности России.

• [1] Гурко В. И. Царь и царица. Париж, 1930. С. 58.
• [2] Боханов А. Н. Деловая элита России 1914 г. М., 1994.
• [3] См.: Арон Р. Этапы развития политической мысли. М., 1993.
• [4] См.: Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1991; он же. Беседы со Сталиным. М., 1990.
• [5] См.: Восленский М. С. «Номенклатура». Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.
• [6] Горький А. М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции икультуре. М., 1990. С. 151.
• [7] Сталин И. Вопросы ленинизма. М. 1945. С. 479.
• [8] Федотов Г. Судьба и грехи России: Избр. статьи по философии русской истории. Т. 1−2. СПб. — София, 1992. С. 94−95.
• [9] Грачев А. Кремлевские хроники. М., 1994. С. 74.
• [10] Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве. М., 1993. С. 33.
• [11] Грачев А. Указ. соч. С. 74.
• [12] Медведев Р. А. Хрущев. Политическая биография. М., 1990.
• [13] Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1991.
• [14] Ашин Г. К. Элитология: Учеб, пособие. М., 2005. С. 7−8.
• [15] Ядуха В. Одиночество России // РБК. 2007. № 2. С. 27.
• [16] шАшин Г. К., Охотский Е. В. Курс элитологии. М., 1999.
• [17] 1,4 Гаман-Гопутвина О. В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М., 2006. С. 5.