Функционализм и другие направления в теории международных отношений

Функционализм. Как теория международных отношений функционализм возник в 1930;х гг. Его создателем является британский социолог Д. Митрани, а продолжателем — американский исследователь Э. Б. Хаас. Функционалистские идеи в определенной степени были основаны на изучении опыта Лиги наций и Международной организации труда. Практические выводы основателя и первых теоретиков функционалистского направления выступили одним из идейных источников концепции специализированных учреждений ООН.

Хаас писал, что подобно современному групповому психотерапевту, функционалист отвергает мнение о неизбежности группового конфликта. Конфликты могут быть творчески преодолены. Не стоит рассматривать политику как грубый конфликт интересов, каждый из которых рационально задуман и защищен, политика может способствовать решению проблем. Интересы не нужно «примирять», если они могут быть «интегрированы» на более высоком уровне восприятия с привлечением творческих усилий деятеля. Эта концепция раскрывает возможность создания международной организации, что, кстати, функционалистами нигде не разбирается в деталях. Важно, что структура международных отношений качественно отличалась бы от старой именно потому, что новый моральный компонент «интеграции лучше конфликта» был бы ее центральным стержнем.

По мысли Хааса, критика функционалистами других теорий международного порядка сводится к обсуждению справедливости допущений, фундаментальных для так называемой школы политического реализма. Функционалист, надеясь прийти к совершенно иной концепции мирового порядка, ставит под сомнение это допущение, так как его критика зиждется на разделении понятий, используемых и реалистами.

Можно обнаружить четыре таких «разделяемых» понятия^[1].

• 1. Функционалист разделяет власть и благосостояние, которые мыслятся как типы человеческих и государственных целей; этому различию придается большое значение, и из него вытекают многие программные заключения.
• 2. Функционалист разделяет правительственные задачи на отдельные элементы, хотя только на время. Но он настаивает на полной отделенности военной задачи (ориентированной на власть) от экономической (ориентированной на благосостояние), а также на изолированности разных видов задач благосостояния. Однако, изучив интересующий его процесс, функционалист в конечном счете собирает эти задачи в одну, в которой все правительственные мероприятия связываются с достижением благосостояния. Важный вывод из разделения функциональных сфер — заменяемость задач. Интегративные задачи, изучаемые в одном функциональном контексте, позже используются автором в новых контекстах до тех пор, пока дихотомия функциональных контекстов не будет исчерпана. По-видимому, предполагаются неограниченное изучение и заменяемость.
• 3. Решающее разделение — между политическим и техническим, работой политика и работой эксперта. Из этого различия вытекает ряд практических следствий, в частности завоевание политического экономическим благодаря ориентированному на благосостояние эксперту. Тесно связано с этим разделением различение благотворной работы добровольной группы и подозрительных действий правительства. Это поднимает вопрос о том, способствуют ли эксперты международной интеграции, служа государству, а не частным группам, но как раз об этом функционалист и умалчивает.
• 4. Не менее важно также то, что функционалисты разделяют виды лояльности, присущие политическому актору. Как и многие ученые-обществоведы, функционалисты считают, что любая личность может формировать из разнообразных видов лояльности ряд организаций, приведенных в иерархический порядок или нет; однако при этом они предполагают, что виды лояльности обусловлены функциями и замена функций может привести к изменению видов лояльности. Из-за разнообразия функций, реализуемых различными организациями, возникающая множественность видов лояльности в любой нации создает для личности проблемы. Функционалист надеется, что на основе этого разделения виды лояльности будут переданы международным организациям, осуществляющим соответствующие функции. Но он, кажется, отрицает любую существующую верховную власть национализма, даже если в других контекстах он принимает ее во внимание, порицая.

Функционалисты, отмечал Хаас, не оперируют чисто функциональносистемными терминами. Необходимость сотрудничества, встающая перед государством, влечет за собой соответствующие задачи, очерченные силой теоретических положений, которые порождают новую, более благотворную международную конфигурацию отношений. Конечный продукт процесса — мировая федерация, появляющаяся из определенного количества ориентированных на указанные задачи служб, функционирующих в суверенном государстве и отделяющих от него лояльность человека. Переориентация видов лояльности здесь оказывается решающим фактором, ибо ожидается, что результатом будет общность чувств и законов, которая, в свою очередь, мыслится как психологическая предпосылка для создания политической федерации. Заметим, что функционалисты работают с понятием имманентной общности настолько же много, насколько часто марксисты используют понятие бесклассового общества. Каковы же основные свойства общности?

Согласно Хаасу Д. Митрани определяет политическую общность в одной работе как сумму функций, которые выполняют ее члены, а в другой — как переход к общественному благу членов, подразумевая под ним реализацию благосостояния для всех. Из этой формулировки не ясно, являются ли «члены» общности отдельными индивидами, добровольными группами или функциональными службами; кроме того, вопрос о природе функций не обсуждается, так как Митрани, конечно, не может иметь в виду все функции, включая ведение войны, которые в настоящее время входят в компетенцию политических общностей. Понятие общественного блага, предложенное функционалистами, также не может быть принято, поскольку не учитывает природу процесса перехода и понятие заменяемости его субъектов. В таком случае общественное благо — это не больше чем сумма реализованных индивидуальных и групповых желаний. Однако несмотря на употребление функционалистами эмоционально окрашенных терминов, ясна механистическая в своей основе природа общности в их теории. Общность имманентна человеческим отношениям вследствие универсальности потребностей и задач.

Хаас задавал вопросы: «Добиваются ли функционалисты явно невозможного? Неужели политическая общность является обманчивой системой? Разве потребности и задачи — это не „функции“ по отношению к содействию развития системы?» Тот факт, что функционалисты совершенно не замечают явного теоретического совпадения, не означает, что они будут также небрежны. Чтобы подтвердить предположение о таком совпадении, необходимо критически проанализировать теорию функционализма^[2].

Дэвид Митрани сформулировал пять тезисов теории функционализма^[3].

В первом тезисе утверждается, что организационные структуры подчиняются функциям соответствующего социального учреждения. В соответствии с этим тезисом международная организация создается тогда, когда в отношениях между государствами в сфере проблем, выходящих за пределы территории и возможностей отдельных государств, выявляется некоторая область общих интересов и потребностей и появляется необходимость сотрудничества для их удовлетворения. Митрани называет это явление естественным отбором интересов. Исходным пунктом для осуществления действий или определения сферы подобных действий, а следовательно, для выполнения международной организацией соответствующих функций должно быть проявление такой объективной потребности в международном сотрудничестве.

Второй тезис состоит в положении о том, что существует разграничение двух сфер международных отношений: политической и технической. В политическую сферу входят вопросы межправительственного взаимодействия. К технической сфере относятся вопросы экономические и социальные. Как считает Митрани, в политической сфере существуют непреодолимые конфликты, обусловленные иррациональным стремлением государств к могуществу, сотрудничество государств в ней затруднено. В технической же сфере, где острые противоречия и конфликты отсутствуют, потребность в сотрудничестве выступает в качестве исходного пункта для создания международной организации. По мысли функционалистов, в идеале вопросы технического характера, в отличие от политических вопросов, должны быть изъяты из-под контроля правительств.

Третий тезис британского социолога содержит идею об экспансионизме функциональных задач. Он гласит, что функции международной организации, охватывающие первоначально ограниченную область осознанных общих потребностей и существующих возможностей сотрудничества, обнаруживают затем как бы самопроизвольную тенденцию к расширению, как количественному — вширь, на новые области, так и качественному — в смысле повышения уровня интенсивности сотрудничества. Митрани убежден в безусловно прогрессивном и неотвратимом характере процесса экспансии функциональных задач.

В четвертом тезисе Митрани утверждает, что, но мере расширения сотрудничества экспертов и лиц, вовлеченных в решение технических проблем, возникающие между ними личные контакты и связи будут создавать внутри этих специализированных групп новые взаимоотношения. Митрани использует термин «лояльность». Мы бы сказали, что сейчас эквивалентом этого понятия стал термин «идентификация». Эта лояльность (идентификация) является более сильной, нежели лояльность по отношению к нациям или государствам. По мере расширения сферы функционального сотрудничества и непосредственных контактов между личностями в результате развития лояльности возникнет новое всемирное общество. Суверенность, являющаяся атрибутом внутригосударственного общества и представляющая собой, по мнению функционалистов, иррациональный барьер для удовлетворения потребностей человечества, окажется, таким образом, лишенной содержания.

Пятым тезисом Митрани объявляет возможность обеспечения мира путем постепенной ликвидации государственного суверенитета (космополитизм). В связи с этим постулируется деполитизация международных отношений. Функционалисты полагают, что развитие международных отношений должно вести к постепенному ограничению и ликвидации суверенитета государств, а основанная на этом суверенитете система международных отношений должна быть заменена всемирным федеративным государством либо анархическим безгосударственным обществом.

Д. Митрани упрощенно и неверно трактует понятие политического, чтобы облегчить доказательство его отрицательной роли в процессе интеграции мира. Он создает иллюзию того, что существует сфера взаимоотношений, лишенная политики, и что возможно расширение этой сферы путем постепенного сведения на нет роли и влияния правительств государств в области отношений между людьми. В действительности же такой сферы деятельности не существует, разграничение политического и технического носит искусственный характер.

Сыграв определенную роль в становлении международных организаций, функционализм стал применяться преимущественно для объяснения интеграционных процессов и интеграционных объединений государств. Развитие последних также опровергло исходный тезис функционалистов о возможности разделения политической и технической сферы международного сотрудничества, но ложная исходная установка не помешала получить некоторые верные выводы относительно многих сторон экономической и политической интеграции. Функционализм остается одной из самых популярных теорий для ее объяснения.

Ошибки Д. Митрани подвергались серьезной критике не только его оппонентами, но и последователями, составившими школу неофункционализма, крупнейшими представителями которой являются Э. Хаас и Л. Линдберг. Основным объектом критики стал утопизм четкого разграничения технической и политической сферы. Преобладающая в XX в. тенденция политизации всех проблем сделала невозможным решение проблемы международного сотрудничества без учета ее политических факторов. Само функциональное сотрудничество нуждается в подкреплении его мероприятиями политического характера. Неофункционалисты подчеркивают вероятностный характер функциональной интеграции, зависимость ее успеха от политических факторов: внутренней структуры государств, общности идеологии. Однако они отстаивают тезис о главенствующей роли технического сотрудничества. Их предсказания о возможности появления наднациональных элементов в деятельности международных организаций, по мнению одних теоретиков, уже оправдались, по мнению других — нуждаются в верификации. Во всяком случае к настоящему времени четко выявились предпосылки для возникновения наднациональных учреждений и «зачаточные формы» наднациональных явлений и процессов.

Критика функционализма. Отвечая на критику функционализма последователями реализма, Э. Хаас указывал, что они лишь утверждают первенство политического и считают само собой разумеющейся жесткую внешнюю форму суверенного национального государства, полагая минимальными шансы смягчения этой жесткости. Более основательные критики Энгл (Engle), Клод (Claude) и Сэвелл (Sewell) не доверяют реалистическому подходу априори, но все же отвергают теоретические предположения функционализма в неопределенных выражениях, просто отрицая справедливость разделительных понятий для суммирования возможностей человеческого развития. Энгл приходит к этому заключению на основании изучения Европейского общества угля и стали; Клод основывается на исследовании деятельности специализированных служб ООН; анализ Сэвелла концентрируется на изучении Международного банка реконструкции и развития. Их критика сводится к следующему^[4].

Хаас полагал, что власть и благосостояние еще далеки от разделения. В самом деле, переход к деятельности в пользу благосостояния возможен только на основе чисто политических решений, которые в большей степени вырабатываются властью. Специфический функциональный контекст не может быть отделен от общих интересов. Всеобъемлющие экономические решения принимаются прежде, чем в любом функциональном секторе обнаружится интегративная эволюция, которую описывает функционалист. Нельзя ожидать, что задачи могут трансформироваться относительно нового контекста; успех в одной функциональной сфере не предполагает соответствующего движения в других сферах, напротив, он может затормозить развитие или окажется забытым. Различие между политическим и техническим, между политиком и экспертом просто не имеет силы, потому что спорные вопросы требуют технической работы в результате прежнего политического решения. Следовательно, весьма маловероятно, что добровольные группы оказывают благотворное влияние на международные отношения, как предсказывает функционализм.

И Клод, и Энгл отрицают наиболее важное положение функционализма, согласно которому виды лояльности развиваются в зависимости от удовлетворения нужд и могут быть разделены и вновь упорядочены без учета интересов нации: «Остается место для сомнений в том, что функционалисты нашли ключ, легко открывающий двери, за которыми находятся разные виды человеческой лояльности, сваленные в кучу на суверенных складах оружия, тем самым позволяя таким лояльностям выплеснуться в пространство интернационализма»^[5].

Хаас признавал, что функционализм не дает безошибочного ключа. Но он утверждает: даже если позиции разделимости, являющиеся стержнем функциональной теории, не принимаются полностью, есть надежда, что они могут быть исправлены так, чтобы выйти из тупика реалистского анализа. Любой ученый, использующий различие между властью и нравственностью как аналитическое средство, будет возражать против теории функционализма, как и реалисты. Даже у функционалистов, допускающих дихотомию между властью и благосостоянием как фундаментальное понятие, здесь слабая позиция. Допуская «реальность» обоих направлений в международной жизни, они вынуждены мириться с их неудовлетворительной борьбой и надеяться на лучшее. В этом случае подлинный реалист может согласиться с этой эпической борьбой и уверенно предсказать победу власти. Или же он может доказывать, как Кеннет В. Томпсон, что «люди упорно отвергают взгляд, согласно которому государственное поведение при определенных обстоятельствах — неподходящий предмет моральных оценок. Один из признаков того, что этот взгляд приемлем, есть очевидная склонность политических деятелей обосновывать свои нужды в терминах морали. Лицемерие в таком случае оказывается необходимой платой за добродетель»^[6]. Томпсон продолжает утверждать, что целесообразность и нравственность в международной политике развиваются диалектично, поэтому позиция, занимаемая правительством только по причине целесообразности, но исключающая некоторые нравственные принципы, может связать эго правительство в будущих аналогичных ситуациях просто потому, что этот принцип уже принят на вооружение другими государствами и «по крайней мере, на каком-то этапе и в некоторых отношениях практическое и моральное идут рука об руку».

Согласно Хаасу наблюдается полный парадокс: допуская существование ориентации на власть, функционалист приближается к реалисту; видоизменяя абсолютную победу власти, некоторые реалисты соединяются с функционалистами. Те, кто, подобно Клоду и Энглу, отрицают первое положение о разделимости, разрушают связь функционализма и реализма, отказываясь от исследования эмпирической сферы деятельности оставшихся понятий разделения. И функциональная теория в основном продолжает оставаться неизученной.

По мнению Хааса, истинная заслуга функционализма в том, что он ломает клише теории политического реализма. Его ошибка заключается в недостаточно радикальном разрушении реализма. Положения о разделимости понятий указывают путь к возобновлению связей между теорией международных отношений и другими общественными науками, особенно политической социологией и эмпирической областью исследований политики, хотя в настоящее время они не определяются достаточно четко. Ученый утверждал, что первостепенной задачей должна быть четкость этих понятий в свете общественной научной теории и современного эмпирического знания.

Хаас убежден в том, что когда мы достигнем такой четкости, анализ поведет нас назад — к предмету систем и функций. Установив отношения функционализма и всеобщей теории международной интеграции, можно вложить уточнение учения о разделимости в остов теории систем. Функционалисты должны ответить на вопросы: какие части структурнофункционального анализа подходят для нашего изучения в области международно-политической науки, какие виды системы предлагаются социологами-функционалистами и какие масштабы может иметь имманентная система, смутно понимаемая функционалистом?^[7]

Несмотря на критику, идеи функционалистов стали вызовом исследователям международных отношений, поскольку параллельно возникающие европейские сообщества сделали возможной практическую попытку их реализации. Многочисленные исследования, которые рассматривали события внутри наднациональных образований, взяли понятие интеграции и определяли ее как процесс и как конечный продукт политической унификации между национальными единицами.

Функционалисты подчеркивают, что с победой экономики над политикой преодолен этноцентрический национализм. Экономический интерес, следовательно, более значим, чем политические убеждения. Хаас ставит вопрос: является ли экономическая унификация вообще возможной без предшествующей политической? Поскольку один из ключевых элементов при оценке возникновения политического сообщества, по мнению Хааса, это чувство принадлежности, которое его индивиды и общности по интересам демонстрируют по отношению к центральным политическим институтам, то необходимо использовать тот же критерий и при наблюдении возникновения политической интеграции^[8].

Под политической интеграцией он понимает процесс, в котором политические факторы в отдельных национальных областях на основе измененного чувства национальной принадлежности направляют ожидания и политическую активность к новому, наднациональному центру, который обладает компетентностью принятия решений для существующих национальных центров. Конечным результатом является новая политическая общность. Принадлежность к новому центру принятия решений проверяется на основе поведения представителей политических групп, поскольку элита является, по его мнению, решающим политическим фактором.

Из определения Хаасом политической общности и интеграции можно понять, что оно основывается не столько на объективном критерии, сколько на оценке поведения индивидов, социальных групп, правительств. Эта концепция основана на интересах и ценностях участников, которые взаимодействуют в процессе, поэтому интеграция реализуется в тот момент, когда представления об интересах и о ценностях достигают такой степени гармоничности, что приобретают качества модели; следовательно, если плюрализм принятия решений является общей ценностью участников процесса, то он представляет собой элемент, который равноценен остальным атрибутам политической интеграции. Но одновременно Хаас акцентирует внимание на том, что политическая интеграция развивается из экономических связей между группами государств, однако любая экономическая взаимосвязь между участниками еще не ведет к политическому сообществу.

Геополитика. Популярность геополитики как исследовательского подхода в XX в. обусловлена не только логикой развития научного знания, но и в первую очередь потребностью осмысления новой ситуации в мировой политике после Второй мировой войны. В большей степени это было связано с запросами правящих кругов США. Континентальная геополитика была дискредитирована вместе со своим вдохновителем — проигравшим войну германским государством. Кроме того, проблематика континентальной геополитики (государственные границы, обеспечивающие автаркию) не была актуальной для победителей. В эпоху доктрины Монро Североамериканская республика видела в океане надежную гарантию от нападения армий Старого Света. Первая и особенно Вторая мировые войны показали, что океан может стать не столько фактором обороны, сколько фактором изоляции США и Великобритании. Захват Западной Европы Германией привел не только к их континентальной блокаде, но и к началу подводной войны на истощение. Ближайшей перспективой было нарушение морского сообщения между США и Латинской Америкой, США и Великобританией. После победы во Второй мировой войне США старались устранить опасность новой изоляции от Старого Света.

В связи с этим изучалась возможность надежного контроля над Атлантическим побережьем ради «евроатлантической безопасности» и сдерживания «моторизованного Чингисхана», контролировавшего значительную часть континента.

Понятие геополитики. До сих пор в научной литературе нет четкой и полной формулировки понятия «геополитика». Споры о ее объекте и предмете идут около сотни лет. Понятие «геополитика» трактуется чаще всего чрезвычайно широко. Во-первых, геополитика понимается как раздел политической географии, исследующей связь географической среды и форм государства. Во-вторых, она понимается как самостоятельная наука. Это самый неудачный вариант истолкования предмета геополитики. В литературе отмечается, что в результате попытки изобразить геополитику самостоятельной «наукой» она лишается свойственных ей черт, границы ее становятся чрезвычайно размытыми, переходящими в предмет экономических, политических, военно-стратегических, природно-ресурсных, экологических и иных дисциплин, международных отношений, внешней политики и т. д. В-третьих, геополитика может пониматься как тематический раздел международных исследований, изучающий значимость и структуру естественных факторов государственной мощи для внешней политики и международных отношений. Такой подход характерен для крайне популярного в России автора «Великой шахматной доски»^[9], который геополитиком не является.

Н. А. Нартов видит в геополитике науку, изучающую комплекс географических, исторических, политических и других факторов, взаимодействующих между собой и оказывающих большое влияние на стратегический потенциал государства^[10]. Этот подход был обоснован английским исследователем X. Макиндером в 1904 г. в докладе «Географическая ось истории». Преобладает убеждение в том, что политологические проблемы являются для геополитики определяющими: географическое положение значимо в той мере, в какой она объясняет потенциал силы государства. Геополитика изучает политические явления в их пространственном взаимоотношении, в их влиянии на Землю, на культурные факторы. Это географически интерпретированная политика, промежуточная наука, не имеющая независимого поля исследования. Больше тяготея к политике, она концентрирует внимание на политических явлениях и стремится дать географическую интерпретацию и анализ географических аспектов этих явлений.

Политолог Э. А. Поздняков утверждает, что геополитика главное внимание направляет на раскрытие и изучение возможностей активного использования политикой факторов физической среды и воздействия на нее в интересах военно-политической, экономической и экологической безопасности государства. Практическая геополитика изучает все, что связано с территориальными проблемами государства, его границами, рациональным использованием и распределением ресурсов, включая и людские. Ф. Моро-Дефарж в книге «Введение в геополитику» отмечал: «Термин.

«геополитика» используется политиками и политологами каждый раз, когда объясняют, — вернее, пытаются объяснить, — необъяснимое. Геополитическим становится любой запутанный вопрос, выходящий за рамки рационального и затрагивающий глобальные интересы, то есть такие, которые не поддаются точному определению"^[11].

Тем не менее у геополитики есть свой предмет. Французский автор писал: «Геополитика изучает отношения между пространством (во всех смыслах этого слова) и политикой: какое влияние оказывает пространственный фактор на политику и поведение политических деятелей? И как используется сам пространственный фактор политическими деятелями?»^[12] Для М. А. Мунтяна геополитика — комплексное рассмотрение событий в масштабе того или иного государства с анализом: размеров и конфигурации государственной территории; начертания границ; расположения экономических районов; состояния экономики; климатических условий; этнического состава населения; элементов и структур государственного политического строя^[13].

По утверждению Н. А. Нартова, можно сформулировать краткое определение: геополитика — наука, система знаний о контроле над пространством^[14].

Один из классиков геополитики, Р. Челлен, достаточно скромно определял ее возможности и подчеркивал, что специфика государства как актора международных отношений ею не описывается. Он отмечал, что «загадка государства заключается в духовной глубине, куда не проникает географическая пространственная перспектива»^[15]. В равной степени поведение государства определяет этнонолитика, каковая мыслилась Р. Челлену исследованием жизни этноса как природно-естественного образования^[16].

Сам термин «геополитика» принадлежит Р. Челлену, который употребил его в книге «Государство как форма жизни» (1916) для обозначения «доктрины, рассматривающей государство в качестве географического организма или пространственного феномена». Содержательно геополитика «является учением о государстве как географическом организме или явлении в пространстве, о государстве как о земле, территории, области или, точнее всего — как о территориальном господстве»^[17].

Челлен заявлял о своей солидарности с другим классиком этого направления — Ф. Ратцелем^[18]. Геополитика рассматривает государство в статике как постоянное, неизменное образование — «организм», а в динамике — как живое существо, наделенное свободной волей, которое может адекватно или неуспешно реагировать на естественные ресурсы и ограничения своей деятельности. Такой подход предложил немецкий теоретик Фридрих Ратцель (1844—1904). Геополитика изучает государство в основном в его отношении к окружению, прежде всего к пространству, и ставит целью решать проблемы, возникающие из пространственных отношений. По мнению Ф. Ратцеля, в отличие от политической географии, геополитику не интересуют такие вопросы, как положение, форма, размеры или границы государства, его экономика, торговля, культура. Все это в большей мере относится к сфере политической географии, которая чаще ограничивается описанием статического состояния государства, хотя может постигать и динамику его прошлого развития.

Геополитика рассматривает пространство с точки зрения политики (государства). Она более динамична по сравнению с политической географией. В рамках этой науки выделяются два направления: геополитика предписывающая, или доктринально-нормативная, и геополитика оцеиочиокоицептуалъпая. К первому течению можно причислить немецкую школу Хаусхофера, ко второму — англо-американскую школу (Макиндер, Спайкмен, Коэн), хотя четкие разграничительные линии между этими школами провести очень трудно^[19].

Геополитика все больше обогащается и наполняется конкретным содержанием, все активнее способствует изменениям в современном мире. Конечно, это становится возможным потому, что она опирается на научную базу многих дисциплин. Геополитика стала не только реальным инструментом изменения мира, но все больше служит ключом к прогнозированию политики ведущих стран и континентов.

H. А. Нартов разделяет тезисы «Новой британской энциклопедии» и утверждает, что геополитика — это анализ географического влияния на силовые отношения в международной политике, что теоретики геополитики стремятся продемонстрировать важность таких факторов, как границы, доступ к морям, стратегический контроль над территориями при формировании национальной политики. В Энциклопедии подчеркивается, что в прошлом сфера национального влияния определялась главным образом географическими факторами, но в дальнейшем эти факторы стали играть меньшую роль в связи с развитием коммуникаций и транспорта, которые позволили преодолевать ограничения географического положения.

Обычно выделяют следующие фундаментальные тезисы геополитики.

I. Геополитика — это научная дисциплина, изучающая историю и теорию международных отношений с объективных и материалистических позиций, когда они рассматриваются не как результат человеческой воли, а как продукт географической среды, которая и обеспечивает их автономное от социальных факторов существование.

Человек здесь — постоянный фактор международных отношений, неизменно занятый проблемой выживания. Географические факторы обычно действуют как ресурсные ограничители для человеческой жизнедеятельности. По мысли X. Дж. Макиндсра, «инициативу проявляет человек, но именно природа в большей степени осуществляет регулирование»^[20]. Природная среда как фактор социального и политического развития уже не обнаруживает автоматизма действия. Для этого необходимо действие технического прогресса, который не может быть объяснен географическими факторами. Мировой океан как ресурс военного могущества стал доступен только с появлением океанского плавания. Технический прогресс смог преодолеть «проклятие географии» для Европы. Бедная и отсталая часть ойкумены получила доступ к мировому богатству. Согласно X. Дж. Макиндеру «политический результат всего этого заключался в изменении отношений между Европой и Азией. Не надо забывать, что в Средние века Европа была зажата между непроходимыми песками на юге, неизведанным океаном на западе, льдами или бескрайними лесами на севере и северо-востоке, а с востока и юго-востока ей угрожала необычная подвижность кочевников. И вот теперь она поднялась над миром, дотянувшись до тридцати восьми морей»^[21].

Выживание всегда предполагает адаптацию к среде обитания, особенно к природно-географической. «География, — отмечал американский геополитик Н. Спайкмеи, — есть самый фундаментальный фактор во внешней политике государств, потому что он наиболее постоянен. Министры приходят и уходят, умирают даже диктаторы, но цени гор остаются непоколебимыми»^[22][23]. Для Макиндера связь географической среды и человеческого сообщества опосредуется климатом, определяющим баланс потребления воды и место расселения людей. Он писал: «Поскольку количество осадков зависит от моря, середина величайших земных массивов в климатическом отношении достаточно суха. Вот почему не стоит удивляться, что две трети мирового населения сосредоточены в относительно небольших районах, расположенных по краям великих континентов"'^[20].

• 2. Геополитики обычно сводят влияющие на международные отношения факторы к двум их видам: а) природно-климатическим (локализация государств, рельеф территории, климат и т. д.) и б) цивилизационнополитическим (народонаселение, культура, образование, политический режим, расположение гой или иной страны по отношению к другим странам и т. п.). Значение географических условий для возвышения и гибели отдельных государств и целых цивилизаций отмечали уже Платон, Аристотель, Ш. Л. Монтескье. Последний отмечал, что развитые общества располагаются в зоне умеренного климата. Замечено, что история создавалась между 20-м и 60-м градусами северной широты, где расположен основной массив суши и исторические центры развития человечества двигалась с юга на север (все древние цивилизации располагались в границах между
• 20-м и 45-м градусами северной широты, культурные и политические центры современной цивилизации — между 45-м и 60-м градусами)^[25].
• 3. Геополитические факторы рассматриваются главными источниками мощи государства. Неравенство в географическом положении и распределении натуральных ресурсов приводит к различию государств по объему мощи и статусу в международной системе^[26]. Международные отношения — это борьба государств за ресурсы, что приобретает форму контроля над пространством и поиска естественных границ. Согласно К. Хаусхоферу исторически сложившиеся и географически детерминированные границы государств успешно сопротивляются искусственной игре политиков по их пересмотру. Он писал: «И все-таки становление границы в целом показывает скорее долговечную силу, более частый возврат культурных и естественных, поэтому снова и снова заимствуемых, уже апробированных границ, даже прямо-таки склонность к возрождению»^[27][28].

Для континентальной геополитики «естественные границы» позволяют успешно отстаивать контроль над территорией. Эти границы — фактор обороны, но никак не агрессии. Согласно Р. Челлену «граница должна обеспечивать недоступность страны с обеих сторон и препятствовать взаимному вторжению»^[29]. Как Платон и Аристотель, Р. Челлен видит естественность границ и в том, что они позволяют достичь государству автаркии (самообеспеченности). В отличие от античных авторов автаркия мыслилась динамической категорией и связывалась с необходимостью достижения «жизненного пространства» для растущего социального организма. Поэтому государства нуждаются в росте своей территории. Р. Челлен утверждал: «Жизнеспособные государства, обладающие ограниченным пространством, подчиняются категорическому политическому императиву, требующему от них расширения своего пространства посредством колонизации, ассимиляции или различного рода завоеваний»^[30].

В свете исторического опыта эти размышления арийского теоретика не выглядят убедительными. Германия, руководимая геополитической мечтой, за две мировые войны растеряла более 40% своей территории. Однако оставшаяся часть обеспечивает населению неизмеримо лучший уровень жизни, чем в 1914 г. Следует признать, что Р. Челлен не был бескомпромиссным энтузиастом территориальных захватов. Для него важнее было интенсивное развитие государства на имеющейся территории, работа над землей. Он писал: «Автаркия всего лишь скрыта в земле и должна быть высвобождена из нее посредством труда, усиленного и систематического труда на земле, направленного не только на развитие ее качеств, но также и на восполнение ее недостатков»^[31]. Территориальное расширение государства имеет свои пределы, также экономические. Неосвоенные территории становятся не фактором мощи, а источником слабости. Контроль над такими территориями становится убыточным и создает опасность международного конфликта. Согласно Р. Челлену «огромное пространство не способствует делу сплочения страны даже в эпоху, благословенную для развития средств сообщения»^[32].

4. Международные отношения определяются противоборством морских и континентальных государств, для которых свойственны различные принципы общественного устройства, разные «номосы» как особые и враждебные друг другу социальные формы развития (К. Шмитт). К. Хаусхофер сформулировал различия в поведении в международных делах морских и континентальных держав, он писал, что из-за своего климата континентальные нации склонны к контрастам. Эволюционные тенденции, характерные для островных (морских) наций, играют подчиненную роль в их развитии, так как континентальные нации развиваются через революции. Они разрывают со своим прошлым, если оно кажется им обременительным, предпочитают последовательность, а не параллелизм. Соответственно, их действия более импульсивны, они склонны к радикальным решениям. Из-за отсутствия эластичности континентальные государства часто недооценивают достоинства островных, их цепкую изобретательность, гибкость, мобильность. Недооценивают они и присущую островным государствам стратегию окружения и тактику анаконды^[33]. Континентальные государства более сильны, более жестоки, более консервативны в вооружениях, склонны пренебрегать частностями и в государственных, и в военных делах. Они стремятся их стандартизировать и координировать. Они безразличны к нюансам общественного мнения и часто платят за это довольно дорого.

Морская держава, которая формирует глобальную систему, — это всегда океаническая страна, флот которой позволяет ей присутствовать во всех точках земного шара. Таковыми были Португалия, Испания, Нидерланды, затем Великобритания.

• 5. Экспансия как форма экономического преобладания и политического господства, территориальных захватов или приобретений в классической геополитике рассматривалась как постоянная и естественная функция государства, связанная со склонностью к максимально возможному увеличению его мощи. По мнению X. Макиндера, экспансия в равной мере присуща как морским, так и континентальным государствам. Благодаря протяженности океана и мобильности кораблей решающая битва на море имеет немедленные и долгосрочные результаты. Цезарь победил Антония и завоевал Средиземноморье, Британия одержала победу при Трафальгаре и получила полный контроль над океаном. Однако морские державы нуждаются в опорных пунктах на континенте. Речная египетская цивилизация испытала нашествие кочевников из глубин пустыни. Они перекрыли подходы к плодородным землям и завоевали Египет. Критская цивилизация была завоевана пришедшими из глубин Балканского полуострова племенами. Македонская континентальная держава перекрыла водные пути для Греции и Финикии. Ганнибал постоянно угрожал водным путям Рима. Вопрос был решен в битве на континенте. Цезарь победил на море, но Рим всегда стремился удерживать и защищать свои границы на суше. В Средние века христианские католические государства защищали себя на море, но имели за собой континентальные базы. Затем господство над морями перешло к государству, которое не располагало такой широкой континентальной опорой, но имело достаточно плодородную почву и полезные ископаемые. И спустя почти три столетия возникновение огромных могущественных сил, широко опирающихся на ресурсы континентов, препятствуют тому, чтобы Британия оставалась хозяйкой морей.
• 6. Для геополитики овладение человечеством окружающим миром напрямую связано с научно-технической революцией, развитием сферы коммуникаций и транспорта. Русский публицист Л. И. Мечников (и друг Дж. Гарибальди), полагал, что прогресс водных коммуникаций (как относительно доступных и стабильных) напрямую влиял на государственную мощь. В истории человечества последовательно сменяется господство речных, морских и океанических сообществ^[34].

Сначала развитие мореплавания связало мир в одну систему и дало морским державам преимущества по сравнению с континентальными странами. Затем развитие сухопутных коммуникаций, в первую очередь железных дорог, в известной степени ликвидировало превосходство первых над вторыми, так как сделало возможным быстрое освоение континентальных пространств, более или менее свободное маневрирование разного рода ресурсами и потенциалами. Развитие воздухоплавания в очередной раз изменило геополитическое положение всех наций, подорвав традиционные понятия территориального суверенитета и естественной безопасности. «В век воздуха, — отмечал А. Тойнби, — местонахождение центра тяжести человеческой деятельности может быть определено не физической, а человеческой географией, не расположением морей и океанов, степей и пустынь, рек и горных хребтов, дорог и троп, но распределением численности человечества, его энергии, способностей, мастерства и нравов»^[35].

7. Близость геополитического подхода к парадигме политического реализма. Геополитиков всегда интересовал процесс накопления и утраты мощи. Американский исследователь Д. Додни отмечал сходство политического реализма и геополитики: «Для обоих являются общими две темы: роль власти (в особенности материальных ресурсов) в формировании мировой политики и превосходство, присущее безопасности»^[36]. Близость идей геополитики и политического реализма отмечают А. А. Изгарская^[37] и Т. В. Бордачев^[38]. Как и политический реализм, геополитика безразлична к моральным оценкам международных процессов. Если международные процессы — разновидность естественных, а последние носят необходимый характер и не оставляют актору возможности выбора, — то ни о какой оценке речь просто не может идти. Р. Челлен настаивал на этом. Он писал: «Нации как таковые в основе своей суть исключительно естественные сущности, которые не знают объективной истины и справедливости иначе как с предикатом для себя и свой»^[39]. С его точки зрения, политический лидер лишен свободы выбора. Он будет делать то, что необходимо для выживания нации, а вовсе не то, что ему подсказывают отвлеченные этические принципы. Согласно Р. Челлену, «во всех областях — пространственной, национальной, экономической, общественной жизни — мы наблюдаем слияние принципа необходимости с властью естественных законов, устанавливающих пределы свободы действия государственных чиновников»^[40].

Источники геополитикиГеополитика, как и большинство дисциплин, появившихся на стыке веков, возникла на базе трех научных подходов: цивилизационного, военно-стратегического и теорий географического детерминизма.

Как и всякая наука, геополитика имеет и предмет исследования, который постоянно меняется, втягивая в свой круг новые проблемы развития природы и человечества. Геополитика стала комплексной многоуровневой дисциплиной, как стал многополярным и многомерным мир, многоуровневой — глобальная мировая политика. Современная геополитика анализирует развитие событий на глобальном, региональном, субрегиональном и внутригосударственном уровнях, отражающих интересы государств. Под воздействием новых обстоятельств мир постоянно меняется, его база насыщается новыми элементами, которые не отменяют географические факторы, а добавляются к ним и формируют геополитическую модель современного мира. Эта модель находится скорее в динамике, чем в статике.

С середины XX в. в результате бурно протекающей научно-технической революции (НТР) к новым элементам предмета геополитики добавились экономические процессы. Их влияние на политическую ситуацию в мире в конце XX столетия резко возросло. Общественное разделение труда, связанное во многом с НТР, добычей природных ископаемых, их переработкой, утилизацией отходов и другими факторами, привело к реальной глобализации экономических процессов. Это выразилось не только в технико-технологическом и организационном плане. Глобализация видна также в международной торговле, межгосударственном движении капиталов, инвестиций, перемещении рабочей силы и валюты, информационных потоков и т. д. Эти и другие процессы оказывают вес большее влияние на все сферы международной жизни. Экономические факторы в XXI в. будут оказывать еще большее влияние, и экономические конфликты лишь закрепятся на первом месте среди всех видов межгосударственных, межнациональных конфликтов. Для их решения будет чаще использоваться сила — военная и военнополитическая, которая в свою очередь зависит от состояния экономики. Поэтому сегодня любой анализ геополитической ситуации без анализа экономических факторов не позволит сделать научно обоснованные выводы и дать разумные рекомендации политическим лидерам.

Экономические процессы, научно-техническая революция все больше влияют на окружающую географическую среду, экологическую обстановку, на самого человека, общество (размещение производства, перемещение рабочей силы, строительство новых городов и т. д.). Экономические интересы выступают на первый план при установлении всех форм международных отношений. А так как глобальные экономические процессы, протекающие на планете, отличаются высокой динамичностью, то они предопределяют нестабильность современной геополитической ситуации.

На второе место в геополитике отошли собственно географические условия жизнедеятельности стран. Но эти два важных фактора не могут исчерпывающе характеризовать геополитическое положение современного мира, динамику отношений между государствами, народами, окончательно определить место страны или группы стран в мировых отношениях и мировой политике. Кроме того, существует еще ряд обстоятельств, оказывающих большое влияние на геополитику и служащих предметом ее исследования: вызванные НТР военно-технические средства: оружие массового поражения и средства его доставки, обнаружения и поражения оружия противника, управления войсками и их маневрами и т. д. Современное состояние дел в военной сфере таково, что ставит под сомнение основной тезис отцов геополитики о неуязвимости стран Северной Атлантики — «внешнего полумесяца», или «Хартленда»;

НТР внесла существенный вклад в развитие электронных средств связи. Они сформировали «коммуникативное» мировое сообщество, в частности сеть Интернет. Страны и народы, разделенные ранее огромными расстояниями, в плане электронного общения сейчас стали, по сути, соседями. От состояния электронной связи во многом зависит протекание жизни во всех сферах общества, но первостепенное значение приобретают военная и экономическая сферы;

• — важное значение приобрели темпы развития науки, занимающейся разработкой новой техники и технологии, а также общественно-политических наук, обеспечивающих стратегию и тактику геополитической линии в международных отношениях;
• — близко к предыдущему фактору примыкает уровень образования и культуры населения. От этих качеств зависят в немалой степени применение на практике тонких технологий, развитие экономической сферы и науки, военного дела и т. д.;

уровень культуры влияет на состояние мировых религий, которые в последние десятилетия XX в. (особенно ислам) оказывают все большее влияние на геополитический баланс сил;

немаловажное значение имеют и эффективность деятельности политического режима государства, уровень мышления, компетентности правящей элиты, уважительное отношение к законам и указам населения страны, общества.

Результатом научно-технического прогресса явилось снижение роли отдельных географических элементов: больших пространств, океанов, морей, гор, рек, лесов, степей. Вместе с ними понизился ранг многих видов коммуникаций: железных дорог, водных коммуникаций. Возросла роль трубопроводов, автотранспорта и воздушных перевозок. Увеличилось значение относительно малых стран, обладающих научным потенциалом, технологиями и финансами.

При решении геополитических и региональных проблем сейчас все чаще применяется военная сила, так называемые локальные войны (Ирак, Югославия, Чечня, Карабах, Абхазия и т. д.). В будущем частота применения силы возрастет, так как обострятся главные противоречия планеты: передел мира, источников сырья, экономическое противостояние, борьба за рынки сбыта и т. д. Отсюда будут возрастать требования к качеству вооруженных сил, их обученности, оснащению, управлению ими и т. д. Предметом все большей озабоченности человечества становится расширение числа ядерпых держав, а для России — появление нового элемента геополитики — расширение НАТО, присваивающего право международного арбитра.

Большое влияние на геополитический баланс сил оказывает демографическая ситуация в странах Юго-Восточной Азии, юга азиатского континента. Здесь возникает комплекс проблем — экономических, социальных, военных, экологических и т. д.

Геополитические эпохи (до начала XX в.). Историю человечества с точки зрения геополитики можно рассматривать как последовательную смену геополитических эпох или силовых нолей^[41]. Каждая геополитическая эпоха имеет свои баланс сил, зоны влияния, границы.

История существования древнейших цивилизаций, противостояние «континентального» Рима и «морского» Карфагена предвосхитили многие геополитические реальности XX в. Но основные принципы современной мировой политики были заложены Вестфальской системой международных отношений (1648) после окончания Тридцатилетней войны. К этому времени в Европе в основном сформировались национальные государства. Мир вступил на путь промышленного развития с формированием нации — государства с жесткой централизованной династической властью. С этого времени европейская история начинает превращаться в мировую.

Главными центрами силы в Европе становятся Испания, Португалия, Голландия, затем Англия, Франция, Швеция вступают в борьбу за раздел мира. Возникающие национальные государства устанавливали свои границы с учетом языкового признака и, но естественно-географическим рубежам. Такой миропорядок, сложившееся геополитическое поле существовали почти 150 лет — до Французской революции, сменивших ее Директории, Консульства и императорства Наполеона. В конце XVII начале XVIII в. закатилось былое величие Испании, Португалии, Голландии, Швеции, а к концу XVIII в. — Полыни. Укрепились позиции Франции и Англии, набирала силы Пруссия. К началу XIX в. Россия стала важнейшей мировой державой.

В XVII—XVIII вв. в Европе появилась новая социальная сила — буржуазия. Располагая огромными деньгами, она неудержимо рвалась к власти. Деньги буржуазии, низкие цены на товары, производимые на фабриках и заводах, пробили стены королевских дворцов, замков феодалов, смели Бастилию и заодно более 10 тыс. католических монастырей и храмов и возвели сотни эшафотов с гильотинами по всей Франции. Деньги буржуазии и штыки революционной армии привели к власти Наполеона, который попытался установить мировую гегемонию.

Превратить Францию в ядро океанского геополитического блока Наполеону не удалось. Попытка императора задушить Англию блокадой путем военных, экономических, политических и других мер была также неудачной — на мировую арену выступила Россия. Определенную помощь ей оказали Пруссия и Австрия, и Наполеон потерпел сокрушительное поражение.

Новую расстановку геополитических сил, закрепленную Венским конгрессом (1814—1815), дала Венская эпоха. Основу этого составил имперский принцип контроля географического пространства. Мировыми центрами силы стали Российская и Австро-Венгерская империи, Британская колониальная империя (хотя таковой она была провозглашена в 1876 г.), Германская империя (с 1871 г.) и фактически колониальная империя с середины XIX в. — Франция (формально остававшаяся республикой). С 1877 г. турецкий султан принял титул «императора османов». Турция играла видную роль на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Европе. Россия до середины XIX в. доминировала в Европе, активно противостояла Англии, Австрии, Франции и, конечно, Турции. В 1853—1856 гг. во время Крымской (Восточной) войны против России фактически выступила вся Европа. Это вполне объяснимо с геополитической точки зрения. Черное и Балтийское моря превращались во внутренние моря, в русские озера, что давало выход в два ключевых геополитических региона — Атлантику и Средиземноморье. Контроль над ними позволял Англии уравновешивать мощь России.

Вопросы и задания для самоконтроля

• 1. Опыт деятельности каких международных организаций сформировал концепцию функционализма?
• 2. Перечислите «разделяемые понятия» функционализма.
• 3. Назовите базовые тезисы теории функционализма Д. Митрани.
• 4. Какие международные процессы являются приоритетным предметом исследований функционалистов?
• 5. Каково содержание понятия «геополитика»?
• 6. Какие идейные течения существуют внутри геополитики?
• 7. Охарактеризуйте фундаментальные тезисы геополитической концепции.
• 8. Перечислите источники геополитических представлений.
• 9. Назовите основные тезисы геополитической концепции Л. И. Мечникова.
• 10. Охарактеризуйте основные геополитические эпохи.

• [1] См.: Хаас Э. Б. За пределами нации-государства: функционализм и международнаяорганизация // Теория международных отношений: хрестоматия. М.: Гардарики, 2002.С. 328−329.
• [2] См.: Хаас Э. Б. За пределами нации-государства: функционализм и международнаяорганизация. С. 330.
• [3] Представления Митрани излагаются по работе: Кутейников А. Е., Шах М., Григорьева Ю. Г. Нормативно-правовое регулирование международных отношений в АТР: вкладмногосторонних объединений государств [Электронный документ]. URL: http://idp.nwipa.ru:2222/searchresults/article.jsp?art=0&id=26 308 197 (дата обращения: 15.05.2016).
• [4] См.: Хаас Э. Б. За пределами нации-государства: функционализм и международнаяорганизация. С. 330—331.
• [5] Цит. по: Хаас Э. Б. За пределами нации-государства: функционализм и международнаяорганизация.
• [6] Там же.
• [7] См.: Хаас Э. Б. За пределами нации-государства: функционализм и международнаяорганизация. С. 333.
• [8] См.: Арах М. Европейский союз: видение политического объединения. М.: Экономика, 1998. С. 24.
• [9] См.: Бжезинский 36. Великая шахматная доска. М.: Международные отношения, 2010.
• [10] См.: Нартов Н. А. Геополитика: учебник для вузов. М.: Юнити, 1999. С. 10.
• [11] Моро-Дефарж Ф.

  Введение

  в геополитику. М.: Конкорд, 1996. С. 2.

• [12] Там же. С. 2−3.
• [13] Мунтян М. Л. Геополитика: история и современность: курс лекций. М.: Центр обществ, экспертиз, 2009. С. 27.
• [14] См.: Мартов Н. Л. Геополитика. С. 11.
• [15] D Челлен Р. Государство как форма жизни / пер. с швед, и примем. М. А. Исаева; предисл. и примем. М. В. Ильина. М.: РОССПЭН, 2008. С. 71.
• [16] См.: Там же. С. 92.
• [17] Там же. С. 94.
• [18] См.: Там же. С. 65.
• [19] Существует точка зрения о том, что германская геополитика выросла как ответ на размышления адмирала Мохэна. См.: Андрианова Т. В. Геополитические теории XX в. (социально-философское исследование). М.: ИНИОН РАН, 1996. С. 65.
• [20] Макындер X. Дж. Географическая ось истории // Классики геополитики. XX век: сб. /сост. К. Королев. М.: ACT, 2003. С. 11.
• [21] Там же. С. 24.
• [22] Цит. по: Мунтян М. А. Основы теории международных отношений.
• [23] Макындер Х.Дж. Географическая ось истории. С. 17.
• [24] Макындер X. Дж. Географическая ось истории // Классики геополитики. XX век: сб. /сост. К. Королев. М.: ACT, 2003. С. 11.
• [25] См.: Мушпяп М. А. Основы теории международных отношений.
• [26] Пример 1000-летнего существования средневековой сверхдержавы — Византии —показывает уязвимость этого тезиса геополитики. Государство существовало вопрекикрайне неудачному геополитическому положению: мало было стран со столь неудобнымидля защиты границами.
• [27] Хаусхофер К. О геополитике: работы разных лет. М.: Мысль, 2001. С. 142.
• [28] Челлен Р. Государство как форма жизни. С. 118.
• [29] 6 См.: Там же. С. 126.
• [30] Там же. С. 135.
• [31] Челлеп Р. Государство как форма жизни. С. 127.
• [32] Там же. С. 136.
• [33] «Анаконда» — план войны федералов с южанами-сепаратистами в США, заключавшийся в блокаде мятежных территорий и сужении их площади.
• [34] См.: Мечников Л. И. Цивилизация и великие исторические реки. М.: Прогресс, Пангея.1995. С. 358, 435.
• [35] Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории: сб. М.: Айрис-пресс, 2003. С. 324.
• [36] Додни Д. Геополитика и изменения // Геополитики и геостратеги: хрестоматия. Ч. 4. Современные американские геополитики. СПб.: Изд-во БГТУ, 2004. С. 225.
• [37] См.: Изгарская А. А. Пространство социальных отношений в геополитическом и миро-системном измерениях: внешние и внутренние факторы динамики современной России. Новосибирск: НГПУ, 2012. С. 20.
• [38] См.: Бордачев Т. В. Теория международных отношений в XXI веке.
• [39] Челлен Р. Государство как форма жизни. С. 175.
• [40] Там же. С. 278. 3 См.: Мартов Н. А. Геополитика. С. 21.
• [41] См.: Мартов Н. А. Геополитика. С. 26.