Проблема объективности и истины в социально-гуманитарном познании

Возможности и пределы социально-гуманитарного знания

Уверенность, с которой выступают в СМИ и книгах ученые социально-гуманитарного профиля, способна придать комплекс неполноценности кому угодно. За этой уверенностью трудно распознать их замешательство, которое состоит в отсутствии ясности относительно возможностей и границ социально-гуманитарного знания.

В самом деле: какова природа этого знания? Насколько надежна основа наших знаний об обществе и о его сегментах? В какой мере можно доверять научным объяснениям того, что происходит в обществе и культуре? Способны ли исследователи соответствующей области быть объективными? На эти и другие вопросы даются разные ответы — от признания безусловной достоверности социально-гуманитарного знания и наращивании его массива до его трактовки как сугубо субъективного видения, основанного на личных предпочтениях. Между ними располагается множество точек зрения, каждая из которых находит своих сторонников.

Эта проблема была кратко рассмотрена в категориях противостояния: а) позитивизма и его различных версий, с одной стороны, и идиографического метода — с другой; б) классической науки и неклассической; в) модернизма и постмодернизма. После уяснения эпистемологического контекста и сложившейся ситуации пришел черед обратиться к поставленным вопросам более предметно.

Поскольку достижения социально-гуманитарных наук основаны, среди прочего, на тщательной оценке и обработке оригинальных документов, предшествующих научных трудов, вторичной информации и т. д., существует ряд проблемных аспектов, относящихся прежде всего к первоисточникам социально-гуманитарного знания.

• 1. Совокупность доступных исследователю источников отличается неполнотой, и не только потому, что многие материалы могли быть случайно или намеренно уничтожены. Но и потому, что многие социальные события не оставляют после себя материальных свидетельств. Особенно это относится к духовным процессам, сфере сознания и мышления (политического, правового, экономического, исторического, философского и т. д.). Любой персонаж, даже самый заметный и красноречивый, высказывает лишь незначительную часть своих мыслей. Кроме того, на действия политиков, юристов, экономистов, других социальных субъектов, акторов и игроков часто влияют убеждения, традиции, принимаемые как естественные и потому не находящие отражения в документах.
• 2. Источники социально-гуманитарного знания могут сознательно или ненамеренно деформироваться их авторами и стереотипами, которыми они руководствуются в момент создания источников. Последние, как заметил К. Поппер (имея в виду историческое знание), воспроизводят преимущественно те факты (фиксируют их), которые, как кажется авторам, заслуживают внимания, «являются достаточно интересными для воспроизведения» и «соответствуют некоторым сконструированным заранее теориям». На деле политические, правовые, экономические и т. п. документы как главные свидетельства всегда «сформированы» под углом зрения и в интересах правящей элиты (класса, слоя, группы), которая во все времена была и является сегодня создателем большинства источников как прошлых, так и современных.
• 3. Источников социально-гуманитарного знания может быть, напротив, огромное количество, освоить которые в силу их объема невозможно. В результате в ходе исследования политики, права, экономики, культуры и других модальностей общества возникает нужда подвергнуть тщательному анализу само понятие «факта».

Разумеется, доводить до крайности в целом справедливые первые два суждения — значит не совсем понимать суть социально-гуманитарных научных исследований. Исследователь, как правило, не ограничивается информацией, которую можно извлечь из имеющегося массива документов. Он должен оценить ее прежде всего на предмет достоверности, объективности и лишь затем положить в основу для выводов. Критический анализ источника предполагает также делать поправки на сознательные искажения и непреднамеренные рефлексы автора. Случайные источники, косвенная информация позволяют подчас проникнуть в недоступные иным путем области социальной жизни. Иначе говоря, исследователь не должен быть ограничен теми категориями мышления и измерениями, в которых сформулирован и существует конкретный документ или источник.

Сложнее с третьим проблемным аспектом. Огромный объем источников по какой-либо проблеме, с одной стороны — благо, с другой — кого угодно может привести в отчаяние. В самом деле, если исследователь добросовестен, он не может оставить без внимания тот или иной источник, факт, свидетельство — вдруг они коренным образом способны изменить складывающуюся картину? Однако на то, чтобы охватить их все, может не хватить и жизни. Возникает вопрос: что тогда следует понимать под социальным (политическим, правовым, экономическим и т. д.) фактом?

Если признать, что количество фактов, документов по любой социальной проблеме безгранично, то исследователь уходит в «дурную бесконечность» и, опираясь только на эти факты, оказывается неспособным сделать какие-либо выводы. Следовательно, этот путь не подходит.

На практике социально-гуманитарные науки этой предпосылкой и не руководствуются. Исследователи исходят из того, что понимают факт не как фетиш или абстракцию, а как результат отбора. То, что проходит как факты, зависит от выбора исследователя. Он или читает между строк, или восстанавливает происходящее на основании нескольких противоречивых признаков, или считает, что автор документа, скорее всего, говорит правду. Но ни в одном из этих случаев исследователь мира социального не может наблюдать факты так, как это делает физик. У ученых не хватит времени на подобную критическую проверку. Поскольку формальное доказательство достоверности всех фактов может оказаться за пределами их возможностей, по-настоящему важной оказывается обоснованность выводов. Поэтому исследователи делают и оттачивают выводы, сделанные на основе источников, а социальные (политические, правовые, экономические и другие) факты скорее основываются на этих выводах, обоснованность которых признается специалистами или хотя бы частью из них.

То, что факты как будто объективны, очевидны и говорят сами за себя: в социальной жизни, как правило, следует рассматривать как видимость, внешнее впечатление. Дело в том, что воссоздание, реконструкция мира социального при всех усилиях исследователя не вытекают из источников в готовом виде.

Так, Вторая мировая война многими на Западе трактуется так, будто вся тяжесть основных боевых действий, которые происходили будто бы в Северной Африке и на Тихом океане, легла на плечи США и Великобритании, а некоторые могут вообще заявить, что СССР вообще воевал на стороне Германии.

Многие события исключаются автором социально-гуманитарного исследования (например, нарратива) как незначительные и несущественные, а те из них, которым находится место, предстают под углом зрения одного конкретного участника или небольшой группы. В аналитических исследованиях, в которых автор ставит целью выделить и как можно лучше объяснить те или иные факторы, отбор играет еще большую роль. В этом смысле любой социально-гуманитарный научный труд характеризуется не только тем, что в него вошло, но и тем, что было исключено из анализа.

Поэтому, по аналогии с высказыванием английского историка Э. Карра применительно к историческим исследованиям, целесообразно провести различие между фактами социума и социальным фактами. Первые включают все то, что происходит в обществе, массив их безграничен и в своей полноте непознаваем. Вторые представляют собой результат отбора, сделанного учеными в целях научной реконструкции и интерпретации. Иначе говоря, социальные факты становятся таковыми лишь в силу значения, которое придает им исследователь, с этой точки зрения они не могут быть полностью объективными.

Однако сразу возникает вопрос о критериях отбора социальных фактов. И, скорее всего, используемые исследователем критерии также определяются характером социальной проблемы, которую он анализирует и решает. Дело в том, что факты, «даже те, что в научном обиходе фигурируют как „твердо установленные“, можно считать лишь „относящимися к делу“ аспектами явлений прошлого, соответствующими интересам исследователя в тот момент, когда он проводит свои изыскания». По мере смещения акцентов появляются новые факты, которые «канонизируются», в то время как «старые» «выходят из употребления». Так, на рубеже 1980—1990;х гг. «классовая борьба», «социалистическая революция», «экономический детерминизм» и другие концепты (социальные факты) в мышлении российских исследователей сменились «общечеловеческими ценностями», «социальным миром», «реформами», «качеством жизни», «правами человека» и т. д.

Разумеется, подобный подход содержит некоторые преувеличения. Действительно, социально-гуманитарное знание изобилует такими фактами, как, к примеру, крещение Руси, Смута XVII в. в России, плановая или рыночная экономика, права человека, секретный пакт Молотова — Риббентропа, Первая и Вторая мировые войны, Договор ОСВ-2 1972 г., объединение в коалицию партий СДПГ — СвДП, ХДС/ХСС — СвДП (ФРГ), «Единство» — «Отечество» (Россия) и т. д. Статус этих фактов с практической точки зрения неопровержим — они так же реальны, как ежедневный восход солнца в средней полосе России. Однако это вовсе не опровергает мысль о необходимости различия фактов социальной жизни (политики, права, экономики, культуры) и социальных (политических, правовых, экономических, культурных) фактов. Те, кто сталкивается с работой профессиональных исследователей мира социального (политики, права, экономики, культуры, истории и т. д.), знают, что научные труды никогда не состоят целиком и даже в основном из таких неопровержимых фактов. На решение о включении в исследование именно этой, а не другой совокупности фактов непосредственно влияет цель, поставленная ученым, а также вопросы, которые он себе задает, приступая к работе.

На практике мало кто подходит к источникам абсолютно непредвзято — этим ученые обязаны знакомству с имеющимися представлениями в обыденном сознании, с уже сложившимися мнениями профессионалов, со стандартным набором «вторичной» (по отношению к данной проблеме или области) литературы (учебники, популярная литература), которое предшествует любому исследованию — от школьных и вузовских учебников до монографических изысканий. Поэтому даже еще не поставив перед собой конкретные вопросы, автор изучает источники исходя из некоторых уже сложившихся представлений, которые чаще всего являются отражением научной ортодоксии. Правда, результатом здесь может быть лишь прояснение деталей или незначительное смещение акцентов в рамках имеющейся интерпретации.

Прогресс в социально-гуманитарном познании достигается тогда, когда формулируется гипотеза, которая задает направление, и сопоставляется с источниками (фактами). Ответы могут противоречить гипотезе, тогда ее следует отбросить или пересмотреть, но уже и это результат, а постановка ранее не задававшихся вопросов позволяет выявить как новые аспекты известного знания, так и новые данные в хорошо известных источниках. Так, Октябрьские события 1917 г. в России могут рассматриваться в зависимости от гипотезы как:

• а) социалистическая революция; б) прорыв в будущее; в) переворот;
• г) национальная катастрофа и т. д. Отбор информации, касающейся причин этих событий, может осуществляться на основе их интерпретации с точки зрения соперничества: а) экономических интересов;
• б) политических фракций или групп; в) идеологий; г) мировоззрения и т. д. И дело не в том, что какая-либо из них более полна, точна и адекватна, а в том, что каждая из гипотез дает иной угол зрения и вводит в научный оборот новые, ранее не замеченные факторы, необходимые для любой будущей интерпретации события.

Аналогично можно рассматривать процессы в обществе (культуре, политике, праве, экономике, религии и т. д.), происходившие в России (или другой стране) в 1990;е гг. или любое другое время.

Поэтому социально-гуманитарное исследование предполагает некое изначальное направление, задаваемое либо социальной (политической, правовой, экономической) философией или идеологией, либо социальными (политическими и иными) интересами, либо связанной с ними гипотезой, либо социальным (политическим) заказом. Пассивная позиция, объективистское наблюдение, как в естествознании (хотя и здесь гипотезы задают направление отбора фактов), при исследовании общества не только маловероятны, но скорее всего невозможны.

К. Поппер считал, что научное знание представляет собой не законы, а наиболее обработанные на данный момент гипотезы, и является скорее промежуточным, чем окончательным. Гипотезы могут быть в дальнейшем подтверждены или опровергнуты в ходе наблюдений. Познание движется вперед путем создания новых гипотез, выходящих за рамки имеющихся данных, следовательно, они (гипотезы) связаны с творческим озарением и воображением. Научный метод — это диалог между гипотезой и попыткой ее опровергнуть, или между творческой и критической мыслью. Такое понимание, пусть спорное, в целом подходит социально-гуманитарным наукам.

Социально-гуманитарные науки вынуждены давать большой простор творческому воображению. Последнее не только не ограничивается функцией продуцирования гипотез, но фактически пронизывает все мышление исследователя. Без этого нельзя проникнуть в контекст, менталитет, атмосферу Иного, каковым является для него объект исследования. Результат анализа документальных источников (социальных фактов) зависит во многом от реконструкции породившего их мышления, поэтому исследователь должен уметь проникнуть в духовный мир их создателя (пример такого проникновения хорошо демонстрирует успешная практика разведки и контрразведки). Поскольку особенности последнего не могут быть зафиксированы абсолютно точно, без творческого воображения здесь обойтись невозможно.

Поскольку личности являются необходимыми объектами социальногуманитарных наук, разнообразие и непредсказуемость индивидуального поведения требуют от исследователя не только рациональнокритических навыков, но и сопричастности, вживания в контекст, интуиции. Этого требуют и информационные лакуны, дыры, которые можно залатать, лишь выработав ощущение того, что именно могло произойти, ощущение, появляющееся на основе воображаемой картины, возникающей в результате погружения в имеющиеся документы и факты.