Формирование традиций европейской духовности в античной философии

Ионийцы и элеаты обозначают внешние границы пространства теоретизирования. Философы следующих поколений стремятся избежать крайностей первых школ и создать системы, в которых неизменность основ бытия совмещалась бы с изменчивостью предметного мира. Наиболее ранние попытки создания систем подобного рода содержатся в учениях Эмпедокла и Анаксагора.

Эмпедокл (490—430 до н.э.) из города Агригента в Сицилии, как и многие греческие мудрецы, был весьма разносторонним человеком, но в наибольшей степени он известен как философ. Чтобы избежать чрезмерной жесткости своих предшественников, Эмпедокл отказывается от одногоединственного начала бытия мира и признает четыре равноправных основы: землю, воду, воздух и огонь, представляющих соответственно твердое, жидкое, газообразное и огненное начала. Эти начала просты, т. е. не состоят из частей, и вследствие этого не подвержены распаду и разложению. Они могут соединяться, образуя сложные вещи, которые, будучи составными, могут распадаться. При этом бытие элементов трактуется «по Пармениду» (т.е. как вечное и неизменное), а бытие вещей «по Гераклиту» (как временное и изменчивое). Таким образом, концепция Эмпедокла представляет компромисс между крайностями ионийцев и элеатов, занимая в обозначенном ими пространстве промежуточное положение. Он трактует весь видимый мир как состоящий из множества сложных и изменчивых вещей, каждая из которых есть комбинация в определенных пропорциях четырех неизменных базовых элементов. Соединение и разделение элементов обусловлено у Эмпедокла действием двух сил — любви и вражды: первая собирает и удерживает элементы в составе вещи, вторая разъединяет их, разрушая вещь.

Концепция Эмпедокла получила широчайшее распространение и сохранялась как основа европейской науки вплоть до XVII века. Следы ее можно заметить и сегодня. Например, выделение четырех темпераментов в современной психологии (холерик, сангвиник, флегматик и меланхолик) исторически восходит к концепции Эмпедокла, связывавшего характер человека с преобладанием в его душе того или иного базового элемента.

Анаксагор (500—428 до н.э.), современник Эмпедокла, происходил из Клазомен в Ионии, затем переселился в Афины, став первым из афинских философов. Так же как и Эмпедокл, он искал компромисс между гераклитовой текучестью и парменидовой неподвижностью. Однако, в отличие от своего современника, исходил из того, что качество должно быть абсолютно устойчивой характеристикой вещи, а потому не может возникать как результат произвольной комбинации немногих элементов. По мнению философа, элементов должно быть столько же, сколько существует качеств. Элементы качеств — гомеомерии — многообразны, но при этом каждый из них вечен и неизменен. Сами элементы ничтожно малы, а потому недоступны непосредственному наблюдению, но, соединяясь в значительные массы, они становятся заметными и образуют качественно определенные вещи. Силой, соединяющей и разделяющей гомеомерии, т. е. порождающей и разрушающей вещи, Анаксагор считал мировой разум (//г/с), находящийся над природой и выступающий по отношению к ней как внешняя сила, направляющая и регулирующая ход мирового процесса.

Преобразование вещей, согласно Анаксагору, происходит примерно по следующей схеме: корова на лугу ест траву, которая каким-то таинственным образом превращается в молоко, мясо, кости и сухожилия. Происходит это потому, сказал бы философ, что в реальной траве как примеси содержатся в небольшом, незаметном количестве гомеомерии других качеств (того же молока или кости). Организм коровы «отфильтровывает» элементы, необходимые для ее жизни, выбрасывая ненужные как навоз. Подобным образом осуществляются все изменения, наблюдаемые нами в мире. Если говорить о нынешней науке, то анаксагоровы гомеомерии напоминают современные «единицы качеств» — химические молекулы.

Демокрит (460 — ок. 371 до н.э.) из города Абдеры в Македонии, создатель атомистической концепции материи, основную ее идею почерпнул у своего учителя — малоизвестного ионийского философа Левкиппа (V до н.э.). Атомисты также стремились объединить взгляды ионийцев и элеатов, полагая, что их позиции, несмотря на диаметральную противоположность, являются равно обоснованными, поскольку неизменность основ бытия является логически необходимой, а изменчивость вещей — чувственно достоверной. Согласование логической необходимости с чувственной достоверностью достигается благодаря предположению, что весь мир состоит из мельчайших, далее неделимых частиц — атомов (от греч. atomos — неделимый). Оставаясь неизменными, атомы перемещаются в пустоте, образуя различные комбинации, которые мы обнаруживаем как разнообразные чувственно воспринимаемые вещи. Сами атомы являются качественно неопределенными и различаются лишь фигурой, положением и порядком, но их сочетания порождают все многообразие чувственного мира. В этом отношении атомы можно уподобить буквам алфавита: каждая из них сама по себе ничего не значит, но сочетания букв образуют множество слов, из которых можно составить бесчисленное количество осмысленных текстов.

Существенной особенностью демокритовских атомов является присущее им движение. Перемещаясь в пространстве, атомы сближаются, образуя комбинацию, воспринимаемую нами как качественно определенная вещь. Соединившись в вещь, атомы не останавливаются, а продолжают свое вечное движение. Следовательно, то, что мы принимаем за устойчивый объект, есть лишь временная комбинация сблизившихся атомов, движение которых в составе вещи продолжается, вызывая все происходящие в ней изменения, вплоть до полного исчезновения, когда атомы, образующие ее, полностью разойдутся. При таком подходе знать вещь означает знать пути перемещения атомов, которые, сблизившись, породили се и, перемещаясь относительно друг друга, вызывают в ней изменения вплоть до полного исчезновения, когда атомы вновь разойдутся, включаясь в состав новых вещей. Знание пути перемещения атома означает описание совокупности точек, в которых этого атома актуально пет. Такое описание возможно только при помощи математических функций, способных выражать достаточно сложные траектории перемещений любого объекта. В результате именно математика, а не чувственный опыт признается в атомистической концепции наиболее эффективным средством познания мира.

Атомизм не получил широкого распространения в античной и средневековой философии, оставаясь в тени более популярной эмпедокловой концепции четырех начал. Острый интерес к нему возникает лишь в XVII веке, когда творцы математического естествознания начинают использовать идеи античных атомистов как фундаментальную основу своих теоретических построений. И хотя представления об атоме со времен Демокрита существенно изменились, сама идея атомизма и по сей день продолжает широко использоваться в современном естествознании.

Сократ (469—399 до н.э.) родился и жил в Афинах, куда, начиная с V века до н.э., перемещается центр интеллектуальной и культурной жизни Греции. В это же время происходит изменение направленности интересов теоретического мышления. Первые философы Древней Греции считали главным объектом своей науки природу (physis), поэтому их учения обычно объединяют под общим названием «фисиологии», или натурфилософии (философии природы). Такая философия по своему предмету близка к естествознанию, поскольку рассматривает свой объект как реальность, существующую независимо от человека и данную ему непосредственно в чувственном опыте. Открытие нового, необычного объекта связано со знаменитым требованием Сократа: «Познай самого себя!». На первый взгляд в этом требовании не было ничего необычного, оно буквально повторяло хорошо известный призыв, начертанный над входом в храм Аполлона Дельфийского. По что значит познать самого себя? Внимательно рассмотреть свое тело? Изучить в зеркале выражения лица? Сократ имеет в виду нечто совершенно иное.

Обратим внимание на первый шаг, который делает античный мыслитель, вступая на путь самопознания. «Я знаю, что ничего не знаю», — заявляет Сократ, полагая, что только с осознания собственного невежества может начинаться движение к мудрости. Знание о незнании есть знание о собственном несовершенстве, или, точнее, о собственной незавершенности. Согласно Сократу, такое знание является необходимым условием совершенствования, ибо пока человек тупо уверен в том, что уж он-то знает все, что нужно, у него просто нет стимула к развитию. Вступая на путь самопознания, человек начинает движение к собственной завершенности, ибо достижение совершенства означает завершение процесса его становления как человека, максимально реализовавшего свои потенциальные способности.

Осознание дистанции между тем, что есть человек, и тем, чем он может и должен быть, выводит его из состояния блаженного самодовольства и задает направление движения к тому, чтобы соответствовать общечеловеческой сущности как некому идеалу человека. Но в гаком случае, познание самого себя относится не к физическому телу или к уточнению подробностей уже состоявшейся биографии: призывая человека познать самого себя, Сократ имеет в виду познание того идеала, достижение которого должно стать собственной (субъективной) целью его жизни. Целью, реализовать которую он, может быть, сумеет (если сумеет!) лишь в конце того пути, на который только вступает. Это познание относится не к сущему, а к должному, или, иными словами, не к тому, что есть, а к тому, чего еще нет и что никак не может выступать предметом эмпирического опыта.

Сократ впервые указывает объект, который радикально отличается от объекта натурфилософии по своим наиболее фундаментальным характеристикам: он не существует реально, не доступен чувственному опыту и не может быть описан на языке математики. Он является в буквальном смысле слова отсутствующим объектом. Но, несмотря на то, что он не существует в реальности, он тем не менее принадлежит к бытию. Будучи лишен признаков вещественности (как атрибута существования), идеал обладает признаками действительности (как атрибута бытия), ибо, находясь за пределами вещественного мира, он активно воздействует на его формирование, определяя цель и смысл всего существующего. Во всяком случае, именно идеал определяет вектор, задающий цель и смысл человеческой жизни. Знание этого воображаемого идеала представляется Сократу и его последователям гораздо более важным, чем знание природных объектов, ибо последнее касается обстоятельств жизни, тогда как первое — ее смысла и цели.

Объект познания, на который указывает Сократ, — это именно несуществующий, отсутствующий объект. Способ бытия такого объекта прекрасно демонстрирует французский философ Мишель Фуко в своей книге «Слова и вещи» (1966). Анализируя картину Диего Веласкеса «Мснины», он показывает, что помимо видимых персонажей в ней незримо присутствует король Испании Филипп IV. Его нет среди изображенных фигур (лишь в зеркале на заднем плане смутно угадывается его силуэт), но расположение всех реальных персонажей картины ориентировано по отношению к нему. Их позы и жесты обращены к невидимому для зрителя королю, незримое присутствие которого «держит» всю композицию, определяя смысл и цель движений и взглядов изображенных лиц. Не существующий в пространстве картины монарх задает порядок всего существующего в нем^[1].

Начиная от Сократа и вплоть до XVII века (т.е. в течение более чем 20 веков) познание цели и смысла рассматривалось как наиболее важная и значительная задача философии. Платоновская теория идей, метафизика Аристотеля, учения о Боге Августина Блаженного и Фомы Аквинского — все они ориентированы не на естественно-природный мир, а на то идеальное бытие, познание которого открывает смысл реально существующего, позволяя интерпретировать его как целесообразно устроенный гармоничный порядок. Познание же природного мира в этот период мало кого интересует, ибо рассматривается, говоря словами Августина, как «занятие очень интересное, но чрезвычайно пустое». Имея такой предмет, философия вырабатывала и соответствующие методы, приспособленные к познанию не чувственно воспринимаемых вещей, но воображаемых объектов, недоступных прямому эмпирическому наблюдению.

Ученик Сократа и один из крупнейших философов древности Платон (427—347 до н.э.), создатель системы, оказавшей решающее влияние на формирование духовной традиции Европы, открыл в Афинах свою школу, которая по месту расположения в саду Академоса получила название Академии. Впоследствии это имя стало нарицательным, и все нынешние академии называются так в память о той, платоновской Академии.

Одним из оснований, определивших направленность платоновской мысли, было впечатление, произведенное на него казнью Сократа. Суд, приговоривший праведника к смерти, породил сомнение в справедливости мира, в котором такое могло произойти. Это основание можно назвать моральным. Второе основание носило скорее логический характер и было связано с попыткой выяснить, что представляют собой референты наших высказываний.

Когда мы смотрим на мир, мы видим множество единичных вещей, каждая из которых чем-то отличается от любого другого, даже однородного с ней предмета. Но ведь разные предметы должны и обозначаться разными словами. Что же в таком случае мы имеем в виду, когда говорим: «человек», «дом», «дерево»? Ясно, что эти слова относятся не к конкретному единичному человеку или дому, а к некому человеку, дому или дереву «вообще». Но что же такое этот человек или дом «вообще»?

Рассмотрим простой пример. На улице можно увидеть множество автомобилей: все они состоят из металла, пластика, заправлены бензином и разъезжают по городу, и все эти автомобили, даже если они одной марки, хоть чем-то отличаются друг от друга. Но в сейфе конструкторского бюро лежит чертеж; в нем нет ни грамма металла и пластика, он не заправляется бензином и не ездит по городу, тем не менее именно он и есть единый идеальный прообраз-проект каждого из множества реальных автомобилей данного тина.

Платон полагает, что действительному существованию множества вещей любого класса предшествует единый «идеальный проект» — идея (эйдос). Множество таких идей-прообразов существует в особом умопостигаемом мире, недоступном чувственному восприятию. Каждый эйдос выступает как универсальный образец, с которого копируются все индивидуальные предметы определенного рода: люди, дома, деревья и т. д. В процессе копирования возникают случайные искажения, придающие каждой вещи индивидуальное своеобразие. Согласно Платону, видимое многообразие единичных вещей есть многообразие дефектов, отличающих каждую из них и от идеального прообраза, и друг от друга. Таким образом, получается, что на чувственном уровне мы видим единичные вещи, однако мыслим и говорим не о них, а об их идеальных прообразах-идеях. Но в таком случае самое тщательное исследование единичной вещи не даст нам истинного знания, ибо это будет знание лишь отдельного экземпляра, ведь материальный предмет есть не что иное, как искаженная копия «идеального проекта» — эйдоса. Познавательный образ, сформировавшийся на основе исследования предмета, будет копией второго порядка, в которой на первое искажение накладывается еще одно. Следовательно, попытка достичь истинного знания через изучение отдельных предметов не приближает нас к истине, а удаляет от нее.

Для познания истины, согласно Платону, следует обратиться не к копии, а к оригиналу — тому самому эйдосу, прообразу всех объектов данного рода. Но как это возможно? Будучи чистой идеей, эйдос недоступен чувственному восприятию, да и вообще он находится в особом интеллигибельном (умопостигаемом) мире, существующем отдельно от мира материальных предметов. Платон предлагает оригинальное решение проблемы взаимосвязи предметного и интеллигибельного миров. Он считает, что душа человека сама есть эйдос и до соединения с телом пребывала в интеллигибельном мире вместе с другими идеями, где непосредственно созерцала их. Перемещаясь в предметный мир и соединяясь с телом, она утрачивает связь с миром идей, однако прежние созерцания сохраняются в ней и могут быть восстановлены путем припоминания.

Итак, Платон радикально меняет ориентацию познавательного интереса: он должен быть направлен не вовне, к предметам и явлениям окружающего мира, а вовнутрь, в глубины собственной души, где хранятся потенциальные воспоминания об истинах, ранее непосредственно созерцавшихся. Те, чьи души, находясь в интеллигибельном мире, были ленивы и нелюбопытны, имеют меньший запас потенциальных воспоминаний, чем те, чьи души были активны и внимательны. И это неравенство уже не может быть преодолено в предметном мире, поскольку связь телесного человека с интеллигибельным миром утрачивается, и он уже никак не может пополнить свой запас воспоминаний. Такое утверждение изначального неравенства познавательных способностей людей можно определить как гносеологический аристократизм.

Аристотель (384—322 до н.э.), ученик Платона и учитель Александра Македонского, является создателем философской системы, во многом отличной, а иногда и прямо противоположной платоновской. В 367 г. до н.э. 17-летний Аристотель поступил в платоновскую Академию, где провел более 20 лет, сначала как ученик, а затем как исследователь и учитель. В 343 г. до н.э. он был приглашен македонским царем Филиппом в качестве воспитателя для его сына Александра. После прихода Александра к власти философ оставил Македонию и вернулся в Афины, где открыл собственную школу — Ликей (Лицей), имя которого, как и имя платоновской Академии, также стало нарицательным.

В Ликее он занял позицию, отличную от взглядов академиков. Это расхождение с учителем нашло свое отражение в известной поговорке: «Платон мне друг, но истина дороже». В системе Платона Аристотеля не устраивает прежде всего «удвоение бытия». Он упрекает учителя и в том, что, допустив существование двух миров, тот не показал, каким образом осуществляется связь между ними. «Если эйдосы и существуют, — говорит Аристотель, — то вещи, им причастные, все же не возникли бы, если бы не было соответствующей причины»^[2]. Отсюда то серьезное внимание, которое философ уделяет исследованию понятия причины.

Аристотель выделяет четыре фактора, порождающих предмет, определяя их как причины возникновения любой вещи.

• ? Чтобы возникла вещь, например медная чаша, необходимо то, из чего она возникает, — медь как исходный материал, или материальная причина вещи.
• ? Чтобы эта медь стала чашей, ей необходимо придать соответствующую форму, выступающую в качестве формальной причины бытия чаши.
• ? Медь сама по себе не примет форму чаши, если к пей не приложить усилие, представляющее собой действующую причину.
• ? Создание чаши предпринимается для того, чтобы она выполняла какую-то функцию, служила средством для достижения некой цели, — такова четвертая, целевая (или конечная) причина.

Действие этих четырех причин Аристотель рассматривает на примере вещи, создаваемой человеком, но он уверен, что те же причины лежат в основе возникновения любого, в том числе и природного объекта. Две из них — материальная и действующая — определяют индивидуальное своеобразие вещи, например, чаша может быть медной или керамической, выполнена путем отливки или лепки. Две другие причины — формальная и целевая — определяют уже не индивидуальные, а универсально-всеобщие, родовые характеристики предмета. Особую важность Аристотель придает форме, поскольку, чтобы быть чашей, предмет необходимо должен иметь форму чаши. Следовательно, форма является вечной и неизменной характеристикой вещи, ибо любая чаша, когда бы, кем бы и из чего бы она ни была изготовлена, будет чашей благодаря именно форме. В отличие от платоновских эйдосов, форма находится не в особом умопостигаемом мире чистых идей, а принадлежит самой вещи, составляя ее внутреннюю суть. Эта суть обнаруживается благодаря исследованию вещи путем отвлечения от частностей и деталей и концентрации внимания на том, что принадлежит всему роду объектов данного класса. Форма в данном контексте выступает как общий закон строения вещей определенного рода, поэтому познание формы дает универсально-всеобщее знание обо всем роде предметов в отличие от основанного на чувственном восприятии знании-знакомстве?, всегда представляющем лишь отдельный единичный предмет. Поскольку форма содержится, пусть даже и в скрытом виде, в самих предметах, в отличие от платоновских эйдосов она не является принципиально недоступной и может стать понятной для любого человека, приложившего усилия к ее постижению. Такую позицию можно охарактеризовать как гносеологический демократизм.

Историческая судьба аристотелевской философии оказалась весьма непростой. После смерти Александра «благодарные» афиняне вспомнили, кто был воспитателем царя, лишившего Афины политической самостоятельности. Аристотель был вынужден покинуть город, он переселился в Малую Азию, где вскоре умер. Его труды в Европе были забыты более чем на тысячу лет, зато аристотелизм укоренился в арабском мире. Известные арабские философы Ибн-Сина, Аль-Фараби и другие восприняли и развили идеи Аристотеля. Европейцы же вновь открыли его для себя только в эпоху крестовых походов.

• [1] См.: Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994. С. 41—54.
• [2] Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 1. М., 1975. С. 88.