Судьба старославянского языка

Старославянский язык следует рассматривать как общий литературный язык славянских народов эпохи Средневековья. Будучи самым древним литературным языком славянского мира, старославянский язык стал для славянских народов образцом книжности. Его высокая культура позволила создать подлинные шедевры мировой письменности. Г. О. Винокур писал: «Язык переводов, созданных братьями [Константином-Кириллом и Мефодием], стал как бы международным письменным языком славянства в раннефеодальную пору его истории, тем более что в его лексическом составе, наряду с болгарскими элементами, есть очень много элементов западнославянских, не говоря уже о грецизмах, некотором числе латинизмов и т. д.»¹

Содержание понятия «старославянский язык» включает в себя:

• 1) язык кирилло-мефодиевских переводов;
• 2) язык кирилло-мефодиевских переводов и язык близких к ним памятников X—XI вв.;
• 3) язык всех рукописей разных изводов XI в.;
• 4) язык рукописей X—XI вв. только древнеболгарского извода^[1][2].

Понятие «старославянская по происхождению единица» в научной литературе имеет разное содержание:

древний моравский язык (М. В. Ломоносов);

церковно-славянское книжное (А. И. Ефимов, Г. О. Винокур, А. Н. Кожин);

книжно-славянское (В. В. Виноградов, Р. И. Аванесов, БСЭ);

славянизм (Г. О. Винокур, А. И. Горшков, Е. Г. Ковалевская);

церковно-славянское по происхождению, или церковнославянизм (А. А. Шахматов, И. И. Срезневский, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Л. А. Булаховский, С. К. Булич, Н. Н. Дурново, В. М. Истрин, А. И. Соболевский. Е. Ф. Карский, Л. В. Щерба, Г. О. Винокур, Б. О. Унбегаун, А. В. Исаченко, Б. А. Ларин, А. И. Ефимов, Н. А. Мещерский и др.);

старославянское по происхождению, или старославянизм (С. П. Обнорский, Л. В. Щерба, П. Я. Черных, А. И. Ефимов, М. А. Кустарёва, Е. Г. Ковалевская и др.).

На наш взгляд, термины «церковно-славянский» («церковнославянизм»), «церковно-славянское книжное», «книжно-церковно-славянский» и т. п. следует использовать тогда, когда налицо связь с религией, с христианским учением, которые как бы налагают печать христианского мифа на «лицо» лексемы [Я, Матерь Божия, ныне с молитвою пред Твоим Образом, ярким сиянием… (М. Ю. Лермонтов)].

Термин «книжно-славянский» следует использовать применительно к единицам, обнаруживающим связь с книжно-славянским типом литературно-письменного языка старорусской житийной литературы [Яко плугомъ, nponoeiduw взорвалъ ecu, яко сЪменемъ учениемъ словесъ книжныхъ насЪялъ ecu въ браздахъ сердечныхъ… (Епифаний Премудрый. «Житие Стефана Пермского»); Там друг невинных наслаждений благословить бы небо мог господский дом уединенный, горой от ветров огражденный… (А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»)].

Неудачным представляется термин «славянизм», употребляемый Г. О. Винокуром¹. В этом термине нет указания на письменную форму речи и на старославянское происхождение языковой единицы. Наверное, самым приемлемым следует считать (а особенно, когда речь идет о единице современного русского языка) термин «старославянский» или «старославянизм по происхождению», а потом уже в силу поставленных перед исследователем задач устанавливать его содержание и функции в тексте.

В данной книге разграничиваются понятия «старославянская по происхождению единица» (или «старославянизм») и «церковно-славянская по происхождению единица» (или «церковнославянизм»). Эти два типа языка (имеющие одну основу — старославянский язык) следует рассматривать и изучать в истории русского литературного языка не как одно явление, а как два разных феномена.

Старославянский язык как письменный литературный язык всех славян, язык древней книжности был языком наддиалектного характера. И если «экстралингвистические стимулы наддиалектности бывают для литературного языка в основном или прагматического, или эстетического плана»^[3][4], то, говоря о старославянском языке, можно совершенно точно на первый план выдвинуть именно прагматическую сторону его появления и функционирования.

Созданный для нужд Церкви, старославянский язык начал формироваться под влиянием практических задач, стоявших в Средние века перед христианским миром. Святой Константин Болгарский (один из учеников Кирилла и Мефодия) призывал: «…слышите, славянские народы, слышите слово, кормящее человеческие души, укрепляющее сердце и ум… Как без света не может быть радость глазу, такова же всякая душа без грамоты…».

Старославянский язык выполнил миссию единого языка славянских народов в эпоху Средневековья. Созданный усилиями братьев-миссионеров Константина (Кирилла) и Мефодия и их учеников, осуществивших перевод с греческого языка почти всех книг Священного Писания, старославянский язык стал проводником культуры книжного слова среди славянских народов. «Лучшим доказательством удачи его [Константина] служит то, что созданная им алфавитная система, — разумеется, с неизбежными позднейшими наслоениями и поправками — сохраняется до сих пор как основа письменности русской, болгарской и сербской и отражается также, в большей или меньшей мере, в письменности ряда неславянских народов».

Однако близость к другим славянским языкам, надтерриториальный и наддиалектный характер старославянского языка обусловили не только его быстрое распространение, но и его быстрое исчезновение. Воспринимаемый в славянском мире в качестве языка своего, а не чужого, старославянский язык, оказав. значительное влияние на становление различных славянских литературных языков, сам подвергся активному воздействию со стороны живой речи славянских народов — так закончилась эпоха старославянского языка и началась эпоха церковно-славянского языка.

У восточных славян старославянский язык лег в основу не только церковно-славянского языка, но и книжно-славянского типа литературно-письменного языка, который пережил сильнейшее формальное воздействие со стороны старославянского языка, сохранив содержательную сторону литературно-письменного языка древнерусской народности. «Все переведенное и написанное в Древней Руси русскими книжниками было написано на русском языке, родном языке авторов и переводчиков. В этом смысле древнерусский литературный язык мог иметь и действительно имел только русскую основу»².

Старославянский язык определил основные тенденции развития всех славянских книжных языков, которые в эпоху Сред;

• 1
• 2
• 1

невековья, сохраняя относительное морфологическое единство, существенно различались на лексико-семантическом и синтаксическом уровнях.

Лексические системы славянских языков разнились не только составом единиц, но и их семантикой. Наибольшее семантическое своеобразие наблюдалось в области полисемии. Одна и та же реалия в разных славянских языках была представлена не только разными лексемами, но и разными семемами. Так, сравнение оригинального текста хроники Георгия Амартола и его перевода выявляет несколько вариантов русских слов греческого слова 6Цл1: вина, испытание, мьстъ, мЬсто, образъ, осуждение, ответь, слово, судъ, судьба, томление, тяжьба. Каждое из этих слов в древнерусском языке имело ряд семантических вариантов. Например, лексема судьба представлена была семемами приговора предопределение, правосудие_у судилище, а лексема приговоръ — семемами приговоръ, решение^х.

Славянские языки через посредство старославянского, а позднее церковно-славянского языков заимствовали ряд греческих по происхождению слов, как правило, с сакральным содержанием (аминь, анафема, ангел, алтарь, архангел, Библия, епископ, игумен, икона, литургия, панихида, патриарх, псалтырь, синклит, смирна, херувим и др.).

Старославянский язык пополнил лексико-семантическое поле славянских языков новыми единицами (агнец, алчный, благо, вотще, вред, время, всуе, доблесть, едва, жажда, забрало, злак, ибо, изверг, издревле, измена, изрядный, казнь, качество, коварный, куща, ладья, ланита, мечта, милостыня, общий, отнюдь, паперть, пища, подвиг, польза, стезя, тоги др.). Он обогатил, например, древнерусский язык как семантическими вариантами (между, невежда, облако, прах, сладок, смрад, краток, глава), так и стилистическими (б^гг, влачить, вран, врата, глава, град, длань, древо, злато, зрак, хлад, чрево и др.).

В русском языке старославянскими по происхождению являются слова с суффиксами -тель, -ин, -ств-, —ость, -uj-, -ниу и др. (работодатель, гражданин, рабство, святость, изыскание, лицемерие и т. д.), с приставками раз-/рас-, воз-/вое-, вз-/вс-, чрез-/чрес-, пре- и др. (раздобыть, рассказать, вознести, восхвалить, взвесить, вспять, чрезмерно, преградить и т. д.).^[5]

Сложные слова, образованные по типу греческих словообразовательных моделей и заимствованные древнерусским языком из старославянского и церковно-славянского языков (белоризец, доброговение, маломощный, лихоеденш, лжесвидетель, любодеица, междуречие, милосердие, миротворец, плодоприношение и др.), значительно обогатили лексику древнерусского языка и «показали» русскому языку новые правила образования слов.

Синтаксис славянских литературных языков складывался и развивался под мощным воздействием старославянского языка, «предоставившего» модели фразеологических и синтаксических конструкций, которые, не нарушая самобытной природы славянских языков, способствовали их собственному развитию. Сложные синтаксические конструкции, сложноподчиненные предложения с различными типами придаточных частей, оборотов (дательный самостоятельный), система подчинительных союзов (пакы, ибо, зане, поелику, како, доньдеже, яко, егда, убо, еште и др.), эмоционально окрашенные тексты (риторические, публицистические и т. п.) — все это стало основой формирования книжного синтаксиса славянских языков.

Старославянский язык представлял для всех славянских народов в эпоху Средневековья не только лингвистическую, но и культурно-историческую ценность. Выполняя функции литературного языка, старославянский язык способствовал распространению среди славян христианской религии и культуры. Славянские народы использовали старославянский язык как орудие укрепления своей государственности, как базу создания письменности и литературы на родных языках.

Древняя Русь, «открыв дверь» в чуждую ей культуру, приобрела неограниченные возможности приобщения к иной духовной жизни — через овладение богословской мыслью Православной церкви, через само богослужение, через знакомство с мировым религиозным художественным творчеством. Когда князь Владимир вводил на Руси христианство, то «вместе с переменой веры более всего заботился о превращении своего народа в просвещенную культурную нацию по подобию Византии»^[6].

Богослужебные тексты, переданные вначале на Руси старославянским языком восточнославянского извода, а впоследствии церковно-славянским языком, позволили не искушенному в богословии древнерусскому книжнику грамотно сориентироваться.

во многих догматических вопросах православного вероучения, овладение которым было затруднено вследствие отсутствия на Руси традиций богословско-философской культуры.

Перевод греческих книг предполагал превосходное знание переводчиком греческого языка. Такими знаниями обладало духовенство, поэтому первыми русскими писателями становятся священники, монахи, деятели Русской православной церкви: митрополит Иларион, новгородский епископ Лука, игумен Печерского монастыря Феодосий, киевский дьяк Иоанн, летописец Нестор, игумен Сильвестр, а также Клементий Смолятич, Кирилл Туровский и т. д. — просветители русского народа в XI—XII вв.

Средневековый книжник, переводя древние тексты с греческого языка на старославянский, должен был не только адекватно донести смысл переводимого, но и с достоверной точностью посредством славянского литературного слова передать суть библейского мифа. А для этого он должен был глубоко изучать культуру, литературу, историю Древнего мира. Кроме того, «знакомство со старославянским языком в Моравии, а затем в Болгарии и Сербии в Древней Руси создавало в каждой из этих областей грамотных людей и профессионалов книжного дела и, таким образом, клало начало самостоятельной местной письменности»^[7].

При переписывании старославянских канонических текстов и при составлении различных текстов богослужебного и светского характера книжники иногда невольно, а иногда и сознательно отступали от норм в использовании старославянских языковых единиц — в результате возникал своеобразный письменный язык, в котором переплетались элементы живой речи переписчика и книжные элементы старославянского языка. Этот новый язык и становится первым письменным языком славян. Формирование письменных языков, основанных на соединении книжных элементов старославянского языка и единиц живой речи, наблюдалось у восточных славян, болгар, сербов (восточнославянская, болгарская, сербская редакции старославянского языка).

У восточных славян старославянский язык стал основой и церковно-славянского языка — языка Церкви, и книжно-славянского типа литературно-письменного языка — языка светской литературы. Эти два типа книжного языка различались семантикой, функциями, отношением к живым формам древнерусского языка.

С помощью церковно-славянского языка, обслуживавшего богослужебную литературу, уже в первые столетия после Крещения Руси восточнославянский мир познакомился с крупнейшими богословскими произведениями, отражавшими разные проблемы христианского учения. Такие канонические сочинения, как «Точное начертание православной веры» Иоанна Дамаскина, слово «Против ариан» Афанасия Александрийского, слово «О богословии» Григория Богослова, «Огласительные и тайнодейственные поучения» Кирилла Иерусалимского, отражали нормированный и кодифицированный церковно-славянский язык, который отличали стройность, красота, лаконичность и огромные изобразительно-выразительные возможности. По мнению некоторых ученых, церковно-славянский язык предстает «прежде всего как средство выражения боговдохновенной правды, он связан с сакральным, Божественным началом»^[8].

Книжно-славянский тип литературно-письменного языка обслуживал жанры светской литературы. При этом и церковно-славянский язык, и книжно-славянский тип древнерусского языка обслуживали жанры жития и проповеди, жанры паломнической литературы и т. д. Однако книжно-славянский тип литературно-письменного языка не был нормированным и кодифицированным, в нем лишь имелись особые правила использования языковых средств старославянского происхождения. «Дух» же языка, его содержание оставались восточнославянскими и передавали менталитет книжника Древней Руси.

Зафиксированный в оригинальной древнерусской литературе («Слово о законе и благодати» митрополита Илариона; «Слово на антипасху», «Слово на вербницу», «Слово на вознесение» Кирилла Туровского; «Житие Феодосия Печерского»; «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора; «Сказание о Борисе и Глебе»; жития преподобных Сергия Радонежского и Епифания Премудрого и др.), книжно-славянский тип языка отличался от церковно-славянского языка тем, что он постепенно сближался с восточнославянской речью, в нем использовались элементы древнерусского языка, им передавалось новое содержание.

Таким образом, судьба старославянского языка в Древней Руси была поистине удачной. На это обратил внимание и А. С. Пушкин: «Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность» («О предисловии г-на Л емонте к переводу басен И. А. Крылова»).

Из всего изложенного следует вывод: русский литературный язык — явление глубоко русское, национальное. Старославянский язык, реализовавшись в церковно-славянском языке и книжно-славянском типе языка светской литературы, способствовал становлению и развитию русского литературного языка только с формальной точки зрения (законы формои словообразования, набор аффиксов, модели синтаксических конструкций), а «дух», содержание этого языка были всегда русскими и развивались, совершенствовались в связи с изменением потребностей русского человека, русского общества.

Подтверждений подобных выводов немало. Например: «На протяжении многих веков христианский миф пронизывал и окутывал духовную жизнь русского общества, сказываясь решительно во всех областях культуры тех эпох — от „плетения словес“, как понимали тогда искусство письменного слова, до орнаментики посуды или покроя одежды. Но анализ легко обнаруживает в запасе образов, насыщавших эти искусства, и в эстетических канонах, тогда выработанных, огромный пласт таких, какие не имеют прямого отношения ни к идеологии, ни к пантеону христианства»¹. Под этим пластом, несомненно, следует понимать «дух», содержание той или иной реалии, в том числе содержательную сторону русского языка.

• [1] Винокур Г. О. Избр. работы по русскому языку. М., 1959. С. 26.
• [2] См.: Цейтлин Р. М. Лексика старославянского языка: Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X—XI вв. М., 1973.С. 4−6.
• [3] Н. А. Мещерский и Е. Г. Ковалевская ввели этот термин в учебные пособияпо истории русского литературного языка.
• [4] Семенюк Н. Н. Наддиалектные формы в истории немецкого языка и некоторые аспекты их изучения //Типы наддиалектных форм языка. М., 1981.С. 121.
• [5] См.: Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славянском переводе. Пг., 1922. Т. 2. С. 184.
• [6] 2 Карташев Л. В. Очерки по истории Русской церкви. Париж, 1959. Т. 1.С. 254−255.
• [7] Винокур Г. О. Избр. работы по русскому языку. С. 26.
• [8] Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка. С. 50.