Деловой язык Древней Руси

Язык деловой письменности эпохи древнерусского государства («Русская правда», договоры русских князей с греками, грамоты в составе «Повести временных лет»), являясь по происхождению живой восточнославянской речью, признается лингвистами стилистически бедным, негибким, не организованным в систему, не имеющим письменных, исторически сложившихся традиций функционирования. Все это позволило некоторым ученым (А. А. Шахматов, А. М. Селищев, Н. И. Толстой, А. И. Горшков и др.) усомниться в обработанности делового языка и отнесении его к разряду литературных языков. Объясняется это тем, что, отстаивая церковно-славянскую основу русского литературного языка, некоторые языковеды «натолкнулись на одно существенное препятствие: язык деловой письменности большинства летописных записей и некоторых других памятников слишком очевидно отличался от церковно-славянского языка русской редакции своей русской речевой основой. Чтобы спасти гипотезу, этот язык был объявлен не литературным, а просто письменной фиксацией русской разговорной речи»¹.

Деловой язык эпохи Киевской Руси достаточно полно отражен в текстах «Русской правды» — самого древнего официального законодательного кодекса восточных славян. Впервые подробно языком «Русской правды» заинтересовался С. П. Обнорский в связи с поиском основ русского литературного языка^[1][2].

Многие лингвисты утверждают, что деловой язык Киева имел долгую историю своего устного бытования, что законы, включенные в «Русскую правду», были записаны только в XI—XII вв. Свою точку зрения на возникновение «Русской правды» имеет Б. А. Ларин: «Если это так, то эта запись древнейшего обычного права является памятником, возникшим на много веков раньше начала письменности… тогда «Русскую правду» нужно относить даже к более раннему времени, чем договоры с греками, т. е. к VIII—XI вв. …Но длительные исследования историков доказали, что «Русская правда» есть не запись обычного права, а.

«Русская правда» Синодальный список (1282)

новое законодательство, как раз вызванное тем, что надо было преодолеть, сломать традиции обычного права… Это новый кодекс законов княжеской власти, сменившей власть родо-племенных старейшин…"^[3]

«Русская правда» дошла до нас в трех редакциях — краткой, пространной и сокращенной. Наиболее древним списком кодекса считается краткая редакция (ее относят ко второй половине XI— началу XII в.), открытая русским ученым и общественным деятелем В. Н. Татищевым в 1738 г. в тексте Новгородской летописи XV в. Пространная редакция «Русской правды» (XII — начало XIII в.) сохранилась в более чем 100 списках. Древнейший из них — Синодальный — был обнаружен в составе «Новгородской кормчей», датированной 1282 г. Сокращенная редакция кодекса сохранилась в двух поздних списках, происхождение которых (а также языковой состав с точки зрения хронологии фиксации языковых единиц) до сих пор учеными не выяснено. Историки считают, что сокращенная редакция «Русской правды» отражает жизнь Московского государства и что возникла она в XVI в.

При анализе языка «Русской правды» и других памятников деловой письменности обнаруживается их теснейшая связь с живой речью. В тексте отмечается: обилие слов с полногласными сочетаниями (воротити, горохъ, корова, дерево, голова, золото, Володимир и т. д.); слова с начальными ро-, ло- (розграбежь, розвязати, розделити, ростеряти, лодъя, локоть и т. д.); наличие звука [ч'] в соответствии с *tj, *gt, *kt (дочеръ, хочешь, въобчи, закладаюче, дадуче и т. д.); наличие звука [ж] в соответствии с *dj (межа, ноужа); слова с начальным гласным о (оже); флексия -i или -ев соответствии со старославянской по происхождению флексией в памятниках неделовой письменности (свое, чье, робье, воле, продаже, тяже и т. д.); флексия -ого в полных формах прилагательных (тысячъского, киевьского, белогородьского), хотя и встречаются слова с флексией -аго восточнославянская по происхождению юридическая терминология (потокъ— ‘ссылка, заточение', головьпикъ— ‘убийца', задъница — ‘наследство', добытъкъ — ‘имущество', проторъ — ‘судебные издержки', вира — ‘штраф за убийство свободного человека' и т. д.); сельскохозяйственная лексика (жито — ‘рожь', возъ, копьна, борона, кобыла, гоумьно, баранъ, лоньщина— ‘годовалое животное', третьяк — ‘трехлетнее животное' и т. д.); общественно-политическая лексика (мужь — ‘приближенный князя', огнишанинъ — ‘управитель вотчины'; ябедникъ — ‘судебное должностное лицо', холопъ — ‘раб', смердъ — ‘крестьянин', челядинъ — ‘слуга' и т. д.); повторение однотипных конструкций (Аже кто кого ударить батогомь, любо чашей, люборогомь, любо тылеснию, то 12 гривне. Не терпя ли противу тому ударить мечемь, то вины ему в том нету ть) условные конструкции, оформленные либо без союзов (убьеть моужь моужа, то мьстить брату брата), либо посредством восточнославянских по происхождению союзов (сочинительных а, а иже, подчинительных оже, оже ли, а же, а оже ли), а также старославянского по происхождению союза аще (это, вероятно, объясняется более поздней вставкой в текст делового документа).

Ко времени создания краткой редакции «Русской правды» деловой язык уже прошел этап «обработки», отобрав из живой восточнославянской речи необходимые элементы: «Когда говорили о воровстве, о драке, о вырванной бороде, о разбитом в кровь лице, применялась и соответствующая речь — речь обыденной жизни Не только стиль, но и точность содержания деловой речи, документальная точность требовала применения соответствующих слов — слов русских определенного значения»¹. Обработанность делового текста проявляется и в том, что его содержание передано условными конструкциями письменного языка: Аже кто познаешь свое что боудеть погоубилъ, или оукрадено оу него что, или конь, или порт, или скотина, то не рьци се мое, но пойди на сводъ къде ecu възялъ, съведитеся кто боудеть виноватъ, на того татьба снидеть… Очевидно, что из всех конструкций, использовавшихся в устной форме делового языка, предпочтение отдано условным конструкциям как наиболее достоверно передающим суть закона.

Лексика и фразеология «Русской правды» также строго ориентированы на изложение делового содержания. В тексте нет ни одного «чужого» слова: на общеславянской основе восточнославянскими по происхождению и юридически-правовыми по значению языковыми единицами воспроизведен деловой текст (Пакы ли боудеть что татебно коупилъ въ торгоу, или конь или пъртъ, или скотину, то выведешь свободьна моужа два, или мытника, аже начнешь не знати оу кого коупилъ, то ити по немь темь видокомъ на търгоу…).

Обработанность делового языка проявляется и в том, что он абсолютно не совпадает с живой разговорной речью. В нем отсутствуют бытовые тексты, а местные особенности речи (цоканье, смешение [с] и [ш], [з] и [ж], второе полногласие, форма именительного падежа существительного при переходном глаголе, лексико-семантические единицы узкодиалектного характера и т. д.) встречаются в разных жанрах письменной речи, в том числе и в памятниках деловой письменности.

Поэтому, анализируя язык «Русской правды», следует говорить не о языковой и стилевой бедности деловой речи Киевской Руси, а об особом типе древнерусского языка — лаконичном, строгом, стилистически ориентированном на однозначную передачу специфического содержания. Это единственный тип древнерусского языка, в котором господствует восточнославянская языковая стихия, не испытавшая почти никакого иноземного влияния (возможно, что в несохранившихся вариантах «Русской правды» иноземное влияние вообще отсутствует).

Каноны судебника начали складываться в устной древнерусской речи. И задолго до создания письменной версии законов эти правила способствовали обработке живой восточнославянской речи и превращению ее в особый тип древнерусского языка—деловой язык как прообраз делового стиля русского литературного языка.

Деловой язык Киева как самый древний обработанный язык восточных славян отличался от других типов письменного древнерусского языка своей функциональной направленностью. Живая речь была основой для многих типов древнерусского языка, которые, взаимодействуя на разных уровнях языковой системы, влияли один на другой. Так, формы живого древнерусского языка легли в основу народно-литературного типа литературно-письменного языка и делового языка Древней Руси. Методика выделения форм живой речи в этих типах древнерусского языка не представляется объективной, исключение (и то не всегда) составляет лексический уровень.

Некоторые ученые утверждают, что в народно-литературном типе литературно-письменного языка речевые формы языка «обработаны» письменной формой древнерусского литературного языка, а в деловом языке они не подверглись стилизации под письменную речь. Однако с этим трудно согласиться: памятники деловой письменности фиксируют процесс переложения делового текста из устной формы бытования в письменную форму, и здесь налицо традиции письменного оформления устного по происхождению содержания. Ср., например, тексты из «Повести временных лет» (народно-литературный тип литературно-письменного языка) и «Русской правды» (деловой язык Древней Руси):

…Деревляномъ же пришедътимъ по в еле Ольга мовь створити ръкуще сице: измывшеся придите ко мне. Они же трежьгоша истопку, и влевогиа дерев ляне, начата ся мыши. И запрета у них истобъку. ту и згорета ecu…

• («Повесть временных лет»)
• (П)о Ярославе же пакы съвъкоупивъше ся сынове его Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ и мужи ихъ Кснячько, Перенегъ, Никифоръ — и уложигиа оубиение за голову, но коучами ся выкупати, а ино все яко Ярославъ судил, тяако же и сынове его оуставиша…
• («Русская правда»)

Стихия живого слова чувствуется в обоих текстах: конкретная лексика, связанная с бытом и судопроизводством древних славян, формы перфекта без личных форм глагола быти, в сложных предложениях сочинительные и бессоюзные конструкции преобладают над подчинительными, отсутствует согласование причастных форм с определяемым существительным (Ольга рькущё). Однако оба текста испытали на себе влияние правил и традиций письменной речи: отвлеченная лексика (оубиение, оуставиша, уложиша), подчинительные синтаксические конструкции, оборот «дательный самостоятельный», сложная синтаксическая конструкция с сочинением и подчинением. При этом в обоих текстах общее синтаксическое построение речи «продиктовано» правилами письменного языка, а текстообразующими элементами этого единства являются формы живой речи, что свидетельствует об обработанности делового языка. «То, что деловые памятники писали не так, как говорили, что диалектная проницаемость ее [деловой письменности] языка была не выше, чем языка других жанров, включая и богослужебные, что в них в течение длительного времени существовали однотипные формулы, штампы и клише, а церковнославянизмы употреблялись не беспорядочно, а для определенных целей, — разве все это не говорит о нормах (пусть не кодифицированных, а скрытых) и определенной обработанности?» — утверждает Ф. П. Филин^[4].

Таким образом, язык «Русской правды» — это единый и общий язык древнерусской народности эпохи Киевской Руси. Органически связанный с живой восточнославянской речью, деловой язык продемонстрировал те тенденции развития, которые стали определяющими в становлении русского литературного языка последующих эпох: демократизацию письменной формы литературного языка, становление восточнославянской по происхождению терминологии, отход от церковно-славянской языковой традиции в передаче информации и организации текста.

• [1] Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. С. 225.
• [2] См.: Обнорский С. П. Русская правда как памятник русского литературногоязыка // Изв. АН СССР. Отд. обществ, наук. 1934. № 10; Он же. Очерки поистории русского литературного языка с таршего периода. М.~Л., 1946.
• [3] Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка. С. 60.
• [4] Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. С. 253.