Монизм и плюрализм

Монизм (от греч. povoc; — «один», «единственный») — представление мира в свете одного начала. Альтернативами монизма являются дуализм, исходящий из двух начал, и плюрализму исходящий из множественности начал сущего.

Исходным является представление о множественности всего сущего. Поэтому не ясно: что делать? с чего начать? за что ухватиться? Все кажется одинаково важным. Но если все одинаково, то можно начать с чего угодно. Таким образом, многое — это эмпирическая данность, и только впоследствии выясняется, что все едино.

На основе этого опыта в философской теории образуется абстракция единого. Фалес говорил: «О многом говорить не значит мнить разумно. Единое отыскивать достойно мудреца. Одно старайся выбрать; тем самым крепко свяжешь Мужей болтливых речи, лишенные конца».

Диоген (499—428 до н.э., из Аполлонии), ученик Анаксимена, единство усматривал и в сущем: «Если быть кратким, мне кажется, что все сущие вещи представляют собой превращения одного и того же и суть одно и то же. И это очевидно: если бы вещи, наличествующее теперь в этом космосе, — земля, вода, воздух, огонь и все прочее, что мы видим в этом космосе, — если бы хоть одна из них была другой, существенно отличной по своей природе от всего остального, а не оставалась бы тем же самым в своих многоразличных изменениях и превращениях, то никакие вещи никоим образом не могли бы ни смешиваться друг с другом, ни причинять друг другу пользу или вред, равно как ни растение не могло бы произрасти из земли, ни животное родиться, ни что-либо иное возникнуть, если бы они не были одним и тем же в смысле своего.

состава. На самом же деле все эти вещи суть превращения одного и того же: они рождаются то такими, то иными из одного и того же и в одно и то же возвращаются"^[1].

Платон также подчеркивал познавательное значение принципа единства: «Беспредельное множество отдельных вещей и свойств, содержащихся в них, неизбежно делает также беспредельной и бессмысленной твою мысль» («Филеб»). Множество вещей понимается через отнесение их к единому. Так, кроватей и столов на свете множество, но идей этих предметов гораздо меньше.

Аксиологемы единого и многого — это дополнительные по отношению друг к другу категоризации мира. Абстракция единого образуется отвлечением от многого, а конкретный образ многого формируется дифференциацией единого. Поэтому «все едино — одно из всего и все из одного» (Гераклит).

В концептуальном плане единое — начало всякого множества, ему предшествующее и его превосходящее, так как само множество мыслится как нечто одно. Так, если мир мыслить как множество атомов (гомеомерий, монад и пр.), то в основе образа этого множества находится понятие атома. Всякое множество вторично по отношению к единому.

Мир многообразен, но может мыслиться и как единое, и как многое. Но единое немыслимо без многого. Поэтому не убедителен Парменид, утверждавший, что из единства бытия следует небытие множественности. Де-факто эту множественность он признавал, мысля мир посредством множества категорий.

Многое единое, а единое есть единство многого. Единое есть тождество себе многого, т. е. непрерывность (или континуальность). В силу единства и непрерывности множества многие суть как одно, так и другое. А другое есть другое другого — и это все одно. Соответственно, множество есть разделенность единого, т. е. прерывность (или дискретность).

Конгинуализм утверждает непрерывность сущего. Формулируя закон непрерывности, Лейбниц писал: «Существует тесная связь между людьми и животными, между животными и растениями и, наконец, между растениями и ископаемыми; ископаемые же в свою очередь находятся в теснейшей связи с телами, которые нашим чувствам и воображению кажутся мертвыми и бесформенными. Закон непрерывности требует, чтобы и все особенности одного существа были подобны особенностям другого, если только существенные определения первого подобны существенным определениям второго. Закономерность естественных явлений, таким образом, образует не что иное, как такую цепь, в которой различные роды явлений настолько тесно связаны, что ни чувственным восприятием, ни воображением невозможно точно установить тот самый момент, когда одно кончается и начинается другое; ибо все промежуточные виды, т. е. виды, лежащие вокруг точек перегиба и возврата, должны иметь двоякое значение, характеризуясь такими признаками, которые с одинаковым нравом можно было бы отнести как к одному, так и к другому из этих смежных видов»^[2].

Аритмология российского математика и философа Николая Васильевича Бугаева (1837—1903) оппонирует «культу непрерывности» и считает, что непрерывность — иллюзорна, а реальность прерывна. Впрочем, аритмология непоследовательна, так как в разрывах и трещинах мира усматривает «бездны зла» или «лазурь вечности».

Убедительнее был Владимир Сергеевич Соловьёв (1853—1900), когда утверждал, что в казалось бы распавшемся, раздробленном мире присутствует всеединство, которому присущи полная взаимопроникнутость («все во всем») и в то же время взаимораздельность всех его элементов. Из факта всеединства мира следует его единственность и уникальность.

Редакция журнала «Вопросы философии и психологии»:

В. С. Соловьёв, С. Н. Трубецкой, Н. Я. Грот и Л. М. Лопатин. 1893.

В юриспруденции с античности доминировал правовой монизм. Право отождествлялось с законом — разумом Бога и природы. Марк Туллий Цицерон (106—43 до н.э.) писал: «Закон и не был придуман человеком, и не представляет собой какого-то постановления народов, но он — нечто извечное, правящее всем миром благодаря мудрости своих повелений и запретов. Ведь этот извечный закон был разумом, происшедшим из природы, побуждающим к честным делам и отвращающим от преступления, разумом, который начинает быть законом не только тогда, когда он уже записан, но уже и тогда, когда он возник. А возник он одновременно с божественной мыслью. Поэтому истинный и первый закон, способный приказывать и воспрещать, есть прямой разум всевышнего Юпитера»^[3].

В конце XX в. в юриспруденции стал влиятельным правовой плюрализм, который указывает на полиюридизм:

• — этнический, основанный на особенностях обычного права народов; конфессиональный, вытекающий из различий в религиозном праве;
• — региональный, обусловленный несовпадением локального и федерального права;
• — военно-политический, порождаемый завоеваниями, ведущими к сосуществованию правовых систем победителей и побежденных;

культурно-исторический, возникающий вследствие неравномерной рецепции права разными слоями населения.

• [1] Фрагменты ранних греческих философов. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики / подг. изд. А. В. Лебедева. М., 1989. С. 547.
• [2] Лейбниц Г. В. Два отрывка о принципе непрерывности // Лейбниц Г. В. Сочинения: в 4 т. Т. 1. М., 1982. С. 213.
• [3] Цицерон. О законах // Цицерон. Диалоги. М., 1966. С. 112.