«Структура научных революций» (т. Кун)
Через все классическое естествознание начиная с XVII в. проходит идея, согласно которой объективность и предметность научного знания достигаются только тогда, когда из описания и объяснения исключается все, что относится к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Эти процедуры принимались как раз и навсегда данные и неизменные. Идеалом было построение абсолютно истинной картины… Читать ещё >
«Структура научных революций» (т. Кун) (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Большой вклад в анализ закономерностей развития науки и разработку методологии научного познания внес видный американский физик, философ и историк науки Томас Кун (1922—1996). Кун решительно дистанцировался от позитивистской позиции; он акцентировал свое внимание не на анализе готовых структур научного знания, к тому же чрезмерно формализованных, лишенных содержания, а па раскрытии реального механизма развития, становления нового научного знания. В своей книге «Структура научных революций» (1962) ученый исследует такое понятие, как нормальная наука. Термин «нормальная наука», указывает Кун, означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для его практической деятельности. Подлинно научные достижения, считает Кун, характеризуются двумя чертами: во-первых, они должны быть достаточно беспрецедентными, чтобы привлечь на длительное время группу сторонников, в том числе из конкурирующих направлений научных исследований; во-вторых, они должны быть достаточно открытыми, чтобы новое поколение ученых могло в их рамках найти для себя нерешенные проблемы. Достижения, обладающие этими двумя характеристиками, Кун называет парадигмами.
Вводя этот термин, отмечал Кун, я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований — примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, — все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования[1]. Таковы, например, традиции, которые историки науки описывают под рубриками: астрономия Птолемея, астрономия Коперника, аристотелевская, ньютоновская динамики, корпускулярная оптика и т. д. Ученые, научная деятельность которых строится на основе одинаковых парадигм, опираются, как очевидно, на одни и те же правила и стандарты научной практики. Эта общность установок и видимая согласованность, которую они обеспечивают, представляют собой предпосылки для нормальной науки, г. е. для генезиса и преемственности в традиции того или иного направления исследования, считает Кун. Цель нормальной науки, отмечает Кун, не требует предсказания новых видов явлений: явления, в нее не вмещающиеся, часто вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, они продолжают разработку тех теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает и решение проблем которых так же, но сути, гарантируется. Только три класса проблем составляют поле нормальной науки, как эмпирической, так и теоретической: 1) установление значительных фактов; 2) сопоставление фактов и теории; 3) разработка теории. Таким образом, по мнению Куна, нормальная наука не ориентирована на крупные открытия или ориентирована на них в очень малой степени. Однако со временем парадигма вступает в полосу кризиса, сталкиваясь с новыми фактами, которые она не может объяснить. Эти «аномалии» дают импульс для формирования новой парадигмы. При этом, отмечает Кун, почти всегда люди, которые успешно осуществляют разработку новой парадигмы, молоды либо новички в той области, парадигму которой они преобразовали. В этой связи становится понятным, что в конечном счете переход к новой парадигме является научной революцией, результатом которой и выступает новая, «ненормальная», экстраординарная наука.
Научные революции, подчеркивает Кун, — это некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, абсолютно несовместимой со старой. Это положение Куна принципиально важно. Дело в том, что в историографии науки весьма долго безраздельно господствовал кумулятивный взгляд на ее развитие. Так, по мнению французского ученого Пьера Дюгема (1861 — 1916), развитие науки представляет собой постепенный, последовательный рост знания; каждая последующая теория вырастает непосредственно из предшествующей. В этой связи Дюгем отрицал тот факт, что эпохи Возрождения и Нового времени были переломными в развитии науки в сравнении, в частности, с эпохой Средневековья. Он также отверг теорию А. Эйнштейна на том основании, что она слишком революционна, тогда как в науке, в том числе в физике, революции невозможны. Однако, по мнению видного исследователя истории науки А. Койре, историческое развитие науки, в том числе физики, нельзя понять вне контекста, создаваемого чередованием «метафизических» исследовательских программ. Поэтому, считает Койре, очевидно, что изменения научного знания нельзя сводить к малым количественным модификациям его теорий; оно всегда связано с масштабными метафизическими катаклизмами.
Защищая тезис о научных революциях, Кун проводит аналогию между научной и политической революциями. Политические революции начинаются с роста сознания (часто ограничиваемого некоторой частью политического сообщества), что существующие институты перестали адекватно реагировать на проблемы, поставленные средой, которую они же отчасти создали. Научные революции во многом точно так же начинаются с возрастания сознания относительно узкого подразделения научного сообщества, что существующая парадигма перестала адекватно функционировать при исследовании того аспекта природы, к которому сама эта парадигма раньше проложила путь. И в политическом, и в научном развитии осознание нарушения функций, которое может привести к кризису, составляет предпосылку революций. Однако научные революции должны рассматриваться как действительные революционные преобразования только по отношению к той отрасли, чью парадигму они затрагивают, считает Кун. Например, астрономы могли принять открытие рентгеновских лучей как лишь простое приращение знаний, поскольку их парадигма не затрагивалась существованием нового излучения. Новая парадигма, утверждает Кун, не только отбрасывает старую, она побуждает исследователя по-новому взглянуть на мир: он должен научиться видеть новый гештальт. Что касается средства проверки достоверности научной теории, то Кун апеллирует к принципу верификации. Он считает, что верификация подобна естественному отбору: она сохраняет наиболее жизнеспособную среди имеющихся альтернатив в конкурентной исторической ситуации.
В этой связи Т. Кун полемизирует с К. Поппером, который, как отмечалось выше, отрицает существование каких-либо верификационных процедур вообще. Вместо этого Поппер делает упор на необходимости фальсификации, т. е. такой проверки, которая требует опровержения установленной теории, поскольку ее результат является отрицательным. По мнению Куна, роль, приписываемая таким образом фальсификации, в известном смысле подобна роли, которая предназначается аномальному опыту, т. е. опыту, который, вызывая кризис, подготавливает дорогу для новой теории. Тем не менее аномальный опыт, считает ученый, не может быть отождествлен с фальсифицирующим опытом. «На самом деле я даже сомневаюсь, существует ли последний в действительности, — заявляет Кун, — ведь ни одна теория никогда не решает всех головоломок, с которыми она сталкивается в данное время, а также нет ни одного уже достигнутого решения, которое было бы совершенно безупречно. Наоборот, именно неполнота и несовершенство существующих теоретических данных дают возможность в любой момент определить множество головоломок, которые характеризуют нормальную науку. Если бы каждая неудача установить соответствие теории природе была бы основанием для ее опровержения, то все теории в любой момент можно было бы опровергнуть». Но, бесспорно, признает Кун, попперовский аномальный опыт важен для науки, потому что он выявляет конкурирующие модели парадигм по отношению к существующей парадигме.
Однако фальсификация не происходит вместе с возникновением или просто по причине возникновения аномального или фальсифицирующего примера. Напротив, может развернуться самостоятельный процесс, который в равной степени может быть вызван верификацией и состоять в триумфальном шествии новой парадигмы по развалинам старой. Такая двухстадийность, считает Кун, обладает достоинством большего правдоподобия, и она может также объяснить роль согласованности (или несогласованности) между теорией и фактом. Вместе с тем ученый утверждает, что для историка мало смысла полагать, будто верификация устанавливает согласованность фактов с теорией: все исторически значимые теории согласуются с фактами, но только в большей или меньшей степени, поэтому приобретает важный смысл вопрос, какая из двух конкурирующих теорий соответствует фактам лучше. Но в любом случае, вновь и вновь иодчеркивает Кун, переход от одной парадигмы к другой, подобно переключению гештальта, должен произойти сразу или он не произойдет вообще, ибо их структуры несовместимы, во всяком случае невозможно достичь их полной коммуникации между собой.
Разумеется, продолжает Кун, смена парадигмы происходит трудно: ученым нелегко менять свои убеждения. Теория Коперника приобрела немногих сторонников в течение почти целого столетия после его смерти. Работа Ньютона не получала всеобщего признания в продолжение более 50 лет после появления его «Начал». Как известно, Макс Планк в своей «Научной автобиографии» даже написал, что «новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней».
Как очевидно, Кун поднимает ряд важных и острых проблем развития науки. Бесспорно, он прав, отвергая позитивистский акцент на логический анализ научных процедур; такой подход не отвечает на главный вопрос: как возникает новое знание? Кун прав, утверждая: понять, что такое научное знание, можно, только постигая историю развития науки, учитывая господствующие в ту или иную эпоху теории, гипотезы, социальные ценности и нормы. Как пишет видный отечественный философ В. С. Степин (р. 1934), «новая картина мира не может быть получена из нового эмпирического материала чисто индуктивным путем. Сам этот материал организуется и объясняется в соответствии с некоторыми способами его видения, а этот способ задает картина мира. Поэтому эмпирический материал может лишь обнаружить несоответствие старого видения новой реальности, но сам по себе он еще не указывает, как нужно изменить это видение. Формирование новой картины мира требует особых идей, которые позволяют перегруппировать элементы старых представлений о реальности, отсеять часть из них, включить новые элементы, с тем чтобы разрешить имеющиеся парадоксы, обобщить и объяснить накопленные факты. Так же идеи формируются в сфере философско-методологического анализа познавательных ситуаций науки и играют роль весьма общей эвристики, обеспечивающей интенсивное развитие исследований»[2]. Кун прав, считая кумулятивный взгляд на развитие науки ограниченным; в таком случае научная картина мира не изменяется, а только расширяется.
Анализируя историю естествознания, В. С. Степин выделяет три глобальные научные революции.
«Через все классическое естествознание начиная с XVII в. проходит идея, согласно которой объективность и предметность научного знания достигаются только тогда, когда из описания и объяснения исключается все, что относится к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Эти процедуры принимались как раз и навсегда данные и неизменные. Идеалом было построение абсолютно истинной картины природы. Главное внимание уделялось поиску очевидных, наглядных, „вытекающих из опыта“ онтологических принципов, на базе которых можно строить теории, объясняющие и предсказывающие опытные факты. В XVII—XVIII столетиях эти идеалы и нормативы исследования сочетались с установками механического понимания природы. Объяснение истолковывалось как поиск механических причин и субстанций — носителей сил, которые детерминируют наблюдаемые явления. В понимание обоснования включалась идея редукции знания о природе к фундаментальным принципам и представлениям механики. Соответствующие смыслы как раз и выделялись в категориях „вещь“, „процесс“, „часть“, „целое“, „причинность“, „время“ и т. д., которые образовали онтологическую составляющую философских оснований естествознания XVII—XVIII вв.еков. Эта категориальная матрица обеспечивала успех механики и предопределила редукцию к ее представлениям всех других областей естественно-научного исследования».
«Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII — первой половине XIX века. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию естествознания — дисциплинарно организованной науке. В это время механистическая картина мира утрачивает статус общенаучной. В биологии, химии и других областях знания формируются специфические картины реальности, нередуцируемые к механистической. Одновременно происходит дифференциация дисциплинарных идеалов и норм исследования. Например, в биологии и геологии возникают идеалы эволюционного объяснения, в то время как физика продолжает строить свои знания, абстрагируясь от идеи развития. Поив ней с разработкой теории поля начинают постепенно размываться ранее доминировавшие нормы механистического объяснения. Все эти изменения затрагивали главным образом слой организации идеалов и норм исследования, выражающий специфику изучаемых объектов. Что же касается общих познавательных установок классической науки, то они еще сохраняются в данный исторический период».
Третья глобальная научная революция была связана с преобразованием этого стиля и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия. В эту эпоху происходят революционные перемены в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теории), в космологии (концепция нестационарной Вселенной), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики). Возникают кибернетика и теория систем, сыгравшие важнейшую роль в развитии современной научной картины мира. В процессе всех этих революционных преобразований формировались идеалы и нормы новой, неклассической науки. «Они характеризовались отказом от прямолинейного онтологизма и пониманием относительной истинности теорий и картины природы, выработанной на том или ином этапе развития естествознания».
Таким образом, идея революционной смены парадигм, понимаемых как совокупность теоретических построений и способа действий ученых, безусловно, плодотворна. Вместе с тем Кун не прав, резко противопоставляя «нормальный» и революционный периоды в развитии науки; эти периоды совмещаются, накладываются друг на друга. Кун справедливо подчеркивает, возражая в этой связи Попперу и индуктивистам, возрастающую роль в современной науке научных сообществ: научное сообщество, научный коллектив — субъект научной деятельности; как правило, ученый может быть понят как ученый только по его принадлежности к научному сообществу, все члены которого придерживаются определенной парадигмы. И все же представляется, что Кун недооценивает фигуру ученого, его личностные характеристики, личную устремленность к познанию мира. Великий философ Гегель утверждал, что содержание тех или иных наук «носит характер прочных истин… и возникшее новое не представляет собой изменения приобретенного раньше, а прирост и умножение»[3]. Т. Кун считает, что главная цель познания — стремление к новому, неизвестному, но при этом исключает понятие истинЫу полагает, что оно, в сущности, и не нужно: «Мы слишком привыкли рассматривать науку как предприятие, которое постоянно приближается все ближе и ближе к некоторой цели, заранее установленной природой…» В конце своей книги Кун подчеркивает: «Представления о соответствии между онтологией теории и ее реальным подобием в самой природе кажутся мне теперь в принципе иллюзорными». Он настаивает: мы должны научиться замещать эволюцию к тому, что мы надеемся узнать, эволюцией от того, что мы знаем; тогда множество раздражающих нас проблем могут исчезнуть. Да, исчезнут, но только в том случае, если эта устремленность к неизведанному будет одновременно означать устремленность к истине, ко все более полному и точному познанию мира. И хотя Томас Кун отвергает обвинения в иррационализме, в его трактовке научных революций элементы иррационализма, безусловно, имеются, ибо решение принять новую парадигму вместо старой, как считает философ, отнюдь не вытекает из логической структуры научного знания, отнюдь не связано с выбором каких-то новых правил, а опирается на веру в то, что она способна решить возникшие проблемы.
Безусловно, в научной работе ученого надежда и вера всегда присутствуют; эмоционально-психологическое состояние, этические и эстетические соображения ученого накладывают свою печать на его деятельность; они порой могут заменить логические критерии проверки научных концепций, однако решающая роль все-таки принадлежит логическим аргументам и опыту, практике.